Сегодня у меня была необычная казнь – такое у меня бывает крайне редко. Я расстрелял (само по себе большая редкость) восемь женщин-военнослужащих (у нас женщины служат в Вооружённых Силах наравне с мужчинами).
Такие казни всегда секретны (дабы не портить имидж нашей армии), поэтому женщины были расстреляны в лесу, в котором была выкопана достаточно вместительная и глубокая «сёстринская могила».
К месту казни их доставил крытый армейский грузовик; передвигались они с огромным трудом, а когда они разделись догола, я увидел, что на теле каждой буквально ни одного живого места не осталось.
Было совершенно очевидно, что девушек долго и жестоко пытали; причём армейские (в силу секретности процесса) специалисты по допросам с применением технических средств не обращали внимания на законодательные ограничения применения пыток (обычное дело для наших доблестных воинов).
За что конкретно их приговорили к смерти, мне не сообщили (видимо, это была государственная тайна… впрочем, и гражданские следователи и судьи не обязаны мне это сообщать, так что я чаще не знаю, чем знаю).
Девушки (по моим оценкам, им было 20-25 лет, не более), разделись догола и покорно встали на колени на самый край могилы, чтобы от выстрела сразу упасть внутрь, сэкономив время и силы похоронной команде.
По неясной для меня причине начальство (по требованию сильных мира сего) потребовало от меня выстрелить каждой не в голову из малого калибра, как положено по закону, а в спину из пистолета крупного калибра. Причём так, чтобы смертница упала в могилу, но оставалась в сознании и была закопана живой.
Я удивился, но приказ выполнил. Когда я закончил - и последняя приговорённая (ещё вполне себе живая) упала в яму, армейский внедорожник неожиданно доставил на поляну ещё одну женщину. Явно старшего офицера, хотя и в форме без знаков различия (их явно сорвали).
Она разделась догола, после чего сопровождавший её юрист-майор сообщил мне приговор, который мне надлежало привести в исполнение. У меня аж волосы дыбом встали – ибо я должен был прибить её за запястья и лодыжки спиной к дереву, после чего медленно и последовательно сжечь её живьём как самую злостную ведьму.
Сначала ступни, затем голени, потом бёдра, вульву, груди – и только потом торс. Я исполнил приговор – она не издала ни звука, хотя рот ей не залепляли; после чего майор ответил на не заданный мной вопрос:
«Под её руководством и по её инициативе эта компания влезла в такое, что нам точно выйдет грандиозным боком». Повернулся и покинул поляну, оставив меня в полном недоумении.
365 дней из жизни палача
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 24
Сегодня чудеса продолжились – в виде ещё одной секретной выездной казни. Точнее, совершенно, абсолютно секретной – ибо, насколько мне известно, места этой казни официально не существует. И никогда не существовало.
Мне оформили специальный допуск, взяли подписку о неразглашении (под страхом смертной казни), посадили в комфортный – но без окон – кузов микроавтобуса и отвезли в Институт.
Так эту организацию называет «народная молва». Где Институт находится и чем занимается, никто точно не знает (даже приблизительно не знает) … даже его название никому не известно (если у него вообще есть официальное название).
Об Институте ходят жуткие слухи – один кошмарнее другого – но я уже давно привык не доверять слухам, ибо они крайне редко соответствуют реальности. Тем не менее, ощущение жути не покидало меня с момента, когда мрачные личности закрыли дверь микроавтобуса - и он отправился в путь.
Из подземного гаража мы прошли в на удивление уютную комнату в подвальном помещении, в которой меня встретила высокая миловидная блондинка лет сорока или около того в медицинском халате.
Она проинформировала меня, что мне предстоит казнить женщину свежеванием… проще говоря, снять с неё живьём кожу. За что был вынесен столь жуткий приговор (предчувствие меня, как обычно, не обмануло), блондинка сообщить мне не удосужилась… обычное дело, в общем.
Я сразу понял две вещи. Что выбор Института пал на меня потому, что я был единственным палачом, имевшим опыт свежевания (аж трижды) … и что мне предстоит участвовать в каком-то научном (а не просто медицинском) эксперименте. В каком именно эксперименте, я не хотел даже думать.
Мы прошли в комнату для казни… точнее, для эксперимента. Последнее меня удивило не сильно - я и раньше слышал, что некоторых приговорённых к смерти (обоего пола) некие секретные лаборатории – военные и гражданские - используют в качестве подопытных кроликов… или крольчих.
В помещении предсказуемо обнаружилась П-образная рама. Рама была металлической и была расположена посередине внушительного размера передвижной платформы.
К внутренним углам рамы крепились широкие петли из мягкой кожи, которыми фиксировались запястья и лодыжки объекта. Петли были прикреплены к крепким верёвкам, натяжение которых растягивало тело в горизонтальной и вертикальной плоскостях. И, таким образом, растягивало и кожу, что упрощало и разрезание, и сдирание оной.
Для максимального удобства палача рама с привязанной к ней «крольчихой» могла перемещаться в вертикальном положении... да почти на высоту роста женщины. Любой женщины – в частности той, которая не менее предсказуемо обнаружилось в помещении.
Кареглазой симпатичной стройной коротко стриженой шатенки среднего роста и неопределённого возраста (ей можно было дать и 25, и 30, и 35 лет). К крольчихе прилагалась привлекательной внешности медсестра (в зелёном брючном костюме) – брюнетка с собранными на затылке волосами и тоже неопределённого возраста. Видимо, моя ассистентка или что-то в этом роде.
Крольчиха несколько нервно (ибо было от чего) разделась догола и покорно – хотя и заметно подрагивая от страха – встала внутри рамы для свежевания. Её свежевания. Медсестра (скорее, впрочем, лаборантка или научный сотрудник) продела руки и ступни мученицы в кожаные петли, затянула их, после чего заметно болезненно растянула тело женщины.
Затем кивнула мне: «Она готова. Можете начинать»
Начал я, как обычно - с дополнительного растягивания тела объекта, дабы максимально облегчить себе работу по собственно сдиранию с неё кожи.
Для этого я привязал к щиколоткам уже абсолютно голой женщины тяжёлый деревянный брус, причём так, что её ноги оказались максимально разведены в стороны. Затем одну за другой я подвесил к брусу тяжелые гири до тех пор, пока она не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна (необходимое условие для максимально эффективного сдирания кожи).
Пот ручьями струился по симпатичному телу женщины, все её тренированные мышцы (она явно давно занималась спортом) напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда я подвесил последнюю гирю.
Она не могла даже пошевелиться, ибо каждый квадратный миллиметр её тела был растянут до предела. Даже дышала с огромным трудом, почти как распятые на кресте - из груди ее доносились только жутковато сиплые хрипы.
«То ли ещё будет» - мрачно подумал я. В смысле жути.
С правой (от меня) стороны платформы находился небольшой столик, на котором столь же предсказуемо обнаружился поднос с ножами. Ножей (точнее, бритв) было ровно двенадцать - различной длины и формы.
Вид ножей буквально заворожил крольчиху - она ни на секунду не могла оторвать от них взгляд. Было очевидно, что все, абсолютно все её мысли бешено крутились вокруг этих жутких инструментов, которые через считанные минуты будут безжалостно терзать ее тело, сдирая с него её атласную, бархатную кожу.
Несмотря на видимый невооружённым взглядом почти животный ужас, она стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому, что его растянули... по сути, распяли на П-образной раме (так тоже иногда распинают).
Медсестра (явно хорошо знакомая с этой казнью) протянула мне наполненную водой внушительного размера металлическую кружку и напомнила:
«Её необходимо напоить - чтобы избежать обезвоживания... во время действа. И последующей неизбежной потери сознания... что обессмыслит вообще всё»
Почему обессмыслит и что означает всё в данном контексте, я решил не выяснять. Просто взял кружку и поднёс к губам крольчихи. Она покорно выпила всю предложенную ей воду.
Женщина была так напугана, что не почувствовала слабый вкус добавленного в воду мощного стимулятора. Добавленных с той же целью – чтобы она находилась в сознание всё время её свежевания.
Ей пришлось выпить ещё две кружки (на этом настояла медсестра, которая незаметно, но крепко взяла в свои сильные цепкие руки контроль над процессом). После чего кивнула мне. Я взял со столика первый нож, а моя ассистентка (хотя кто кому тут ассистировал, было неясно) встала за спиной крольчихи и обеими руками обняла ее за талию, чтобы не дать ей дёргаться во время сдирания кожи.
«Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез», посоветовала ей медсестра. Женщина машинально подчинилась.
Я прижал бритву (по сути, нож был именно бритвой) к правому бедру крольчихи, сантиметров на пять ниже её лона и медленно очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез.
«Уже все, милая, можешь вздохнуть» - заботливо-ободряющим тоном произнесла медсестра, когда мой нож оторвался от тела казнимой.
Крольчиха перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Как она потом мне рассказала, она действительно почти ничего не почувствовала в момент разреза - только легкое давление. Но, разумеется, увидела, как по ее красивой ноге побежали алые струйки крови. Кровь энергично закапала... точнее, пожалуй, даже потекла на пол.
«А теперь быстренько, еще один глубокий вдох, дорогая» – почти шёпотом приказала моя типа ассистентка. Женщина вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, когда я очертил второй круг чуть выше ее колена. Она снова не почувствовала боли, настолько острой была моя бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
Медсестра вздохнула: «По положению о смертной казни с тебя придётся снять… практически всю кожу – это чистейшая правда, к сожалению. Так что придётся тебе потерпеть, подруга…»
Глубоко вздохнула – и добавила: «… и всемерно нам помогать максимально эффективно тебя свежевать. Так что ещё раз глубоко вздохни и зажмурься - ты же знаешь, что ты должна…»
Крольчиха кивнула, снова зажмурилась и задержала дыхание, когда я сделал вертикальный разрез по её правому бедру, соединив два первых. И тем самым подготовил её бедро к снятию кожи.
Я машинально вытер кровь с бритвы. Медсестра отпустила талию женщины и отошла от неё чуть в сторону. После чего кивнула мне – ибо в реальности именно она управляла процедурой. Похоже, она была совсем не лаборанткой – а главным научным сотрудником… непонятно какого отдела Института.
Я отложил бритву в сторону и выбрал новый инструмент. Этот нож/бритва был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом. Крольчиха в ужасе смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Зубы женщины непроизвольно (и весьма громко) стучали от в самом прямом смысле животного страха. Странно (очень странно) было бы, если бы не стучали
Медсестра тем временем взяла со стола очень старомодного вида короткую палочку из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах. она выбрала именно этот типа кляп по чисто функциональной причине, ибо (в отличие от современного пластикового шарика) он оставлял достаточно пространства между зубами, чтобы казнимую можно было напоить, если это будет нужно, чтобы она не потеряла сознание.
«Открой рот» - приказала она крольчихе. И объяснила, заметив, что идея кляпа, мягко говоря, не сильно понравилась объекту:
«Сейчас тебе будет действительно очень больно; нечеловечески, за-человечески, неописуемо больно. Или закуси эту палочку, или тебе придется даже не искусать, а съесть собственные губы...”
Женщина глубоко вздохнула, кивнула, раскрыла рот и покорно взяла в него палочку. Медсестра (по образованию, похоже, так и было) быстро завязала ремешки узлом на ее затылке, от чего палочка между зубами крольчихи стала выглядеть словно... удила у лошади. Тем не менее, я вынужден был признать, что выглядело это существенно женщины, чем любой из современных видов кляпа.
Ассистентка снова встала позади Люси, положив свои крепкие руки крестьянки (и палача) на шикарные бедра мученицы... а для меня наступил, как говорится, момент истины. Ибо пришло время собственно сдирания кожи.
Поэтому я решительно взял в руки новую бритву – и приступил к снятию кожи с подопытной крольчихи (что это был за опыт, я знать не хотел категорически), как будто, извините, готовил селёдку.
Работая ножом и рукой (совершенно не обращая никакого внимания на просто жуткие стоны и совершенно инфернальный вид жертвы), я последовательно снял кожу с правого бедра женщины, а затем с её правой голени.
Удивительно, но крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами женщины на полу скопилась небольшая лужица. После снятия кожи стали хорошо видны вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром... или чем-то ещё (я не силён в биологии). Этакий «живой учебник анатомии», прости Господи...
Медсестра сжала колено и лодыжку крольчихи и крепко держала её ногу, пока я буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Смертница жутко, отчаянно, нечеловечески кричала, орала, вопила, ревела - несмотря на типа кляп у неё во рту.
Крольчиха продолжала вопить, пока я сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя (пока) нетронутой заднюю поверхность. Закончив этот этап работы, мы подождали несколько минут, чтобы женщина пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль.
Ибо весь смысл этого вида смертной казни был именно в чудовищной, нечеловеческой боли… и именно это требовалось в жутком эксперименте Института (каком именно, я не хотел даже думать).
Когда крики мученицы сменились хрипами, медсестра взяла со стола поилку, вставила пластиковую трубку между зубов крольчихи, и принялась медленно вливать воду ей в рот.
Казнимая уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая жуткая боль. Сначала она просто не поняла, что видит. Она пристально разглядывала пол, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось.
Медсестра поспешила её успокоить: «Я понимаю, что зрелище жуткое … к счастью, это ненадолго. Ещё полчаса-час дикой боли и всё закончится - ты впадёшь в транс и вообще ничего не будешь чувствовать…»
Я сразу понял (собственно, я уже догадывался), что цель эксперимента состояла в том, чтобы с помощью неописуемой, нечеловеческой, запредельной боли ввести казнимую в транс, в котором она… а вот что она в нём будет делать и зачем всё это нужно Институту, мне было непонятно категорически. Впрочем, я и не хотел это понимать. Вообще. Совсем.
Крольчиха машинально кивнула – а мы перешли к левой ноге мученицы, обработав ее таким же образом, как и правую. Боль, которая пронзила измученное тело женщины, было невозможно себе даже представить (у меня точно не хватило бы воображения, несмотря на весь мой уже огромный палаческий опыт).
Обнаженные, зияющие нервы ног женщины чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Я дал ей немного отдохнуть; медсестра дала ей еще воды, но ее внезапно вырвало... после чего перешли к следующей части этой жуткой казни и ещё более жуткого эксперимента «в одном флаконе».
По рекомендации медсестры (гораздо лучше знакомой с женской анатомией и физиологией, чем я), я занялся прекрасными грудями крольчихи с их нежнейшей кожей. Сначала я (по совету ассистентки и с немалым удовольствием) довольно долго ласкал и целовать её шикарные соски, а когда они затвердели и сделались крайне чувствительными, я продолжил свою... работу.
Медсестра приподняла на удивление тяжёлую правую грудь казнимой, слегка оттянув ее, чтобы я смог аккуратно обвести ее бритвой. Затем тоже самое мы проделали с левой грудью, после чего сняли с грудей женщины (я с правой, а ассистентка с левой) кожу точно так же, как и с её прекрасных ног.
А потом началась самая натуральная жесть – даже по неслабым меркам происходившего. Ибо медсестра (явно имевшая немалый опыт анального секса) грубым толчком глубоко загнала искусственный почему-то деревянный фаллос в задний проход крольчихи, просто зверски растянув его. Эту работу она почему-то мне не доверила (видимо, почувствовала, что анальный секс не моё совсем).
После чего я аккуратно рассек нежную кожу крольчихи вокруг этого искусственного члена. А затем медленно разрезал кожу на складке, разделявшей роскошные ягодицы женщины.
Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, я провел разрез к ее ногам, после чего осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы. Наконец я провел лезвием по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем я медленно и аккуратно содрал кожу с ягодиц казнимой. Два окровавленных лоскута бесшумно упали на пол.
Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли привязанная к раме мученица. Когда я принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец, вырвал клитор женщина уже не могла кричать, окончательно сорвав голос.
На то, чтобы полностью снять кожу с тела мученицы, нам понадобился ещё примерно час. Медсестра заботливо поддерживал её силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала.
Когда наша работа была окончена, на всем теле смертницы кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног... и вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях.
Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Крольчиха все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока я обдирал ее спину и руки, а затем проделал тоже самое с ее животом, ладонями и, наконец, подошвами стоп.
Благодаря своевременному «водопою» и каким-то снадобьям, добавленным в воду, она всё время казни оставалась в сознании. Что и требовал как протокол этого вида смертной казни, так и неизвестный мне эксперимент Института.
Медсестра жестом отправила меня восвояси, а сама осталась с умиравшей, практически полностью лишённой кожи женщиной… с совершенно неясными мне целями. В соседнем помещении меня встретила блондинка-врач (явно наблюдавшая за казнью по видео), которая довольно улыбнулась: «Отличная работа – я аж залюбовалась…»
И, не дав мне отреагировать, протянула мне конверт, в котором обнаружились наличные на сумму моей двухмесячной зарплаты (у меня постоянный оклад плюс премиальные за особые проекты). После чего осведомилась: «Хотите заработать ещё пять раз по столько?»
Я изумлённо кивнул. Она удовлетворённо кивнула – и поставила задачу:
«Мне нужно, чтобы Вы привели в исполнение ещё четыре смертных приговора – посажение на кол, колесование, распятие и подвешивание за ребро на крюк. За каждое из них получите такую же сумму плюс ещё один такой же конверт по окончании всего проекта…»
Я осведомился: «Сегодня?». Блондинка покачала головой:
«Одну казнь в день следующие четыре дня. Чтобы Вас не напрягать, я поселю Вас во временную обитель в этом же здании… это точная копия номера в элитном отеле. Еду Вам доставят, с Вашим начальством я уже договорилась, семье будет объявлено о Вашей срочной командировке… в дальние края без связи…»
Что уже не раз имело место, так что ни жена, ни дочери не удивятся.
Я кивнул и усмехнулся: «Она это получила потому, что влезла куда совсем не надо». Ибо сразу вспомнил странную историю с казнью женщин-военных.
Блондинка покачала головой: «Ещё не влезла… но, надеюсь, влезет куда надо. Куда нам очень надо… поэтому очень надеюсь». И отвела меня в обитель.
Мне оформили специальный допуск, взяли подписку о неразглашении (под страхом смертной казни), посадили в комфортный – но без окон – кузов микроавтобуса и отвезли в Институт.
Так эту организацию называет «народная молва». Где Институт находится и чем занимается, никто точно не знает (даже приблизительно не знает) … даже его название никому не известно (если у него вообще есть официальное название).
Об Институте ходят жуткие слухи – один кошмарнее другого – но я уже давно привык не доверять слухам, ибо они крайне редко соответствуют реальности. Тем не менее, ощущение жути не покидало меня с момента, когда мрачные личности закрыли дверь микроавтобуса - и он отправился в путь.
Из подземного гаража мы прошли в на удивление уютную комнату в подвальном помещении, в которой меня встретила высокая миловидная блондинка лет сорока или около того в медицинском халате.
Она проинформировала меня, что мне предстоит казнить женщину свежеванием… проще говоря, снять с неё живьём кожу. За что был вынесен столь жуткий приговор (предчувствие меня, как обычно, не обмануло), блондинка сообщить мне не удосужилась… обычное дело, в общем.
Я сразу понял две вещи. Что выбор Института пал на меня потому, что я был единственным палачом, имевшим опыт свежевания (аж трижды) … и что мне предстоит участвовать в каком-то научном (а не просто медицинском) эксперименте. В каком именно эксперименте, я не хотел даже думать.
Мы прошли в комнату для казни… точнее, для эксперимента. Последнее меня удивило не сильно - я и раньше слышал, что некоторых приговорённых к смерти (обоего пола) некие секретные лаборатории – военные и гражданские - используют в качестве подопытных кроликов… или крольчих.
В помещении предсказуемо обнаружилась П-образная рама. Рама была металлической и была расположена посередине внушительного размера передвижной платформы.
К внутренним углам рамы крепились широкие петли из мягкой кожи, которыми фиксировались запястья и лодыжки объекта. Петли были прикреплены к крепким верёвкам, натяжение которых растягивало тело в горизонтальной и вертикальной плоскостях. И, таким образом, растягивало и кожу, что упрощало и разрезание, и сдирание оной.
Для максимального удобства палача рама с привязанной к ней «крольчихой» могла перемещаться в вертикальном положении... да почти на высоту роста женщины. Любой женщины – в частности той, которая не менее предсказуемо обнаружилось в помещении.
Кареглазой симпатичной стройной коротко стриженой шатенки среднего роста и неопределённого возраста (ей можно было дать и 25, и 30, и 35 лет). К крольчихе прилагалась привлекательной внешности медсестра (в зелёном брючном костюме) – брюнетка с собранными на затылке волосами и тоже неопределённого возраста. Видимо, моя ассистентка или что-то в этом роде.
Крольчиха несколько нервно (ибо было от чего) разделась догола и покорно – хотя и заметно подрагивая от страха – встала внутри рамы для свежевания. Её свежевания. Медсестра (скорее, впрочем, лаборантка или научный сотрудник) продела руки и ступни мученицы в кожаные петли, затянула их, после чего заметно болезненно растянула тело женщины.
Затем кивнула мне: «Она готова. Можете начинать»
Начал я, как обычно - с дополнительного растягивания тела объекта, дабы максимально облегчить себе работу по собственно сдиранию с неё кожи.
Для этого я привязал к щиколоткам уже абсолютно голой женщины тяжёлый деревянный брус, причём так, что её ноги оказались максимально разведены в стороны. Затем одну за другой я подвесил к брусу тяжелые гири до тех пор, пока она не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна (необходимое условие для максимально эффективного сдирания кожи).
Пот ручьями струился по симпатичному телу женщины, все её тренированные мышцы (она явно давно занималась спортом) напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда я подвесил последнюю гирю.
Она не могла даже пошевелиться, ибо каждый квадратный миллиметр её тела был растянут до предела. Даже дышала с огромным трудом, почти как распятые на кресте - из груди ее доносились только жутковато сиплые хрипы.
«То ли ещё будет» - мрачно подумал я. В смысле жути.
С правой (от меня) стороны платформы находился небольшой столик, на котором столь же предсказуемо обнаружился поднос с ножами. Ножей (точнее, бритв) было ровно двенадцать - различной длины и формы.
Вид ножей буквально заворожил крольчиху - она ни на секунду не могла оторвать от них взгляд. Было очевидно, что все, абсолютно все её мысли бешено крутились вокруг этих жутких инструментов, которые через считанные минуты будут безжалостно терзать ее тело, сдирая с него её атласную, бархатную кожу.
Несмотря на видимый невооружённым взглядом почти животный ужас, она стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому, что его растянули... по сути, распяли на П-образной раме (так тоже иногда распинают).
Медсестра (явно хорошо знакомая с этой казнью) протянула мне наполненную водой внушительного размера металлическую кружку и напомнила:
«Её необходимо напоить - чтобы избежать обезвоживания... во время действа. И последующей неизбежной потери сознания... что обессмыслит вообще всё»
Почему обессмыслит и что означает всё в данном контексте, я решил не выяснять. Просто взял кружку и поднёс к губам крольчихи. Она покорно выпила всю предложенную ей воду.
Женщина была так напугана, что не почувствовала слабый вкус добавленного в воду мощного стимулятора. Добавленных с той же целью – чтобы она находилась в сознание всё время её свежевания.
Ей пришлось выпить ещё две кружки (на этом настояла медсестра, которая незаметно, но крепко взяла в свои сильные цепкие руки контроль над процессом). После чего кивнула мне. Я взял со столика первый нож, а моя ассистентка (хотя кто кому тут ассистировал, было неясно) встала за спиной крольчихи и обеими руками обняла ее за талию, чтобы не дать ей дёргаться во время сдирания кожи.
«Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез», посоветовала ей медсестра. Женщина машинально подчинилась.
Я прижал бритву (по сути, нож был именно бритвой) к правому бедру крольчихи, сантиметров на пять ниже её лона и медленно очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез.
«Уже все, милая, можешь вздохнуть» - заботливо-ободряющим тоном произнесла медсестра, когда мой нож оторвался от тела казнимой.
Крольчиха перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Как она потом мне рассказала, она действительно почти ничего не почувствовала в момент разреза - только легкое давление. Но, разумеется, увидела, как по ее красивой ноге побежали алые струйки крови. Кровь энергично закапала... точнее, пожалуй, даже потекла на пол.
«А теперь быстренько, еще один глубокий вдох, дорогая» – почти шёпотом приказала моя типа ассистентка. Женщина вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, когда я очертил второй круг чуть выше ее колена. Она снова не почувствовала боли, настолько острой была моя бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
Медсестра вздохнула: «По положению о смертной казни с тебя придётся снять… практически всю кожу – это чистейшая правда, к сожалению. Так что придётся тебе потерпеть, подруга…»
Глубоко вздохнула – и добавила: «… и всемерно нам помогать максимально эффективно тебя свежевать. Так что ещё раз глубоко вздохни и зажмурься - ты же знаешь, что ты должна…»
Крольчиха кивнула, снова зажмурилась и задержала дыхание, когда я сделал вертикальный разрез по её правому бедру, соединив два первых. И тем самым подготовил её бедро к снятию кожи.
Я машинально вытер кровь с бритвы. Медсестра отпустила талию женщины и отошла от неё чуть в сторону. После чего кивнула мне – ибо в реальности именно она управляла процедурой. Похоже, она была совсем не лаборанткой – а главным научным сотрудником… непонятно какого отдела Института.
Я отложил бритву в сторону и выбрал новый инструмент. Этот нож/бритва был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом. Крольчиха в ужасе смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Зубы женщины непроизвольно (и весьма громко) стучали от в самом прямом смысле животного страха. Странно (очень странно) было бы, если бы не стучали
Медсестра тем временем взяла со стола очень старомодного вида короткую палочку из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах. она выбрала именно этот типа кляп по чисто функциональной причине, ибо (в отличие от современного пластикового шарика) он оставлял достаточно пространства между зубами, чтобы казнимую можно было напоить, если это будет нужно, чтобы она не потеряла сознание.
«Открой рот» - приказала она крольчихе. И объяснила, заметив, что идея кляпа, мягко говоря, не сильно понравилась объекту:
«Сейчас тебе будет действительно очень больно; нечеловечески, за-человечески, неописуемо больно. Или закуси эту палочку, или тебе придется даже не искусать, а съесть собственные губы...”
Женщина глубоко вздохнула, кивнула, раскрыла рот и покорно взяла в него палочку. Медсестра (по образованию, похоже, так и было) быстро завязала ремешки узлом на ее затылке, от чего палочка между зубами крольчихи стала выглядеть словно... удила у лошади. Тем не менее, я вынужден был признать, что выглядело это существенно женщины, чем любой из современных видов кляпа.
Ассистентка снова встала позади Люси, положив свои крепкие руки крестьянки (и палача) на шикарные бедра мученицы... а для меня наступил, как говорится, момент истины. Ибо пришло время собственно сдирания кожи.
Поэтому я решительно взял в руки новую бритву – и приступил к снятию кожи с подопытной крольчихи (что это был за опыт, я знать не хотел категорически), как будто, извините, готовил селёдку.
Работая ножом и рукой (совершенно не обращая никакого внимания на просто жуткие стоны и совершенно инфернальный вид жертвы), я последовательно снял кожу с правого бедра женщины, а затем с её правой голени.
Удивительно, но крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами женщины на полу скопилась небольшая лужица. После снятия кожи стали хорошо видны вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром... или чем-то ещё (я не силён в биологии). Этакий «живой учебник анатомии», прости Господи...
Медсестра сжала колено и лодыжку крольчихи и крепко держала её ногу, пока я буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Смертница жутко, отчаянно, нечеловечески кричала, орала, вопила, ревела - несмотря на типа кляп у неё во рту.
Крольчиха продолжала вопить, пока я сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя (пока) нетронутой заднюю поверхность. Закончив этот этап работы, мы подождали несколько минут, чтобы женщина пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль.
Ибо весь смысл этого вида смертной казни был именно в чудовищной, нечеловеческой боли… и именно это требовалось в жутком эксперименте Института (каком именно, я не хотел даже думать).
Когда крики мученицы сменились хрипами, медсестра взяла со стола поилку, вставила пластиковую трубку между зубов крольчихи, и принялась медленно вливать воду ей в рот.
Казнимая уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая жуткая боль. Сначала она просто не поняла, что видит. Она пристально разглядывала пол, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось.
Медсестра поспешила её успокоить: «Я понимаю, что зрелище жуткое … к счастью, это ненадолго. Ещё полчаса-час дикой боли и всё закончится - ты впадёшь в транс и вообще ничего не будешь чувствовать…»
Я сразу понял (собственно, я уже догадывался), что цель эксперимента состояла в том, чтобы с помощью неописуемой, нечеловеческой, запредельной боли ввести казнимую в транс, в котором она… а вот что она в нём будет делать и зачем всё это нужно Институту, мне было непонятно категорически. Впрочем, я и не хотел это понимать. Вообще. Совсем.
Крольчиха машинально кивнула – а мы перешли к левой ноге мученицы, обработав ее таким же образом, как и правую. Боль, которая пронзила измученное тело женщины, было невозможно себе даже представить (у меня точно не хватило бы воображения, несмотря на весь мой уже огромный палаческий опыт).
Обнаженные, зияющие нервы ног женщины чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Я дал ей немного отдохнуть; медсестра дала ей еще воды, но ее внезапно вырвало... после чего перешли к следующей части этой жуткой казни и ещё более жуткого эксперимента «в одном флаконе».
По рекомендации медсестры (гораздо лучше знакомой с женской анатомией и физиологией, чем я), я занялся прекрасными грудями крольчихи с их нежнейшей кожей. Сначала я (по совету ассистентки и с немалым удовольствием) довольно долго ласкал и целовать её шикарные соски, а когда они затвердели и сделались крайне чувствительными, я продолжил свою... работу.
Медсестра приподняла на удивление тяжёлую правую грудь казнимой, слегка оттянув ее, чтобы я смог аккуратно обвести ее бритвой. Затем тоже самое мы проделали с левой грудью, после чего сняли с грудей женщины (я с правой, а ассистентка с левой) кожу точно так же, как и с её прекрасных ног.
А потом началась самая натуральная жесть – даже по неслабым меркам происходившего. Ибо медсестра (явно имевшая немалый опыт анального секса) грубым толчком глубоко загнала искусственный почему-то деревянный фаллос в задний проход крольчихи, просто зверски растянув его. Эту работу она почему-то мне не доверила (видимо, почувствовала, что анальный секс не моё совсем).
После чего я аккуратно рассек нежную кожу крольчихи вокруг этого искусственного члена. А затем медленно разрезал кожу на складке, разделявшей роскошные ягодицы женщины.
Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, я провел разрез к ее ногам, после чего осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы. Наконец я провел лезвием по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем я медленно и аккуратно содрал кожу с ягодиц казнимой. Два окровавленных лоскута бесшумно упали на пол.
Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли привязанная к раме мученица. Когда я принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец, вырвал клитор женщина уже не могла кричать, окончательно сорвав голос.
На то, чтобы полностью снять кожу с тела мученицы, нам понадобился ещё примерно час. Медсестра заботливо поддерживал её силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала.
Когда наша работа была окончена, на всем теле смертницы кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног... и вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях.
Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Крольчиха все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока я обдирал ее спину и руки, а затем проделал тоже самое с ее животом, ладонями и, наконец, подошвами стоп.
Благодаря своевременному «водопою» и каким-то снадобьям, добавленным в воду, она всё время казни оставалась в сознании. Что и требовал как протокол этого вида смертной казни, так и неизвестный мне эксперимент Института.
Медсестра жестом отправила меня восвояси, а сама осталась с умиравшей, практически полностью лишённой кожи женщиной… с совершенно неясными мне целями. В соседнем помещении меня встретила блондинка-врач (явно наблюдавшая за казнью по видео), которая довольно улыбнулась: «Отличная работа – я аж залюбовалась…»
И, не дав мне отреагировать, протянула мне конверт, в котором обнаружились наличные на сумму моей двухмесячной зарплаты (у меня постоянный оклад плюс премиальные за особые проекты). После чего осведомилась: «Хотите заработать ещё пять раз по столько?»
Я изумлённо кивнул. Она удовлетворённо кивнула – и поставила задачу:
«Мне нужно, чтобы Вы привели в исполнение ещё четыре смертных приговора – посажение на кол, колесование, распятие и подвешивание за ребро на крюк. За каждое из них получите такую же сумму плюс ещё один такой же конверт по окончании всего проекта…»
Я осведомился: «Сегодня?». Блондинка покачала головой:
«Одну казнь в день следующие четыре дня. Чтобы Вас не напрягать, я поселю Вас во временную обитель в этом же здании… это точная копия номера в элитном отеле. Еду Вам доставят, с Вашим начальством я уже договорилась, семье будет объявлено о Вашей срочной командировке… в дальние края без связи…»
Что уже не раз имело место, так что ни жена, ни дочери не удивятся.
Я кивнул и усмехнулся: «Она это получила потому, что влезла куда совсем не надо». Ибо сразу вспомнил странную историю с казнью женщин-военных.
Блондинка покачала головой: «Ещё не влезла… но, надеюсь, влезет куда надо. Куда нам очень надо… поэтому очень надеюсь». И отвела меня в обитель.
Scribo, ergo sum
Re: 365 дней из жизни палача. День 24
Это не ты написал просто изменил оригинальный текст ...RolandVT wrote: ↑Thu Nov 20, 2025 11:21 pm Сегодня чудеса продолжились – в виде ещё одной секретной выездной казни. Точнее, совершенно, абсолютно секретной – ибо, насколько мне известно, места этой казни официально не существует. И никогда не существовало.
Мне оформили специальный допуск, взяли подписку о неразглашении (под страхом смертной казни), посадили в комфортный – но без окон – кузов микроавтобуса и отвезли в Институт.
Так эту организацию называет «народная молва». Где Институт находится и чем занимается, никто точно не знает (даже приблизительно не знает) … даже его название никому не известно (если у него вообще есть официальное название).
Об Институте ходят жуткие слухи – один кошмарнее другого – но я уже давно привык не доверять слухам, ибо они крайне редко соответствуют реальности. Тем не менее, ощущение жути не покидало меня с момента, когда мрачные личности закрыли дверь микроавтобуса - и он отправился в путь.
Из подземного гаража мы прошли в на удивление уютную комнату в подвальном помещении, в которой меня встретила высокая миловидная блондинка лет сорока или около того в медицинском халате.
Она проинформировала меня, что мне предстоит казнить женщину свежеванием… проще говоря, снять с неё живьём кожу. За что был вынесен столь жуткий приговор (предчувствие меня, как обычно, не обмануло), блондинка сообщить мне не удосужилась… обычное дело, в общем.
Я сразу понял две вещи. Что выбор Института пал на меня потому, что я был единственным палачом, имевшим опыт свежевания (аж трижды) … и что мне предстоит участвовать в каком-то научном (а не просто медицинском) эксперименте. В каком именно эксперименте, я не хотел даже думать.
Мы прошли в комнату для казни… точнее, для эксперимента. Последнее меня удивило не сильно - я и раньше слышал, что некоторых приговорённых к смерти (обоего пола) некие секретные лаборатории – военные и гражданские - используют в качестве подопытных кроликов… или крольчих.
В помещении предсказуемо обнаружилась П-образная рама. Рама была металлической и была расположена посередине внушительного размера передвижной платформы.
К внутренним углам рамы крепились широкие петли из мягкой кожи, которыми фиксировались запястья и лодыжки объекта. Петли были прикреплены к крепким верёвкам, натяжение которых растягивало тело в горизонтальной и вертикальной плоскостях. И, таким образом, растягивало и кожу, что упрощало и разрезание, и сдирание оной.
Для максимального удобства палача рама с привязанной к ней «крольчихой» могла перемещаться в вертикальном положении... да почти на высоту роста женщины. Любой женщины – в частности той, которая не менее предсказуемо обнаружилось в помещении.
Кареглазой симпатичной стройной коротко стриженой шатенки среднего роста и неопределённого возраста (ей можно было дать и 25, и 30, и 35 лет). К крольчихе прилагалась привлекательной внешности медсестра (в зелёном брючном костюме) – брюнетка с собранными на затылке волосами и тоже неопределённого возраста. Видимо, моя ассистентка или что-то в этом роде.
Крольчиха несколько нервно (ибо было от чего) разделась догола и покорно – хотя и заметно подрагивая от страха – встала внутри рамы для свежевания. Её свежевания. Медсестра (скорее, впрочем, лаборантка или научный сотрудник) продела руки и ступни мученицы в кожаные петли, затянула их, после чего заметно болезненно растянула тело женщины.
Затем кивнула мне: «Она готова. Можете начинать»
Начал я, как обычно - с дополнительного растягивания тела объекта, дабы максимально облегчить себе работу по собственно сдиранию с неё кожи.
Для этого я привязал к щиколоткам уже абсолютно голой женщины тяжёлый деревянный брус, причём так, что её ноги оказались максимально разведены в стороны. Затем одну за другой я подвесил к брусу тяжелые гири до тех пор, пока она не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна (необходимое условие для максимально эффективного сдирания кожи).
Пот ручьями струился по симпатичному телу женщины, все её тренированные мышцы (она явно давно занималась спортом) напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда я подвесил последнюю гирю.
Она не могла даже пошевелиться, ибо каждый квадратный миллиметр её тела был растянут до предела. Даже дышала с огромным трудом, почти как распятые на кресте - из груди ее доносились только жутковато сиплые хрипы.
«То ли ещё будет» - мрачно подумал я. В смысле жути.
С правой (от меня) стороны платформы находился небольшой столик, на котором столь же предсказуемо обнаружился поднос с ножами. Ножей (точнее, бритв) было ровно двенадцать - различной длины и формы.
Вид ножей буквально заворожил крольчиху - она ни на секунду не могла оторвать от них взгляд. Было очевидно, что все, абсолютно все её мысли бешено крутились вокруг этих жутких инструментов, которые через считанные минуты будут безжалостно терзать ее тело, сдирая с него её атласную, бархатную кожу.
Несмотря на видимый невооружённым взглядом почти животный ужас, она стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому, что его растянули... по сути, распяли на П-образной раме (так тоже иногда распинают).
Медсестра (явно хорошо знакомая с этой казнью) протянула мне наполненную водой внушительного размера металлическую кружку и напомнила:
«Её необходимо напоить - чтобы избежать обезвоживания... во время действа. И последующей неизбежной потери сознания... что обессмыслит вообще всё»
Почему обессмыслит и что означает всё в данном контексте, я решил не выяснять. Просто взял кружку и поднёс к губам крольчихи. Она покорно выпила всю предложенную ей воду.
Женщина была так напугана, что не почувствовала слабый вкус добавленного в воду мощного стимулятора. Добавленных с той же целью – чтобы она находилась в сознание всё время её свежевания.
Ей пришлось выпить ещё две кружки (на этом настояла медсестра, которая незаметно, но крепко взяла в свои сильные цепкие руки контроль над процессом). После чего кивнула мне. Я взял со столика первый нож, а моя ассистентка (хотя кто кому тут ассистировал, было неясно) встала за спиной крольчихи и обеими руками обняла ее за талию, чтобы не дать ей дёргаться во время сдирания кожи.
«Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез», посоветовала ей медсестра. Женщина машинально подчинилась.
Я прижал бритву (по сути, нож был именно бритвой) к правому бедру крольчихи, сантиметров на пять ниже её лона и медленно очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез.
«Уже все, милая, можешь вздохнуть» - заботливо-ободряющим тоном произнесла медсестра, когда мой нож оторвался от тела казнимой.
Крольчиха перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Как она потом мне рассказала, она действительно почти ничего не почувствовала в момент разреза - только легкое давление. Но, разумеется, увидела, как по ее красивой ноге побежали алые струйки крови. Кровь энергично закапала... точнее, пожалуй, даже потекла на пол.
«А теперь быстренько, еще один глубокий вдох, дорогая» – почти шёпотом приказала моя типа ассистентка. Женщина вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, когда я очертил второй круг чуть выше ее колена. Она снова не почувствовала боли, настолько острой была моя бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
Медсестра вздохнула: «По положению о смертной казни с тебя придётся снять… практически всю кожу – это чистейшая правда, к сожалению. Так что придётся тебе потерпеть, подруга…»
Глубоко вздохнула – и добавила: «… и всемерно нам помогать максимально эффективно тебя свежевать. Так что ещё раз глубоко вздохни и зажмурься - ты же знаешь, что ты должна…»
Крольчиха кивнула, снова зажмурилась и задержала дыхание, когда я сделал вертикальный разрез по её правому бедру, соединив два первых. И тем самым подготовил её бедро к снятию кожи.
Я машинально вытер кровь с бритвы. Медсестра отпустила талию женщины и отошла от неё чуть в сторону. После чего кивнула мне – ибо в реальности именно она управляла процедурой. Похоже, она была совсем не лаборанткой – а главным научным сотрудником… непонятно какого отдела Института.
Я отложил бритву в сторону и выбрал новый инструмент. Этот нож/бритва был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом. Крольчиха в ужасе смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Зубы женщины непроизвольно (и весьма громко) стучали от в самом прямом смысле животного страха. Странно (очень странно) было бы, если бы не стучали
Медсестра тем временем взяла со стола очень старомодного вида короткую палочку из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах. она выбрала именно этот типа кляп по чисто функциональной причине, ибо (в отличие от современного пластикового шарика) он оставлял достаточно пространства между зубами, чтобы казнимую можно было напоить, если это будет нужно, чтобы она не потеряла сознание.
«Открой рот» - приказала она крольчихе. И объяснила, заметив, что идея кляпа, мягко говоря, не сильно понравилась объекту:
«Сейчас тебе будет действительно очень больно; нечеловечески, за-человечески, неописуемо больно. Или закуси эту палочку, или тебе придется даже не искусать, а съесть собственные губы...”
Женщина глубоко вздохнула, кивнула, раскрыла рот и покорно взяла в него палочку. Медсестра (по образованию, похоже, так и было) быстро завязала ремешки узлом на ее затылке, от чего палочка между зубами крольчихи стала выглядеть словно... удила у лошади. Тем не менее, я вынужден был признать, что выглядело это существенно женщины, чем любой из современных видов кляпа.
Ассистентка снова встала позади Люси, положив свои крепкие руки крестьянки (и палача) на шикарные бедра мученицы... а для меня наступил, как говорится, момент истины. Ибо пришло время собственно сдирания кожи.
Поэтому я решительно взял в руки новую бритву – и приступил к снятию кожи с подопытной крольчихи (что это был за опыт, я знать не хотел категорически), как будто, извините, готовил селёдку.
Работая ножом и рукой (совершенно не обращая никакого внимания на просто жуткие стоны и совершенно инфернальный вид жертвы), я последовательно снял кожу с правого бедра женщины, а затем с её правой голени.
Удивительно, но крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами женщины на полу скопилась небольшая лужица. После снятия кожи стали хорошо видны вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром... или чем-то ещё (я не силён в биологии). Этакий «живой учебник анатомии», прости Господи...
Медсестра сжала колено и лодыжку крольчихи и крепко держала её ногу, пока я буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Смертница жутко, отчаянно, нечеловечески кричала, орала, вопила, ревела - несмотря на типа кляп у неё во рту.
Крольчиха продолжала вопить, пока я сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя (пока) нетронутой заднюю поверхность. Закончив этот этап работы, мы подождали несколько минут, чтобы женщина пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль.
Ибо весь смысл этого вида смертной казни был именно в чудовищной, нечеловеческой боли… и именно это требовалось в жутком эксперименте Института (каком именно, я не хотел даже думать).
Когда крики мученицы сменились хрипами, медсестра взяла со стола поилку, вставила пластиковую трубку между зубов крольчихи, и принялась медленно вливать воду ей в рот.
Казнимая уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая жуткая боль. Сначала она просто не поняла, что видит. Она пристально разглядывала пол, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось.
Медсестра поспешила её успокоить: «Я понимаю, что зрелище жуткое … к счастью, это ненадолго. Ещё полчаса-час дикой боли и всё закончится - ты впадёшь в транс и вообще ничего не будешь чувствовать…»
Я сразу понял (собственно, я уже догадывался), что цель эксперимента состояла в том, чтобы с помощью неописуемой, нечеловеческой, запредельной боли ввести казнимую в транс, в котором она… а вот что она в нём будет делать и зачем всё это нужно Институту, мне было непонятно категорически. Впрочем, я и не хотел это понимать. Вообще. Совсем.
Крольчиха машинально кивнула – а мы перешли к левой ноге мученицы, обработав ее таким же образом, как и правую. Боль, которая пронзила измученное тело женщины, было невозможно себе даже представить (у меня точно не хватило бы воображения, несмотря на весь мой уже огромный палаческий опыт).
Обнаженные, зияющие нервы ног женщины чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Я дал ей немного отдохнуть; медсестра дала ей еще воды, но ее внезапно вырвало... после чего перешли к следующей части этой жуткой казни и ещё более жуткого эксперимента «в одном флаконе».
По рекомендации медсестры (гораздо лучше знакомой с женской анатомией и физиологией, чем я), я занялся прекрасными грудями крольчихи с их нежнейшей кожей. Сначала я (по совету ассистентки и с немалым удовольствием) довольно долго ласкал и целовать её шикарные соски, а когда они затвердели и сделались крайне чувствительными, я продолжил свою... работу.
Медсестра приподняла на удивление тяжёлую правую грудь казнимой, слегка оттянув ее, чтобы я смог аккуратно обвести ее бритвой. Затем тоже самое мы проделали с левой грудью, после чего сняли с грудей женщины (я с правой, а ассистентка с левой) кожу точно так же, как и с её прекрасных ног.
А потом началась самая натуральная жесть – даже по неслабым меркам происходившего. Ибо медсестра (явно имевшая немалый опыт анального секса) грубым толчком глубоко загнала искусственный почему-то деревянный фаллос в задний проход крольчихи, просто зверски растянув его. Эту работу она почему-то мне не доверила (видимо, почувствовала, что анальный секс не моё совсем).
После чего я аккуратно рассек нежную кожу крольчихи вокруг этого искусственного члена. А затем медленно разрезал кожу на складке, разделявшей роскошные ягодицы женщины.
Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, я провел разрез к ее ногам, после чего осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы. Наконец я провел лезвием по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем я медленно и аккуратно содрал кожу с ягодиц казнимой. Два окровавленных лоскута бесшумно упали на пол.
Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли привязанная к раме мученица. Когда я принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец, вырвал клитор женщина уже не могла кричать, окончательно сорвав голос.
На то, чтобы полностью снять кожу с тела мученицы, нам понадобился ещё примерно час. Медсестра заботливо поддерживал её силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала.
Когда наша работа была окончена, на всем теле смертницы кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног... и вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях.
Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Крольчиха все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока я обдирал ее спину и руки, а затем проделал тоже самое с ее животом, ладонями и, наконец, подошвами стоп.
Благодаря своевременному «водопою» и каким-то снадобьям, добавленным в воду, она всё время казни оставалась в сознании. Что и требовал как протокол этого вида смертной казни, так и неизвестный мне эксперимент Института.
Медсестра жестом отправила меня восвояси, а сама осталась с умиравшей, практически полностью лишённой кожи женщиной… с совершенно неясными мне целями. В соседнем помещении меня встретила блондинка-врач (явно наблюдавшая за казнью по видео), которая довольно улыбнулась: «Отличная работа – я аж залюбовалась…»
И, не дав мне отреагировать, протянула мне конверт, в котором обнаружились наличные на сумму моей двухмесячной зарплаты (у меня постоянный оклад плюс премиальные за особые проекты). После чего осведомилась: «Хотите заработать ещё пять раз по столько?»
Я изумлённо кивнул. Она удовлетворённо кивнула – и поставила задачу:
«Мне нужно, чтобы Вы привели в исполнение ещё четыре смертных приговора – посажение на кол, колесование, распятие и подвешивание за ребро на крюк. За каждое из них получите такую же сумму плюс ещё один такой же конверт по окончании всего проекта…»
Я осведомился: «Сегодня?». Блондинка покачала головой:
«Одну казнь в день следующие четыре дня. Чтобы Вас не напрягать, я поселю Вас во временную обитель в этом же здании… это точная копия номера в элитном отеле. Еду Вам доставят, с Вашим начальством я уже договорилась, семье будет объявлено о Вашей срочной командировке… в дальние края без связи…»
Что уже не раз имело место, так что ни жена, ни дочери не удивятся.
Я кивнул и усмехнулся: «Она это получила потому, что влезла куда совсем не надо». Ибо сразу вспомнил странную историю с казнью женщин-военных.
Блондинка покачала головой: «Ещё не влезла… но, надеюсь, влезет куда надо. Куда нам очень надо… поэтому очень надеюсь». И отвела меня в обитель.
Вот оригинал...
Мученическая смерть леди Лесли
8012345
5-01-2011, 21:08
Рассказы / Рассказы Tоrtura
torturesru
31 221
0
Мученическая смерть леди Лесли
Written by Tortura
Click here for english version of this story
Двое дюжих стражников втолкнули в камеру пыток связанную женщину с заткнутым кляпом ртом. Они шли за нарядно одетым вельможей, который протянул бумагу Старшему Палачу. Тот внимательно прочитал королевский указ.
“Так, леди Лесли Грей приговорена к медленной смерти под пытками. Его величество лично вынес такой приговор в наказание за государственную измену. Вы не знаете, он упомянул какой-либо определенный вид казни?”
“Он распорядился содрать с нее живьем кожу”.
“Ясно”, повернувшись, палач начал рассматривать леди Грей. Это была великолепная женщина с длинными, слегка вьющимися золотистыми волосами и молочно-белой кожей. Он обратил особое внимание на нежность ее кожи, проведя пальцами по шее осужденной, а, затем, расстегнул верх ее платья и ощупал ее тугие груди и соски. Она содрогнулась от отвращения, попытавшись сказать что-то резкое, но сквозь кляп донесся лишь приглушенный стон.
Палач развел руки и улыбнулся.
“Самый подходящий способ для такой красавицы. Мы возьмем самые острые ножи и подарим ей много часов предсмертных мучений”. При этих словах глаза несчастной округлись от ужаса, она забилась в сильных руках охранников, тщетно пытаясь освободиться. Кивнув им, палач приказал: “привяжите ее в столбу и прикуйте лодыжки к полу. Нам надо приготовить все необходимое для работы с ее чудесным телом”.
“Можно мне остаться и посмотреть”, попросил чиновник.
“Ну разумеется, сэр. Для меня будет большой честью продемонстрировать Вам мое умение. Она отличный образец для этого, я приложу все силы, чтобы не разочаровать Вас”.
Через несколько мгновений, Лесли была крепко привязана к пыточному столбу. Ей широко развели в стороны ноги и защелкнули на лодыжках браслеты кандалов. Толстые кожаные ремни притягивали к столбу ее талию, голову и руки. Она все еще была полностью одета.
Подручный палача, бледный тонкогубый парень вытащил изо рта кляп пленницы. Она закашляла, давясь слюной, потом вновь обрела голос и принялась умолять собравшихся в темном застенке. “Ради Бога, пощадите. Я ничего не сделала, чтобы заслужить такие муки. Если я должна умереть, то хотя бы не так страшно. Я сделаю все, что хотите, я могу щедро заплатить Вам. Помогите мне! О, господи, я не хочу там умереть!”. Она забила ногами, пытаясь оборвать цепи, встряхивая головой. По ее щекам катились слезы и она причитала: “Господи, сжалься надо мной!”.
“Заткнись, девочка!”, рявкнул палач, рывком за волосы, повернув ее лицом к себе. “Это бесполезно”. Лесли, запнулась, уставившись в его глаза.
“Если ты, так уж просишь сжалиться, то так и быть, мы будем добры и доставим тебе последнее удовольствие трахнуться со мной и моим помощником, прежде чем мы начнем сдирать с тебя шкуру. Тебе очень повезло, крошка! Это будет последние мгновения на земле, которые ты проведешь без боли. Эй, Билли, освободи леди от платья и сбрей ей волосы на лобке. Когда я закончу с ней, ты можешь также попробовать красотку, если хочешь можешь трахнуть ее в попку. Должен признаться, Ваша светлость, Вы никогда не были с таким опытным мужиком!” Издевательски расхохотавшись, он отпустил ее волосы.
Слезы градом покатились из глав приговоренной, когда Билли принялся раздевать ее, разрезая и разрывая одежду. После этого он тщательно выбрил ее лобок, чтобы облегчить пытку. Затем палач встал за своей жертвой, спустил штаны, положил руки ей на бедра и сильным толчком вогнал свой напрягшийся член в оголенное лоно обреченной.
Лесли зарыдала от стыда, когда он вошел в нее, но спустя несколько минут, она почувствовала, как ее тело начало отвечать насильнику. Ее крики ослабели, а затем перешли в стоны наслаждения, палач усмехнулся, ощутив, как женщина стала подбивать тазом, двигаясь в такт его толчкам. “Я же говорил, что Вам понравится, Ваша светлость”, промурлыкал он.
Палач получал огромное удовольствие насилуя растянутых перед казною пленниц. Он знал, что последим, что она будет чувствовать на земле будет то, что ей даст он: огромное наслаждение, невыносимая боль и, в заключение, вечная пустота смерти. Он почувствовал, как внезапно тело леди Грей напряглось и несколько минут его сотрясала дрожь. Она хрипло дышала, ее голова запрокинулась. В этот момент кончил и он и его горячее семя хлынуло в лоно Лесли.
Выйдя из нее, он стал перед почти бездыханной Лесли Грей, вновь заграбастал ее волосы и притянул голову к себе, вытерев член о ее подбородок. Он улыбнулся, “хотел бы я знать, будешь ли также наслаждаться, когда мы превратим твое тело в зрелую алую виноградину”. Снова рассмеявшись, он выпустил из рук волосы женщины.
Теперь была очередь Билли. Обмакнув палец в вытекавшее из ее влагалища семя, он увлажнил свой орган, затем обеими руками раздвинул ее ягодицы и одним резким безжалостным толчком вошел в горячий задний проход Лесли. Она вскрикнула от боли и тщетно попыталась освободиться, когда он начал трахать ее в задний проход, стенки которого туго сжали его член, пытаясь его вытолкнуть, заставляя все тело осужденной колыхаться в такт его движениям. Лесли еще никогда не пробовала анального секса и он ей вовсе не понравился. Билли шумно дышал от удовольствия, чувствуя, как его член трется о стенки прямой кишки прелестной женщины. После нескольких долгих минут резких толчков Билли наконец выстрелил спермой в ее трепещущие внутренности и вышел из заднего прохода Лесли.
Билли стоял за ее спиной, лаская крепкие ягодицы осужденной, удовлетворенный великолепным занятием любовью. Он считал, что способность женщины выдерживать пытки находиться в прямой зависимости от упругости ее заднего прохода. Исходя из этого, леди Лесли Грей должна была страдать очень долго. На миг он почувствовал легкое сочувствие к своей жертве, но вскоре к нему вернулось отличное настроение и он рассмеялся, взглянув на зияющий задний проход жертвы из-за чего она непроизвольно пускала ветры, еще больше смущаясь.
Теперь настало время для более серьезных дел. Билли нежно осушил поцелуями заливавшие ее лицо слезы и замкнул кандалы на запястьях Лесли. Потянув за прикрепленные к ним цепи они подняли женщину вверх, оторвав ее ноги он пола. Он остановился, когда от стоп Лесли до пола был почти метр. Она спокойно висела минуту или две, пока Старший Палач не выбрал несколько ножей и не принялся затачивать их на виду у пленницы. Тогда она истерически завизжала и дико забила ногами, отчего с них слетели туфельки на высоких каблуках. Билли с трудом удалось поймать ее ноги и стянуть с них чулки. Затем он привязал к ее щиколоткам толстый деревянный брус, заставивший узницу держать ноги широко разведенными в стороны. К брусу он начал подвешивать тяжелые гири до тех пор, пока она не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна. Пот ручьями струился по юном телу, все мускулы напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда Билли подвесил еще одну гирю. Теперь он медленно опустил ее, пока босые ступни едва не касались холодного пола. Лесли не могла даже шелохнуться, каждый сантиметр ее прекрасного тела был растянут до предела. Едва дыша, она прекратила упрашивать палачей, из груди ее доносились только сиплые хрипы.
Широко раскрытыми глазами красавица уставилась на ножи, которые затачивал палач. Их было штук 12, различной длины и формы. Их вид почти заворожил их и она не могла оторвать от них взора, все ее мысли витали вокруг этих пыточных инструментов, которые скоро будут терзать ее тело. Несмотря на ужас, она стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому что его растянули. Внезапно она содрогнулась, почувствовав, как к ее подбородку прикоснулось что-то влажное и холодное. Держа в руках большую серебряную кружку, Билли поднес ее к губам пленницы и предложил выпить. Перепугавшись, поначалу она отказалась и замотала головой из стороны в сторону.
“Это всего лишь вода, не бойтесь, Ваша светлость”, ласково сказал ей Билли, поднося к ее губам наполненную кружку. “Или выпейте ее или я буду вынужден напоить Вас насильно через воронку”, мягко добавил он. Лесли подчинилась. Вода была свежей, прохладной, так что она с удовольствие выпила ее всю, почувствовав прилив сил. Она была так напугана, что не почувствовала вкус добавленных в воды травяных стимуляторов. Билли заставил ее выпить еще две кружки. Когда она закончила, то вновь повернула голову в сторону Старшего Палача. Она вскрикнула от ужаса и отвага снова покинула ее. Палач затачивал последний из ножей, 8-сантиметровую кривую бритву.
В это время Билли разговаривал с приведшим Лесли чиновником, понизив голос, так чтобы приговоренная не могла слышать его объяснений. “Мы были должны хорошо ее напоить, чтобы она не потеряла сознание потеряв много влаги, когда мы сдерем с нее кожу. Поверьте мне, много крови не будет, не волнуйтесь, но в теле девочки много другой влаги, помимо крови и после удаления кожи она начнет сочиться наружу, если Вы знаете, что я имею в виду. Поэтому частью моего дела было дать ей выпить пару кружек воды. Это продлит ей жизнь и также помешает лишиться чувств. Нет ничего более противного, чем девушка, потерявшая сознание до того, как с нее содрали кожу. Это испортит все удовольствие”.
“Билли, пора начинать”, сказал Старший Палач. Повернувшись к перепуганной жертве, он картинно раскланялся, “Мадам, прошу извинить меня за то, что заставил Вас ждать. Однако, теперь все готово, так что мы можем начать немедленно”. Затем он поднес к ее телу нож, сверкавший в свете факелов. Присланный королем чиновник передвинул свое кресло, чтобы лучше видеть происходящее, а Билли стал за спиной Лесли и обеими руками обнял ее за талию, чтобы не дать ей двигаться во время пытки.
"Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез”, посоветовал ей Билли. Машинально, она сделала все, как он говорил.
Старший Палач прижал бритву к ее правому бедру, сантиметров на 5 ниже лона и медленно, почти любя, очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез. “Уже все, милая, можешь вздохнуть”, сказал Билли, когда нож оторвался от тела красавицы. Лесли перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Она почти ничего не чувствовала в момент разреза, только легкое давление, но она видела, как по ее ноге побежала крови и закапала на пол.
“А теперь быстренько, еще один глубокий вдох”, прошептал Билли. Лесли вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, пока палач очертил второй круг чуть выше ее колена. Но она опять не почувствовала боли, настолько острой была бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
“Еще раз, кошечка”, услышала она голос Билли. Женщина снова зажмурилась и задержала дыхание, когда вдоль по ее бедру прошел третий разрез, соединив два первых.
Билли отошел от нее, пока Старший Палач тщательно вытер кровь с бритвы и выбрал новую. Этот нож был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом. Лесли смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Ее зубы стучали от страха.
“Аааа, аааааа… Я боюсь!”, застонала она. В ужасе она оглянулась, ища глазами Билли, умоляя его вновь сказать ей, что делать. Из всех, кто был в застенке он один, казалось проявил к ней сострадание.
“Пооомоогитее. Я… мне страшно. О, Господи. Я боюсь, помоги мне, ради всего святого. Раааади бога!”
Ее мучитель приблизился, держа в руке новое орудие пытки.
“Нет, нет. Пожалуйста, подождите”, взмолилась она. Потом, в полном отчаянии, она добавила совершенно искренне, “пожалуйста, сэр, трахните меня еще раз. Все, что хотите, как хотите, трахните меня, пожалуйста,… погодите, только не мучайте меня. Боже, ну пожалейте меня!”
Старший Палач держал бритву у ее кожи и слушал ее сбивчивые обещания, связанная женщина умоляла его сжалиться, говоря, что сделает все, что он хочет, удовлетворит его похоть самыми изощренными способами, в надежде хоть на сколько-то мгновений вырваться из этого жуткого места. Она продолжала унижаться, когда Билли вернулся к ней с короткой палочкой из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах.
“Закуси ее, девочка”, сказал он, прижимая ее к губам пленницы. Она отрицательно замотала головой и сказала “нет”, но Билли был настойчив. “Леди Грей, сейчас Вам будет очень больно, по-настоящему очень больно. Или закусите эту палочку, или Вам придется кусать собственные губы, понимаете?”
Чуть погодя, он презрительно добавил: “Вы ведь не хотите умереть визжа, как свинья, которую режут?”.
Последнее замечание отрезвило ее, она поняла, что ее хотят унизить, превратить в бездушное животное. Ее разум подчинился услышанному и она собрала все свои силы, чтобы хотя бы достойно встретить смерть. Слегка кивнув, леди Грей подчинилась безнадежности своего положения, разжала губы и взяла в рот палочку. Билли быстро завязав ремешки узлом на ее затылке, зажав палочку между зубами, словно удила у лошади.
Теперь Билли снова стал позади нее, положив руки ей на бедра, пока палач готовился к работе новым ножом. Сначала он ввел острие ножа под кожу на верху первого разреза. Лицо Лесли исказилось от боли, она изо всех сил впилась зубами в мягкое дерево, пока истязатель работал бритвой. Внезапно сквозь ее сжатые зубы послышался тихий стон, когда палач отделил уголок полоски кожи и начал оттягивать его левой рукой, одновременно отделяя от тела ножом в правой. Лесли все сильнее вгрызалась в палочку, встряхивая головой с мотающейся гривой золотых волос. На ее лбу выступили капли пота, отчаянным усилием воли, она пыталась выдержать зверскую пытку. Сдавленные стоны вырывались из ее груди между судорожными вздохами. Билли удержал ее бедра на месте, помогая палачу и почувствовал, как напряглось ее тело. Они аккуратно, медленно работали, им понадобилось 5 минут, чтобы оголить плоть между двумя разрезами на верхней части бедра Лесли. Наконец он победно поднял вверх окровавленную полоску кожи 18 сантиметров шириной и 25 длиной.
В это мгновение, леди Грей перестала мотать головой и посмотрела вниз. Ее глаза стали еще шире от ужаса, когда она увидела жуткий предмет перед своим лицом, предмет, который совсем недавно был белоснежной кожей ее бедра.
“На память, сэр!”, расхохотался Старший Палач, протягивая клочок кожи королевскому посланцу, от испуганно отшатнулся и, потеряв равновесие, чуть было не растянулся на грязном каменном полу. Палач и Билли рассмеялись, затем они вновь обратили внимание на распятую жертву.
Она по-прежнему висела на пыточном столбе, выпрямившись и глядя на противоположную стену, чтобы не смотреть на свою изуродованную ногу. Боль заставляла ее слабо стонать и еще крепче сжимать зубы.
Королевский чиновник, чувствуя неприятную слабость в животе, смотрел на ужасную рану. Как ему и обещали, крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами пленницы на полу скопилась небольшая лужа. Между ее бедром и коленом была полоса сырого мяса, поблескивавшая в свете факелов, освободившись от покрывавшей ее кожи. Он легко разглядел вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром. Несмотря на легкую тошноту, он вдруг почувствовал прилив желания, его мужское естество вздыбилось под штанами. Палач прервал это зрелище, начав сдирать кожу с нижней половины бедра. На этот раз разрезы расположись чуть ниже правого колена и над лодыжкой. Билли сжал ее колено и лодыжку и крепко держал ногу, пока палач буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Теперь она отчаянно кричала, несмотря на то, что ее взнуздали. Она продолжала вопить, пока он сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя нетронутой заднюю поверхность. Он пощадил узкую полоску кожи на сгибе колена, объяснив, “мы оставим эту кожу красотке. Иначе слишком легко повредить большие сосуды. Не хотим же мы дать ей быстро истечь кровью”.
Они подождали несколько минут, чтобы Лесли пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль. Когда ее крики сменились хрипами, Билли принес кружку воды. Вытащив кляп, он прижал край кружки к губам истязуемой, оттянув ее голову назад и принялся медленно вливать воду ей в рот. Леди Грей уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая страшная боль.
Сперва, она не поняла, что видит. Тупо она разглядывала пол и оковы, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти, появившуюся между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось. Теперь она уже потеряла всякий контроль над собой и зарыдала, оплакивая свою жизнь, страдая от боли. Все мысли о мужественной смерти вылетели из ее головы при того, в что превратили ее тело. Теперь она просила о пощаде, предлагая себя этим жестоким людям и умоляя отрезать ее изуродованную ногу. Она истошно вопила: “Отрежьте ее! Отрубите ее!”, пока Билли вновь не заткнул ей рот палочкой. Даже взнузданная, она продолжала молить своих мучителей, но теперь слов ее было не разобрать, палочка не давала ей достать языком до губ.
Закончив с ее правой ногой, она перешли к левой, искалечив ее таким же образом. Боль, которая пронзила измученное тело, было невозможно представить. Обнаженные, зияющие нервы ее ног чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Палач позволил ей несколько минут “наслаждаться” этими ощущения, потом ей дали еще воды, но ее внезапно вырвало и затем перешел к следующей части этого показательного мученичества. Он решил преступить к ее прекрасным грудям с их нежнейшей кожей. Сначала он принялся ласкать и целовать ее соски, когда они встали и сделались крайне чувствительными, он продолжил свою страшную работу. Любы сувениры, он уже решил сделать из кожи грудей пленницы кисеты для табака себе и Билли. Его подручный приподнял правую грудь, оттянув ее, чтобы палач смог обвести ее бритвой. Затем тоже самое проделали с левой грудью. Теперь они принялись сдирать кожу точно также, как поступили с ногами Лесли. Билли делал это с левой грудью, а Старший Палач с правой. Дикие вопли несчастной почти затихли, а палачи, смеясь, лизали и сосали ее соски, отделив их от окружавшей кожи. Теперь мучители заключили пари, кто первый обдерет грудь несчастной женщины. Удивительно, но выиграл Билли. Он с удовольствием разглядывал небольшой мешочек кожи, который он удалил от основания груди до ее верхушки, до коричневого кружка вокруг напрягшегося соска. Палач закончил игру с правой и положил оба трофея в соленую воду.
Палач решил дать поупражняться Билли, разрешив ему ободрать нежную промежность приговоренной. Молодой подручный начал свою работу с того, что грубым толчком глубоко загнал усеянный шипами, заостренный деревянный фаллос в ее задний проход, зверски растянув его. Затем он рассек кожу вокруг этого искусственного члена. Теперь он медленно разрезал кожу на складке, разделявшей пышные ягодицы женщины. Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, он повел разрез к ее ногам, потом осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы. Наконец он провел лезвие по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем Билли медленно содрал кожу и два окровавленных лоскута упали на пол. Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли связанная преступница. Когда мучитель принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец вырвал клитор Лесли уже не могла кричать, сорвав голос. Она не удержалась и струйка мочи оросила руки Билли, свежевавшего ее женское место. Теперь он вытащит кляп, в котором уже не было необходимости.
Чиновник, оставшийся полюбоваться этим занятным зрелищем, начал собираться.
“Почему Вы уходите так рано, сэр?”, удивился Старший Палач.
“Казнь идет уже почти 3 часа”, ответил тот, “и теперь, по-моему, она уже почти мертва. Я не думаю, что она даже понимает, что с ней сейчас происходит. Ведь она теперь не проронила не звука”.
“О, голос еще вернется к ней. Она еще в полном сознании и все понимает. Позвольте, доказать Вам, сэр”.
Палач велел Билли опустить женщину, пока гири не легли на пол, ослабив чудовищное напряжение в ее суставах. Он внимательно осмотрел ее лицо. Ее глаза были закрыты и кровь сочилась из уголка рта, там, где она прокусила губу. Он намотал на руку ее пышные, но теперь слипшиеся от пота волосы, подтянул ее голову к себе и заорал прямо ей в ухо. “Леди Лесли, ты меня слышишь, девочка? Просыпайся, пора вставать, дорогая. Проснись и улыбнись, вот так то, крошка!”
Веки Лесли дрогнули и она с ужасом уставилась в глаза мучителя. С огромным трудом она попыталась что-то произнести, но только палач уловил слабый шепот: “О, Господи, пошли мне смерть, поооожааалуйста. Убейте меня, ради Бога, убеейте”.
“Этот парень, девочка, думает, что ты не понимаешь, что с тобой происходит. Ну, я знаю, что это не так. Давай, милая, скажи мне, что мы с тобой делаем. Сделай это, девочка и я позволю тебе умереть. Честно, сделай это и я позволю тебе умереть, разве это не прекрасно, дорогая”.
Лесли медленно обвела взором всех собравшихся в камере пыток. Она облизала пересохшие губы, затем посмотрела на свое истерзанное тело. Наконец она выдавила.
“Вы… вы сдираете с меня кожу. Боже мой, вы сдираете с меня живой кожу! Ну, почему вы никак не добьете меня. Ради всего святого, я молю вас, сделайте это. Боль, только боль…”
Палач взглянул на то, что осталось от восхитительной леди Лесли Грей. Он видел ободранную, кровоточащую плоть, блестящую в свете факела, какая-то желтая влага сочилась из ее истерзанного тела. Обнаженные мышцы самопроизвольно сокращались, реагируя на малейшее прикосновение. Слабым голосом, более похожим на шепот, она произнесла, словно молитву: “Убейте меня… убейте меня… убейте меня”.
“Еще не время, Ваша светлость”, ответил Старший Палач, хлопая по ее освежеванной промежности, во все сторон полетели брызги крови. Внезапно она вновь завопила и Билли потянул за цепи, оторвав ее ноги от пола. Потом палач выбрал новый нож. Им потребовалось еще целых 3 часа чтобы закончить обдирать ее тело. Билли заботливо поддерживал ее силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала. Неожиданно она испражнилась и лужа мочи под столбом пыток окрасилась калом. Поскольку тело ее было вновь растянуто до предела, она не могла тужиться и комочки кала то высовывались из разверстого заднего прохода, то втягивались внутрь, периодически с плеском падая в растекшуюся по полу мочу, смешавшуюся с кровью и жидкостью, сочившейся из оголенной плоти. Все нашли это весьма забавный. Хохот мучителей добавлял лишние страдания и без того истерзанной жертве.
Когда варварская работа была окончена, на всем теле Лесли кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног, вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях. Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Она все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока Билли обдирал ее спину и руки, а Старший Палач проделывал тоже самое с ее грудью, животом, ладонями и наконец подошвами стоп. Но она все еще была жива и все чувствовала.
Теперь было уже самое время прикончить мученицу, но Старший Палач собирался доделать еще пару задумок, приготовленных для этого развлечения. Сняв с замученной все путы, палачи уложили спиной на пол камеры пыток и Билли принес большое зеркало. Вдвоем они усадили женщину, выплеснули ей в лицо ушат ледяной воды, чтобы привести в себя и заставили ее посмотреть в зеркало, чтобы увидеть во что они превратили ее тело. Истязуемая с ужасом увидела свое отражение, видя в зеркале страшную коричневую массу, в которой она с трудом узнала себя. Ее тело начал сотрясать приступ безудержной рвоты.
Когда она прекратилась, палач еще несколько раз окатил водой измученную узницу – настало время обмыть тело. Он и Билли разделись догола, держа под руки умирающую женщину они провели ее в другой угол комнаты, ее ободранные ступни оставляли кровавые следы на полу. Очень нежно они положили ее на соломенный топчан. Она попыталась прижать колени к груди, чтобы хоть как-то защититься, но прежде чем ей это удалось, Билли раздвинул ей ноги, лег на нее и начал насиловать. Его руки стискивали ее совершенно лишенное кожи тело и вскоре окрасились в бронзовый цвет соками, вытекавшими из живой плоти. Старший Палач тоже вожжелал ее, изнасиловать умирающую показалось ему высшим наслаждением.
Когда он овладел ею. окровавленные руки обреченной подтянули его голову к своим губам и, пристально посмотрев ему прямо в глаза, чуть слышно она прошептала: “Ну, теперь-то ты дашь мне умереть?”. Палач был поражен. Она все еще в сознании. Чтобы это проверить, он изо всех сил сжал ее истерзанную грудь, пока из-под пальцев не брызнула кровь и внимательно смотрел, как лицо жертвы исказилось от боли.
“Она все еще чувствует боль! Ее выносливость потрясающа”, сказал он Билли. Теперь он предложил королевскому приближенному трахнуть леди Грей напоследок. Тот отказался, предпочтя онанировать над ее распростертым телом, выпустив струю семени ей прямо в лицо. Достаточно, даже слишком достаточно, она держалась чудесно. Решив это, палач взял ее за волосы и оттянул голову страдалицы назад, открывая горло. Он поцеловал ее в губы и прижал один из ножей к ее подбородку. Поняв, что он наконец-то собрался добить ее, она пристально посмотрела прямо в глаза палача и тихо произнесла “спасибо”. Он милосердно перерезал ей горло.
Спустя шесть часов, ее страдания наконец завершились. Окровавленный труп выбросили дворовым псам, которые нашли его весьма вкусным.
Ave Veritas
Re: 365 дней из жизни палача
Ты говнарь а не писатель с начало ты придумываешь исторические факты,теперь выдаешь чужой рассказ за свой что говорит об отсутствии у тебя чести и совести даже перед собой.Ты говнарь а не писатель и я плюю в твою рожу.А ты Анна дура что не забанешь этого уёб...ка который поровозики выкладывает,превратила форум в отстоиник дерьма
Ave Veritas
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
Уточнение
Прототипом повести будет, скорее всего "Парень из преисподней" великих братьев Стругацких. С добавками из "Трудно быть богом", "Обитаемого острова" (книги, не фильма) и "Полдень. ХХ2 век".
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 25
Я всерьёз опасался, что медсестра или блондинка (а то и обе сразу) заберутся ко мне в постель - энергии смерти самые мощные, поэтому палачи непреодолимо притягательны для женщин - однако этого, к счастью, не случилось.
Почти полдня я провёл, по сути, под домашним арестом (я сразу про себя окрестил свой реально роскошный «гостиничный номер» золотой клеткой), а вскоре после обеда в дверь моей обители постучала очень красивая огненно-рыжая зеленоглазая девушка лет двадцати, не более (точно лаборантка).
Которая и проводила меня обратно в помещение для казни. В котором предсказуемо обнаружилась (скорее всего, та же самая) передвижная платформа. Только на этот раз на ней размещалось всё необходимое для смертной казни не лишением кожи (казнённая мной вчера женщина либо уже умерла, либо умирала в другом помещении), а посажением на кол – причём именно посажением.
Собственно кол, высота которого и расположение горизонтальной планки (типа сидения) были подобраны таким образом, чтобы не повредить жизненные органы приговорённой – и, тем самым, максимально продлить её мучения (как и положено по протоколу казни).
Две стремянки – для меня и моей на этот раз точно ассистентки-медсестры (которая, разумеется, уже присутствовала) и табурет для казнимой. На табурете по-женски удобно устроилась довольно красивая пепельная блондинка лет 25 с длинными, до пояса, очень красивыми пышными ухоженными волосами.
Судя по тому, что она была полностью обнажена и по наручникам на её изящных запястьях (положены по протоколу, хотя никто из приговорённых за всю мою уже долгую карьеру палача никогда не сопротивлялся – у нас это не принято), именно её мне и предстояло посадить на кол. Прямо сейчас.
Я поднялся на платформу (ко мне немедленно присоединилась ассистентка --медсестра). Приговорённая поднялась, очень вежливо поздоровалась (однако не представилась – это обычное дело) и прокомментировала:
«Я попросила посадить меня на кол… помочь мне сесть на кол. Не хотела, чтобы мне кол вбивали колотушкой в задний проход…»
Стандартный способ – садиться на кол мало кто решается.
И совершенно неожиданно добавила: «Меня приговорили к намного более милосердной казни – я сама попросила посадить меня на кол…»
«Почему?» - удивлённо осведомился я. Она загадочно улыбнулась и ещё более загадочно ответила: «Есть на то причины… очень серьёзные причины…»
«Не сомневаюсь» - мрачно подумал я. Однако промолчал, совершенно не собираясь выяснять, что это за серьёзные причины.
Приговорённая (точно добровольная крольчиха, к гадалке не ходи) спокойно и уверенно продолжала: «Я просмотрела несколько видео с реальным посажением на кол, прочитала протокол казни, поэтому хорошо представляю процесс…»
Глубоко вздохнула – и столь же уверенно продолжила: «Я буду делать всё, что Вы мне скажете, чтобы Вы могли максимально эффективно делать свою работу»
«Это радует» - подумал я. Но промолчал. А крольчиха-2 предсказуемо спросила:
«Сколько времени я буду оставаться в сознании?»
Я ответил: «Тебе будут периодически делать уколы стимулятора, так что ты потеряешь сознание незадолго до наступления смерти. Минимум сутки… хотя, скорее всего, дольше…»
Она кивнула, а я обратил внимание, что её тело… нет, конечно, было не в таком жутком состоянии как у расстрелянных мной третьего дня военнослужащих… но следы тоже впечатляли весьма. И потому спросил: «Тебя пытали?»
Она усмехнулась: «И пороли, и пытали… по полной программе». Однако в детали вдаваться не стала. Я снял с неё наручники, помог ей подняться на табурет и приказал: «Повернись спиной к дивайсу…».
Она подчинилась - и я увидел, что тупой (дабы продлить мучения) конец кола находился точно у анального отверстия женщины. Как и должно быть.
Мы с медсестрой поднялись на стремянки с другой стороны кола. Я приказал смертнице: «Руки за спину». Она снова покорно выполнила приказ, после чего я снова защёлкнул наручники на её запястьях. Затем крепко взял её за плечи и отдал следующий приказ:
«Ты должна присесть на кол… именно присесть. Приседай пока боль не покажется тебе нестерпимой, а я буду тебе помогать…»
К моему удивлению, она достаточно глубоко присела на кол, сделанный из неизвестного мне материала (скорее всего разработки Института – мы сажаем на обычный деревянный кол).
Однако всё же недостаточно глубоко, чтобы не соскочить с дивайса, поэтому я приказал: «Расслабься. Держи тело строго вертикально. Сейчас будет очень, очень больно – мы насадим тебя на кол достаточно глубоко, чтобы ты уже не смогла с него слететь».
Она глубоко вздохнула – и расслабилась. Медсестра взяла её за плечи с обеих сторон; я положил смертнице руки на плечи и очень сильно надавил. И продолжал давить, пока не почувствовал, что дело сделано.
От дикой боли крольчиха вскрикнула, но мгновенно взяла себя в руки. После чего прохрипела: «Я думала, будет хуже… и больнее».
Медсестра покачала головой: «Это только начало, милая – дальше будет гораздо больнее. И длиться это будет… долго…»
Насаженная (но ещё пока не посаженная) на кол женщина вздохнула: «Я знаю»
Я отдал следующий приказ: «Дальше самое главное - собственно посажение тебя на кол. Ты должна полностью расслабиться и полностью раскрыться для дивайса, который сейчас будет входить в тебя…»
Она кивнула. Я продолжил: «Ты должна держать тело строго вертикально и максимально помогать колу входить в тебя так, чтобы он разорвал внутри тебя всё, что должен… но не жизненно важные органы…»
Женщина снова кивнула: «Да, конечно, я сделаю всё, чтобы максимально ему помочь, и чтобы как можно дольше оставаться в сознании…»
Я удовлетворённо вздохнул, крепко взял её за плечи и приказал: «Закинь ноги за кол и скрести в лодыжках…».
Она быстро выполнила приказ, отбросив табурет на пол. Медсестра столь же быстро перетянула ей ноги в лодыжках пластиковыми наручниками… и казнимая начала медленно (и строго вертикально) садиться на кол.
Примерно на половине дистанции она не выдержала (боль была реально неописуемая) и громко застонала. И продолжала стонать, пока не села на типа сиденье (горизонтальную планку).
После чего неожиданно быстро успокоилась, вздохнула и уверенно пообещала:
«Я буду достойно себя вести - без криков, воплей, рыданий… даже стонать буду как можно тише…»
Почему-то я в этом совершенно не сомневался. Моя работа на сегодня была выполнена… точнее, мне так показалось, но я ошибся. Ибо в помещение для казни вошла блондинка-врач, окинула взглядом посаженную на кол крольчиху, удовлетворённо кивнула и жестом приказала мне следовать за ней.
Мы прошли в соседнюю комнату, где со связанными за спиной руками, на коленях перед плахой стояла совершенно голая… лаборантка, которая сегодня днём привела меня в комнату для посажения на кол. На столе рядом с плахой лежал стандартный мясницкий топор.
Блондинка-врач кивнула, лаборантка покорно положила голову на плаху… и мне ничего не оставалось, как одним точным ударом её обезглавить. В мою золотую клетку меня препроводила врач.
Почти полдня я провёл, по сути, под домашним арестом (я сразу про себя окрестил свой реально роскошный «гостиничный номер» золотой клеткой), а вскоре после обеда в дверь моей обители постучала очень красивая огненно-рыжая зеленоглазая девушка лет двадцати, не более (точно лаборантка).
Которая и проводила меня обратно в помещение для казни. В котором предсказуемо обнаружилась (скорее всего, та же самая) передвижная платформа. Только на этот раз на ней размещалось всё необходимое для смертной казни не лишением кожи (казнённая мной вчера женщина либо уже умерла, либо умирала в другом помещении), а посажением на кол – причём именно посажением.
Собственно кол, высота которого и расположение горизонтальной планки (типа сидения) были подобраны таким образом, чтобы не повредить жизненные органы приговорённой – и, тем самым, максимально продлить её мучения (как и положено по протоколу казни).
Две стремянки – для меня и моей на этот раз точно ассистентки-медсестры (которая, разумеется, уже присутствовала) и табурет для казнимой. На табурете по-женски удобно устроилась довольно красивая пепельная блондинка лет 25 с длинными, до пояса, очень красивыми пышными ухоженными волосами.
Судя по тому, что она была полностью обнажена и по наручникам на её изящных запястьях (положены по протоколу, хотя никто из приговорённых за всю мою уже долгую карьеру палача никогда не сопротивлялся – у нас это не принято), именно её мне и предстояло посадить на кол. Прямо сейчас.
Я поднялся на платформу (ко мне немедленно присоединилась ассистентка --медсестра). Приговорённая поднялась, очень вежливо поздоровалась (однако не представилась – это обычное дело) и прокомментировала:
«Я попросила посадить меня на кол… помочь мне сесть на кол. Не хотела, чтобы мне кол вбивали колотушкой в задний проход…»
Стандартный способ – садиться на кол мало кто решается.
И совершенно неожиданно добавила: «Меня приговорили к намного более милосердной казни – я сама попросила посадить меня на кол…»
«Почему?» - удивлённо осведомился я. Она загадочно улыбнулась и ещё более загадочно ответила: «Есть на то причины… очень серьёзные причины…»
«Не сомневаюсь» - мрачно подумал я. Однако промолчал, совершенно не собираясь выяснять, что это за серьёзные причины.
Приговорённая (точно добровольная крольчиха, к гадалке не ходи) спокойно и уверенно продолжала: «Я просмотрела несколько видео с реальным посажением на кол, прочитала протокол казни, поэтому хорошо представляю процесс…»
Глубоко вздохнула – и столь же уверенно продолжила: «Я буду делать всё, что Вы мне скажете, чтобы Вы могли максимально эффективно делать свою работу»
«Это радует» - подумал я. Но промолчал. А крольчиха-2 предсказуемо спросила:
«Сколько времени я буду оставаться в сознании?»
Я ответил: «Тебе будут периодически делать уколы стимулятора, так что ты потеряешь сознание незадолго до наступления смерти. Минимум сутки… хотя, скорее всего, дольше…»
Она кивнула, а я обратил внимание, что её тело… нет, конечно, было не в таком жутком состоянии как у расстрелянных мной третьего дня военнослужащих… но следы тоже впечатляли весьма. И потому спросил: «Тебя пытали?»
Она усмехнулась: «И пороли, и пытали… по полной программе». Однако в детали вдаваться не стала. Я снял с неё наручники, помог ей подняться на табурет и приказал: «Повернись спиной к дивайсу…».
Она подчинилась - и я увидел, что тупой (дабы продлить мучения) конец кола находился точно у анального отверстия женщины. Как и должно быть.
Мы с медсестрой поднялись на стремянки с другой стороны кола. Я приказал смертнице: «Руки за спину». Она снова покорно выполнила приказ, после чего я снова защёлкнул наручники на её запястьях. Затем крепко взял её за плечи и отдал следующий приказ:
«Ты должна присесть на кол… именно присесть. Приседай пока боль не покажется тебе нестерпимой, а я буду тебе помогать…»
К моему удивлению, она достаточно глубоко присела на кол, сделанный из неизвестного мне материала (скорее всего разработки Института – мы сажаем на обычный деревянный кол).
Однако всё же недостаточно глубоко, чтобы не соскочить с дивайса, поэтому я приказал: «Расслабься. Держи тело строго вертикально. Сейчас будет очень, очень больно – мы насадим тебя на кол достаточно глубоко, чтобы ты уже не смогла с него слететь».
Она глубоко вздохнула – и расслабилась. Медсестра взяла её за плечи с обеих сторон; я положил смертнице руки на плечи и очень сильно надавил. И продолжал давить, пока не почувствовал, что дело сделано.
От дикой боли крольчиха вскрикнула, но мгновенно взяла себя в руки. После чего прохрипела: «Я думала, будет хуже… и больнее».
Медсестра покачала головой: «Это только начало, милая – дальше будет гораздо больнее. И длиться это будет… долго…»
Насаженная (но ещё пока не посаженная) на кол женщина вздохнула: «Я знаю»
Я отдал следующий приказ: «Дальше самое главное - собственно посажение тебя на кол. Ты должна полностью расслабиться и полностью раскрыться для дивайса, который сейчас будет входить в тебя…»
Она кивнула. Я продолжил: «Ты должна держать тело строго вертикально и максимально помогать колу входить в тебя так, чтобы он разорвал внутри тебя всё, что должен… но не жизненно важные органы…»
Женщина снова кивнула: «Да, конечно, я сделаю всё, чтобы максимально ему помочь, и чтобы как можно дольше оставаться в сознании…»
Я удовлетворённо вздохнул, крепко взял её за плечи и приказал: «Закинь ноги за кол и скрести в лодыжках…».
Она быстро выполнила приказ, отбросив табурет на пол. Медсестра столь же быстро перетянула ей ноги в лодыжках пластиковыми наручниками… и казнимая начала медленно (и строго вертикально) садиться на кол.
Примерно на половине дистанции она не выдержала (боль была реально неописуемая) и громко застонала. И продолжала стонать, пока не села на типа сиденье (горизонтальную планку).
После чего неожиданно быстро успокоилась, вздохнула и уверенно пообещала:
«Я буду достойно себя вести - без криков, воплей, рыданий… даже стонать буду как можно тише…»
Почему-то я в этом совершенно не сомневался. Моя работа на сегодня была выполнена… точнее, мне так показалось, но я ошибся. Ибо в помещение для казни вошла блондинка-врач, окинула взглядом посаженную на кол крольчиху, удовлетворённо кивнула и жестом приказала мне следовать за ней.
Мы прошли в соседнюю комнату, где со связанными за спиной руками, на коленях перед плахой стояла совершенно голая… лаборантка, которая сегодня днём привела меня в комнату для посажения на кол. На столе рядом с плахой лежал стандартный мясницкий топор.
Блондинка-врач кивнула, лаборантка покорно положила голову на плаху… и мне ничего не оставалось, как одним точным ударом её обезглавить. В мою золотую клетку меня препроводила врач.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 26
На этот раз блондинка-врач (явно самая главная в неизвестном мне эксперименте) предсказуемо осталась в моей «золотой клетке» на ночь. Хотя палачам (как и другим привилегированным чиновникам) супружеская измена – уголовное преступление по нашему закону – обычно сходит с рук, я не изменяю любимой (реально любимой жене) … если этого можно избежать.
Сейчас избежать этого было решительно невозможно, ибо я просто не мог себе позволить поссориться с высокопоставленной сотрудницей совершенно секретного Института. В постели она оказалась… приемлемой; утром приготовила нам неожиданно вкусный завтрак, после чего предсказуемо ответила на незаданный мной экзистенциальный вопрос:
«Её всё равно должны были казнить со дня на день… это был самый лучший вариант для всех… собственно, она сама его мне и предложила…»
Что меня совершенно не удивило. Сразу после завтрака (неожиданность) мы снова прошли в помещение для казни… теперь на платформе лежал внушительного размера Т-образный крест.
На кресте сидела весьма грустного вида (было от чего) абсолютно голая брюнетка лет 35 или около того. Судя по следам на её пухленьком (однако весьма притягательном) теле, её весьма основательно пытали и пороли… хотя и не так основательно, как крольчиху номер два (первой, впрочем, тоже досталось).
Разумеется, женщина была в наручниках. Которые я с неё немедленно снял, после чего она немедленно легла на крест, вытянув ноги и широко раскинув руки. Я её привязал к кресту за руки и голени; она предсказуемо вопросительно посмотрела на меня, я объяснил:
«Это для того, чтобы ты не дёргалась, когда я буду тебя прибивать…»
Она кивнула, я взял в руки молоток и гвозди и приступил к перманентной фиксации приговорённой на кресте. Гвозди в запястья (я вбивал их очень аккуратно, чтобы не повредить артерии и не вызвать быструю смерть) она перенесла довольно спокойно, но заорала после уже первых ударов по гвоздю в её лодыжку. И продолжала орать всё то (довольно долгое) время, что я оные прибивал (к противоположным сторонам вертикального столба).
Когда я закончил, она прохрипела: «Извините… простите меня, я не думала, что это будет так больно…». Врач (медсестра так и не появилась) нажатием кнопки перевела крест в вертикальное положение, после чего отвела меня обратно в золотую клетку (сегодня рубить головы не потребовалось).
Я не считаю себя таким уж мастером секса, но, видимо, предыдущая ночь ей понравилась. Ибо она сразу затащила меня в постель и не выпускала до утра.
Сейчас избежать этого было решительно невозможно, ибо я просто не мог себе позволить поссориться с высокопоставленной сотрудницей совершенно секретного Института. В постели она оказалась… приемлемой; утром приготовила нам неожиданно вкусный завтрак, после чего предсказуемо ответила на незаданный мной экзистенциальный вопрос:
«Её всё равно должны были казнить со дня на день… это был самый лучший вариант для всех… собственно, она сама его мне и предложила…»
Что меня совершенно не удивило. Сразу после завтрака (неожиданность) мы снова прошли в помещение для казни… теперь на платформе лежал внушительного размера Т-образный крест.
На кресте сидела весьма грустного вида (было от чего) абсолютно голая брюнетка лет 35 или около того. Судя по следам на её пухленьком (однако весьма притягательном) теле, её весьма основательно пытали и пороли… хотя и не так основательно, как крольчиху номер два (первой, впрочем, тоже досталось).
Разумеется, женщина была в наручниках. Которые я с неё немедленно снял, после чего она немедленно легла на крест, вытянув ноги и широко раскинув руки. Я её привязал к кресту за руки и голени; она предсказуемо вопросительно посмотрела на меня, я объяснил:
«Это для того, чтобы ты не дёргалась, когда я буду тебя прибивать…»
Она кивнула, я взял в руки молоток и гвозди и приступил к перманентной фиксации приговорённой на кресте. Гвозди в запястья (я вбивал их очень аккуратно, чтобы не повредить артерии и не вызвать быструю смерть) она перенесла довольно спокойно, но заорала после уже первых ударов по гвоздю в её лодыжку. И продолжала орать всё то (довольно долгое) время, что я оные прибивал (к противоположным сторонам вертикального столба).
Когда я закончил, она прохрипела: «Извините… простите меня, я не думала, что это будет так больно…». Врач (медсестра так и не появилась) нажатием кнопки перевела крест в вертикальное положение, после чего отвела меня обратно в золотую клетку (сегодня рубить головы не потребовалось).
Я не считаю себя таким уж мастером секса, но, видимо, предыдущая ночь ей понравилась. Ибо она сразу затащила меня в постель и не выпускала до утра.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 27
Утро сегодняшнее в точности повторило утро вчерашнее: секс-завтрак-дорога в помещение для казни… даже дивайс лежал на платформе в горизонтальном положении, а на нём сидела приговорённая к жуткой казни. Голая, в браслетах. Медсестры тоже не было… видимо, она работала с предыдущими крольчихами.
Только дивайс был другим… впрочем, на нём тоже распинали, однако это было лишь первым этапом казни. Это было огромное деревянное колесо, рядом с которым на столе лежал огромный молот, которым я должен был переломить каждую конечность приговорённой в двух местах.
И приговорённая была совсем другая – по-мальчишечьи коротко стриженая девчушка лет восемнадцати, не более. Причём настолько заурядной внешности (и лицо, и тело), что по классификации моего знакомого (большого любителя женского пола) проходила по категории «часть ландшафта»
Когда я снял с неё наручники, девушка махнула рукой: «Я не в претензии… делайте свою работу… я получила что заработала…»
Вряд ли она оказалась вовлечённой в индустрию педофилии (не тот типаж совсем), поэтому заработала она этот ужас, скорее всего, жестоким убийством родных или близких (на участницу банды она была совершенно не похожа).
Она без приказа легла на колесо на спину, широко раскинув руки и ноги. Я привязал её к колесу за каждую конечность (в двух местах) так, чтобы она располагалась точно вдоль спицы колеса.
Я взял в руки молот и вопросительно посмотрел на смертницу. Она закрыла глаза, очень глубоко вздохнула – и кивнула. Я размахнулся и точным ударом сломал ей левую руку между кистью и локтем. Девушка дёрнулась, застонала, но быстро замолкла. Глубоко вздохнула – и прохрипела: «Я не имею права кричать…»
И не закричала несмотря на то, что я переломил ей восемь костей (четыре конечности каждую в двух местах); причём с перерывами - так, чтобы собственно казнь продолжалась ровно один час.
Блондинка-врач перевела колесо в вертикальное положение, после чего переломанная девушка неожиданно еле слышно прохрипела, обращаясь ко мне:
«Спасибо… я это заслужила. Это моя епитимья, которую я должна выполнить… испить до дна».
Какое отношение всё это имело к эксперименту (и вообще к Институту), я не понимал и не хотел понимать. Врач не удосужилась мне это объяснить… благо нам было чем заняться до самого следующего утра.
Только дивайс был другим… впрочем, на нём тоже распинали, однако это было лишь первым этапом казни. Это было огромное деревянное колесо, рядом с которым на столе лежал огромный молот, которым я должен был переломить каждую конечность приговорённой в двух местах.
И приговорённая была совсем другая – по-мальчишечьи коротко стриженая девчушка лет восемнадцати, не более. Причём настолько заурядной внешности (и лицо, и тело), что по классификации моего знакомого (большого любителя женского пола) проходила по категории «часть ландшафта»
Когда я снял с неё наручники, девушка махнула рукой: «Я не в претензии… делайте свою работу… я получила что заработала…»
Вряд ли она оказалась вовлечённой в индустрию педофилии (не тот типаж совсем), поэтому заработала она этот ужас, скорее всего, жестоким убийством родных или близких (на участницу банды она была совершенно не похожа).
Она без приказа легла на колесо на спину, широко раскинув руки и ноги. Я привязал её к колесу за каждую конечность (в двух местах) так, чтобы она располагалась точно вдоль спицы колеса.
Я взял в руки молот и вопросительно посмотрел на смертницу. Она закрыла глаза, очень глубоко вздохнула – и кивнула. Я размахнулся и точным ударом сломал ей левую руку между кистью и локтем. Девушка дёрнулась, застонала, но быстро замолкла. Глубоко вздохнула – и прохрипела: «Я не имею права кричать…»
И не закричала несмотря на то, что я переломил ей восемь костей (четыре конечности каждую в двух местах); причём с перерывами - так, чтобы собственно казнь продолжалась ровно один час.
Блондинка-врач перевела колесо в вертикальное положение, после чего переломанная девушка неожиданно еле слышно прохрипела, обращаясь ко мне:
«Спасибо… я это заслужила. Это моя епитимья, которую я должна выполнить… испить до дна».
Какое отношение всё это имело к эксперименту (и вообще к Институту), я не понимал и не хотел понимать. Врач не удосужилась мне это объяснить… благо нам было чем заняться до самого следующего утра.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 28
Я уже понял, что Институт каким-то образом договорился с Минюстом о том, чтобы получать приговорённых к мучительной смертной казни с очень долгим (сутки и более) периодом умирания.
Договорился потому, что Институту это было нужно для того, чтобы в состоянии запредельной, нечеловеческой, неописуемой… при этом продолжительной боли подопытная крольчиха (почему-то им были нужны именно женщины) … собственно, именно благодаря этой боли проникла в некую область тонкого мира и принесла оттуда необходимую Институту информацию.
Точнее, заказчикам Института - военным, госбезопасности, МВД… Жуть, конечно, но если на приговорённых к смерти испытывали яды, лекарства (заражая их жуткими болезнями), средства по контролю за человеческой психикой... то до такой жути лишь небольшой шаг… который и был сделан.
Это было понятно, неудивительно и логично… только вот дивайс номер четыре не лез ни в какие ворота. Ибо он был исключён из перечня допустимых видов смертной казни более столетия назад… по неясной для меня причине. И потому к такой казни по закону приговорить было просто нельзя.
Да, его использовали в качестве орудия пытки… но очень, очень, очень редко (я использовал его лишь дважды – причём много лет назад). Собственно, именно из-за этого опыта меня и выбрали для этого вида казни.
Который был в чистом виде самодеятельностью Института… и потому юридически убийством. За которое все мы могли ответить головой… оставалось лишь надеяться, что у Института достаточно могущественные покровители.
Сегодня мне предстояло казнить (точно женщину) повешением на крюк за ребро. Когда мы с блондинкой-врачом вошли в помещение для казни, женщина лет 30 (обработанная ещё жёстче, чем казнённые мной военные) уже лежала на спине, голая, связанная по рукам и ногам, привязанная к столу под острым крюком на стальном тросе, перекинутом через блок.
Я сделал два разреза по обе стороны её 11-го ребра, в которые и продел крюк. После чего с помощью подъёмного механизма поднял приговорённую на три фута над столом и оставил на попечение медсестры.
У которой будет масса времени на организацию проникновения… лично мне непонятно куда. Ибо даже если казнимую не поить, она продержится три-четыре дня, а если поить…, то и пару недель.
Блондинка-врач расплатилась со мной за выполненную работу (наличными), после чего сделало предложение, которое повергло меня в полный ступор. И это ещё очень мягко сказано.
Договорился потому, что Институту это было нужно для того, чтобы в состоянии запредельной, нечеловеческой, неописуемой… при этом продолжительной боли подопытная крольчиха (почему-то им были нужны именно женщины) … собственно, именно благодаря этой боли проникла в некую область тонкого мира и принесла оттуда необходимую Институту информацию.
Точнее, заказчикам Института - военным, госбезопасности, МВД… Жуть, конечно, но если на приговорённых к смерти испытывали яды, лекарства (заражая их жуткими болезнями), средства по контролю за человеческой психикой... то до такой жути лишь небольшой шаг… который и был сделан.
Это было понятно, неудивительно и логично… только вот дивайс номер четыре не лез ни в какие ворота. Ибо он был исключён из перечня допустимых видов смертной казни более столетия назад… по неясной для меня причине. И потому к такой казни по закону приговорить было просто нельзя.
Да, его использовали в качестве орудия пытки… но очень, очень, очень редко (я использовал его лишь дважды – причём много лет назад). Собственно, именно из-за этого опыта меня и выбрали для этого вида казни.
Который был в чистом виде самодеятельностью Института… и потому юридически убийством. За которое все мы могли ответить головой… оставалось лишь надеяться, что у Института достаточно могущественные покровители.
Сегодня мне предстояло казнить (точно женщину) повешением на крюк за ребро. Когда мы с блондинкой-врачом вошли в помещение для казни, женщина лет 30 (обработанная ещё жёстче, чем казнённые мной военные) уже лежала на спине, голая, связанная по рукам и ногам, привязанная к столу под острым крюком на стальном тросе, перекинутом через блок.
Я сделал два разреза по обе стороны её 11-го ребра, в которые и продел крюк. После чего с помощью подъёмного механизма поднял приговорённую на три фута над столом и оставил на попечение медсестры.
У которой будет масса времени на организацию проникновения… лично мне непонятно куда. Ибо даже если казнимую не поить, она продержится три-четыре дня, а если поить…, то и пару недель.
Блондинка-врач расплатилась со мной за выполненную работу (наличными), после чего сделало предложение, которое повергло меня в полный ступор. И это ещё очень мягко сказано.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 28031
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 540 times
- Been thanked: 7251 times
365 дней из жизни палача. День 29
Предложение я принял – и потому, что от меня требовалось лишь выполнить мою работу (хотя и в совершенно ином контексте) … и потому, что я просто не мог позволить себе поссориться с явно очень и очень влиятельной высокопоставленной сотрудницей Института.
На этот раз она снизошла до объяснения: «В силу… эээ… определённой специфики деятельности нашей организации у её руководителей и ключевых сотрудниц рано или поздно появляется комплекс Бога…»
Что меня совершенно не удивило. Блондинка-врач продолжала:
«… что неизбежно приведёт к катастрофическим последствиям. Что, разумеется, совершенно недопустимо. Поэтому этот комплекс из нас нужно в самом прямом смысле выбить. Кнутом»
«Начиная с тебя?» - усмехнулся я. Она покачала головой: «Я буду последней»
Мы провели ночь в любовных утехах (с каждой ночью она становилась всё более раскрепощённой, энергичной и умелой), а утром, сразу после завтрака отправились… правильно, всё в то же самое помещение – теперь для порки.
В помещении обнаружилась всё та же платформа… и снова абсолютно голая женщина. Только на этот раз женщина была темноволосой невысокой особой лет сорока или около того; наручников на ней не было; на платформе возвышался столб для порки, а рядом с ним на столе лежали верёвки и кнут (полностью аналогичный моему соответствующему рабочему инструменту).
Первая ласточка психологической алго-коррекции (как я её окрестил) вежливо поздоровалась, не представилась, поднялась на платформу, обняла столб руками и бёдрами, и крепко к нему прижалась.
Я связал ей руки в запястьях, привязал к столбу за колени и лодыжки… и с ужасом понял, что я понятия не имею, как её, собственно, пороть. Ибо я палач; кнутом я обычно пытаю (телесные наказания вообще не мой конёк – этим занимаются мои коллеги) … а алго-терапия (весьма уважаемая у нас профессия) для меня терра инкогнита. Ибо по образованию я не психолог, а астрофизик…
Спасла положение блондинка-врач, которая приказала: «Бей в полную силу – в точности как перед серией пыток». Я повиновался и остановился лишь когда превратил тело первой ласточки в сплошной кровоподтёк.
Врач сделала ей укол анальгетика, смазала тело какой-то неизвестной мазью, я освободил ласточку от верёвок, она поблагодарила меня и упорхнула по своим делам. Врач оказалась восемнадцатой по счёту, а когда я её освободил от верёвок (от мази и укола она отказалась), сбросила уже вторую за день бомбу.
На этот раз она снизошла до объяснения: «В силу… эээ… определённой специфики деятельности нашей организации у её руководителей и ключевых сотрудниц рано или поздно появляется комплекс Бога…»
Что меня совершенно не удивило. Блондинка-врач продолжала:
«… что неизбежно приведёт к катастрофическим последствиям. Что, разумеется, совершенно недопустимо. Поэтому этот комплекс из нас нужно в самом прямом смысле выбить. Кнутом»
«Начиная с тебя?» - усмехнулся я. Она покачала головой: «Я буду последней»
Мы провели ночь в любовных утехах (с каждой ночью она становилась всё более раскрепощённой, энергичной и умелой), а утром, сразу после завтрака отправились… правильно, всё в то же самое помещение – теперь для порки.
В помещении обнаружилась всё та же платформа… и снова абсолютно голая женщина. Только на этот раз женщина была темноволосой невысокой особой лет сорока или около того; наручников на ней не было; на платформе возвышался столб для порки, а рядом с ним на столе лежали верёвки и кнут (полностью аналогичный моему соответствующему рабочему инструменту).
Первая ласточка психологической алго-коррекции (как я её окрестил) вежливо поздоровалась, не представилась, поднялась на платформу, обняла столб руками и бёдрами, и крепко к нему прижалась.
Я связал ей руки в запястьях, привязал к столбу за колени и лодыжки… и с ужасом понял, что я понятия не имею, как её, собственно, пороть. Ибо я палач; кнутом я обычно пытаю (телесные наказания вообще не мой конёк – этим занимаются мои коллеги) … а алго-терапия (весьма уважаемая у нас профессия) для меня терра инкогнита. Ибо по образованию я не психолог, а астрофизик…
Спасла положение блондинка-врач, которая приказала: «Бей в полную силу – в точности как перед серией пыток». Я повиновался и остановился лишь когда превратил тело первой ласточки в сплошной кровоподтёк.
Врач сделала ей укол анальгетика, смазала тело какой-то неизвестной мазью, я освободил ласточку от верёвок, она поблагодарила меня и упорхнула по своим делам. Врач оказалась восемнадцатой по счёту, а когда я её освободил от верёвок (от мази и укола она отказалась), сбросила уже вторую за день бомбу.
Scribo, ergo sum