Скандинавская фея - глава из романа "7 дней в сентябре"

[RolandVT]

25 сентября 1941 года

Киев, оккупированная вермахтом территория Украины

Марина Евгеньевна Кох выглядела так, как будто только что сошла с обложки NS-Frauen-Warte – единственного официального женского журнала в Третьем рейхе (его издавала Национал-социалистическая женская организация).

Высокая – почти вровень с Колокольцевым даже на низком каблуке, стройная, голубоглазая, светловолосая – волосы до лопаток, белокожая (её кожа была необычно бледно-розового цвета), длинноногая, идеально-атлетически сложенная (90-60-90 и всё такое прочее), она производила впечатление не земной женщины, а феи… или даже богини скандинавских саг.

Она была очень красива – необыкновенно красива даже, но её красота была холодно-отстранённой красотой скандинавских лесов, гор и фьордов; красотой Фольквангра, Вальхаллы и Асгарда; богини Вальфрейи и Снежной Королевы.

Одета Марина Кох была в идеально облегавшую её тело – и явно сшитую на заказ – униформу Betreuungshelferin (Службы обслуживающего персонала вермахта). Штабных барышень – на армейском жаргоне.

Что занятно, она имела право носить эту униформу только потому, что служила на оккупированных территориях, за пределами рейха (внутри Большой Германии Betreuungshelferin по уставу должны были носить гражданскую одежду).

Элегантный серый шерстяной костюм (надо отметить, из весьма недешёвой шерстяной ткани) – юбка чуть ниже колена и двубортный китель с двумя рядами пуговиц из светлого металла (по две пуговицы в каждом ряду), характерно большим воротником и лацканами. На левом рукаве – нашивки Унтерфюрерин (желтый шеврон и две желтых звездочки, расположенные вертикально).

Белоснежная шёлковая блузка, чёрный галстук, чёрные шёлковые чулки и… нет, не уставные чёрные шнурованные ботинки (эти носились на улице), а чёрные туфли на низком каблуке, которые носились в помещении (было очевидно, что Марина Евгеньевна выполняла свои служебные обязанности в основном по телефону со своего рабочего места в комендатуре).

И тут его накрыло… впрочем, было бы странно (очень странно даже), если бы не накрыло – ибо после событий и впечатлений прошедшей недели такая оглушительная, ошеломляющая женская красота неизбежно стала спусковым крючком… понятно чего.

«Дверь запри» - приказал он ей, даже не дав поздороваться. Она удивлённо посмотрела на него, но покорно подчинилась.

Когда она снова повернулась к нему, он спокойно приказал: «Догола раздевайся»

Она заметно вздрогнула, но даже и не подумала возмутиться… ему даже показалось, что она… нет, не ожидала этого, конечно, но что ей понравился его приказ – ибо он претворил в жизнь одну из её тайных фантазий (которые, по слухам, иногда пугают самого Дьявола).

Она вообще ничего не сказала – мгновенно взяла себя в руки и начала медленно, элегантно, красиво, чувственно, и очень эротично раздеваться, словно уже давно профессионально выступала со стриптизом где-нибудь в Берлине или Париже.

Сняла форменный китель, сняла чёрный галстук, расстегнула и сняла белоснежную блузку из тонкого шёлка, сняла почти прозрачный кружевной лифчик, оголив совершенно ослепительной красоты идеальные Цирцеи с крупными, роскошными сосками и огромными ареолами.

Затем на диван проследовали юбка, пояс для чулок, чулки и трусики, оставив Марину Евгеньевну абсолютно голой. Она вздохнула, затем решительно широко расставила ноги (между её великолепных стройных ног было на что посмотреть), завела руки за голову, отвела плечи назад, так что её совершенная грудь смотрелась просто идеально… и спокойно осведомилась:

«Я тебе нравлюсь?»

Он улыбнулся: «Ты же видишь, что нравишься…». И тут же снова приказал:

«Ложись грудью на стол и широко расставь ноги…»

Она абсолютно спокойно подчинилась, словно и ожидала этого приказа… впрочем, возможно, так оно и было. Только немного поколебалась, прежде чем широко раздвинуть ноги – было видно, что ей неимоверно стыдно… но затем решительно выполнила приказ.

Он подошёл к ней сзади, спустил брюки и трусы и вошёл в неё. И сразу понял, что не ошибся – ей его приказы понравились настолько, что она текла чуть ли не Днепром.

Она начала двигаться ему навстречу буквально с первых его движений – и очень быстро кончила – причём кончила резко, ярко, сильно, энергично и очень громко. Последнее Колокольцева нисколько не напрягло, ибо он знал, что это здание было ещё дореволюционной постройки (об этом свидетельствовала памятная доска на фасаде), а в те годы строили так, что в комнате можно было хоть из винтовки стрелять – никто не услышит даже в соседнем помещении.

Он кончил не сразу после неё – как ни странно, ему пришлось ещё потрудиться – зато его оргазм был необычно сильным, ярким и… одухотворённым, что ли. Словно он занимался сексом не с земной женщиной, а действительно с феей.

Он вернул трусы и брюки куда положено, Марина немного полежала на столе, затем с явным наслаждением потянулась, приняла вертикальное положение, подошла к нему, обняла его за шею, поцеловала в щёку и нежно прошептала ему на ухо: «Спасибо. Мне очень, очень понравилось. Ты словно прочитал мои мысли – мне ещё в школе очень хотелось, чтобы мне приказали раздеться… ну и вообще приказывали…»

Затем отстранилась и обворожительно улыбнулась: «Можно я пока не буду одеваться? Я вообще люблю ходить голышом, а с тобой мне очень комфортно… и даже естественно голой…»

Он с улыбкой кивнул: «Можно, конечно»

Она села на диван, закинув ногу на ногу. Он покачала головой: «Ноги раздвинь. У тебя очень красивая вульва – я хочу ей любоваться…»

Она глубоко вздохнула – и подчинилась. Откинулась головой на спинку дивана и прошептала: «Я просто умираю от стыда – так стыдно мне ещё никогда не было. Но боже, как же это возбуждает…»

Дав ей посидеть с раздвинутыми ногами несколько минут, он приказал: «Теперь пальчиками осторожно раздвинь свои половые губки и покажи мне то, что у тебя там внутри…»

Её словно молнией ударило. Она тяжело задышала, долго молчала, затем с трудом пробормотала: «Ты хочешь, чтобы я совсем сошла с ума от стыда… я ведь сойду…»

Он покачал головой: «Не сойдёшь. Я очень хорошо тебя чувствую – и потому приказываю тебе делать только то, что ты давно уже хочешь сделать – просто не можешь решиться… или тебе просто не с кем решиться…»

Она ничего не ответила. Глубоко вздохнула – и сделала то, что он приказал. Через пару минут она жалобно попросила: «Можно, я буду себя ласкать? А то я точно с ума сойду… только от возбуждения… и от желания…»

Он улыбнулся: «Можно. Уверен, что это будет очень красиво…»

Она облегчённо выдохнула: «Спасибо». И начала мастурбировать… впрочем, не только мастурбировать. Она очень уверенно и очень умело – было видно, что у неё в этом деле немалый опыт – ласкала не только свой клитор, половые губы (и те, и другие), и влагалище, но и (очевидно, очень чувствительную) грудь и соски (аналогично).

И ещё было совершенно очевидно, что она до сего момента ни разу не ласкала себя на глазах мужчины. Что ей просто безумно стыдно – но её это просто безумно заводит и безумно нравится.

Она кончила так, что у него аж уши заложило. И так схлопнула ноги, что он всерьёз испугался, что она сломает себе тонкие, изящные пальчики пианистки – к счастью, этого не произошло.

Отдышавшись, она снова покорно широко развела ноги… и тут Колокольцев, несколько стряхнувший с себя туман возбуждения, увидел на внутренней стороне её бёдер то, что ему категорически не понравилось. Следы от ожога размером в ноготь указательного пальца. В количестве аж четырёх штук – по две на каждом её роскошном, белоснежном бедре.

Он подошёл к ней практически вплотную и грозно осведомился, указывая на следы: «Что это?»

Она спокойно пожала плечами: «Это от сигарет. Есть ещё несколько следов от иголок, но они почти незаметны…»

«Кто это сделал?» - спросил Колокольцев. Спросил тоном, который не оставлял ни малейшего сомнения в том, что тому, кто это сделал, гарантирована как минимум путёвка в ближайший концлагерь. А, скорее всего, вообще прямо на тот свет – благо у него был специалист ещё и не по таким ликвидациям.

Марина снова пожала плечами: «Я сама. Уже давно делаю… просто следы исчезают быстро…»

«Зачем?» - совершенно искренне удивился он. «Почему?»

Она, не открывая глаза, глубоко вздохнула: «Ты удивительный человек, Роланд Риттер фон Таубе. Мы знакомы всего несколько минут, всего один раз перепихнулись – а я уже могу рассказать тебе то, что никогда никому не рассказывала…»

Колокольцев с радостью объяснил бы этот весьма лестный факт своим природным обаянием и харизмой… ну и своими сексуальными талантами, конечно – но доподлинно знал, что благодарить за это он должен процентов так на девяносто инструкторов (и инструкторш) учебки Иностранного отдела ОГПУ. Спецкурса 7, если быть более точным.

Он опустился на диван рядом с девушкой, нежно обнял её за плечи и ласково и заботливо привлёк к себе. Она свела ноги вместе, уткнулась ему в плечо, неожиданно всхлипнула, глубоко вздохнула – и объяснила:

«Меня пороли родители. Долго пороли – началось это, когда мне не было ещё четырнадцати и продолжалось до тех пор, пока я не ушла в институтскую общагу в семнадцать…»

«Наказывали?» - спросил он, уже догадываясь, что ответ будет отрицательным. И не ошибся.

Марина Кох покачала головой: «Нет, меня практически не наказывали… в смысле, телесно не наказывали. Так, в угол иногда ставили – это мамина любимая фишка была…»

«На горох?» - улыбнулся Колокольцев. Марина снова покачала головой: «На гречку. Но это очень редко было – обычно просто на колени. Зато надолго – могла всю ночь продержать…»

«Нагишом?»

«Нет, конечно» - улыбнулась Марина. «У мамы с этим строго было. Поэтому я сейчас при каждом удобном случае голышом хожу – в качестве компенсации…»

И продолжила: «Всё было гораздо хуже. Когда я превратилась в маленькую женщину – в тринадцать мне уже шестнадцать давали, а то и семнадцать, я рано созрела – на меня на улице взрослые мужчины заглядывались, хотя я всегда одевалась очень скромно…»

Она запнулась, долго молчала, затем вздохнула: «В общем, мой отец начал меня хотеть – я это почувствовала вскоре после того, как мне исполнилось тринадцать. Причём сильно хотеть – если бы не мама, то…»

Марина снова запнулась – затем продолжила: «Мне сильно повезло, у меня была властная мама…»

«Была?» - удивился Колокольцев. Марина кивнула: «Два года назад умерла от сердечного приступа. У неё с детства было слабое сердце – а тут её ещё сильно тряхнуло во время ежовщины. Никто не пострадал, слава Богу, но они с отцом почти два года каждый день ждали ночного стука в дверь… отец ведь был довольно крупным чиновником – да ещё столичным…»

Глубоко вздохнула – и продолжила: «Я не знаю деталей, но, похоже, мама весьма доходчиво объяснила отцу, что с ним будет, если он ко мне хотя бы пальцем прикоснётся как к женщине…»

Колокольцев закатил глаза к потолку и с презрением покачал головой: «И этот подонок решил в качестве психосексуальной компенсации тебя пороть… Чтобы прикасаться к тебе плетью, раз уж не может руками…»

Она покачала головой: «Ремнём. Он всегда порол меня только ремнём…»

«… и чтобы иметь повод увидеть тебя обнажённой…»

Марина вздохнула и кивнула: «Это да. Меня пороли всегда совсем голой. Я раздевалась догола, ложилась на лавку – отец специальную лавку для порки сделал, в деревенском стиле, меня надёжно привязывали верёвками за запястья, лодыжки и талию… и отец меня порол…»

«Долго порол?»

Она пожала роскошными обнажёнными плечами: «Да нет – ему это как-то быстро надоедало. Ударов… с полсотни, наверное, не больше…»

«Сильно бил?»

Она покачала головой: «Нет, вполне терпимо. Он вообще-то меня любил – и хотел не делать мне больно, а совсем наоборот даже. Что было бы, понятное дело, ещё хуже. Несопоставимо хуже…»

«Это точно» - грустно кивнул Колокольцев. И тут же задал совершенно естественный вопрос: «А твоя мама?»

Марина вздохнула: «Я думаю, они заключили насчёт меня некую сделку. Мама позволяла ему меня пороть… иногда, а он не позволял себе в отношении меня ничего сексуального»

«Тебя часто пороли?»

Она пожала плечами: «Отец раз в месяц где-то… иногда немного чаще. А мама…»

«Тебя и мама порола?» - удивился Колокольцев. Марина вздохнула: «Строго говоря, она меня секла. Потому что розгами – ремень она не признавала. Секла каждые две недели – день в день. Так что у меня иногда порка каждую неделю была…»

«В школе нем возмущались?» - удивился он. Хотя удивляться было, в общем-то, нечему. Марина спокойно объяснила:

«Несмотря на всю пропаганду и вроде бы даже усилия Советской власти, в моём классе родители пороли каждую вторую девочку… девушку. Мальчиков вообще чуть ли не всех поголовно… причём некоторых так, что моя порка была нежнее нежного…»

Колокольцев кивнул. Ибо когда он работал плечом к плечу с Берией над одним совершенно уникальным делом (уникальным потому, что оно единственный раз в истории объединило против общего инфернального врага Сталина, Берию и Гиммлера), ему на глаза попался секретный доклад НКВД.

Согласно которому, телесные наказания регулярно применялись в двух из трёх городских семей… и в девяти из десяти деревенских. В советских городах и деревнях…

«Почему мама тоже?» - осведомился Колокольцев. «Из ревности?»

Марина пожала плечами: «Может быть, хотя…»

Она запнулась, долго молчала, затем решительно продолжила:

«Сначала… где-то примерно год она просто присутствовала при моей порке. Сначала только меня привязывала и отвязывала – это она отцу делать никогда не позволяла, потом стала держать за руки во время порки… иногда, потом стала раздевать меня догола перед поркой… ну, а потом начала сечь. Просто приказала мне однажды помочь ей приготовить для меня розги… и высекла…»

Сделала небольшую паузу – и продолжила: «Вот она порола меня и долго, и очень больно. Не знаю, где она этому научилась, но следов почти не оставалось, да и проходили они быстро – дня за три максимум. Но больно было очень – орала я как резаная…»

«А ей это нравилось…» - задумчиво протянул Колокольцев. «И поэтому она тебя регулярно порола… садистка чёртова…»

«Да, наверное…» - вздохнула Марина. «Так, скорее всего, и было…»

«И ты не пыталась взбунтоваться?»

Она покачала головой: «Нет, не пыталась. Я думала об этом, но поняла, что тут обычный бунт результата не даст – нужно было в самом прямом смысле им руки переломать. Я это очень даже могла устроить – я с двенадцати лет греблей занималась, а до того гимнастикой, так что с физической силой у меня было всё в порядке…»

Перевела дух и продолжила: «Но я этого не хотела – я их любила, да и они меня тоже. Они были, на самом деле, очень любящие и заботливые родители, очень много мне дали – и образование, и воспитание, и кругозор, и к искусству приобщили…»

«… так что ты решила просто терпеть их… периодические болевые воздействия» - закончил за неё Колокольцев.

Марина кивнула: «Да, я решила, что это наименьшее из зол. Тем более, что они держали себя в рамках – физических последствий не было совсем, моя кожа очень быстро восстанавливалась, пороли они меня очень аккуратно, чтобы не задеть что не следует, обращались со мной очень вежливо и даже заботливо и до порки, и во время, и после, тщательно обрабатывали следы…»

«И ты привыкла к боли…» - задумчиво констатировал Колокольцев.

Она покачала головой:

«В каком-то смысле да, конечно – психологическая защита сработала… но нет, я тогда не полюбила боль. Да, я относилась к регулярной порке спокойно, сама раздевалась, сама ложилась, никогда не сопротивлялась… но никогда этого не хотела. Более того, при первой же возможности сбежала в общагу – чтобы забыть все эти годы порки как… не то, чтобы страшный, но всё же неприятный сон…»

«Тогда почему сигареты и иглы?» - удивился он. «И почему сейчас?»

Она покачала головой: «Уже два года как. Почему… наверное потому в первую очередь, что сечь себя у меня не получилось, хотя я пробовала. Попросить кого-то… так в дурку упекли бы сразу…»

«Это точно» - подумал Колокольцев. «Но промолчал»

«… вот и пришлось перейти на сигареты и иглы. Хотя я не курю – научилась только для этого…»

И тут же предсказуемо отстранилась и робко спросила: «Ты выпорешь меня, если я тебя попрошу? Ведь у тебя же есть опыт – судя по тому, что и как ты спрашивал, ты очень хорошо с этим знаком?»

Он кивнул: «Моя жена, с которой мы вместе уже десять лет… очень любит это дело. Только она предпочитает плетью, стоя и по всему телу… в смысле, по спине, ягодицам и бёдрам…»

«Я тоже так могу… наверное» - тихо произнесла Марина. «Если ты захочешь… но ты ведь не захочешь…»

Колокольцев пожал плечами: «Это не моё совсем. Да, я получаю удовольствие, когда стегаю жену… но только от её удовольствия. А я совсем по другой части…»

Рывком поднялся с дивана, отошёл на пару шагов и улыбнулся: «Иди ко мне…»

Она глубоко вздохнула; видимо поняла… точнее, почувствовала, что будет дальше, покорно поднялась с дивана и подошла к нему почти вплотную. Снова закрыла глаза и совершенно расслабилась, полностью отдаваясь его ласке.

Он нежно погладил её по голове, слегка взъерошил её роскошные волосы, затем начал ласково, заботливо и любяще гладить её по голове, щекам, шее, плечам…

Она аж замурлыкала: «Боже, как хорошо… Какой же ты нежный и ласковый… а руки у тебя волшебные просто…»

Он осторожно привлёк её к себе и начал гладить ей спину и ягодицы. Долго гладил, пока не почувствовал, что она улетела куда-то далеко-далеко, в прекрасные дали…

Затем отстранился и прикоснулся к её груди. Она аж выгнулась от наслаждения:

«Да… да…»

Он начал нежно и ласково гладить ей груди и особенно соски, чувствуя, как по всему её телу одна за другой, всё быстрее и быстрее, пробегают волны наслаждения и желания.

Он слегка стиснул ей грудь – наградой ему стал ещё более сильный изгиб её изумительной красоты тела. И полный огненного желания шёпот: «Да… я очень это люблю. Можно сильнее… можно даже больно…»

Он продолжал ласкать её грудь, то поглаживая, то тиская; то нежно прикасаясь к её соскам, то слегка сдавливая их.

«Сильнее» - прошептала она, как кошка, вцепившись пальцами в его плечи. «Я хочу, чтобы мне было очень больно… это так возбуждает…»

Он чувствовал, как она возбуждается всё сильнее и сильнее и ждал момента истины. Когда почувствовал, что пора, очень сильно сдавил ей соски…

Она кончила просто феерически. Не так, чтобы очень громко. Но настолько сильно, что чуть не выпрыгнула из своей кожи.

Отдышавшись, крепко обняла его за шею и прошептала: «Спасибо тебе. У меня никогда ничего даже близко подобного не было. Я вообще с большим трудом кончаю – и редко очень, а тут за полчаса аж три оргазма…»

И несколько неожиданно опустилась на колени. С мольбой посмотрела на него снизу вверх - и робко попросила: «Возьми меня в рот. Мне очень хочется, но никогда так и не получилось. Все мои были… консервативными очень в сексе…»

Она попыталась сделать ему минет, но у неё предсказуемо ничего не получилось. Поэтому он просто взял её за волосы и (насколько это было вообще возможно) нежно и ласково трахнул в рот.

Ей было очень тяжело с непривычки, но она мужественно вытерпела иррумацию – не самый лёгкий половой акт для новичка орального секса – и даже полностью проглотила его сперму.

По-прежнему стоя на коленях, ещё более робко спросила: «Тебе понравилось… или я была совсем ужасна?»

«Понравилось» - честно признался он. Ибо его в своё время научили получать удовольствие от секса даже с самой неумелой и неопытной партнёршей.

Она поднялась с колен, обняла его за шею, прижалась к нему и прошептала: «Я рада. Я очень рада…»

Он глубоко вздохнул, нежно погладил её по голове, потом отстранился, заглянул в её бездонные – и бесконечно счастливые – глаза и улыбнулся: «Я очень рад, что тебе хорошо. А теперь давай займёмся делом – не только же для секса я тебя у твоего начальства отобрал…

[bf-109]

Марина Евгеньевна Кох выглядела так, как будто только что сошла с обложки NS-Frauen-Warte

Латентное преклонение перед воображаемыми "истнными арийцами".

Такая?