23 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Колокольцев снял телефонную трубку, набрал номер коммутатора СС, к которому его дом был подключён (ему это полагалось, как личному помощнику Гиммлера) и приказал: «Соедините меня с доктором Хайнцем Грюном в Анненербе…»
Коммуникационный центр РСХА обеспечивал прямую связь в том числе и с руководителями всех институтов Анненербе. Даже тех, которых официально не существует (Институт Хайнца Грюна не был единственным).
Грюн ответил практически мгновенно: «Что-то очень срочное, как я вижу?»
«Очень» - честно признался Колокольцев. После чего немедленно спросил: «Ты дома или на работе?»
В полном соответствии с эгалитарным духом СС, Колокольцев был на «ты» практически со всеми в СС, кроме рейхсфюрера и шефа РСХА Кальтенбруннера, с которым у него было состояние перманентного «холодного мира».
«Дома и на работе одновременно» - усмехнулся Грюн. И добавил:
«Это ты можешь себе позволить принести работу на свою роскошную виллу, а мне пришлось перенести дом на работу…»
«Я сейчас приеду» - объявил Колокольцев. «Очень срочное и важное дело».
Доктор Грюн снова усмехнулся: «У тебя бывают другие? Ладно, жду».
И с нескрываемой надеждой в голосе добавил: «Только пожрать что-нибудь привези, если не сложно. И выпить. У нас тут со снабжением дела плохи совсем…»
«Привезу, конечно» - улыбнулся Колокольцев. И повесил трубку.
Привычка доктора Грюна клянчить вкусняшки его раздражала немилосердно… но учёные (а доктор Грюн был настоящим учёным, пусть и немного странным) имели и не такие привычки – а доктор Грюн был незаменим.
Колокольцев отправился в гараж, где его ждал неприметный чёрный седан БМВ – его основная «рабочая лошадка». Не забыв захватить с собой внушительного размера продуктовую корзину, заботливо подготовленную его экономкой Эльзой как раз для такого случая.
Колокольцев на паях с рейхсфюрером владел торговой компанией, которая, в частности, снабжала элитными продуктами элиту Третьего рейха – генералов вермахта и СС, партийных и государственных чиновников… и даже самого фюрера. Снабжал и Институт Хайнца Грюна – причём обильно и бесперебойно, поэтому жалобы последнего на снабжение были, мягко говоря, необоснованны.
Понятно, что небольшая часть этих поставок оседала в закромах «виллы К». Гиммлер об этом знал, конечно, но закрывал глаза, списывая эти излишки на представительские расходы.
Такие мелочи его вообще мало интересовали – его интересовали только бесперебойные поставки стратегических материалов в воюющий рейх - а с этим у фирмы был полный порядок.
Институт изучения оккультных наук располагался в элитном районе Далем («берлинском Оксфорде»), неподалёку от штаб-квартиры Анненербе на той же улице Пюклерштрассе. Только штаб-квартира Анненербе называлась Вилла Вурмбах, а здание Института не называлось никак.
До 1935 года здание принадлежало Ордену Вольных Каменщиков (та ещё ирония судьбы, надо отметить). Точнее, Великой земельной ложе вольных каменщиков Германии – довольно необычной масонской организации. Реально великой, ибо её членом был первый германский император Вильгельм I.
Её необычность состояла в том, что члены ложи признают Иисуса Христа, как Верховного Мастера; поэтому данный орден являлся чисто христианским и отличается содержательно и организационно от других масонских организаций.
Хотя орден не являлся религиозным обществом и для него не имело значения, к какой христианской конфессии принадлежат его члены, кандидаты обязаны были признавать учение Иисуса Христа, как оно представлено в Новом Завете. Колокольцев решительно не понимал, как первое совмещается со вторым… однако он вообще очень многого не понимал в масонстве.
Однако ему было прекрасно известно, что масоны и национал-социализм были несовместимы от слова совсем. Поэтому сразу же после прихода НСДАП к власти в Германии орден радикально поменял и ритуалы, и название, на «Немецко-христианский орден господ тамплиеров». Хотя при чём тут были тамплиеры?
Переделывая ритуалы, разумеется, на германский лад: вместо легенды о Хираме, сага о Бальдуре, вместо Храма Соломона Страсбургский дом, и так далее). Однако все потуги оказались тщетны и весной 1935 года фюрер лично отдал указание о полном и безоговорочном закрытии всех лож и передачи имущества в собственность рейха.
21 июля 1935 года началась операция по ликвидации масонства. Всё их имущество было конфисковано и передано в первую очередь СС. Которые передали Анненербе особняк, в котором ныне располагался Институт изучения оккультных наук.
Трёхэтажный особняк был по площади раза в три крупнее штаб-квартиры Анненербе. Что было неудивительно совсем, ибо у штаб-квартиры были чисто административными функциями, а Институт занимался хоть и оккультно-научной, но всё же научной работой. С первого дня 1942 года исключительно в интересах вермахта и ваффен-СС.
Институт изучения оккультных наук был уникальным в системе Анненербе не потому, что его официально не существовало (были и другие такие). А потому, что этот институт – единственный в Анненербе – был не создан с нуля, а аннексирован (пожалуй, это наиболее правильный термин).
Ибо создан этот институт (тогда он назывался Институт фундаментальных знаний) был ещё в 1928 году. Создан 38-летним берлинским учёным Хайнцем Иоганном Грюном, у которого было много общего с доктором Крюгером. Только последний пришёл в оккульт из психологии и психиатрии, а доктор Грюн - из теоретической физики (транзитом через богословие).
Хайнц Грюн получил диплом бакалавра теоретической физики в берлинском Университете Фридриха Вильгельма в честь прусского короля Фридриха Вильгельма III, в царствование которого был учреждён.
Однако сама по себе физика его не сильно интересовала – его интересовали тайны мироздания. Поэтому, быстро разочаровавшись в физике (и вообще в материалистической официальной науке) он двинул… правильно, в богословие.
Закончил Оксфорд – лучший университет в мире в этой области – и получил докторскую степень (его диссертация была по оккультизму и демонологии). В результате он пришёл к выводу, что и от богословия толку мало – и всерьёз занялся изучением эзотерики, оккультизма и паранормального.
К 1928 году доктор богословия Хайнц Грюн заработал достаточную репутацию, чтобы получить частное финансирование увлечённых оккультизмов меценатов с глубокими карманами, чтобы создать свой собственный институт. Который иначе как Институт Грюна и не называли.
Институт занимался исследованиями во всех паранормальных областях: астрология и нумерология, телепатия, телекинез, ясновидение, нетрадиционная медицина, изучение тонкого мира… и так далее.
Приём чисто научными методами – никакого общения с бестелесными сущностями, боже упаси. Именно в этом и состояло главное отличие Института Грюна от зондеркоманды Крюгера.
Ни политикой, ни идеологией доктор Грюн не интересовался никогда – и от слова совсем… однако осенью 1935 года всё же вступил и в НСДАП, и в СС (в последнем ему сразу присвоили звание гауптштурмфюрера - капитана).
Вступил по настоятельной рекомендации рейхсфюрера, который очень доходчиво объяснил директору оккультного института, что выжить без крыши СС ему будет проблематично – учитывая негативное отношение к оккульту фюрера.
Гиммлер предсказуемо предложил доктору Грюну перевести свой институт в систему Анненербе… однако тогда не получилось. Ибо отношения Грюна с Виртом и Вилигутом были не просто плохие, а очень плохие.
После изгнания Вилигута и (де-факто) Вирта эти проблемы были решены… однако материалист Вюст тоже не был в восторге от перспективы появления в формально его епархии Института изучения оккультных наук.
И потому Институт Грюна был интегрирован в Анненербе лишь де-факто: его директор (к осени 1943 года его повысили в звании до штандартенфюрера) подчинялся Гиммлеру… а формально институт продолжал оставаться независимой организацией.
Хотя в системе Анненербе его официально не существовало, Институт (его сотрудники его только так и называли) приносил воюющему рейху больше пользы, чем все остальные НИИ вместе взятые.
Во-первых, составление на удивление точных психологических портретов – как своих (офицеров и генералов вермахта, СС и СА; госчиновников и т.д.), так и чужих (военных и гражданских деятелей противников рейха). Составляли и портреты уже задержанных преступников – что существенно облегчало задачу следователей Крипо и гестапо.
Во-вторых, биолокация (лозоходство) – обнаружение подземных источников воды, противопехотных мин (тех, которые сложно обнаружить с помощью миноискателя или щупа), залежей полезных ископаемых и т.д.
Пытались даже обнаруживать конвои и боевые корабли союзников, проводя специальной рамкой над картой (пару раз это вроде бы даже получилось). Что же касается, собственно, лозоходства, то результаты были достаточно ценными для того, чтобы деятельность Института продолжали финансировать.
Кстати, именно через фирму Колокольцева-Гиммлера (из доли последнего в прибыли компании). Снабжение продуктами и всем остальным осуществлялось из того же источника.
Вторым направлением было получение разведывательной информации, а также осуществление предсказаний действий противника с помощью оккультных методик. Ясновидения, гадания (в первую очередь, по рунам старшего и младшего футарков), астрологии, нумерологии и так далее.
Оккультно-научной основой гадания была теория Хроник Акаши (Акаши-библиотеки). Сам термин придумал Рудольф Штайнер - один из крупнейших оккультистов, эзотериков и мистиков ХХ века, однако сама идея существовала уже многие тысячелетия до него.
Суть этой идеи состоит в том, что вся информация обо всех прошлых, настоящих и будущих событиях и объектах (людях, организациях и т.д.) «записана» в глобальной «библиотеке тонкого мира». Доступ к которой можно получить с помощью определённых магических технологий.
Колокольцев относился к попыткам проникнуть в эту «библиотеку» крайне скептически. Ибо подозревал, что доступ в оную людям заказан. Закрыт. Заблокирован. А проникнуть в неё могут только людены (не-совсем-люди) – и то не все, и совсем-не-люди (например, Баронесса).
Поэтому его не удивило, что результаты деятельности Института в этой области были близкими к нулю – и весьма скептически оценивал шансы Зондеркоманды Крюгер (в деятельности последней его напрягала неизбежная побочка).
Третьим направлением была нетрадиционная медицина – лечение нервных и психических расстройств и алкоголизма (и то, и другое было колоссальной проблемой и в вермахте, и в СС, и на гражданке – по понятным причинам).
Очень хорошо работал экстремальный массаж (поркотерапия, проще говоря). Известная и очень хорошо себя зарекомендовавшая с незапамятных времён (и весьма развитая как в Веймарской республике, так и в Австрии до аншлюса), алготерапия была запрещена в рейхе как не соответствующая арийскому духу.
Однако работала – и потому на медицинское направление Института Грюна РСХА закрывала глаза. Кроме того, Институт консультировал Ашрам фрау Ульрих – не столько бордель (хотя и это тоже), сколько восстановительный центр для генералов и старших офицеров вермахта и СС, госчиновников и т.д.
Интерес Колокольцева к Институту был сугубо прагматическим – в библиотеке последнего было собрано огромное количество материалов, содержащих ценнейшие сведения по магии, оккультизму, эзотерике, демонологии и прочим дисциплинам, необходимым как Зондеркоманде К, так и отделу IV-Н.
Кроме того, Хайнц Грюн сумел переманить к себе (ибо ресурсы Анненербе позволяли) ведущих специалистов… точнее, носителей знаний во всех вышеперечисленных областях.
Которых Колокольцев беззастенчиво использовал в качестве консультантов. Платных, разумеется. А платил он очень хорошо – не только деньгами, но и (что было ещё боле ценным) остродефицитными продуктами и прочими товарами.
Именно за жизненно необходимой консультацией Колокольцев и прибыл в Институт с целой огромной корзиной даров.
Привратники Сатаны
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Дорожная карта
22 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Доктор Грюн был похож скорее на семейного доктора, чем на директора оккультного НИИ. Ибо и внешне, и по повадкам был скорее типичным представителем этого весьма уважаемого в мире сообщества, чем оккультистом. Внешне в нём не было ничего даже отдалённо оккультного… впрочем, на богослова он тоже категорически не выглядел.
Как и другие сотрудники и руководители Анненербе, он был одет в гражданское: повседневный серый костюм, белую рубашку без галстука и чёрные (на вид очень удобные) ботинки на низком каблуке.
Хотя большинство руководителей и многие сотрудники Анненербе были членами СС (не почётными, а самыми что ни на есть полноценными), форму никто не носил – все соблюдали неписаные правила научных учреждений, в которых даже военным полагалось ходить в гражданском.
Удовлетворённо окинув взглядом внушительного размера продуктовую корзину, которую Колокольцев водрузил на его стол, доктор Грюн ожидаемо осведомился:
«Чем обязан?». Колокольцев спокойно ответил: «Мне нужно последнее издание справочника Мест Силы и геопатогенных зон…»
Светлые Места Силы так и назывались; тёмные получили второе название.
«… в Берлине и его окрестностях…»
Справочник покрывал 50-километровую зону вокруг столицы рейха (считая от центра города). Маловероятно, что банда Крюгера решила забраться дальше.
Для обнаружения логова банды Колокольцев использовал распространённую полицейскую методику дорожной карты. Суть её состояла в постепенном – по крупицам – сборе и анализе информации об интересовавшем его объекте (в данном случае, зондеркоманде Крюгер).
В какой-то момент накапливалась критическая масса знаний, которая практически сама собой выстраивалась в дорожную карту - которая и приводила Колокольцева и его людей к искомому объекту.
Обычно для этого он формировал малую зондеркоманду из 3-6 человек (в зависимости от сложности дела), но сейчас информации было немного, поэтому подчинённые будут скорее мешать, чем помогать.
Доктор Грюн пожал плечами: «Не вопрос». Повернулся, добыл из книжного шкафа книгу формата листа писчей бумаги и протянул Колокольцеву.
Тот быстро пробежался по содержанию (навыкам скорочтения его научили ещё в учебке ИНО ОГПУ). Всего на данной территории было двадцать девять Мест Силы, шестнадцать из которых были геопатогенными зонами. Это существенно сужало круг поиска, но он всё равно оставался слишком большим.
Поэтому он приказал директору Института (мандат Гиммлера давал ему такое право, ибо Институт входил в систему СС): «Сформируй команду - прямо сейчас – и организуй подробнейшее изучение всех геопатогенных зон. Предлог сам придумаешь. Через трое суток я должен знать о них всё…»
Добыл из портфеля внушительную пачку рейхсмарок и протянул Грюну:
«Это аванс. Потребуется больше – получишь на Александер-плац…»
На берлинской площади Александер-плац находилась штаб-квартира ЕМК Гмбх – компании Колокольцева-Гиммлера, которая финансировала Институт.
Директор Института взял деньги, убрал в ящик стола и осторожно осведомился:
«Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, для чего это… а если будет спокойнее мне, то будет спокойнее и тебе…»
Колокольцев ответил вопросом на вопрос: «Что ты знаешь о Зигмунде Крюгере и его зондеркоманде?». Доктор Грюн усмехнулся: «Я и не сомневался, что этот отморозок совсем потеряет берега и натворит что-то серьёзное…»
И объяснил: «Доктор Крюгер гениальный психиатр и психолог… никакой Фрейд и Юнг и рядом не стояли». И несколько неожиданно добавил: «Был…»
«Был?» - удивился Колокольцев. Директор Института кивнул: «Был – пока не двинул в чёрную магию… после этого даже у нас он персона нон грата, не говоря уже о научном сообществе…».
Глубоко вздохнул – и продолжил: «Он пару лет назад приходил ко мне, обещал хорошо заплатить за доступ к нашей библиотеке и к нашим исследованиям…»
«Но получил от ворот поворот…» - усмехнулся Колокольцев. Грюн кивнул:
«У него слишком подмоченная репутация - меня никто бы не понял…»
И вздохнул: «Всё – больше я ничего не знаю, психология не мой конёк…»
Затем добавил: «В общем и целом я понял - он решил создать что-то типа капища в геопатогенной зоне… зачем именно, я точно не хочу знать…»
Колокольцев осведомился: «Кто финансировал твой Институт до Гиммлера?»
Доктор Грюн вздохнул – и продиктовал три имени и названия организации, после чего кивнул: «Ты прав – они вполне могли переключиться на Крюгера после того, как рейхсфюрер их от меня отодвинул…». Колокольцев поблагодарил, кивнул – и отправился на встречу с королевой магии.
Берлин, Великогерманский рейх
Доктор Грюн был похож скорее на семейного доктора, чем на директора оккультного НИИ. Ибо и внешне, и по повадкам был скорее типичным представителем этого весьма уважаемого в мире сообщества, чем оккультистом. Внешне в нём не было ничего даже отдалённо оккультного… впрочем, на богослова он тоже категорически не выглядел.
Как и другие сотрудники и руководители Анненербе, он был одет в гражданское: повседневный серый костюм, белую рубашку без галстука и чёрные (на вид очень удобные) ботинки на низком каблуке.
Хотя большинство руководителей и многие сотрудники Анненербе были членами СС (не почётными, а самыми что ни на есть полноценными), форму никто не носил – все соблюдали неписаные правила научных учреждений, в которых даже военным полагалось ходить в гражданском.
Удовлетворённо окинув взглядом внушительного размера продуктовую корзину, которую Колокольцев водрузил на его стол, доктор Грюн ожидаемо осведомился:
«Чем обязан?». Колокольцев спокойно ответил: «Мне нужно последнее издание справочника Мест Силы и геопатогенных зон…»
Светлые Места Силы так и назывались; тёмные получили второе название.
«… в Берлине и его окрестностях…»
Справочник покрывал 50-километровую зону вокруг столицы рейха (считая от центра города). Маловероятно, что банда Крюгера решила забраться дальше.
Для обнаружения логова банды Колокольцев использовал распространённую полицейскую методику дорожной карты. Суть её состояла в постепенном – по крупицам – сборе и анализе информации об интересовавшем его объекте (в данном случае, зондеркоманде Крюгер).
В какой-то момент накапливалась критическая масса знаний, которая практически сама собой выстраивалась в дорожную карту - которая и приводила Колокольцева и его людей к искомому объекту.
Обычно для этого он формировал малую зондеркоманду из 3-6 человек (в зависимости от сложности дела), но сейчас информации было немного, поэтому подчинённые будут скорее мешать, чем помогать.
Доктор Грюн пожал плечами: «Не вопрос». Повернулся, добыл из книжного шкафа книгу формата листа писчей бумаги и протянул Колокольцеву.
Тот быстро пробежался по содержанию (навыкам скорочтения его научили ещё в учебке ИНО ОГПУ). Всего на данной территории было двадцать девять Мест Силы, шестнадцать из которых были геопатогенными зонами. Это существенно сужало круг поиска, но он всё равно оставался слишком большим.
Поэтому он приказал директору Института (мандат Гиммлера давал ему такое право, ибо Институт входил в систему СС): «Сформируй команду - прямо сейчас – и организуй подробнейшее изучение всех геопатогенных зон. Предлог сам придумаешь. Через трое суток я должен знать о них всё…»
Добыл из портфеля внушительную пачку рейхсмарок и протянул Грюну:
«Это аванс. Потребуется больше – получишь на Александер-плац…»
На берлинской площади Александер-плац находилась штаб-квартира ЕМК Гмбх – компании Колокольцева-Гиммлера, которая финансировала Институт.
Директор Института взял деньги, убрал в ящик стола и осторожно осведомился:
«Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, для чего это… а если будет спокойнее мне, то будет спокойнее и тебе…»
Колокольцев ответил вопросом на вопрос: «Что ты знаешь о Зигмунде Крюгере и его зондеркоманде?». Доктор Грюн усмехнулся: «Я и не сомневался, что этот отморозок совсем потеряет берега и натворит что-то серьёзное…»
И объяснил: «Доктор Крюгер гениальный психиатр и психолог… никакой Фрейд и Юнг и рядом не стояли». И несколько неожиданно добавил: «Был…»
«Был?» - удивился Колокольцев. Директор Института кивнул: «Был – пока не двинул в чёрную магию… после этого даже у нас он персона нон грата, не говоря уже о научном сообществе…».
Глубоко вздохнул – и продолжил: «Он пару лет назад приходил ко мне, обещал хорошо заплатить за доступ к нашей библиотеке и к нашим исследованиям…»
«Но получил от ворот поворот…» - усмехнулся Колокольцев. Грюн кивнул:
«У него слишком подмоченная репутация - меня никто бы не понял…»
И вздохнул: «Всё – больше я ничего не знаю, психология не мой конёк…»
Затем добавил: «В общем и целом я понял - он решил создать что-то типа капища в геопатогенной зоне… зачем именно, я точно не хочу знать…»
Колокольцев осведомился: «Кто финансировал твой Институт до Гиммлера?»
Доктор Грюн вздохнул – и продиктовал три имени и названия организации, после чего кивнул: «Ты прав – они вполне могли переключиться на Крюгера после того, как рейхсфюрер их от меня отодвинул…». Колокольцев поблагодарил, кивнул – и отправился на встречу с королевой магии.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Королева магии
22 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Амелия Рихтер была очередным результатом синдрома Лоэнгрина – непреодолимого желания Колокольцева спасать женщин, которым угрожала смертельная опасность. Желания, которое возникало у него автоматически, как только он видел damsel in distress. Женщину в беде, то есть.
Её настоящее имя было Амалия Меламед; она была еврейкой и отправилась бы к червям на корм, если бы не очень своевременное вмешательство Колокольцева. Правда, в какой-то степени она спасла себя сама… впрочем, это было неважно.
Важным было лишь что, по мановению волшебной палочки имени полковника Ханса Остера, для которого спасение евреев от окончательного решения их вопроса было то ли хобби, то ли Священной Миссией (Колокольцев так до конца и не разобрался), Амалия Александровна Меламед превратилась в Амелию Рихтер (благо по-немецки изъяснялась точно не хуже фюрера).
И теперь работала на Институт изучения оккультных наук Анненербе. Обитая в собственном просторном кабинете, который она безжалостно реквизировала после того, как стала ещё и официальным консультантом РСХА по оккульту.
Амелия-Амалия внимательно выслушала его и покачала головой: «От меня пользы тебе будет мало – о Зигмунде Крюгере я слышу впервые, а от психологии с психиатрией далека бесконечно – это к твоему доктору Шварцкопфу…»
Неожиданно задумалась и задумчиво протянула: «Единственное, что приходит в голову… но это чисто женская интуиция…»
«Выкладывай» - нетерпеливо потребовал Колокольцев. Она вздохнула:
«Два года назад американский фотограф и оккультист-любитель Аттила фон Салаи впервые попытался записать то, что, по его мнению, было голосами мертвых, чтобы дополнить свои исследования в области фотографии призраков. Сначала он использовал пластинку на 78 оборотов в минуту, но потерпел неудачу. Переключился на магнитофон – он его специально из Германии выписал… и вроде бы у него получилось…»
«Ты думаешь, Крюгер использует тот же метод?» - удивился Колокольцев.
Амелия-Амалия пожала плечами: «С твоих слов у меня сложилось впечатление, что этот Крюгер хочет максимально обнаучить свои экзерсисы. А это просто идеальный инструмент…».
Это было уже кое-что очень конкретное. Колокольцев поблагодарил, позвонил по внутренней связи Хайнцу Грюну и потребовал немедленно собрать всю информацию по исследованиям Аттилы фон Салаи.
Берлин, Великогерманский рейх
Амелия Рихтер была очередным результатом синдрома Лоэнгрина – непреодолимого желания Колокольцева спасать женщин, которым угрожала смертельная опасность. Желания, которое возникало у него автоматически, как только он видел damsel in distress. Женщину в беде, то есть.
Её настоящее имя было Амалия Меламед; она была еврейкой и отправилась бы к червям на корм, если бы не очень своевременное вмешательство Колокольцева. Правда, в какой-то степени она спасла себя сама… впрочем, это было неважно.
Важным было лишь что, по мановению волшебной палочки имени полковника Ханса Остера, для которого спасение евреев от окончательного решения их вопроса было то ли хобби, то ли Священной Миссией (Колокольцев так до конца и не разобрался), Амалия Александровна Меламед превратилась в Амелию Рихтер (благо по-немецки изъяснялась точно не хуже фюрера).
И теперь работала на Институт изучения оккультных наук Анненербе. Обитая в собственном просторном кабинете, который она безжалостно реквизировала после того, как стала ещё и официальным консультантом РСХА по оккульту.
Амелия-Амалия внимательно выслушала его и покачала головой: «От меня пользы тебе будет мало – о Зигмунде Крюгере я слышу впервые, а от психологии с психиатрией далека бесконечно – это к твоему доктору Шварцкопфу…»
Неожиданно задумалась и задумчиво протянула: «Единственное, что приходит в голову… но это чисто женская интуиция…»
«Выкладывай» - нетерпеливо потребовал Колокольцев. Она вздохнула:
«Два года назад американский фотограф и оккультист-любитель Аттила фон Салаи впервые попытался записать то, что, по его мнению, было голосами мертвых, чтобы дополнить свои исследования в области фотографии призраков. Сначала он использовал пластинку на 78 оборотов в минуту, но потерпел неудачу. Переключился на магнитофон – он его специально из Германии выписал… и вроде бы у него получилось…»
«Ты думаешь, Крюгер использует тот же метод?» - удивился Колокольцев.
Амелия-Амалия пожала плечами: «С твоих слов у меня сложилось впечатление, что этот Крюгер хочет максимально обнаучить свои экзерсисы. А это просто идеальный инструмент…».
Это было уже кое-что очень конкретное. Колокольцев поблагодарил, позвонил по внутренней связи Хайнцу Грюну и потребовал немедленно собрать всю информацию по исследованиям Аттилы фон Салаи.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Чистая формальность
23 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Наиболее полной информацией о докторе Зигмунде Крюгере обладал, вне всякого сомнения, доктор Шварцкопф. Ибо коллега – тоже психиатр и тоже оккульту не чуждый (поведёшься с Колокольцевым - станешь). Колокольцев ни на секунды не сомневался, что добрый и недобрый доктор не только встречались, но и довольно близко общались.
Поэтому он прямо из кабинета Амалии-Амелии позвонил доктору в клинику и повелел немедленно прибыть на виллу Колокольцева в Ванзее. Ибо их разговор был совсем не для лишних ушей. После чего повесил трубку и откланялся.
Когда он вернулся домой в Ванзее, экономка Эльза его неожиданно предупредила:
«У тебя два гостя – мужчина и женщина. Доктор Вернер в столовой…»
Ибо привык обсуждать дела за едой – как это принято в России и в Польше, где Колокольцев родился и вырос.
«… женщина в гостиной». Колокольцев обыденным тоном осведомился:
«Женщина кто?». К его великому изумлению, Эльза пожала плечами:
«Понятия не имею. Она не представилась, я её в первый раз в жизни вижу…»
«Вы с Гюнтером впустили в мой дом незнакомую женщину, которая даже не представилась??» - его изумлению не было предела.
Эльза спокойно объяснила: «Она сказала, что близкая знакомая графа фон Шёнинга – ещё с тех пор, когда он носил совсем не немецкую фамилию. Ныне широко известную в не таких уж и узких кругах…»
И спокойно добавила: «Если сочтёшь нужным, можешь меня высечь – за нарушение приказа…»
После визита Хельги Лауэри, в гораздо лучшую сторону перевернувшей жизнь Эльзы и её мужа – дворецкого Гюнтера (их вместе с виллой Колокольцев унаследовал от покойного отца), Колокольцев периодически порол экономку – после совсем уж серьёзных косяков. Которых было немного – максимум с полдюжины в год. Она не была мазой, но к порке относилась спокойно.
Колокольцев покачал головой: «В этом нет необходимости. Я знаю, какой породы эта птица – и из какой компании…»
Ибо непрошеная гостья знала, что граф Вальтер фон Шёнинг известен не такому уж и узкому кругу оккультистов – как профессионалов, так и просто интересующихся – а также некоторым профессиональным историкам – как граф Антуан де Сен-Жермен. А это знали только те, кто был из компании баронессы Элины Ванадис фон Энгельгардт. Настоящей начальнице и работодательнице Колокольцева… и Генриха Гиммлера (к немалому неудовольствию последнего).
Эльза кивнула: «Как сочтёшь нужным». И добавила: «Гостья попросила принять сначала её – у неё к тебе какое-то очень срочное дело…»
«Кто бы сомневался» - усмехнулся Колокольцев. И прошёл в гостиную.
В гостиной его ожидала красивая миниатюрная женщина (везёт ему на таких - жена Ирма, верная Лидия Крамер… теперь вот эта) лет двадцати пяти на вид; рыжеволосая, сероглазая, с овальным лицом - и явно французского производства.
Женщина вежливо поздоровалась и представилась: «Я Шарлотта Вайсс».
После чего добыла из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги, развернула и протянула ему: «Мне нужна твоя подпись»
Он никогда с ней ранее не встречался, но о её существовании знал; более того, однажды они даже работали над одним делом (тогда посредником между ними был ликвидатор РСХА и мафии в одном лице Борис Новицкий).
Шарлотта Вайсс – или как там её звали на самом деле – была неофициальным (теневым) палачом рейхсминистерства юстиции. Потребность в её услугах возникла два года назад, когда Имперский народный суд начал выносить смертные приговоры тысячами.
С таким потоком официальные рейхспалачи уже не справлялись; кроме того, исполнять некоторые приговоры они отказывались категорически (кодекс чести палача и всё такое). Например, казнить несовершеннолетних… да и от необходимости гильотинировать женщин они были не в восторге.
Спасла положение неизвестно откуда взявшаяся Шарлотта Вайсс (теперь Колокольцев не сомневался, что её в рейхсминистерство юстиции сосватал граф фон Шёнинг – официально личный помощник Гиммлера по другим поручениям).
Она была всеядна – ей было всё равно кого казнить… и работала как машина – могла казнить десятками в день, вообще не напрягаясь. С Колокольцевым она работала по делу Белой Розы – именно она ввела Софи Шолль и её подельникам сильнодействующее снотворное (официально их гильотинировали 22 февраля 1943 года в мюнхенской тюрьме Штадельхайм).
После чего их доставили на конспиративную квартиру, очень сильно выпороли – ибо очень даже было за что (постаралась Ванда) … и Софи отправилась медсестрой во фронтовой госпиталь. Недавно её оттуда извлекла Марта Эрлих и отправила в ученицы к Хельге Лауэри (ибо Софи была зело талантлива в живописи и музыке).
Колокольцев ознакомился с документом. Это был смертный приговор, вынесенный Народной Судебной Палатой – чрезвычайным трибуналом, который с 1934 года имел право выносить смертные приговоры по политическим делам (в частности, бойцам Сопротивления), рассматривая дела в ускоренном порядке.
Колокольцев имел право выносить смертные приговоры - причём единолично. Оформлено это право было в духе Третьего рейха: он (хотя ни разу не юрист) был назначен… членом Народной Судебной Палаты – причём с особыми полномочиями (выносить любой приговор единолично – в том числе, и смертный). В последнем случае он мог быть приведён в исполнение сразу же.
Члены суда назначались Адольфом Гитлером на пятилетний срок; назначение пролоббировала Ева Браун сразу же после завершения Операции Карфаген, справедливо рассудив, что на подконтрольной рейху территории такие полномочия жизненно необходимы для борьбы с паранормальным противником.
Приговор был вынесен некоей Женевьеве Сен-Мар, жительнице города Лиона (в приговоре был указан её домашний адрес – но не дата рождения). Вынесен Народной Судебной Палатой… что было некоторым курьёзом.
Курьёзом потому, что преступления Женевьевы (попытка вооружённого сопротивления) действительно заслуживали смертной казни во время войны – в полном соответствии с международным правом (Гаагской конвенцией о нормах и обычаях войны) … только вот совершены были в оккупированной Франции.
Законодательство которой не предусматривало для женщин смертной казни за политические преступления – только за уголовные. Оккупанты нашли способ это обойти – женщин депортировали в рейх, судили в Народной Судебной Палате, приговаривали к смерти (ибо было за что) – и гильотинировали в тот же день.
Колокольцев приговор подписал – ибо всё было строго по закону. Но спросил:
«Почему я? Моему тёзке было лень возиться?»
С 20 августа 1942 года председателем Народной Судебной Палаты был Роланд Фрейслер – шоумен от юриспруденции каких поискать.
Шарлотта покачала головой: «Приговорённой пятнадцать лет. Даже Фрейслеру такую судить некомфортно – тем более вынести смертный приговор…».
Колокольцев в сентябре 1941 года лично расстрелял не одну сотню еврейских детей, включая совсем малышню… неудивительно, что его тёзка (которому это было прекрасно известно) переадресовал эту обязанность ему.
Шарлотта забрала подписанный приговор и убрала в сумку. А Колокольцев вдруг понял, что где-то когда-то её уже видел… только вот где? Она ему помогла, словно прочитав его мысли:
«Я выгляжу не так, как на портрете – хотя определённое сходство есть». И улыбнулась: «Ибо мой портрет написан не совсем с меня…»
Берлин, Великогерманский рейх
Наиболее полной информацией о докторе Зигмунде Крюгере обладал, вне всякого сомнения, доктор Шварцкопф. Ибо коллега – тоже психиатр и тоже оккульту не чуждый (поведёшься с Колокольцевым - станешь). Колокольцев ни на секунды не сомневался, что добрый и недобрый доктор не только встречались, но и довольно близко общались.
Поэтому он прямо из кабинета Амалии-Амелии позвонил доктору в клинику и повелел немедленно прибыть на виллу Колокольцева в Ванзее. Ибо их разговор был совсем не для лишних ушей. После чего повесил трубку и откланялся.
Когда он вернулся домой в Ванзее, экономка Эльза его неожиданно предупредила:
«У тебя два гостя – мужчина и женщина. Доктор Вернер в столовой…»
Ибо привык обсуждать дела за едой – как это принято в России и в Польше, где Колокольцев родился и вырос.
«… женщина в гостиной». Колокольцев обыденным тоном осведомился:
«Женщина кто?». К его великому изумлению, Эльза пожала плечами:
«Понятия не имею. Она не представилась, я её в первый раз в жизни вижу…»
«Вы с Гюнтером впустили в мой дом незнакомую женщину, которая даже не представилась??» - его изумлению не было предела.
Эльза спокойно объяснила: «Она сказала, что близкая знакомая графа фон Шёнинга – ещё с тех пор, когда он носил совсем не немецкую фамилию. Ныне широко известную в не таких уж и узких кругах…»
И спокойно добавила: «Если сочтёшь нужным, можешь меня высечь – за нарушение приказа…»
После визита Хельги Лауэри, в гораздо лучшую сторону перевернувшей жизнь Эльзы и её мужа – дворецкого Гюнтера (их вместе с виллой Колокольцев унаследовал от покойного отца), Колокольцев периодически порол экономку – после совсем уж серьёзных косяков. Которых было немного – максимум с полдюжины в год. Она не была мазой, но к порке относилась спокойно.
Колокольцев покачал головой: «В этом нет необходимости. Я знаю, какой породы эта птица – и из какой компании…»
Ибо непрошеная гостья знала, что граф Вальтер фон Шёнинг известен не такому уж и узкому кругу оккультистов – как профессионалов, так и просто интересующихся – а также некоторым профессиональным историкам – как граф Антуан де Сен-Жермен. А это знали только те, кто был из компании баронессы Элины Ванадис фон Энгельгардт. Настоящей начальнице и работодательнице Колокольцева… и Генриха Гиммлера (к немалому неудовольствию последнего).
Эльза кивнула: «Как сочтёшь нужным». И добавила: «Гостья попросила принять сначала её – у неё к тебе какое-то очень срочное дело…»
«Кто бы сомневался» - усмехнулся Колокольцев. И прошёл в гостиную.
В гостиной его ожидала красивая миниатюрная женщина (везёт ему на таких - жена Ирма, верная Лидия Крамер… теперь вот эта) лет двадцати пяти на вид; рыжеволосая, сероглазая, с овальным лицом - и явно французского производства.
Женщина вежливо поздоровалась и представилась: «Я Шарлотта Вайсс».
После чего добыла из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги, развернула и протянула ему: «Мне нужна твоя подпись»
Он никогда с ней ранее не встречался, но о её существовании знал; более того, однажды они даже работали над одним делом (тогда посредником между ними был ликвидатор РСХА и мафии в одном лице Борис Новицкий).
Шарлотта Вайсс – или как там её звали на самом деле – была неофициальным (теневым) палачом рейхсминистерства юстиции. Потребность в её услугах возникла два года назад, когда Имперский народный суд начал выносить смертные приговоры тысячами.
С таким потоком официальные рейхспалачи уже не справлялись; кроме того, исполнять некоторые приговоры они отказывались категорически (кодекс чести палача и всё такое). Например, казнить несовершеннолетних… да и от необходимости гильотинировать женщин они были не в восторге.
Спасла положение неизвестно откуда взявшаяся Шарлотта Вайсс (теперь Колокольцев не сомневался, что её в рейхсминистерство юстиции сосватал граф фон Шёнинг – официально личный помощник Гиммлера по другим поручениям).
Она была всеядна – ей было всё равно кого казнить… и работала как машина – могла казнить десятками в день, вообще не напрягаясь. С Колокольцевым она работала по делу Белой Розы – именно она ввела Софи Шолль и её подельникам сильнодействующее снотворное (официально их гильотинировали 22 февраля 1943 года в мюнхенской тюрьме Штадельхайм).
После чего их доставили на конспиративную квартиру, очень сильно выпороли – ибо очень даже было за что (постаралась Ванда) … и Софи отправилась медсестрой во фронтовой госпиталь. Недавно её оттуда извлекла Марта Эрлих и отправила в ученицы к Хельге Лауэри (ибо Софи была зело талантлива в живописи и музыке).
Колокольцев ознакомился с документом. Это был смертный приговор, вынесенный Народной Судебной Палатой – чрезвычайным трибуналом, который с 1934 года имел право выносить смертные приговоры по политическим делам (в частности, бойцам Сопротивления), рассматривая дела в ускоренном порядке.
Колокольцев имел право выносить смертные приговоры - причём единолично. Оформлено это право было в духе Третьего рейха: он (хотя ни разу не юрист) был назначен… членом Народной Судебной Палаты – причём с особыми полномочиями (выносить любой приговор единолично – в том числе, и смертный). В последнем случае он мог быть приведён в исполнение сразу же.
Члены суда назначались Адольфом Гитлером на пятилетний срок; назначение пролоббировала Ева Браун сразу же после завершения Операции Карфаген, справедливо рассудив, что на подконтрольной рейху территории такие полномочия жизненно необходимы для борьбы с паранормальным противником.
Приговор был вынесен некоей Женевьеве Сен-Мар, жительнице города Лиона (в приговоре был указан её домашний адрес – но не дата рождения). Вынесен Народной Судебной Палатой… что было некоторым курьёзом.
Курьёзом потому, что преступления Женевьевы (попытка вооружённого сопротивления) действительно заслуживали смертной казни во время войны – в полном соответствии с международным правом (Гаагской конвенцией о нормах и обычаях войны) … только вот совершены были в оккупированной Франции.
Законодательство которой не предусматривало для женщин смертной казни за политические преступления – только за уголовные. Оккупанты нашли способ это обойти – женщин депортировали в рейх, судили в Народной Судебной Палате, приговаривали к смерти (ибо было за что) – и гильотинировали в тот же день.
Колокольцев приговор подписал – ибо всё было строго по закону. Но спросил:
«Почему я? Моему тёзке было лень возиться?»
С 20 августа 1942 года председателем Народной Судебной Палаты был Роланд Фрейслер – шоумен от юриспруденции каких поискать.
Шарлотта покачала головой: «Приговорённой пятнадцать лет. Даже Фрейслеру такую судить некомфортно – тем более вынести смертный приговор…».
Колокольцев в сентябре 1941 года лично расстрелял не одну сотню еврейских детей, включая совсем малышню… неудивительно, что его тёзка (которому это было прекрасно известно) переадресовал эту обязанность ему.
Шарлотта забрала подписанный приговор и убрала в сумку. А Колокольцев вдруг понял, что где-то когда-то её уже видел… только вот где? Она ему помогла, словно прочитав его мысли:
«Я выгляжу не так, как на портрете – хотя определённое сходство есть». И улыбнулась: «Ибо мой портрет написан не совсем с меня…»
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Та кого не может быть
23 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Колокольцев сразу понял, кто перед ним… хотя этого категорически не могло быть. Этого не могло быть потому, что этого не могло быть никогда – и её тоже категорически не могло быть. Невозможнее была бы только встреча в Анной Болейн – живой и невредимой… впрочем, что-то подсказывало Колокольцеву, что и это не исключено.
Ибо перед ним была Дева Эвменида, по меткому определению великого Пушкина. Которая, несмотря на внешнюю субтильность, действительно была самой настоящей Эвменидой - гневной, яростной, богиней-мстительницей.
Он хорошо знал историю Великой французской бойни – иначе невозможно понять ни большевиков, ни их Красный Террор – и потому был знаком с её единственным прижизненным портретом работы художника Жана-Жака Гойера. Что занятно, на самом деле немца Иоганна Якоба Ойера.
Она действительно выглядела не совсем так, как на этом портрете… но сходство было достаточным, чтобы он сразу понял, кто была его незваная гостья.
Собственной персоной Мари-Анна-Шарлотта Корде д’Армон, всемирно известная как просто Шарлотта Корде.
Она родилась в Нормандии, 27 июля 1768 года, под знаком Льва… точнее, Львицы (кто бы сомневался). Отцом малышки был человек из весьма знатного семейства, но как третий сын в семье он не мог рассчитывать на наследство. Поэтому занятия сельским хозяйством на семейной ферме стали основным источником доходов семейства Корде.
Маленькая Шарлотта росла на родительской ферме. Она с удовольствием проводила время на природе, научилась многим хозяйственным премудростям и, вероятно, стала бы образцовой «сельской» девушкой… хотя вот лично я в этом очень сильно сомневаюсь. Ибо с её характером и талантами она была несовместима с сельской жизнью от слова совсем.
Кроме того, она получила на удивление неплохое практически домашнее начальное образование - некоторое время она жила и училась у брата отца — кюре прихода Вик Шарля Амедея.
На удивление прогрессивный дядя дал ей начальное образование и познакомил с пьесами их знаменитого предка — «отца французской трагедии» Пьера Корнеля. Это знакомство стало первым шагом на её пути к квартире Жана-Поля Марата – и в бессмертие (в самом прямом – физическом - смысле).
Ибо Пьер Корнель был законченным, неисправимым идеалистом – в своих пьесах он изображал людей такими, какими они должны были быть. Идеальное человечество, героев с непреклонной волей в исполнении самого сурового долга, сильных людей, душевные конфликты которых приводят к роковым последствиям – в первую очередь для них же.
Нет ни малейшего сомнения, что именно эти пьесы и сформировали личность и характер будущей террористки, «шахидки французской революции» - особенно пьеса Полиевкт, в которой представлена трагическая фигура мученика, внезапно осенённого благодатью веры и находящего в ней силу стать выше земных привязанностей… в том числе, и к самой жизни.
Ну, а дальше, как говорится, понеслось. Когда Шарлотте едва исполнилось четырнадцать лет, во время очередных родов (увы, обычное дело в те времена) умерла её мать.
Которую она не просто безумно любила, а боготворила. Именно это событие, вне всякого сомнения, и стало тем стрессором, который запустил синдром мученицы в разуме, душе и сердце юной девушки.
Дальше – больше. Отец попытался устроить Шарлотту и её младшую сестру Элеонору в пансион для девушек Сен-Сир, но ему было отказано, так как Корде не входили в число дворянских семей, отличившихся на королевской службе.
Девушек приняли на казённое содержание в интернат при бенедиктинском аббатстве Святой Троицы в Кане, где аббатисой была их дальняя родственница — мадам Пантекулан (в те времена во Франции без блата было никак).
Аббатиса была на удивление прогрессивной – она разрешила воспитанницам читать труды известных философов и просветителей того времени. Именно благодаря мадам Пантекулан, юная Шарлотта познакомилась с работами Вольтера, Руссо и других ведущих мыслителей Франции… на свою голову и на голову Марата (как я вскоре узнал, далеко не только Марата).
Как отмечали наставницы Шарлотты, девушка с каждым годом всё больше проникалась идеями о свободе и равенстве людей. Монастырь был суровым местом, поэтому неудивительно, что это ещё сильнее закалило её характер.
Несмотря на ещё юный возраст, Мари-Анна-Шарлотта была по-спартански беспощадна к самой себе; никогда ни на что не жаловалась – даже на самую сильную боль (наставницам приходилось по косвенным признакам угадывать, что девушка больна и нуждается в медицинской помощи).
После победы Великой французской революции в соответствии с антиклерикальными декретами новой власти 1790 года, аббатство было закрыто. Поэтому в начале 1791 года 22-летняя Шарлотта вынужденно вернулась к отцу.
Однако ненадолго – уже в июне она переехала в Кан к своей троюродной тётке мадам де Бетвиль. Хотя по неписаным правилам того времени ей уже давно было пора выйти замуж и обзавестись не одним ребёнком, её эта перспектива не интересовала совершенно.
По воспоминаниям её подруги по Кану, ни один мужчина никогда не произвёл на неё ни малейшего впечатления; мысли её витали совсем в иных сферах; она менее всего думала о браке. Из чего (учитывая её прошлое) ввод был однозначным – суицидальный синдром уже прочно взял под контроль её разум, душу и сердце.
Что она впоследствии подтвердила сама – в своих письмах к подруге она постоянно говорила о бесполезности и бессмысленности жизни. До судьбоносного не только для неё, но и для всей Франции удара кинжалом в доме номер тридцать по улице Кордельеров оставалось менее двух лет.
С монастырских времён Шарлотта много читала – причём исключительно non-fiction, газеты и брошюры (беллетристика её никогда не интересовала). Хотя она была воспитана в «роялистской вере», Шарлотта довольно быстро разочаровалась не только в короле Людовике XVI, но и в самом институте монархии, став республиканкой задолго до революции.
На одном из званых обедов в доме тётки Шарлотта демонстративно отказалась выпить за короля, заявив, что не сомневается в его добродетели, но «он слаб, а слабый король не может быть добродетельным, ибо у него не хватит сил предотвратить несчастья своего народа». Как в воду глядела…
Казнь короля Людовика французскими ррреволюционерами 21 января 1793 года, видимо, стала последним стрессором, после которого Шарлотта приняла твёрдое и необратимое решение пожертвовать собой, совершить политическое убийство, умереть на гильотине и стать символом Сопротивления террору якобинцев.
Однако в обстановке тотальной паранойи и уже надвигавшегося террора одной ей было не справиться – ей нужна была поддержка, пусть и вслепую. Случай представился в июне, когда в Кан прибыли мятежные депутаты-жирондисты.
Шарлотта встретилась с одним из депутатов-жирондистов Шарлем Барбару, якобы ходатайствуя за лишившуюся пенсии подругу по монастырю — канониссу Александрин де Форбен, эмигрировавшую в Швейцарию.
Это был предлог для её поездки в Париж, паспорт для которой она получила ещё в апреле. Шарлотта просила рекомендацию и предложила передать письма жирондистов друзьям в столицу.
Вечером 8 июля она получила от Барбару рекомендательное письмо депутату Конвента Дюперре и несколько брошюр, которые Дюперре должен был передать сторонникам жирондистов.
Взяв письмо от Барбару, Шарлотта рисковала быть арестованной по дороге в Париж: ровно в тот день Конвент принял декрет, объявлявший жирондистов в изгнании изменниками отечества... однако в Кане об этом станет известно лишь три дня спустя.
Перед отъездом она сожгла все свои бумаги и написала прощальное письмо отцу, в котором, чтобы отвести от него все подозрения, сообщала, что якобы уезжает в Англию (тогда уже Великобританию).
Шарлотта приехала в Париж 11 июля и остановилась в гостинице Провиданс на улице Вьез-Огюстен. На тот момент она ещё не выбрала объект для ликвидации – она колебалась между Маратом и Робеспьером.
В конце концов она выбрала первого, посчитав его наиболее опасным… или просто наиболее яркой, знаковой целью. Явно под влиянием жирондистов, которые публично называли Марата чудовищем, утратившим человеческий облик (их мнение разделяли миллионы французов).
В этом они были правы, конечно – однако выбор Шарлотты был чудовищной ошибкой. Ибо наиболее опасным был как раз Робеспьер, устранение которого вполне могло если не совсем остановить, то сильно замедлить маховик сатанинского якобинского террора, а Марат по состоянию здоровья вообще не мог никак участвовать в политической и общественной жизни.
Ибо к тому времени он уже тяжело (и неизлечимо) болел - начал прогрессировать себорейный дерматит (осложнённый вторичными бактериальными инфекциями, вызвавшими, в частности атопическую экзему, которым он заразился, когда лечил и выхаживал английских бродяг (по изначальной профессии он был врачом).
Чтобы хоть как-то облегчить свои (вполне заслуженные) страдания, он постоянно сидел в лекарственной ванне, работал там и даже принимал посетителей. Что, надо отметить, сильно облегчило задачу Шарлотты – подобраться к Робеспьеру было не в пример сложнее.
Перед убийством «друга народа» - на самом деле, его злейшего врага – девушка написала эмоциональное Обращение к французам, друзьям законов и мира:
«Французы! Вы знаете своих врагов, вставайте! Вперёд! О, Франция! Твой покой зависит от исполнения законов; убивая Марата, я не нарушаю законов; осуждённый Вселенной, он стоит вне закона…»
Что было чистейшей правдой – по обоим пунктам.
«О, моя родина! Твои несчастья разрывают мне сердце; я могу отдать тебе только свою жизнь! И я благодарна небу, что я могу свободно распорядиться ею; никто ничего не потеряет с моей смертью; но я не стану сама убивать себя после того, как убью Марата. Я хочу, чтобы мой последний вздох принёс пользу моим согражданам, чтобы моя голова, сложенная в Париже, послужила бы знаменем объединения всех друзей закона!»
Манифест одержимой синдромом мученицы суицидальной мазохистки – по компетентному мнению доктора Вернера Шварцкопфа, с которым я был полностью согласен.
В своём манифесте Шарлотта подчеркнула, что действует без сообщников и в её планы никто не посвящён. В день убийства текст манифеста и свидетельство о своём крещении Шарлотта прикрепила булавками под корсажем, после чего отправилась на площадь Пале-Рояль, которая в то время по революционной моде называлась садом Пале-Эгалите.
Где в обычной лавке купила банальный (впрочем, вполне себе эффективный) кухонный нож. После чего отправилась… правильно, в гости к «другу народа», куда доехала в наёмном экипаже-фиакре.
Прибыв на Кордельеров, 30 она попыталась пройти к Марату, сообщив, что прибыла из Кана, чтобы рассказать о готовящемся там заговоре. Однако гражданская жена Марата Симона Эврар, заподозрив неладное, не пустила её к мужу. Вернувшись в гостиницу, Шарлотта написала письмо Марату с просьбой назначить встречу после полудня, но от волнения забыла указать обратный адрес.
Предсказуемо е дождавшись ответа, она написала третью записку и вечером снова поехала на улицу Кордельеров (занятное созвучие, надо отметить). На этот раз она достигла своей цели. Марат принял её, сидя в ванне, где он находил облегчение от кожной болезни.
Шарлотта сообщила ему о депутатах-жирондистах, бежавших в Нормандию; он не нашёл ничего лучшего, чем заявить, что отправит их всех на гильотину (хотя не имел такой власти) ... и получил два удара кухонным ножом в грудь.
Видимо, у Шарлотты был опыт по части заколоть скотину (коей Марат, вне всякого сомнения, и являлся), поэтому оба удара оказались смертельными. Вурдалак-якобинец скончался на месте, успев лишь позвать на помощь жену.
Корде была схвачена на месте. Она была уверена, что её убьют на месте, однако, «люди мужественные и поистине достойные всяческих похвал оберегли меня от вполне понятной ярости тех несчастных, которых я лишила их кумира», как она впоследствии написала из тюремной камеры.
Очень скоро она узнает, что эти люди были оперативниками Общества Чёрного Солнца – и что вся её «Операция Друг Народа» проходила под плотным контролем этой могущественной организации.
Первый раз Шарлотту допросили на квартире Марата, второй — в тюрьме Аббатства. Её поместили в камеру, в которой круглосуточно находились два жандарма – видимо, чтобы не позволить ей совершить самоубийство, хотя она прямо заявила, что не собирается этого делать.
Когда она узнала, что Дюперре и священник Фоше арестованы как её сообщники, она написала письмо с опровержением этих обвинений, которые были чушью собачьей. 16 июля её перевели в парижскую тюрьму Консьержери.
Этим же днём её допросили в Уголовном Революционном трибунале. На суде, состоявшемся утром следующего дня (ибо расследовать было, собственно, нечего), её защищал Клод Шово-Лагард, один из крупнейших юристов Франции, будущий защитник Марии Антуанетты, жирондистов и прочих жертв якобинского террора.
Шарлотта держалась со спокойствием, поразившим всех присутствующих. Она ещё раз она подтвердила, что у неё не было сообщников. После того, как её снова допросили и были заслушаны свидетельские показания, общественный обвинитель Антуан Фукье-Тенвиль (который через два года сам отправится на гильотину) потребовал для убийцы смертной казни.
Присяжные единогласно признали её виновной и вынесли ей смертный приговор – в полном соответствии с законами… да, собственно, любой страны и любого времени. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежавшим, поэтому казнь на гильотине была назначена на вечер того же дня.
Ожидая казни, Шарлотта позировала художнику Гойеру, начавшему её портрет ещё во время судебного заседания, и разговаривала с ним на разные темы. Прощаясь, она подарила ему прядь своих волос. От исповеди она отказалась.
По постановлению суда её казнили в красной рубашке, одежде, в которой, согласно законам того времени, казнили наемных убийц и отравителей – хотя она не была ни той, ни другой. Надевая рубашку, она произнесла:
«Одежда смерти, в которой идут в бессмертие»
О, если бы она только знала тогда, в какое именно бессмертие…
Подробно о последних часах жизни Шарлотты в своих воспоминаниях рассказал палач Сансон. По его словам, он не встречал подобного мужества со времён казни де Ла Барра в 1766 году, который по постановлению суда перед казнью был подвергнут жутким пыткам, но никого не выдал и не оговорил. Поскольку он был дворянином, его обезглавили мечом, а тело публично сожгли.
Что занятно, его приговорили к смертной казни за богохульство и святотатство, став последним, которого в стране казнили за это «преступление» - в том же году од давлением общественного мнения, в том же году смертная казнь за богохульство во Франции была официально отменена.
Весь путь от Консьержери до места казни Шарлотта стояла в телеге, отказавшись сесть. Когда Сансон, поднявшись, заслонил от неё гильотину, она попросила его отойти, ибо совершенно не боялась этого сооружения. Её казнили в половине восьмого вечера 17 июля на площади Революции. Во всяком случае, по официальной версии.
Некоторые свидетели казни утверждали, что некто подхватил отсечённую голову Шарлотты и нанёс ей удар по лицу. Палач Сансон счёл необходимым опубликовать в газете сообщение, что это сделал не он, и даже не его помощник, а некий плотник, охваченный революционным энтузиазмом.
Плотник признал свою вину и раскаялся... что ему не помогло. Ибо он не пережил встречу с той, чью голову он на самом деле ударил по лицу (обычно безразличная к таким выходкам Баронесса на этот раз почему-то реально осатанела).
Зная о большом опыте и изобретательности Баронессы и её свиты в области болевых воздействий, Колокольцеву даже думать не хотелось о том, какой смертью умер этот… персонаж.
Чтобы убедиться, что она была девственна (неясно, правда, с какой целью), её тело подвергли медицинской экспертизе. Шарлотту Корде похоронили на кладбище Мадлен в общей могиле во рву № 5.
Впоследствии, во время Реставрации Бурбонов, кладбище было очень кстати ликвидировано, так что теперь нет никакой возможности выяснить, кто на самом деле там захоронен.
Колокольцев изумлённо покачал головой:
«Но это же невозможно… Тебя же гильотинировали на глазах многих тысяч парижан… и не только парижан…»
И вопросительно посмотрел на мадемуазель д’Армон – ибо, по понятным причинам, не помнила официальную дату смерти дворянки.
«17 июля 1793 года» - спокойно ответила Шарлотта. И добавила:
«Это если верить официальной истории, которая, по блестящему определению великого Наполеона Бонапарта, есть нагромождение лжи, которую власть предержащие решили считать правдой…»
Будучи по диплому историком, в этом Колокольцев был согласен с великим императором чуть более, чем полностью.
А мадемуазель Корде неожиданно рассмеялась: «Я с ним переспала пару раз – из чистого любопытства. Он, понятное дело, был не сном ни духом о том, кто я была на самом деле – тогда я жила под именем Анны Готье…»
«И как тебе Наполеон Великий?» - полюбопытствовал Колокольцев.
Корде Великая пожала плечами: «Скорее итальянец, чем француз – мне есть, с кем сравнивать – а вообще очень даже неплох. Весёлый, энергичный, страстный… неожиданно заботливый…»
«Но как???» - изумился Колокольцев. «Как тебе удалось спастись???»
Шарлотта спокойно объяснила: «Баронесса… ну, или Лилит – она откликается и на то, и на другое сейчас – может и сама становиться невидимой, и кого угодно делать невидимой и неслышимой на некоторое время… так меня и подменила…»
Колокольцев вздохнул - и предсказуемо продолжил за неё:
«… потом она вернула свою голову на место, а себя заменила… женских трупов подходящей внешности тогда хватало…»
«Хватало» - усмехнулась Шарлотта. «Якобинцы за год истребили больше врагов революции, чем все охотники за ведьмами во всех странах за три столетия…»
А он осведомился у мадемуазель Корде:
«Я вот только одного не понимаю – Лилит же тебя на голову выше… почти - и раза в полтора крупнее. Этого-то как никто не заметил?»
Шарлотта пожала плечами: «Баронесса обладает ещё и способностью к массовому гипнозу. Да, всё это её вымотало просто дико… но она добилась своей цели…»
«Которая состояла… в чём?» - осторожно осведомился Колокольцев.
Француженка спокойно ответила: «Великая французская революция была очень сложным и неоднозначным явлением…»
И это было ещё очень мягко сказано.
«… однако был очень серьёзный риск, что её возьмут под контроль самые настоящие Слуги Дьявола…»
Колокольцев кивнул – ибо придерживался точно такой же точки зрения.
Шарлотта продолжила: «Поэтому Хранителям Человеческой Цивилизации, которых представляет и на которых работает Общество Чёрного Солнца…»
Что Колокольцеву было прекрасно известно.
«… пришлось сначала ликвидировать Марата…»
«… который был одним из Слуг Дьявола» - уверенно констатировал Колокольцев.
Она кивнула: «Он совершенно серьёзно призывал к настолько грандиозному террору, к такой крови, что никаких сомнений в этом быть не могло…»
«И они использовали тебя втёмную… а потом вытащили практически из могилы, в которую сами же чуть не отправили» - усмехнулся Колокольцев. «Мило…»
Шарлотта кивнула: «Как-то так»
«И что было потом?» - с нескрываемым любопытством осведомился он. «Вам сделали предложение, от которого было невозможно отказаться?»
Мадемуазель Корде снова кивнула:
«Угроза была настолько серьёзной и настолько экзистенциальной, что Обществу пришлось бросить в бой все свои наличные ресурсы. И меня, и Орлеанскую Деву с ротой её отморозков… и много кого ещё»
С Орлеанской Девой он познакомился и переспал летом 1941 года, в самом начала Операции Карфаген.
«Ты занималась индивидуальными ликвидациями – а у неё было что-то вроде современного спецназа?» - осведомился Колокольцев.
Она покачала головой: «Не везде – в Вандее у меня был свой спецназ…»
И с усмешкой добавила: «Историки ни сном не духом, кто на самом деле и внёс решающий вклад в прекращение якобинского террора, и привёл к власти Наполеона, который и покончил с безумием Великой французской бойни…»
«А как ты стала палачом?» заинтересованно осведомился Колокольцев.
Она пожала роскошными плечами: «Я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть со стороны, как меня гильотинируют, благо я была под надёжной охраной… да и личико мне быстро нарисовали совсем другое…»
Глубоко вздохнула – и продолжила: «Тогда это меня просто впечатлило; потом я видела ещё много казней, благо много работала в Париже, в котором в те дни головы рубили в промышленных масштабах…»
Иногда более сотни голов в день.
«… ну, а где-то в начале уже XIX столетия решила уже попробовать сама…»
«Клин клином?» - усмехнулся он. Шарлотта пожала плечами: «Возможно»
И продолжила: «Правда, в Германии – во Франции мне было некомфортно»
По понятным причинам. Она продолжала: «Попросила графа помочь, он пошёл мне навстречу, я втянулась… ну и работаю до сих пор…»
Глубоко вздохнула – и сбросила бомбу:
«Это я порекомендовала Рудольфу Левину обратиться к Шелленбергу… точнее, донести ему на Зигмунда Крюгера и его инфернальную зондеркоманду…»
Берлин, Великогерманский рейх
Колокольцев сразу понял, кто перед ним… хотя этого категорически не могло быть. Этого не могло быть потому, что этого не могло быть никогда – и её тоже категорически не могло быть. Невозможнее была бы только встреча в Анной Болейн – живой и невредимой… впрочем, что-то подсказывало Колокольцеву, что и это не исключено.
Ибо перед ним была Дева Эвменида, по меткому определению великого Пушкина. Которая, несмотря на внешнюю субтильность, действительно была самой настоящей Эвменидой - гневной, яростной, богиней-мстительницей.
Он хорошо знал историю Великой французской бойни – иначе невозможно понять ни большевиков, ни их Красный Террор – и потому был знаком с её единственным прижизненным портретом работы художника Жана-Жака Гойера. Что занятно, на самом деле немца Иоганна Якоба Ойера.
Она действительно выглядела не совсем так, как на этом портрете… но сходство было достаточным, чтобы он сразу понял, кто была его незваная гостья.
Собственной персоной Мари-Анна-Шарлотта Корде д’Армон, всемирно известная как просто Шарлотта Корде.
Она родилась в Нормандии, 27 июля 1768 года, под знаком Льва… точнее, Львицы (кто бы сомневался). Отцом малышки был человек из весьма знатного семейства, но как третий сын в семье он не мог рассчитывать на наследство. Поэтому занятия сельским хозяйством на семейной ферме стали основным источником доходов семейства Корде.
Маленькая Шарлотта росла на родительской ферме. Она с удовольствием проводила время на природе, научилась многим хозяйственным премудростям и, вероятно, стала бы образцовой «сельской» девушкой… хотя вот лично я в этом очень сильно сомневаюсь. Ибо с её характером и талантами она была несовместима с сельской жизнью от слова совсем.
Кроме того, она получила на удивление неплохое практически домашнее начальное образование - некоторое время она жила и училась у брата отца — кюре прихода Вик Шарля Амедея.
На удивление прогрессивный дядя дал ей начальное образование и познакомил с пьесами их знаменитого предка — «отца французской трагедии» Пьера Корнеля. Это знакомство стало первым шагом на её пути к квартире Жана-Поля Марата – и в бессмертие (в самом прямом – физическом - смысле).
Ибо Пьер Корнель был законченным, неисправимым идеалистом – в своих пьесах он изображал людей такими, какими они должны были быть. Идеальное человечество, героев с непреклонной волей в исполнении самого сурового долга, сильных людей, душевные конфликты которых приводят к роковым последствиям – в первую очередь для них же.
Нет ни малейшего сомнения, что именно эти пьесы и сформировали личность и характер будущей террористки, «шахидки французской революции» - особенно пьеса Полиевкт, в которой представлена трагическая фигура мученика, внезапно осенённого благодатью веры и находящего в ней силу стать выше земных привязанностей… в том числе, и к самой жизни.
Ну, а дальше, как говорится, понеслось. Когда Шарлотте едва исполнилось четырнадцать лет, во время очередных родов (увы, обычное дело в те времена) умерла её мать.
Которую она не просто безумно любила, а боготворила. Именно это событие, вне всякого сомнения, и стало тем стрессором, который запустил синдром мученицы в разуме, душе и сердце юной девушки.
Дальше – больше. Отец попытался устроить Шарлотту и её младшую сестру Элеонору в пансион для девушек Сен-Сир, но ему было отказано, так как Корде не входили в число дворянских семей, отличившихся на королевской службе.
Девушек приняли на казённое содержание в интернат при бенедиктинском аббатстве Святой Троицы в Кане, где аббатисой была их дальняя родственница — мадам Пантекулан (в те времена во Франции без блата было никак).
Аббатиса была на удивление прогрессивной – она разрешила воспитанницам читать труды известных философов и просветителей того времени. Именно благодаря мадам Пантекулан, юная Шарлотта познакомилась с работами Вольтера, Руссо и других ведущих мыслителей Франции… на свою голову и на голову Марата (как я вскоре узнал, далеко не только Марата).
Как отмечали наставницы Шарлотты, девушка с каждым годом всё больше проникалась идеями о свободе и равенстве людей. Монастырь был суровым местом, поэтому неудивительно, что это ещё сильнее закалило её характер.
Несмотря на ещё юный возраст, Мари-Анна-Шарлотта была по-спартански беспощадна к самой себе; никогда ни на что не жаловалась – даже на самую сильную боль (наставницам приходилось по косвенным признакам угадывать, что девушка больна и нуждается в медицинской помощи).
После победы Великой французской революции в соответствии с антиклерикальными декретами новой власти 1790 года, аббатство было закрыто. Поэтому в начале 1791 года 22-летняя Шарлотта вынужденно вернулась к отцу.
Однако ненадолго – уже в июне она переехала в Кан к своей троюродной тётке мадам де Бетвиль. Хотя по неписаным правилам того времени ей уже давно было пора выйти замуж и обзавестись не одним ребёнком, её эта перспектива не интересовала совершенно.
По воспоминаниям её подруги по Кану, ни один мужчина никогда не произвёл на неё ни малейшего впечатления; мысли её витали совсем в иных сферах; она менее всего думала о браке. Из чего (учитывая её прошлое) ввод был однозначным – суицидальный синдром уже прочно взял под контроль её разум, душу и сердце.
Что она впоследствии подтвердила сама – в своих письмах к подруге она постоянно говорила о бесполезности и бессмысленности жизни. До судьбоносного не только для неё, но и для всей Франции удара кинжалом в доме номер тридцать по улице Кордельеров оставалось менее двух лет.
С монастырских времён Шарлотта много читала – причём исключительно non-fiction, газеты и брошюры (беллетристика её никогда не интересовала). Хотя она была воспитана в «роялистской вере», Шарлотта довольно быстро разочаровалась не только в короле Людовике XVI, но и в самом институте монархии, став республиканкой задолго до революции.
На одном из званых обедов в доме тётки Шарлотта демонстративно отказалась выпить за короля, заявив, что не сомневается в его добродетели, но «он слаб, а слабый король не может быть добродетельным, ибо у него не хватит сил предотвратить несчастья своего народа». Как в воду глядела…
Казнь короля Людовика французскими ррреволюционерами 21 января 1793 года, видимо, стала последним стрессором, после которого Шарлотта приняла твёрдое и необратимое решение пожертвовать собой, совершить политическое убийство, умереть на гильотине и стать символом Сопротивления террору якобинцев.
Однако в обстановке тотальной паранойи и уже надвигавшегося террора одной ей было не справиться – ей нужна была поддержка, пусть и вслепую. Случай представился в июне, когда в Кан прибыли мятежные депутаты-жирондисты.
Шарлотта встретилась с одним из депутатов-жирондистов Шарлем Барбару, якобы ходатайствуя за лишившуюся пенсии подругу по монастырю — канониссу Александрин де Форбен, эмигрировавшую в Швейцарию.
Это был предлог для её поездки в Париж, паспорт для которой она получила ещё в апреле. Шарлотта просила рекомендацию и предложила передать письма жирондистов друзьям в столицу.
Вечером 8 июля она получила от Барбару рекомендательное письмо депутату Конвента Дюперре и несколько брошюр, которые Дюперре должен был передать сторонникам жирондистов.
Взяв письмо от Барбару, Шарлотта рисковала быть арестованной по дороге в Париж: ровно в тот день Конвент принял декрет, объявлявший жирондистов в изгнании изменниками отечества... однако в Кане об этом станет известно лишь три дня спустя.
Перед отъездом она сожгла все свои бумаги и написала прощальное письмо отцу, в котором, чтобы отвести от него все подозрения, сообщала, что якобы уезжает в Англию (тогда уже Великобританию).
Шарлотта приехала в Париж 11 июля и остановилась в гостинице Провиданс на улице Вьез-Огюстен. На тот момент она ещё не выбрала объект для ликвидации – она колебалась между Маратом и Робеспьером.
В конце концов она выбрала первого, посчитав его наиболее опасным… или просто наиболее яркой, знаковой целью. Явно под влиянием жирондистов, которые публично называли Марата чудовищем, утратившим человеческий облик (их мнение разделяли миллионы французов).
В этом они были правы, конечно – однако выбор Шарлотты был чудовищной ошибкой. Ибо наиболее опасным был как раз Робеспьер, устранение которого вполне могло если не совсем остановить, то сильно замедлить маховик сатанинского якобинского террора, а Марат по состоянию здоровья вообще не мог никак участвовать в политической и общественной жизни.
Ибо к тому времени он уже тяжело (и неизлечимо) болел - начал прогрессировать себорейный дерматит (осложнённый вторичными бактериальными инфекциями, вызвавшими, в частности атопическую экзему, которым он заразился, когда лечил и выхаживал английских бродяг (по изначальной профессии он был врачом).
Чтобы хоть как-то облегчить свои (вполне заслуженные) страдания, он постоянно сидел в лекарственной ванне, работал там и даже принимал посетителей. Что, надо отметить, сильно облегчило задачу Шарлотты – подобраться к Робеспьеру было не в пример сложнее.
Перед убийством «друга народа» - на самом деле, его злейшего врага – девушка написала эмоциональное Обращение к французам, друзьям законов и мира:
«Французы! Вы знаете своих врагов, вставайте! Вперёд! О, Франция! Твой покой зависит от исполнения законов; убивая Марата, я не нарушаю законов; осуждённый Вселенной, он стоит вне закона…»
Что было чистейшей правдой – по обоим пунктам.
«О, моя родина! Твои несчастья разрывают мне сердце; я могу отдать тебе только свою жизнь! И я благодарна небу, что я могу свободно распорядиться ею; никто ничего не потеряет с моей смертью; но я не стану сама убивать себя после того, как убью Марата. Я хочу, чтобы мой последний вздох принёс пользу моим согражданам, чтобы моя голова, сложенная в Париже, послужила бы знаменем объединения всех друзей закона!»
Манифест одержимой синдромом мученицы суицидальной мазохистки – по компетентному мнению доктора Вернера Шварцкопфа, с которым я был полностью согласен.
В своём манифесте Шарлотта подчеркнула, что действует без сообщников и в её планы никто не посвящён. В день убийства текст манифеста и свидетельство о своём крещении Шарлотта прикрепила булавками под корсажем, после чего отправилась на площадь Пале-Рояль, которая в то время по революционной моде называлась садом Пале-Эгалите.
Где в обычной лавке купила банальный (впрочем, вполне себе эффективный) кухонный нож. После чего отправилась… правильно, в гости к «другу народа», куда доехала в наёмном экипаже-фиакре.
Прибыв на Кордельеров, 30 она попыталась пройти к Марату, сообщив, что прибыла из Кана, чтобы рассказать о готовящемся там заговоре. Однако гражданская жена Марата Симона Эврар, заподозрив неладное, не пустила её к мужу. Вернувшись в гостиницу, Шарлотта написала письмо Марату с просьбой назначить встречу после полудня, но от волнения забыла указать обратный адрес.
Предсказуемо е дождавшись ответа, она написала третью записку и вечером снова поехала на улицу Кордельеров (занятное созвучие, надо отметить). На этот раз она достигла своей цели. Марат принял её, сидя в ванне, где он находил облегчение от кожной болезни.
Шарлотта сообщила ему о депутатах-жирондистах, бежавших в Нормандию; он не нашёл ничего лучшего, чем заявить, что отправит их всех на гильотину (хотя не имел такой власти) ... и получил два удара кухонным ножом в грудь.
Видимо, у Шарлотты был опыт по части заколоть скотину (коей Марат, вне всякого сомнения, и являлся), поэтому оба удара оказались смертельными. Вурдалак-якобинец скончался на месте, успев лишь позвать на помощь жену.
Корде была схвачена на месте. Она была уверена, что её убьют на месте, однако, «люди мужественные и поистине достойные всяческих похвал оберегли меня от вполне понятной ярости тех несчастных, которых я лишила их кумира», как она впоследствии написала из тюремной камеры.
Очень скоро она узнает, что эти люди были оперативниками Общества Чёрного Солнца – и что вся её «Операция Друг Народа» проходила под плотным контролем этой могущественной организации.
Первый раз Шарлотту допросили на квартире Марата, второй — в тюрьме Аббатства. Её поместили в камеру, в которой круглосуточно находились два жандарма – видимо, чтобы не позволить ей совершить самоубийство, хотя она прямо заявила, что не собирается этого делать.
Когда она узнала, что Дюперре и священник Фоше арестованы как её сообщники, она написала письмо с опровержением этих обвинений, которые были чушью собачьей. 16 июля её перевели в парижскую тюрьму Консьержери.
Этим же днём её допросили в Уголовном Революционном трибунале. На суде, состоявшемся утром следующего дня (ибо расследовать было, собственно, нечего), её защищал Клод Шово-Лагард, один из крупнейших юристов Франции, будущий защитник Марии Антуанетты, жирондистов и прочих жертв якобинского террора.
Шарлотта держалась со спокойствием, поразившим всех присутствующих. Она ещё раз она подтвердила, что у неё не было сообщников. После того, как её снова допросили и были заслушаны свидетельские показания, общественный обвинитель Антуан Фукье-Тенвиль (который через два года сам отправится на гильотину) потребовал для убийцы смертной казни.
Присяжные единогласно признали её виновной и вынесли ей смертный приговор – в полном соответствии с законами… да, собственно, любой страны и любого времени. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежавшим, поэтому казнь на гильотине была назначена на вечер того же дня.
Ожидая казни, Шарлотта позировала художнику Гойеру, начавшему её портрет ещё во время судебного заседания, и разговаривала с ним на разные темы. Прощаясь, она подарила ему прядь своих волос. От исповеди она отказалась.
По постановлению суда её казнили в красной рубашке, одежде, в которой, согласно законам того времени, казнили наемных убийц и отравителей – хотя она не была ни той, ни другой. Надевая рубашку, она произнесла:
«Одежда смерти, в которой идут в бессмертие»
О, если бы она только знала тогда, в какое именно бессмертие…
Подробно о последних часах жизни Шарлотты в своих воспоминаниях рассказал палач Сансон. По его словам, он не встречал подобного мужества со времён казни де Ла Барра в 1766 году, который по постановлению суда перед казнью был подвергнут жутким пыткам, но никого не выдал и не оговорил. Поскольку он был дворянином, его обезглавили мечом, а тело публично сожгли.
Что занятно, его приговорили к смертной казни за богохульство и святотатство, став последним, которого в стране казнили за это «преступление» - в том же году од давлением общественного мнения, в том же году смертная казнь за богохульство во Франции была официально отменена.
Весь путь от Консьержери до места казни Шарлотта стояла в телеге, отказавшись сесть. Когда Сансон, поднявшись, заслонил от неё гильотину, она попросила его отойти, ибо совершенно не боялась этого сооружения. Её казнили в половине восьмого вечера 17 июля на площади Революции. Во всяком случае, по официальной версии.
Некоторые свидетели казни утверждали, что некто подхватил отсечённую голову Шарлотты и нанёс ей удар по лицу. Палач Сансон счёл необходимым опубликовать в газете сообщение, что это сделал не он, и даже не его помощник, а некий плотник, охваченный революционным энтузиазмом.
Плотник признал свою вину и раскаялся... что ему не помогло. Ибо он не пережил встречу с той, чью голову он на самом деле ударил по лицу (обычно безразличная к таким выходкам Баронесса на этот раз почему-то реально осатанела).
Зная о большом опыте и изобретательности Баронессы и её свиты в области болевых воздействий, Колокольцеву даже думать не хотелось о том, какой смертью умер этот… персонаж.
Чтобы убедиться, что она была девственна (неясно, правда, с какой целью), её тело подвергли медицинской экспертизе. Шарлотту Корде похоронили на кладбище Мадлен в общей могиле во рву № 5.
Впоследствии, во время Реставрации Бурбонов, кладбище было очень кстати ликвидировано, так что теперь нет никакой возможности выяснить, кто на самом деле там захоронен.
Колокольцев изумлённо покачал головой:
«Но это же невозможно… Тебя же гильотинировали на глазах многих тысяч парижан… и не только парижан…»
И вопросительно посмотрел на мадемуазель д’Армон – ибо, по понятным причинам, не помнила официальную дату смерти дворянки.
«17 июля 1793 года» - спокойно ответила Шарлотта. И добавила:
«Это если верить официальной истории, которая, по блестящему определению великого Наполеона Бонапарта, есть нагромождение лжи, которую власть предержащие решили считать правдой…»
Будучи по диплому историком, в этом Колокольцев был согласен с великим императором чуть более, чем полностью.
А мадемуазель Корде неожиданно рассмеялась: «Я с ним переспала пару раз – из чистого любопытства. Он, понятное дело, был не сном ни духом о том, кто я была на самом деле – тогда я жила под именем Анны Готье…»
«И как тебе Наполеон Великий?» - полюбопытствовал Колокольцев.
Корде Великая пожала плечами: «Скорее итальянец, чем француз – мне есть, с кем сравнивать – а вообще очень даже неплох. Весёлый, энергичный, страстный… неожиданно заботливый…»
«Но как???» - изумился Колокольцев. «Как тебе удалось спастись???»
Шарлотта спокойно объяснила: «Баронесса… ну, или Лилит – она откликается и на то, и на другое сейчас – может и сама становиться невидимой, и кого угодно делать невидимой и неслышимой на некоторое время… так меня и подменила…»
Колокольцев вздохнул - и предсказуемо продолжил за неё:
«… потом она вернула свою голову на место, а себя заменила… женских трупов подходящей внешности тогда хватало…»
«Хватало» - усмехнулась Шарлотта. «Якобинцы за год истребили больше врагов революции, чем все охотники за ведьмами во всех странах за три столетия…»
А он осведомился у мадемуазель Корде:
«Я вот только одного не понимаю – Лилит же тебя на голову выше… почти - и раза в полтора крупнее. Этого-то как никто не заметил?»
Шарлотта пожала плечами: «Баронесса обладает ещё и способностью к массовому гипнозу. Да, всё это её вымотало просто дико… но она добилась своей цели…»
«Которая состояла… в чём?» - осторожно осведомился Колокольцев.
Француженка спокойно ответила: «Великая французская революция была очень сложным и неоднозначным явлением…»
И это было ещё очень мягко сказано.
«… однако был очень серьёзный риск, что её возьмут под контроль самые настоящие Слуги Дьявола…»
Колокольцев кивнул – ибо придерживался точно такой же точки зрения.
Шарлотта продолжила: «Поэтому Хранителям Человеческой Цивилизации, которых представляет и на которых работает Общество Чёрного Солнца…»
Что Колокольцеву было прекрасно известно.
«… пришлось сначала ликвидировать Марата…»
«… который был одним из Слуг Дьявола» - уверенно констатировал Колокольцев.
Она кивнула: «Он совершенно серьёзно призывал к настолько грандиозному террору, к такой крови, что никаких сомнений в этом быть не могло…»
«И они использовали тебя втёмную… а потом вытащили практически из могилы, в которую сами же чуть не отправили» - усмехнулся Колокольцев. «Мило…»
Шарлотта кивнула: «Как-то так»
«И что было потом?» - с нескрываемым любопытством осведомился он. «Вам сделали предложение, от которого было невозможно отказаться?»
Мадемуазель Корде снова кивнула:
«Угроза была настолько серьёзной и настолько экзистенциальной, что Обществу пришлось бросить в бой все свои наличные ресурсы. И меня, и Орлеанскую Деву с ротой её отморозков… и много кого ещё»
С Орлеанской Девой он познакомился и переспал летом 1941 года, в самом начала Операции Карфаген.
«Ты занималась индивидуальными ликвидациями – а у неё было что-то вроде современного спецназа?» - осведомился Колокольцев.
Она покачала головой: «Не везде – в Вандее у меня был свой спецназ…»
И с усмешкой добавила: «Историки ни сном не духом, кто на самом деле и внёс решающий вклад в прекращение якобинского террора, и привёл к власти Наполеона, который и покончил с безумием Великой французской бойни…»
«А как ты стала палачом?» заинтересованно осведомился Колокольцев.
Она пожала роскошными плечами: «Я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть со стороны, как меня гильотинируют, благо я была под надёжной охраной… да и личико мне быстро нарисовали совсем другое…»
Глубоко вздохнула – и продолжила: «Тогда это меня просто впечатлило; потом я видела ещё много казней, благо много работала в Париже, в котором в те дни головы рубили в промышленных масштабах…»
Иногда более сотни голов в день.
«… ну, а где-то в начале уже XIX столетия решила уже попробовать сама…»
«Клин клином?» - усмехнулся он. Шарлотта пожала плечами: «Возможно»
И продолжила: «Правда, в Германии – во Франции мне было некомфортно»
По понятным причинам. Она продолжала: «Попросила графа помочь, он пошёл мне навстречу, я втянулась… ну и работаю до сих пор…»
Глубоко вздохнула – и сбросила бомбу:
«Это я порекомендовала Рудольфу Левину обратиться к Шелленбергу… точнее, донести ему на Зигмунда Крюгера и его инфернальную зондеркоманду…»
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Девушка по вызову
23 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
«В постели порекомендовала?» - улыбнулся Колокольцев.
Шарлотта Корде покачала головой: «Нет… хотя я действительно с ним спала».
И усмехнулась: «Я много с кем спала… и сплю»
Колокольцев сразу понял, что она очень хочет добавить и его к списку её сексуальных побед… но пока что не торопился. Это точно всегда успеется. Он задал этот вопрос, ибо практически не сомневался, что Рудольф Левин побежал к Шелленбергу с доносом на доктора Крюгера под внешним воздействием. А не по собственной инициативе – он был слишком труслив.
«Раньше вы никогда не сталкивались с доктором Крюгером?» - спросил он.
Шарлотта покачала головой: «Мы даже не подозревали о его существовании – у нас нет ресурсов следить за каждым слетевшим с катушек психиатром…»
«А с Левиным ты спала, чтобы он в своей каталогизации ведьм не залез куда не надо?» - не столько спросил, сколько констатировал Колокольцев.
Она покачала головой: «Не только. Нам нужно было знать, куда хочет залезть твой шеф… и вообще, что он затевает…»
Он сразу понял, что ей не до конца известно, что затевает Крюгер – и поделился с ней своими выводами. В том числе, и о Ковчеге Завета. Она внимательно выслушала его и кивнула: «Что-то такое мы и подозревали – по словам Левина, он тот ещё мегаломаньяк…»
И вынесла свой вердикт: «Тема Ковчега чувствительная весьма – за ним сейчас много кто охотится и умножать их число нам не надо совсем…»
Колокольцев кивнул. Она продолжала: «… поэтому чем меньше людей об этом будет знать, тем лучше…». Глубоко вздохнула – и продолжила:
«Поэтому будет лучше, если ты будешь работать соло – а я буду твоей девушкой по вызову…». Он изумлённо уставился на неё. Она рассмеялась: «Не в этом смысле – хотя в одной постели мы всё равно окажемся… я в любой момент буду готова тебе помочь – а могу я многое…»
И неожиданно добавила: «Один важный совет - что бы ни попросила Ирма, дай это ей…». Он удивился: «Вы знакомы?». Она кивнула: «Мы вместе расстреливали евреев в Казимирском гетто…»
Поднялась из кресла, кивнула и покинула обитель Колокольцева.
Берлин, Великогерманский рейх
«В постели порекомендовала?» - улыбнулся Колокольцев.
Шарлотта Корде покачала головой: «Нет… хотя я действительно с ним спала».
И усмехнулась: «Я много с кем спала… и сплю»
Колокольцев сразу понял, что она очень хочет добавить и его к списку её сексуальных побед… но пока что не торопился. Это точно всегда успеется. Он задал этот вопрос, ибо практически не сомневался, что Рудольф Левин побежал к Шелленбергу с доносом на доктора Крюгера под внешним воздействием. А не по собственной инициативе – он был слишком труслив.
«Раньше вы никогда не сталкивались с доктором Крюгером?» - спросил он.
Шарлотта покачала головой: «Мы даже не подозревали о его существовании – у нас нет ресурсов следить за каждым слетевшим с катушек психиатром…»
«А с Левиным ты спала, чтобы он в своей каталогизации ведьм не залез куда не надо?» - не столько спросил, сколько констатировал Колокольцев.
Она покачала головой: «Не только. Нам нужно было знать, куда хочет залезть твой шеф… и вообще, что он затевает…»
Он сразу понял, что ей не до конца известно, что затевает Крюгер – и поделился с ней своими выводами. В том числе, и о Ковчеге Завета. Она внимательно выслушала его и кивнула: «Что-то такое мы и подозревали – по словам Левина, он тот ещё мегаломаньяк…»
И вынесла свой вердикт: «Тема Ковчега чувствительная весьма – за ним сейчас много кто охотится и умножать их число нам не надо совсем…»
Колокольцев кивнул. Она продолжала: «… поэтому чем меньше людей об этом будет знать, тем лучше…». Глубоко вздохнула – и продолжила:
«Поэтому будет лучше, если ты будешь работать соло – а я буду твоей девушкой по вызову…». Он изумлённо уставился на неё. Она рассмеялась: «Не в этом смысле – хотя в одной постели мы всё равно окажемся… я в любой момент буду готова тебе помочь – а могу я многое…»
И неожиданно добавила: «Один важный совет - что бы ни попросила Ирма, дай это ей…». Он удивился: «Вы знакомы?». Она кивнула: «Мы вместе расстреливали евреев в Казимирском гетто…»
Поднялась из кресла, кивнула и покинула обитель Колокольцева.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Коллега
23 сентября 1943 года
Берлин, Великогерманский рейх
Ирма почти ничего не рассказала Колокольцеву об Операции Вепрь – ликвидации Казимирского гетто в середине апреля 1942 года (аккурат, когда он решал инфернальные проблемы в российском Желтогорске).
Он знал только, что за три дня или около того были расстреляны чуть более трёх тысяч евреев – всё население гетто. Расстреливали бойцы зондеркоманды СС… и три женщины.
Ирма фон Таубе – руководить Операцией Вепрь её заставил граф Вальтер фон Шёнинг (едва ли не главная движущая сила нулевого варианта окончательного решения еврейского вопроса); Лидия Крамер – куда ж без неё в таких делах… и третья женщина, имя которой Ирма мужу почему-то не назвала.
Теперь он знал, что это была Шарлотта Вайсс… которая на самом деле Корде. Его это не удивило – ибо она была профессиональным палачом… да ещё с вандейским опытом. По сравнению с которым даже самые жуткие методы окончательного решения были нежными ласками.
После того, как та, кого не может быть (и это не гипербола) отбыла… скорее всего, в тюрьму Плётцензее (или Моабит) приводить в исполнение только что подписанный им смертный приговор 15-летней француженке, которая сдуру двинула в бойцы Сопротивления (и предсказуемо доигралась), он прошёл в столовую, где его дожидался доктор Вернер… и закуски к обеду.
К настоящему баварскому обеду, ибо время было обеденное, готовила его экономка Эльза (она же кухарка) бесподобно, а с продуктами проблем не было никогда. Не было потому, что его фирма поставляла оные на самые верха рейха (даже фюреру) … и кое-что оставалось и владельцу оной.
После того, как с вкуснейшей едой было покончено, Колокольцев задал экзистенциальный вопрос: «Ты знаком с доктором Зигмундом Крюгером?»
Доктор Шварцкопф кивнул: «Двенадцать лет».
Колокольцев примерно так и предполагал – и задал второй экзистенциальный вопрос: «Что ты можешь о нём сказать?»
Психиатр вздохнул: «Мало того, что он гений, так ещё и синергетически сочетает в себе теоретика, экспериментатора и практикующего врача. К тому же обладает немалыми мистическими способностями – в этом я лично убедился…»
Как именно убедился, Колокольцеву было пока неважно. Пока.
Доктор Вернер продолжал: «Подозреваю, что он ещё со студенческой скамьи стремился к тому, чтобы соединить классическую научную психиатрию и оккультизм. Если быть более точным, то оккультное учение о Мире Мёртвых…»
«Какой именно Мир Мёртвых ты имеешь в виду?» - осведомился Колокольцев. «Царствие Небесное? Ад? Вальхаллу? Тартар? Шеол?»
Психиатр задумался. Пару минут подумав, осторожно сделал выбор: «Скорее Шеол. Правда, не такой мрачный, каким его обычно представляют…»
В классическом (каноническом) представлении, Шеол – это посмертная обитель человеческих душ, которые вечно бродят в полусне в перманентных серых сумерках. Где-то темнее, где-то светлее, но всё равно это сумерки.
Доктор Шварцкопф продолжал:
«Как и любой практикующий психиатр, а практиковать доктор Крюгер начал сразу же после окончания университета – он, кстати, ровесник рейхсфюрера – он периодически сталкивался с ситуациями, имеющими лишь мистическое, магическое, оккультное… ну, или богословское объяснение»
«Одержимость бесами?» - уверенно осведомился Колокольцев.
Психиатр кивнул: «И это тоже, но не только. Почти все психиатры либо от этого отмахиваются, в конечном итоге признавая, что они бессильны… или передают пациента профессиональным экзорцистам – если речь идёт об одержимости…»
«А Зигмунд Крюгер решил заняться серьёзным исследованием?». Это был не вопрос, а констатация очевидного факта.
Доктор Вернер снова кивнул: «Да, именно так. Понятно, что до прихода к власти НСДАП такие исследования были невозможны ни по научным, сиречь, методологическим, ни по этическим соображениям…»
«Крюгер проводил опыты на людях?». И это был не вопрос, а констатация очевидного факта.
Доктор Шварцкопф кивнул. Колокольцев задал следующий экзистенциальный вопрос: «Какие именно эксперименты?»
Психиатр покачал головой: «Понятия не имею. Я знаю только, что сначала он работал в клинике, директором которой он стал в 1933 году; потом забирал себе приговорённых к эвтаназии по Акции Т4… потом не знаю где… а этой весной вроде бы перебрался в Аушвиц…»
Колокольцев немедленно снял трубку телефонного аппарата и приказал:
«Соедините меня с комендантом концлагеря Аушвиц оберштурмбаннфюрером Рудольфом Хёссом…»
Берлин, Великогерманский рейх
Ирма почти ничего не рассказала Колокольцеву об Операции Вепрь – ликвидации Казимирского гетто в середине апреля 1942 года (аккурат, когда он решал инфернальные проблемы в российском Желтогорске).
Он знал только, что за три дня или около того были расстреляны чуть более трёх тысяч евреев – всё население гетто. Расстреливали бойцы зондеркоманды СС… и три женщины.
Ирма фон Таубе – руководить Операцией Вепрь её заставил граф Вальтер фон Шёнинг (едва ли не главная движущая сила нулевого варианта окончательного решения еврейского вопроса); Лидия Крамер – куда ж без неё в таких делах… и третья женщина, имя которой Ирма мужу почему-то не назвала.
Теперь он знал, что это была Шарлотта Вайсс… которая на самом деле Корде. Его это не удивило – ибо она была профессиональным палачом… да ещё с вандейским опытом. По сравнению с которым даже самые жуткие методы окончательного решения были нежными ласками.
После того, как та, кого не может быть (и это не гипербола) отбыла… скорее всего, в тюрьму Плётцензее (или Моабит) приводить в исполнение только что подписанный им смертный приговор 15-летней француженке, которая сдуру двинула в бойцы Сопротивления (и предсказуемо доигралась), он прошёл в столовую, где его дожидался доктор Вернер… и закуски к обеду.
К настоящему баварскому обеду, ибо время было обеденное, готовила его экономка Эльза (она же кухарка) бесподобно, а с продуктами проблем не было никогда. Не было потому, что его фирма поставляла оные на самые верха рейха (даже фюреру) … и кое-что оставалось и владельцу оной.
После того, как с вкуснейшей едой было покончено, Колокольцев задал экзистенциальный вопрос: «Ты знаком с доктором Зигмундом Крюгером?»
Доктор Шварцкопф кивнул: «Двенадцать лет».
Колокольцев примерно так и предполагал – и задал второй экзистенциальный вопрос: «Что ты можешь о нём сказать?»
Психиатр вздохнул: «Мало того, что он гений, так ещё и синергетически сочетает в себе теоретика, экспериментатора и практикующего врача. К тому же обладает немалыми мистическими способностями – в этом я лично убедился…»
Как именно убедился, Колокольцеву было пока неважно. Пока.
Доктор Вернер продолжал: «Подозреваю, что он ещё со студенческой скамьи стремился к тому, чтобы соединить классическую научную психиатрию и оккультизм. Если быть более точным, то оккультное учение о Мире Мёртвых…»
«Какой именно Мир Мёртвых ты имеешь в виду?» - осведомился Колокольцев. «Царствие Небесное? Ад? Вальхаллу? Тартар? Шеол?»
Психиатр задумался. Пару минут подумав, осторожно сделал выбор: «Скорее Шеол. Правда, не такой мрачный, каким его обычно представляют…»
В классическом (каноническом) представлении, Шеол – это посмертная обитель человеческих душ, которые вечно бродят в полусне в перманентных серых сумерках. Где-то темнее, где-то светлее, но всё равно это сумерки.
Доктор Шварцкопф продолжал:
«Как и любой практикующий психиатр, а практиковать доктор Крюгер начал сразу же после окончания университета – он, кстати, ровесник рейхсфюрера – он периодически сталкивался с ситуациями, имеющими лишь мистическое, магическое, оккультное… ну, или богословское объяснение»
«Одержимость бесами?» - уверенно осведомился Колокольцев.
Психиатр кивнул: «И это тоже, но не только. Почти все психиатры либо от этого отмахиваются, в конечном итоге признавая, что они бессильны… или передают пациента профессиональным экзорцистам – если речь идёт об одержимости…»
«А Зигмунд Крюгер решил заняться серьёзным исследованием?». Это был не вопрос, а констатация очевидного факта.
Доктор Вернер снова кивнул: «Да, именно так. Понятно, что до прихода к власти НСДАП такие исследования были невозможны ни по научным, сиречь, методологическим, ни по этическим соображениям…»
«Крюгер проводил опыты на людях?». И это был не вопрос, а констатация очевидного факта.
Доктор Шварцкопф кивнул. Колокольцев задал следующий экзистенциальный вопрос: «Какие именно эксперименты?»
Психиатр покачал головой: «Понятия не имею. Я знаю только, что сначала он работал в клинике, директором которой он стал в 1933 году; потом забирал себе приговорённых к эвтаназии по Акции Т4… потом не знаю где… а этой весной вроде бы перебрался в Аушвиц…»
Колокольцев немедленно снял трубку телефонного аппарата и приказал:
«Соедините меня с комендантом концлагеря Аушвиц оберштурмбаннфюрером Рудольфом Хёссом…»
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Пятый круг Ада
23 сентября 1943 года
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Пятым кругом Ада концентрационный лагерь СС Аушвиц прозвал Колокольцев, ибо близкое знакомство с этим кошмаром стало для него пятым по счёту – после Хелмно, Бельжеца, Треблинки и Собибора.
На самом деле Аушвиц был не просто гигантской фабрикой смерти - крупнейшей из семи созданных в конечном итоге, но и грандиозным комплексом (тоже крупнейшим в рейхе) из многих десятков рабочих концлагерей, объединённых в три основных конгломерата: Аушвиц-1, Аушвиц-2 и Аушвиц-3. Его общая площадь составляла более пятисот гектаров.
Аушвиц располагался в 60 км к западу от Кракова – столицы польского Генерал-губернаторства – однако находился на территории гау Верхняя Силезия, которая осенью 1939 года указом Гитлера был присоединена к территории Третьего рейха.
После того, как в 1939 году этот район Польши был занят немецкими войсками (в результате Четвёртого раздела территорию Польши поделили Германия и СССР), город Освенцим был аннексирован в рейх и переименован в Аушвиц.
Первым концлагерем стал Аушвиц I, который впоследствии служил административным центром всего комплекса. Он был основан 20 мая 1940 года на основе кирпичных одноэтажных и двухэтажных строений бывших польских, а ранее австрийских казарм, располагавшихся в пригородах города Освенцим.
Первоначально к строительству концлагеря Аушвиц I в принудительном порядке были привлечены члены еврейской общины города Освенцим. Бывшее овощехранилище было перестроено в крематорий I с моргом.
В ходе строительства у всех одноэтажных зданий были надстроены вторые этажи. Были построены несколько новых двухэтажных зданий. Всего в лагере Аушвиц I насчитывалось 24 двухэтажных здания (блока).
В блоке № 11 («Блоке смерти») находилась лагерная тюрьма, там же два-три раза в месяц происходили заседания так называемого «Чрезвычайного суда», по решению которого приводились в исполнения смертные приговоры, вынесенные узникам концлагеря (никакого произвола – всё в соответствии с законами рейха).
Там же производились наказания для нарушителей правил лагеря – причём не только стандартные порка и страппадо – администрации Аушвица в этом плане дозволялись дополнительные наказания по сравнению с Дисциплинарным кодексом Теодора Эйке (созданном при участии доктора Шварцкопфа).
Причём некоторые из них были «плагиатом ГУЛАГа» - например, «пеналы». Приговорённых к этому наказанию помещали по четыре человека «стоячие камеры» площадью чуть менее квадратного метра (три на три фута), где им приходилось стоять всю ночь.
Узнав (от Колокольцева) об этом виде наказания, Лидия Крамер немедленно сделала себе точно такой же (Колокольцеву ещё в начале сорок второго пришлось купить ей дом в пригороде Берлина).
Куда периодически помещала свою живую алго-игрушку Светлану Астахову… надолго (иногда после жёсткой порки). Просто так – для собственного развлечения (как ни странно, Светлане это тоже нравилось).
Более жёсткие меры подразумевали медленные убийства: провинившихся либо сажали в герметичную камеру, где они умирали от нехватки кислорода, либо морили голодом до смерти. Так едва не убили отца Роберта Фальке, которого спасло в высшей степени своевременное вмешательство Колокольцева.
Между блоками 10 и 11 находился пыточный двор, где заключённых пытали (ибо с искусством допроса у местного гестапо было не очень) и расстреливали.
В блоке № 24 в середине войны, на втором этаже, функционировал публичный дом. Изначально в него отбирали узниц Равенсбрюка, затем стали отправлять женщин из женского лагеря в Аушвице.
В целях безопасности и секретности, с прилегающей к лагерю территории было выселено всё польское население. Это происходило двумя этапами; первый имел место уже в июне 1940 года – через считанный дни после основания лагеря.
Тогда было выселено около двух тысяч человек, живших недалеко от бывших казарм польской армии и зданий Польской табачной монополии. Второй этап выселения состоялся уже в следующем месяце – были выселены жители улиц Короткая, Польная и Легионов в Освенциме. В ноябре того же года произошло третье выселение, оно коснулось района Засоле.
Мероприятия по выселению продолжались и в 1941 году; в марте и апреле были выселены жители деревень Бабице, Буды, Райско, Бжезинка (рядом с ней была построена фабрика смерти Аушвиц-Биркенау), Брощковице, Плавы и Харменже.
Всего были выселены жители с территории в 40 квадратных километров, которая была объявлена Сферой интересов лагеря Аушвиц. в 1941—1943 годах здесь были созданы подсобные лагеря сельскохозяйственного профиля: рыбные хозяйства, птицеводческие и скотоводческие фермы. Сельскохозяйственная продукция поступала в гарнизон войск СС.
Лагерь был обнесён двойным проволочным забором, по которому пропускался электрический ток высокого напряжения. Весной 1942 лагерь Аушвиц I с двух сторон был обнесён уже железобетонным забором. Охрану лагеря несли военнослужащие войск СС из соединения Мёртвая голова.
Первая группа узников в составе 728 польских политических заключённых прибыла в лагерь 14 июня 1940 года. На протяжении двух лет количество заключённых варьировалось от 13 до 16 тысяч, а к 1942 году достигло 20 тысяч.
Лагерное начальство отбирало некоторых заключённых, преимущественно немцев, для слежки за остальными. Как и в Равенсбрюке, заключённые Аушвица делились на категории, что было визуально отражено нашивками на одежде.
Шесть дней в неделю, кроме воскресенья, заключённые были обязаны работать. Изматывающий график работ и скудная пища стали причиной многочисленных смертей. В лагере Аушвиц I существовали отдельные блоки, служившие для различных целей. Стена, у которой производился расстрел, была реконструирована после окончания войны.
Третьего сентября 1941 года по инициативе заместителя коменданта лагеря оберштурмфюрера СС Карла Фрицша (это по его приказу отца Роберта Фальке едва не уморили голодом) было проведено первое испытание отравления людей газом Циклон Б в подвальных камерах блока 11, в результате которого погибло 600 советских военнопленных и 250 польских узников, в основном больных.
Это по официальным данным, отправленным Фритцшем «наверх». Колокольцев сильно подозревал, что реальное число было раза в три меньше (обычное дело для отчётности по окончательному решению) … впрочем, это было неважно. Ибо триста человек за день – это тоже очень много.
Ходили слухи, что инициатива Фрицша была вынужденной – Колокольцева (он же личный помощник рейхсфюрера СС по особым поручениям Роланд фон Таубе) настолько взбесили художества Фрицша, что приказ о его отправке на Восточный фронт (билет в один конец) был уже подписан.
Ему нужно было срочно выслужиться… вот он и выслужился. Выслужился перед Гейдрихом, который 31 июля уже официально был назначен (формально поручением Геринга, на самом деле приказом фюрера) генеральным уполномоченным по окончательному решению еврейского вопроса.
Ибо опыт был признан успешным… только вот помещение неподходящим. Поэтому последующие массовые убийства газом проводились (до декабря 1942 года) в крематории I, также в Аушвиц I.
Там можно было одновременно убить более 700 человек - общий счёт жертв шёл на десятки тысяч. Чтобы успокоить жертв, им говорили, что они должны пройти дезинфекцию и дезинсекцию; им приказывали раздеться на улице, затем запирали в здании и травили газом. После вывода из эксплуатации газовой камеры здание было переоборудовано под склад, а позже служило бомбоубежищем для СС.
У каждой фабрики смерти – как и у Холокоста пулями – был свой целевой контингент. Пулями убивали евреев на оккупированной территории СССР (и небольшие партии евреев рейха и оккупированной Европы); Хелмно был создан для уничтожения Лодзинского гетто; Бельжец, Собибор и Треблинка для истребления евреев в польском генерал-губернаторстве; Майданек и Малый Тростинец были «на подхвате» - как и газовые камеры для дезинсекции в рабочих лагерях… а Аушвиц был выбран для уничтожения евреев всей оккупированной вермахтом Европы.
Очевидно, что для решения столь грандиозной задачи было необходимо создать отдельную гигантскую фабрику смерти… так на свет Божий и появилась Аушвиц-Биркенау (она же Аушвиц-II).
Строительство этой части лагеря началось в октябре 1941 года, когда началась практическая реализация Холокоста газом (в это же время было выбрано место для первой ласточки Ада – фабрики смерти в Хелмно).
Когда Аушвиц-II был сдан в эксплуатацию и заработали его газовые камеры – это произошло 20 марта 1942 года – в него стали свозить евреев со всей оккупированной Европы.
После беглого отбора (в первую очередь учитывались состояние здоровья, возраст, комплекция и затем — устные анкетные данные: состав семьи, образование, профессия) всех прибывших делили на четыре группы.
Первая группа, составлявшая примерно три четверти всех вновь прибывших, отправлялась в газовые камеры в течение нескольких часов. Иногда их было так много, что приходилось ждать свой очереди быть отравленными газом в лесной роще до двенадцати (!!) часов.
В эту группу входили все, признанные непригодными к работе: больные, глубокие старики, инвалиды, дети, пожилые женщины и мужчины, также непригодными считались евреи слабого здоровья, малого роста или комплекции.
В Аушвиц-II было четыре газовые камеры и четыре крематория (каждый крематорий обслуживал «свою» камеру смерти). Первого марта 1942 года заработал крематорий I, 25 июня — крематорий II, 22 марта — крематорий III, 4 апреля — крематорий IV.
За 24 часа с учётом трёхчасового перерыва в сутки для очистки печей в 30 печах первых двух крематориев удавалось сжечь пять тысяч (!!) тел, а в 16 печах крематориев I и II — три тысячи. Пепел сожжённых выбрасывали в пруды на территории лагеря или использовали в качестве удобрений.
Вторая группа заключённых отправлялась на принудительный (рабский) труд на промышленные предприятия различных компаний рейха. Третья группа (весьма малочисленная по сравнению с первыми двумя), отправлялись на различные медицинские эксперименты.
Четвёртая группа (тоже весьма малочисленная), преимущественно женщины, отбирались в группу «Канада» для личного использования немцами в качестве прислуги и личных рабов, а также для сортировки личного имущества заключённых, прибывавших в лагерь.
Название «Канада» было выбрано как издёвка над польскими заключёнными — в Польше слово «Канада» часто использовалось как восклицание при виде ценного подарка (потому что польские эмигранты, проживавшие в Канаде, часто отправляли подарки на родину).
Аушвиц III являлся комплексом из приблизительно 40 небольших лагерей, созданных при фабриках и шахтах вокруг Аушвиц I. Крупнейшим из таких лагерей был Моновиц, берущий название от польской деревни, располагавшейся на его территории.
Он начал функционировать в мае 1942 года и был приписан к химической компании IG Farben. Такие лагеря регулярно посещали доктора и отбирали слабых и больных для газовых камер Биркенау.
Центральное руководство в Берлине выдало 16 октября 1942 года приказ о строительстве в Освенциме псарни на 250 служебных собак; запланировано это было на широкую ногу и ассигнована 81 000 марок.
При строительстве объекта была принята во внимание точка зрения лагерного ветеринарного врача и приняты все меры к созданию хороших санитарных условий. Не забыли отвести для собак большую территорию с газонами, построили ветеринарную больницу и специальную кухню.
Рейхсфюрер СС надеялся, что собак можно натренировать так, чтобы они всегда окружали узников, как отару овец, и таким образом побеги стали бы делом невозможным. Это был не единственный инструмент предотвращения побегов - всех его родственников арестовывали и отправляли в лагерь, а всех заключённых из его блока показательно казнили.
Не помогло - за всю историю лагеря было совершено по меньшей мере, 802 побега, из них 144 стали успешными, 327 беглеца были пойманы и повешены, о судьбе 331 бежавшего ничего не известно.
Аушвиц частично обслуживался заключёнными. Особую роль играла так называемая «зондеркоманда» — заключённые евреи, которые доставали тела из газовых камер и переносили их в крематорий. Членов зондеркоманды периодически убивали и заменяли новыми.
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Пятым кругом Ада концентрационный лагерь СС Аушвиц прозвал Колокольцев, ибо близкое знакомство с этим кошмаром стало для него пятым по счёту – после Хелмно, Бельжеца, Треблинки и Собибора.
На самом деле Аушвиц был не просто гигантской фабрикой смерти - крупнейшей из семи созданных в конечном итоге, но и грандиозным комплексом (тоже крупнейшим в рейхе) из многих десятков рабочих концлагерей, объединённых в три основных конгломерата: Аушвиц-1, Аушвиц-2 и Аушвиц-3. Его общая площадь составляла более пятисот гектаров.
Аушвиц располагался в 60 км к западу от Кракова – столицы польского Генерал-губернаторства – однако находился на территории гау Верхняя Силезия, которая осенью 1939 года указом Гитлера был присоединена к территории Третьего рейха.
После того, как в 1939 году этот район Польши был занят немецкими войсками (в результате Четвёртого раздела территорию Польши поделили Германия и СССР), город Освенцим был аннексирован в рейх и переименован в Аушвиц.
Первым концлагерем стал Аушвиц I, который впоследствии служил административным центром всего комплекса. Он был основан 20 мая 1940 года на основе кирпичных одноэтажных и двухэтажных строений бывших польских, а ранее австрийских казарм, располагавшихся в пригородах города Освенцим.
Первоначально к строительству концлагеря Аушвиц I в принудительном порядке были привлечены члены еврейской общины города Освенцим. Бывшее овощехранилище было перестроено в крематорий I с моргом.
В ходе строительства у всех одноэтажных зданий были надстроены вторые этажи. Были построены несколько новых двухэтажных зданий. Всего в лагере Аушвиц I насчитывалось 24 двухэтажных здания (блока).
В блоке № 11 («Блоке смерти») находилась лагерная тюрьма, там же два-три раза в месяц происходили заседания так называемого «Чрезвычайного суда», по решению которого приводились в исполнения смертные приговоры, вынесенные узникам концлагеря (никакого произвола – всё в соответствии с законами рейха).
Там же производились наказания для нарушителей правил лагеря – причём не только стандартные порка и страппадо – администрации Аушвица в этом плане дозволялись дополнительные наказания по сравнению с Дисциплинарным кодексом Теодора Эйке (созданном при участии доктора Шварцкопфа).
Причём некоторые из них были «плагиатом ГУЛАГа» - например, «пеналы». Приговорённых к этому наказанию помещали по четыре человека «стоячие камеры» площадью чуть менее квадратного метра (три на три фута), где им приходилось стоять всю ночь.
Узнав (от Колокольцева) об этом виде наказания, Лидия Крамер немедленно сделала себе точно такой же (Колокольцеву ещё в начале сорок второго пришлось купить ей дом в пригороде Берлина).
Куда периодически помещала свою живую алго-игрушку Светлану Астахову… надолго (иногда после жёсткой порки). Просто так – для собственного развлечения (как ни странно, Светлане это тоже нравилось).
Более жёсткие меры подразумевали медленные убийства: провинившихся либо сажали в герметичную камеру, где они умирали от нехватки кислорода, либо морили голодом до смерти. Так едва не убили отца Роберта Фальке, которого спасло в высшей степени своевременное вмешательство Колокольцева.
Между блоками 10 и 11 находился пыточный двор, где заключённых пытали (ибо с искусством допроса у местного гестапо было не очень) и расстреливали.
В блоке № 24 в середине войны, на втором этаже, функционировал публичный дом. Изначально в него отбирали узниц Равенсбрюка, затем стали отправлять женщин из женского лагеря в Аушвице.
В целях безопасности и секретности, с прилегающей к лагерю территории было выселено всё польское население. Это происходило двумя этапами; первый имел место уже в июне 1940 года – через считанный дни после основания лагеря.
Тогда было выселено около двух тысяч человек, живших недалеко от бывших казарм польской армии и зданий Польской табачной монополии. Второй этап выселения состоялся уже в следующем месяце – были выселены жители улиц Короткая, Польная и Легионов в Освенциме. В ноябре того же года произошло третье выселение, оно коснулось района Засоле.
Мероприятия по выселению продолжались и в 1941 году; в марте и апреле были выселены жители деревень Бабице, Буды, Райско, Бжезинка (рядом с ней была построена фабрика смерти Аушвиц-Биркенау), Брощковице, Плавы и Харменже.
Всего были выселены жители с территории в 40 квадратных километров, которая была объявлена Сферой интересов лагеря Аушвиц. в 1941—1943 годах здесь были созданы подсобные лагеря сельскохозяйственного профиля: рыбные хозяйства, птицеводческие и скотоводческие фермы. Сельскохозяйственная продукция поступала в гарнизон войск СС.
Лагерь был обнесён двойным проволочным забором, по которому пропускался электрический ток высокого напряжения. Весной 1942 лагерь Аушвиц I с двух сторон был обнесён уже железобетонным забором. Охрану лагеря несли военнослужащие войск СС из соединения Мёртвая голова.
Первая группа узников в составе 728 польских политических заключённых прибыла в лагерь 14 июня 1940 года. На протяжении двух лет количество заключённых варьировалось от 13 до 16 тысяч, а к 1942 году достигло 20 тысяч.
Лагерное начальство отбирало некоторых заключённых, преимущественно немцев, для слежки за остальными. Как и в Равенсбрюке, заключённые Аушвица делились на категории, что было визуально отражено нашивками на одежде.
Шесть дней в неделю, кроме воскресенья, заключённые были обязаны работать. Изматывающий график работ и скудная пища стали причиной многочисленных смертей. В лагере Аушвиц I существовали отдельные блоки, служившие для различных целей. Стена, у которой производился расстрел, была реконструирована после окончания войны.
Третьего сентября 1941 года по инициативе заместителя коменданта лагеря оберштурмфюрера СС Карла Фрицша (это по его приказу отца Роберта Фальке едва не уморили голодом) было проведено первое испытание отравления людей газом Циклон Б в подвальных камерах блока 11, в результате которого погибло 600 советских военнопленных и 250 польских узников, в основном больных.
Это по официальным данным, отправленным Фритцшем «наверх». Колокольцев сильно подозревал, что реальное число было раза в три меньше (обычное дело для отчётности по окончательному решению) … впрочем, это было неважно. Ибо триста человек за день – это тоже очень много.
Ходили слухи, что инициатива Фрицша была вынужденной – Колокольцева (он же личный помощник рейхсфюрера СС по особым поручениям Роланд фон Таубе) настолько взбесили художества Фрицша, что приказ о его отправке на Восточный фронт (билет в один конец) был уже подписан.
Ему нужно было срочно выслужиться… вот он и выслужился. Выслужился перед Гейдрихом, который 31 июля уже официально был назначен (формально поручением Геринга, на самом деле приказом фюрера) генеральным уполномоченным по окончательному решению еврейского вопроса.
Ибо опыт был признан успешным… только вот помещение неподходящим. Поэтому последующие массовые убийства газом проводились (до декабря 1942 года) в крематории I, также в Аушвиц I.
Там можно было одновременно убить более 700 человек - общий счёт жертв шёл на десятки тысяч. Чтобы успокоить жертв, им говорили, что они должны пройти дезинфекцию и дезинсекцию; им приказывали раздеться на улице, затем запирали в здании и травили газом. После вывода из эксплуатации газовой камеры здание было переоборудовано под склад, а позже служило бомбоубежищем для СС.
У каждой фабрики смерти – как и у Холокоста пулями – был свой целевой контингент. Пулями убивали евреев на оккупированной территории СССР (и небольшие партии евреев рейха и оккупированной Европы); Хелмно был создан для уничтожения Лодзинского гетто; Бельжец, Собибор и Треблинка для истребления евреев в польском генерал-губернаторстве; Майданек и Малый Тростинец были «на подхвате» - как и газовые камеры для дезинсекции в рабочих лагерях… а Аушвиц был выбран для уничтожения евреев всей оккупированной вермахтом Европы.
Очевидно, что для решения столь грандиозной задачи было необходимо создать отдельную гигантскую фабрику смерти… так на свет Божий и появилась Аушвиц-Биркенау (она же Аушвиц-II).
Строительство этой части лагеря началось в октябре 1941 года, когда началась практическая реализация Холокоста газом (в это же время было выбрано место для первой ласточки Ада – фабрики смерти в Хелмно).
Когда Аушвиц-II был сдан в эксплуатацию и заработали его газовые камеры – это произошло 20 марта 1942 года – в него стали свозить евреев со всей оккупированной Европы.
После беглого отбора (в первую очередь учитывались состояние здоровья, возраст, комплекция и затем — устные анкетные данные: состав семьи, образование, профессия) всех прибывших делили на четыре группы.
Первая группа, составлявшая примерно три четверти всех вновь прибывших, отправлялась в газовые камеры в течение нескольких часов. Иногда их было так много, что приходилось ждать свой очереди быть отравленными газом в лесной роще до двенадцати (!!) часов.
В эту группу входили все, признанные непригодными к работе: больные, глубокие старики, инвалиды, дети, пожилые женщины и мужчины, также непригодными считались евреи слабого здоровья, малого роста или комплекции.
В Аушвиц-II было четыре газовые камеры и четыре крематория (каждый крематорий обслуживал «свою» камеру смерти). Первого марта 1942 года заработал крематорий I, 25 июня — крематорий II, 22 марта — крематорий III, 4 апреля — крематорий IV.
За 24 часа с учётом трёхчасового перерыва в сутки для очистки печей в 30 печах первых двух крематориев удавалось сжечь пять тысяч (!!) тел, а в 16 печах крематориев I и II — три тысячи. Пепел сожжённых выбрасывали в пруды на территории лагеря или использовали в качестве удобрений.
Вторая группа заключённых отправлялась на принудительный (рабский) труд на промышленные предприятия различных компаний рейха. Третья группа (весьма малочисленная по сравнению с первыми двумя), отправлялись на различные медицинские эксперименты.
Четвёртая группа (тоже весьма малочисленная), преимущественно женщины, отбирались в группу «Канада» для личного использования немцами в качестве прислуги и личных рабов, а также для сортировки личного имущества заключённых, прибывавших в лагерь.
Название «Канада» было выбрано как издёвка над польскими заключёнными — в Польше слово «Канада» часто использовалось как восклицание при виде ценного подарка (потому что польские эмигранты, проживавшие в Канаде, часто отправляли подарки на родину).
Аушвиц III являлся комплексом из приблизительно 40 небольших лагерей, созданных при фабриках и шахтах вокруг Аушвиц I. Крупнейшим из таких лагерей был Моновиц, берущий название от польской деревни, располагавшейся на его территории.
Он начал функционировать в мае 1942 года и был приписан к химической компании IG Farben. Такие лагеря регулярно посещали доктора и отбирали слабых и больных для газовых камер Биркенау.
Центральное руководство в Берлине выдало 16 октября 1942 года приказ о строительстве в Освенциме псарни на 250 служебных собак; запланировано это было на широкую ногу и ассигнована 81 000 марок.
При строительстве объекта была принята во внимание точка зрения лагерного ветеринарного врача и приняты все меры к созданию хороших санитарных условий. Не забыли отвести для собак большую территорию с газонами, построили ветеринарную больницу и специальную кухню.
Рейхсфюрер СС надеялся, что собак можно натренировать так, чтобы они всегда окружали узников, как отару овец, и таким образом побеги стали бы делом невозможным. Это был не единственный инструмент предотвращения побегов - всех его родственников арестовывали и отправляли в лагерь, а всех заключённых из его блока показательно казнили.
Не помогло - за всю историю лагеря было совершено по меньшей мере, 802 побега, из них 144 стали успешными, 327 беглеца были пойманы и повешены, о судьбе 331 бежавшего ничего не известно.
Аушвиц частично обслуживался заключёнными. Особую роль играла так называемая «зондеркоманда» — заключённые евреи, которые доставали тела из газовых камер и переносили их в крематорий. Членов зондеркоманды периодически убивали и заменяли новыми.
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Гендиректор Преисподней
23 сентября 1943 года
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Рудольф Хёсс был единственным из комендантов фабрик смерти СС, к которому Колокольцев относился с безграничным уважением – в его берлинском доме комендант Аушвица всегда был желанным гостем. Ибо на то были очень, очень серьёзные причины. Которые не имели никакого отношения к службе Хёсса гендиректором преисподней, которой был концлагерь СС Аушвиц.
Рудольф Франц Фердинанд Хёсс был – как и многие среди офицеров и генералов СС – ровесником рейхсфюрера. Он родился 25 ноября 1900 года в Баден-Бадене в консервативной католической семье торговца чаем и кофе – отставного армейского офицера.
До поступления в начальную школу Хёсс был одиноким ребенком, не имевшим друзей среди ровесников - все его общение было связано со взрослыми. После переезда в Мангейм посещал старейшую в городе гимназию Карла-Фридриха.
Когда началась Первая мировая война, Хёсс недолго служил в военном госпитале, а затем, в возрасте четырнадцати лет (!!!), был зачислен в полк своего отца и деда, 21-й драгунский полк.
В 15 лет Хёсс вместе с Шестой османской армией сражался под Багдадом, при Кут-эль-Амаре, а также в Палестине. Находясь в Османской империи, Хёсс дослужился до звания фельдфебеля, а в 17 лет стал самым молодым унтер-офицером в кайзеровской армии.
Он был трижды ранен (что даёт определённое представление о степени его участия в боевых действиях), перенёс малярию и был награжден Железным полумесяцем, Железным крестом первого и второго класса и другими наградами Германской и Османской империй. Даже успел немного покомандовать кавалерийским взводом.
Когда новость о перемирии достигла Дамаска, где в то время служил Хёсс, он и несколько его товарищей решили не ждать, пока союзные войска захватят их в качестве военнопленных.
Чтобы этого избежать, они решили попытаться проделать весь путь обратно на родину, в Баварию. Для этого им пришлось пройти через вражескую территорию Румынии, но в конце концов они всё же успешно добрались до Баварии.
Однако с перемирием (точнее, с поражением Германии) на фронтах Великой войны для Хёсса война не закончилась. Пожалуй, она только начиналась. Уже в 1919 году он вступил в фрайкор Россбаха, символом которого была… правильно, белая мёртвая голова на чёрном фоне.
И немедленно принял участие в одном из величайших подвигов в истории войн - марш-броске из Берлина аж в Прибалтику, целью которого было спасти окружённую коммунистами Железную дивизию "Эйзерн" (еще один фрайкор) от полного уничтожения.
Несмотря на раннюю и необычайно суровую балтийскую зиму, обер-лейтенант Россбах повел своих плохо экипированных людей в поход из Берлина через Восточную Европу протяженностью более тысячи километров – нередко они покрывали (пешком!) более шестидесяти километров в сутки.
Как только они прибыли в Торенсберг, отряд Россбаха атаковал большевистскую армию, пробил путь к окруженной дивизии и удерживал противника до тех пор, пока дивизия не вышла из окружения.
Позднее Хёсс вспоминал те события:
«Бои в Прибалтике были более жестокими и более ожесточенными, чем что-либо, что я испытал в мировой войне... Здесь не было настоящего фронта, так как враг был повсюду. Когда дело доходило до столкновения, это был бой насмерть, и никто не никого не щадил и не ожидал пощады.
Дома поджигали и сжигали их обитателей до смерти. Бесчисленное множество раз я сталкивался с этим ужасным зрелищем - сгоревшими домиками, в которых лежали обугленные трупы женщин и детей.
Впоследствии мне пришлось быть свидетелем гораздо более ужасных сцен, но картина этих полусгоревших хат на опушке леса у Двины, с целыми семьями, погибшими в них, остается неизгладимо запечатленной в моей памяти»
После этого Хёсс воевал (в составе того же фрайкора) в Верхней Силезии и в Руре, а вскоре после окончательной демобилизации (спустя три года после окончания Великой войны) вступил в НСДАП. Где проявил себя уже на совсем другом прозвище (хотя это ещё как посмотреть). Криминальном.
В 1923 году он вместе с Мартином Борманом участвовал в убийстве школьного учителя Вальтера Кадова, который, как они полагали, выдал французским властям борца с французской оккупацией Рура Альберта Лео Шлагетера.
Который 26 мая был расстрелян французскими оккупационными властями, после чего стал кумиром Гитлера и был причислен к лику мучеников НСДАП.
Убийство было совершено с особой жестокостью уже через несколько дней после казни Шлагетера. После совместного распития спиртного в ночь с 31 мая на 1 июня 1923 года Хёсс и его сообщники вывезли в стельку пьяного Кадова в лес.
Там его сначала избили до полусмерти палками, потом ему перерезали горло и двумя выстрелами в голову застрелили. 28 июня 1923 года Хёсс был арестован и помещён в Лейпцигскую тюрьму.
На процессе Хёсс был признан виновным и 15 марта 1924 года приговорён к десяти годам тюремного заключения. Срок Хёсс отбывал в Бранденбургской тюрьме. После ареста Хёсс автоматически перестал быть членом НСДАП и позже в неё уже не вступал.
Отсидев четыре года, в 1928 году Хёсс вышел на свободу по амнистии для политических заключённых. После освобождения, с 1929 года, Хёсс работал в сельском хозяйстве, состоял в молодёжной организации националистического толка артаманов (сторонников движения «Кровь и почва»). Тогда же Хёсс познакомился с Генрихом Гиммлером, который тогда был увлечён тем же.
В 1929 году Хёсс женился на Хедвиге Хензель, которая впоследствии родила ему пятерых детей (обычное дело для католической семьи).
После прихода НСДАП к власти, 20 сентября 1933 года по личному приглашению Генриха Гиммлера Хёсс вступил в СС. Где сразу же привлёк внимание создателя концлагеря Дахау (впоследствии всей системы концлагерей СС) Теодора Эйке.
Которого впечатлили и военная биография Хёсса (Эйке сам был героем-фронтовиком, кавалером нескольких орденов и тоже закончил Великую войну в чине унтер-офицера), и его политико-криминальное прошлое… и его способность к просто чудовищной жестокости.
Поэтому уже первого декабря 1934 года он был переведён в части СС «Мёртвая голова» (охранников концлагерей) и зачислен в сформированный Эйке штандарт (полк) Верхняя Бавария, приписанный к первому концлагерю СС в Дахау.
В концлагере Дахау Хёсс служил блокфюрером (с 1 марта 1935 года), шарфюрером (с 1 апреля 1935 года), обершарфюрером (с 1 июля 1935 года), гауптшарфюрером (с 1 марта 1936 года), и рапортфюрером (с 1 апреля 1936 года).
13 сентября 1936 года Хёсс был произведён в унтерштурмфюреры (лейтенанты) СС и принят в корпус «фюреров» (офицеров) СС. С сентября 1936 года Хёсс был эффектенфервальтером, заведующим имуществом заключённых.
Первого августа 1938 года он был переведён в концентрационный лагерь Заксенхаузен адъютантом коменданта, в его ведении находился штаб лагерной комендатуры, он отвечал прежде всего за ведение служебной переписки с другими ведомствами и вышестоящими инстанциями Инспекции концлагерей.
С 21 сентября 1939 года — командир лагерной охраны в Заксенхаузене. В его обязанности входили организация и исполнение казней, в ходе которых среди прочих было уничтожено множество немецких Свидетелей Иеговы (у Колокольцева эти больные на всю голову сектанты симпатий не вызывали).
Они отказывались от военной службы и за это после начала Второй Великой войны были (совершенно законно) приговорены к смерти как уклоняющиеся от военной службы. Что им светило в любой воюющей стране.
9 ноября 1939 года - в годовщину Пивного путча - Хёсс был повышен в звании до гауптштурмфюрера (капитана) СС. 1 февраля 1940 года по распоряжению Генриха Гиммлера Инспекцией концлагерей были обследованы «присоединённые области» за пределами Старого рейха с целью поисков пригодных территорий для создания концентрационных лагерей (подальше от населения рейха).
В результате было решено создать концентрационный лагерь на базе бывших артиллерийских казарм близ польского города Освенцим. 4 мая 1940 года Генрих Гиммлер лично назначил Хёсса комендантом и ответственным за строительство концентрационного лагеря Аушвиц.
До осени 1941 года это был чисто рабочий лагерь, а когда было принято решение о Холокосте газом, внутри него – под руководством Хёсса – была создана крупнейшая в истории фабрика смерти. Которая с весны 1942 года работала с чисто немецкой эффективностью.
Гиммлер постоянно посылал в Аушвиц делегации функционеров партии и СС, чтобы они своими глазами увидели, как уничтожают евреев. Колокольцев был одним из немногих, кто знал, с какой именно целью посылал.
Прагматичный рейхсфюрер СС (однажды курячий фермер – всегда курячий фермер), считал полное уничтожение евреев не только глупым, но и преступным в условиях дикой нехватки рабочих рук и возможности обмена их на стратегические материала для рейха. И хотел таким образом сформировать достаточную оппозицию, чтобы свернуть эту программу как была свёрнута Акция Т4.
На индивидуальном уровне результат был достигнут – даже те, кто ранее с пеной у рта доказывали необходимость тотального уничтожения евреев, при виде окончательного решения еврейского вопроса теряли дар речи. И буквально в мгновение ока превращались в противников оного.
Что ни на что принципиально не влияло – ибо фюрер был сторонником; его полностью поддерживал граф фон Шёнинг (и вообще Общество Чёрного Солнца), а всем проектом рулил фанатичный Гейдрих, который был горячим сторонником выбранного «нулевого» варианта окончательного решения.
Хёсса постоянно спрашивали, как он может спокойно командовать этой преисподней. Колокольцева это не удивляло, ибо при такой биографии назначение Хёсса комендантом Пятого круга ада было неизбежным.
Странно было бы, если бы он таковым не стал…
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Рудольф Хёсс был единственным из комендантов фабрик смерти СС, к которому Колокольцев относился с безграничным уважением – в его берлинском доме комендант Аушвица всегда был желанным гостем. Ибо на то были очень, очень серьёзные причины. Которые не имели никакого отношения к службе Хёсса гендиректором преисподней, которой был концлагерь СС Аушвиц.
Рудольф Франц Фердинанд Хёсс был – как и многие среди офицеров и генералов СС – ровесником рейхсфюрера. Он родился 25 ноября 1900 года в Баден-Бадене в консервативной католической семье торговца чаем и кофе – отставного армейского офицера.
До поступления в начальную школу Хёсс был одиноким ребенком, не имевшим друзей среди ровесников - все его общение было связано со взрослыми. После переезда в Мангейм посещал старейшую в городе гимназию Карла-Фридриха.
Когда началась Первая мировая война, Хёсс недолго служил в военном госпитале, а затем, в возрасте четырнадцати лет (!!!), был зачислен в полк своего отца и деда, 21-й драгунский полк.
В 15 лет Хёсс вместе с Шестой османской армией сражался под Багдадом, при Кут-эль-Амаре, а также в Палестине. Находясь в Османской империи, Хёсс дослужился до звания фельдфебеля, а в 17 лет стал самым молодым унтер-офицером в кайзеровской армии.
Он был трижды ранен (что даёт определённое представление о степени его участия в боевых действиях), перенёс малярию и был награжден Железным полумесяцем, Железным крестом первого и второго класса и другими наградами Германской и Османской империй. Даже успел немного покомандовать кавалерийским взводом.
Когда новость о перемирии достигла Дамаска, где в то время служил Хёсс, он и несколько его товарищей решили не ждать, пока союзные войска захватят их в качестве военнопленных.
Чтобы этого избежать, они решили попытаться проделать весь путь обратно на родину, в Баварию. Для этого им пришлось пройти через вражескую территорию Румынии, но в конце концов они всё же успешно добрались до Баварии.
Однако с перемирием (точнее, с поражением Германии) на фронтах Великой войны для Хёсса война не закончилась. Пожалуй, она только начиналась. Уже в 1919 году он вступил в фрайкор Россбаха, символом которого была… правильно, белая мёртвая голова на чёрном фоне.
И немедленно принял участие в одном из величайших подвигов в истории войн - марш-броске из Берлина аж в Прибалтику, целью которого было спасти окружённую коммунистами Железную дивизию "Эйзерн" (еще один фрайкор) от полного уничтожения.
Несмотря на раннюю и необычайно суровую балтийскую зиму, обер-лейтенант Россбах повел своих плохо экипированных людей в поход из Берлина через Восточную Европу протяженностью более тысячи километров – нередко они покрывали (пешком!) более шестидесяти километров в сутки.
Как только они прибыли в Торенсберг, отряд Россбаха атаковал большевистскую армию, пробил путь к окруженной дивизии и удерживал противника до тех пор, пока дивизия не вышла из окружения.
Позднее Хёсс вспоминал те события:
«Бои в Прибалтике были более жестокими и более ожесточенными, чем что-либо, что я испытал в мировой войне... Здесь не было настоящего фронта, так как враг был повсюду. Когда дело доходило до столкновения, это был бой насмерть, и никто не никого не щадил и не ожидал пощады.
Дома поджигали и сжигали их обитателей до смерти. Бесчисленное множество раз я сталкивался с этим ужасным зрелищем - сгоревшими домиками, в которых лежали обугленные трупы женщин и детей.
Впоследствии мне пришлось быть свидетелем гораздо более ужасных сцен, но картина этих полусгоревших хат на опушке леса у Двины, с целыми семьями, погибшими в них, остается неизгладимо запечатленной в моей памяти»
После этого Хёсс воевал (в составе того же фрайкора) в Верхней Силезии и в Руре, а вскоре после окончательной демобилизации (спустя три года после окончания Великой войны) вступил в НСДАП. Где проявил себя уже на совсем другом прозвище (хотя это ещё как посмотреть). Криминальном.
В 1923 году он вместе с Мартином Борманом участвовал в убийстве школьного учителя Вальтера Кадова, который, как они полагали, выдал французским властям борца с французской оккупацией Рура Альберта Лео Шлагетера.
Который 26 мая был расстрелян французскими оккупационными властями, после чего стал кумиром Гитлера и был причислен к лику мучеников НСДАП.
Убийство было совершено с особой жестокостью уже через несколько дней после казни Шлагетера. После совместного распития спиртного в ночь с 31 мая на 1 июня 1923 года Хёсс и его сообщники вывезли в стельку пьяного Кадова в лес.
Там его сначала избили до полусмерти палками, потом ему перерезали горло и двумя выстрелами в голову застрелили. 28 июня 1923 года Хёсс был арестован и помещён в Лейпцигскую тюрьму.
На процессе Хёсс был признан виновным и 15 марта 1924 года приговорён к десяти годам тюремного заключения. Срок Хёсс отбывал в Бранденбургской тюрьме. После ареста Хёсс автоматически перестал быть членом НСДАП и позже в неё уже не вступал.
Отсидев четыре года, в 1928 году Хёсс вышел на свободу по амнистии для политических заключённых. После освобождения, с 1929 года, Хёсс работал в сельском хозяйстве, состоял в молодёжной организации националистического толка артаманов (сторонников движения «Кровь и почва»). Тогда же Хёсс познакомился с Генрихом Гиммлером, который тогда был увлечён тем же.
В 1929 году Хёсс женился на Хедвиге Хензель, которая впоследствии родила ему пятерых детей (обычное дело для католической семьи).
После прихода НСДАП к власти, 20 сентября 1933 года по личному приглашению Генриха Гиммлера Хёсс вступил в СС. Где сразу же привлёк внимание создателя концлагеря Дахау (впоследствии всей системы концлагерей СС) Теодора Эйке.
Которого впечатлили и военная биография Хёсса (Эйке сам был героем-фронтовиком, кавалером нескольких орденов и тоже закончил Великую войну в чине унтер-офицера), и его политико-криминальное прошлое… и его способность к просто чудовищной жестокости.
Поэтому уже первого декабря 1934 года он был переведён в части СС «Мёртвая голова» (охранников концлагерей) и зачислен в сформированный Эйке штандарт (полк) Верхняя Бавария, приписанный к первому концлагерю СС в Дахау.
В концлагере Дахау Хёсс служил блокфюрером (с 1 марта 1935 года), шарфюрером (с 1 апреля 1935 года), обершарфюрером (с 1 июля 1935 года), гауптшарфюрером (с 1 марта 1936 года), и рапортфюрером (с 1 апреля 1936 года).
13 сентября 1936 года Хёсс был произведён в унтерштурмфюреры (лейтенанты) СС и принят в корпус «фюреров» (офицеров) СС. С сентября 1936 года Хёсс был эффектенфервальтером, заведующим имуществом заключённых.
Первого августа 1938 года он был переведён в концентрационный лагерь Заксенхаузен адъютантом коменданта, в его ведении находился штаб лагерной комендатуры, он отвечал прежде всего за ведение служебной переписки с другими ведомствами и вышестоящими инстанциями Инспекции концлагерей.
С 21 сентября 1939 года — командир лагерной охраны в Заксенхаузене. В его обязанности входили организация и исполнение казней, в ходе которых среди прочих было уничтожено множество немецких Свидетелей Иеговы (у Колокольцева эти больные на всю голову сектанты симпатий не вызывали).
Они отказывались от военной службы и за это после начала Второй Великой войны были (совершенно законно) приговорены к смерти как уклоняющиеся от военной службы. Что им светило в любой воюющей стране.
9 ноября 1939 года - в годовщину Пивного путча - Хёсс был повышен в звании до гауптштурмфюрера (капитана) СС. 1 февраля 1940 года по распоряжению Генриха Гиммлера Инспекцией концлагерей были обследованы «присоединённые области» за пределами Старого рейха с целью поисков пригодных территорий для создания концентрационных лагерей (подальше от населения рейха).
В результате было решено создать концентрационный лагерь на базе бывших артиллерийских казарм близ польского города Освенцим. 4 мая 1940 года Генрих Гиммлер лично назначил Хёсса комендантом и ответственным за строительство концентрационного лагеря Аушвиц.
До осени 1941 года это был чисто рабочий лагерь, а когда было принято решение о Холокосте газом, внутри него – под руководством Хёсса – была создана крупнейшая в истории фабрика смерти. Которая с весны 1942 года работала с чисто немецкой эффективностью.
Гиммлер постоянно посылал в Аушвиц делегации функционеров партии и СС, чтобы они своими глазами увидели, как уничтожают евреев. Колокольцев был одним из немногих, кто знал, с какой именно целью посылал.
Прагматичный рейхсфюрер СС (однажды курячий фермер – всегда курячий фермер), считал полное уничтожение евреев не только глупым, но и преступным в условиях дикой нехватки рабочих рук и возможности обмена их на стратегические материала для рейха. И хотел таким образом сформировать достаточную оппозицию, чтобы свернуть эту программу как была свёрнута Акция Т4.
На индивидуальном уровне результат был достигнут – даже те, кто ранее с пеной у рта доказывали необходимость тотального уничтожения евреев, при виде окончательного решения еврейского вопроса теряли дар речи. И буквально в мгновение ока превращались в противников оного.
Что ни на что принципиально не влияло – ибо фюрер был сторонником; его полностью поддерживал граф фон Шёнинг (и вообще Общество Чёрного Солнца), а всем проектом рулил фанатичный Гейдрих, который был горячим сторонником выбранного «нулевого» варианта окончательного решения.
Хёсса постоянно спрашивали, как он может спокойно командовать этой преисподней. Колокольцева это не удивляло, ибо при такой биографии назначение Хёсса комендантом Пятого круга ада было неизбежным.
Странно было бы, если бы он таковым не стал…
Scribo, ergo sum
-
RolandVT
- Posts: 22728
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 414 times
- Been thanked: 5365 times
Не телефонный разговор
23 сентября 1943 года
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Когда комендант Аушвица ответил, Колокольцев вежливо поздоровался и сразу перешёл к делу: «У меня к тебе очень срочный – и совсем не телефонный – разговор. Через три часа я буду в Кракове…»
Ибо 520 километров между Берлином и Краковом его Тайфун покроет за два… плюс дорога на аэродром, плюс взлёт-посадка… как раз три и наберётся.
«Понял» - вздохнул Рудольф Хёсс. И уверенно пообещал: «Встречу»
После чего предсказуемо осведомился: «Блиц-инспекция… или?»
Ещё в октябре 1941 года, после Операции Элизиум, Гиммлер назначил Колокольцева генеральным инспектором окончательного решения (и лагерей смерти, и массовых расстрелов).
Что дало последнему возможность во время каждой инспекции (увы, нечастой, ибо и другой работы было по горло) спасать до сотни евреев – больше его канал просто не мог потянуть.
«Или» - усмехнулся Колокольцев. И повесил трубку.
На аэродроме его встретила личный водитель Хёсса СС-Хельферин Ханна Ленбах. Как и генерал Франк в Праге Герту, Хёсс подкладывал её под VIP-гостей, только, в отличие от Герты Дитрих (ныне стараниями Колокольцева восходящей звезды в финансовой службе его фирмы), Ханна подписалась под это сугубо добровольно.
Ибо секс просто обожала во всех его проявлениях – от нежности до дикой боли (от зажима на клитор она улетала и кончала сразу), а аппетит у неё был просто космический. Он её трахал во время каждой инспекции, но сегодня сразу предупредил, что может и не получиться – время было баснословно дорого.
Она восприняла это заявление совершенно спокойно. Только вздохнула:
«Я слышала, что ты занимаешься… не совсем обычными делами. И что некоторые злодеи, с которыми ты воюешь, пострашнее русского наступления будут…»
Хёсс был в курсе переговорных предпочтений Колокольцева и его биографии, поэтому сразу угостил его настоящим польским то ли поздним обедом, то ли ранним ужином.
Украинский борщ, русские пироги с капустой, карп по-еврейски, баварское пиво, французская шарлотку и бразильский кофе (который лагерном начальству поставляла фирма Колокольцева-Гиммлера).
Когда с вкуснятинами было покончено, Колокольцев задал экзистенциальный вопрос: «До меня дошли слухи, что в твоей епархии медицинскими экспериментами над людьми занимался некий доктор психиатрии Зигмунд Крюгер… это так?»
«Это так» - подтвердил Хёсс. И, не дожидаясь неизбежных следующих вопросов, объяснил: «Он появился в лагере осенью сорок первого, когда в лагерь хлынул поток из России. Публика эта больная на всю голову, так что смертные приговоры пришлось выносить налево и направо…»
«Понятно» - усмехнулся Колокольцев. «Он предложил тебе отдавать ему приговорённых, пообещав взамен… что именно?»
Комендант перечислил: «Он гарантировал, что из его барака… его обитель здесь даже блоком назвать было нельзя живыми они не выйдут и что их смерть будет нелёгкой…». Колокольцев кивнул: «Твои люди проинформировали об этом контингент…, и дисциплина существенно улучшилась?»
Хёсс кивнул – и продолжил: «За каждого он платил… хорошо платил… деньгами и услугами…». Колокольцев удивлённо посмотрел на него. Хёсс объяснил:
«Служба здесь сам знаешь, какая – поэтому у моих людей с психикой большие проблемы. А он просто волшебник… был – что угодно снимал…»
«Был?» - удивился Колокольцев. Комендант вздохнул: «В начале июля он просто бесследно исчез… хотя до того проводил неделю в месяц или даже больше…»
«Он не распространялся, что он делал… с объектами?» - спросил Колокольцев.
Хёсс предсказуемо покачал головой: «Мне нет… попробуй поговорить с доктором Менгеле – они целый месяц июнь плотно общались…»
«Доктором Менгеле?» - осведомился Колокольцев. Он где-то то ли слышал, то ли видел это имя… только вот никак не мог вспомнить, где.
Комендант объяснил: «Менгеле - фронтовик, герой войны, доктор медицины и антропологии… в конце мая был назначен главврачом цыганского лагеря, в считанные дни создал свой НИИ… благо выбрать было из кого – в каждом эшелоне врачей и медсестёр не на одну больничку…»
Хёсса прервал телефонный звонок. Он снял трубку, выслушал сообщение, кивнул, повесил трубку и проинформировал Колокольцева:
«Только что прибыл очередной поезд. Из Дранси – с марсельскими евреями…»
Колокольцев улыбнулся: «Уже иду»
Ибо этого требовал его непреодолимый синдром Лоэнгрина.
Концлагерь СС Аушвиц-Биркенау, гау Верхняя Силезия
Когда комендант Аушвица ответил, Колокольцев вежливо поздоровался и сразу перешёл к делу: «У меня к тебе очень срочный – и совсем не телефонный – разговор. Через три часа я буду в Кракове…»
Ибо 520 километров между Берлином и Краковом его Тайфун покроет за два… плюс дорога на аэродром, плюс взлёт-посадка… как раз три и наберётся.
«Понял» - вздохнул Рудольф Хёсс. И уверенно пообещал: «Встречу»
После чего предсказуемо осведомился: «Блиц-инспекция… или?»
Ещё в октябре 1941 года, после Операции Элизиум, Гиммлер назначил Колокольцева генеральным инспектором окончательного решения (и лагерей смерти, и массовых расстрелов).
Что дало последнему возможность во время каждой инспекции (увы, нечастой, ибо и другой работы было по горло) спасать до сотни евреев – больше его канал просто не мог потянуть.
«Или» - усмехнулся Колокольцев. И повесил трубку.
На аэродроме его встретила личный водитель Хёсса СС-Хельферин Ханна Ленбах. Как и генерал Франк в Праге Герту, Хёсс подкладывал её под VIP-гостей, только, в отличие от Герты Дитрих (ныне стараниями Колокольцева восходящей звезды в финансовой службе его фирмы), Ханна подписалась под это сугубо добровольно.
Ибо секс просто обожала во всех его проявлениях – от нежности до дикой боли (от зажима на клитор она улетала и кончала сразу), а аппетит у неё был просто космический. Он её трахал во время каждой инспекции, но сегодня сразу предупредил, что может и не получиться – время было баснословно дорого.
Она восприняла это заявление совершенно спокойно. Только вздохнула:
«Я слышала, что ты занимаешься… не совсем обычными делами. И что некоторые злодеи, с которыми ты воюешь, пострашнее русского наступления будут…»
Хёсс был в курсе переговорных предпочтений Колокольцева и его биографии, поэтому сразу угостил его настоящим польским то ли поздним обедом, то ли ранним ужином.
Украинский борщ, русские пироги с капустой, карп по-еврейски, баварское пиво, французская шарлотку и бразильский кофе (который лагерном начальству поставляла фирма Колокольцева-Гиммлера).
Когда с вкуснятинами было покончено, Колокольцев задал экзистенциальный вопрос: «До меня дошли слухи, что в твоей епархии медицинскими экспериментами над людьми занимался некий доктор психиатрии Зигмунд Крюгер… это так?»
«Это так» - подтвердил Хёсс. И, не дожидаясь неизбежных следующих вопросов, объяснил: «Он появился в лагере осенью сорок первого, когда в лагерь хлынул поток из России. Публика эта больная на всю голову, так что смертные приговоры пришлось выносить налево и направо…»
«Понятно» - усмехнулся Колокольцев. «Он предложил тебе отдавать ему приговорённых, пообещав взамен… что именно?»
Комендант перечислил: «Он гарантировал, что из его барака… его обитель здесь даже блоком назвать было нельзя живыми они не выйдут и что их смерть будет нелёгкой…». Колокольцев кивнул: «Твои люди проинформировали об этом контингент…, и дисциплина существенно улучшилась?»
Хёсс кивнул – и продолжил: «За каждого он платил… хорошо платил… деньгами и услугами…». Колокольцев удивлённо посмотрел на него. Хёсс объяснил:
«Служба здесь сам знаешь, какая – поэтому у моих людей с психикой большие проблемы. А он просто волшебник… был – что угодно снимал…»
«Был?» - удивился Колокольцев. Комендант вздохнул: «В начале июля он просто бесследно исчез… хотя до того проводил неделю в месяц или даже больше…»
«Он не распространялся, что он делал… с объектами?» - спросил Колокольцев.
Хёсс предсказуемо покачал головой: «Мне нет… попробуй поговорить с доктором Менгеле – они целый месяц июнь плотно общались…»
«Доктором Менгеле?» - осведомился Колокольцев. Он где-то то ли слышал, то ли видел это имя… только вот никак не мог вспомнить, где.
Комендант объяснил: «Менгеле - фронтовик, герой войны, доктор медицины и антропологии… в конце мая был назначен главврачом цыганского лагеря, в считанные дни создал свой НИИ… благо выбрать было из кого – в каждом эшелоне врачей и медсестёр не на одну больничку…»
Хёсса прервал телефонный звонок. Он снял трубку, выслушал сообщение, кивнул, повесил трубку и проинформировал Колокольцева:
«Только что прибыл очередной поезд. Из Дранси – с марсельскими евреями…»
Колокольцев улыбнулся: «Уже иду»
Ибо этого требовал его непреодолимый синдром Лоэнгрина.
Scribo, ergo sum