Операция Карфаген - главы из романа

[RolandVT]

18-21 июня 1941 года

Москва, СССР

16 июня 1941 года археологическая экспедиция по вскрытию могилы Тамерлана и его потомков приступила к работе. Вечером 17 июня руководитель экспедиции профессор Кара-Ниязов сообщил Сталину, что он гарантирует вскрытие могилы великого завоевателя 20 июня. Теперь можно было начинать…

18 июня у Хозяина состоялось совещание на высшем военном уровне. Кроме самого Сталина, на совещании присутствовала самая верхушка страны: нарком обороны Тимошенко; начальник Генерального штаба РККА Жуков; наркоминдел (и Первый заместитель Председателя СНК СССР) Молотов; секретарь ЦК, член Главного Военного совета Маленков.

Совещание длилось четыре часа - с 20.25 до 0.30 следующего дня (19 июня). Именно на этом совещании и было принято решение о начале Операции Гроза («освободительного похода в Европу») 23 июня.

Реализация решения началась немедленно: военные округа (структуры мирного времени) были преобразованы в фронты (структуры военного времени); их управления были выведены на полевые командные пункты.

Был подготовлен и отправлен в войска приказ о маскировке аэродромов и приведении войск первого эшелона (всего их было аж три) в боевую готовность; на флоте был объявлен режим оперативной готовности.

Был подготовлен и отправлен в типографии текст Указа о всеобщей мобилизации, который должен был быть опубликован 23 июня. Тогда же должна была начаться и всеобщая мобилизация (что по международному праву ровно то же самое, что объявление войны).

Что характерно – в тексте Указа отсутствовали какие-либо упоминания о начавшейся войне, о вероломном нападении Германии на СССР и так далее. Отсутствовали по понятной причине – поводом для мобилизации должна была стать намеченная на 22 июня грандиозная провокация (по «финской» схеме), а её детали всё ещё утрясались.

«Финская» провокация (впоследствии получившая название Майнильский инцидент) была описана в ноте СНК СССР правительству Финляндии от 26 ноября 1941 года. В ноте утверждалось следующее:

«26 ноября, в 15 часов 45 минут, наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнём.

Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава. Советские войска, имея строгое приказание не поддаваться провокации, воздержались от ответного обстрела…»

На самом деле, это была в чистом виде провокация – в том месте у финнов вообще не было артиллерии достаточной дальности (обстрел совершила артиллерия РККА). Уже 30 ноября советские войска перешли финскую границу… и началась Зимняя война, для которой Майнильский инцидент стал лишь предлогом (решение о вторжении в Финляндию было принято месяцами ранее).

Операция Гроза была несопоставимо масштабнее вторжения в маленькую Финляндию, поэтому на 22 июня готовилась гораздо более масштабная провокация. Причём на этот раз с воздуха.

Воскресенье 22 июня как никакой другой день подходило для осуществления этой провокации. Во-первых, это самый длинный день в году (самая большая продолжительность светового дня).

Для получения максимально возможного числа жертв среди мирного населения (именно это было целью Сталина) бомбардировка днём в воскресенье была оптимальным вариантом.

Тёплый солнечный выходной день, люди отоспались после тяжёлой трудовой недели и вышли на улицы, в сады и скверы погулять с детьми. Бомбардировка была назначена на одиннадцать утра — это как раз то время, когда в России, Белоруссии и Украине дворы и улицы заполняются мамами с колясками.

Необходимые технические средства для провокации имелись в достатке – годом ранее в Германии были закуплены два бомбардировщика Дорнье-215, два Юнкерса-88 и пять истребителей-бомбардировщиков Bf-110.

Почти что полноценная бомбардировочная эскадрилья, если к ней добавить весьма похожие (что на Дорнье, что на Bf-110), советские пикировщики Пе-2 (на высоте в километры никто, кроме специалистов высшей квалификации, и не отличил бы одни от других…

Дьявольский план Сталина состоял в следующем. В 11 утра 22 июня "немецкие" бомбардировщики сбрасывают осколочные бомбы на белорусский город Гродно, дабы убить максимально большое число мирных советских граждан (в первую очередь, женщин и детей).

В 12 часов нарком обороны отправляет в округа короткую директиву из четырёх слов: «Ввести в действие план прикрытия». На самом деле, это никакой не «план прикрытия», а приказ о начале Операции Гроза – вторжения в Европу.

Уже через один час (к 13:00) директива получена и расшифрована в штабах уже фронтов. В течение следующего часа (до 14:00) приказ доведён до всех частей ВВС фронтов. Ещё час (до 15:00) уйдёт на то, прогреть моторы и подвесить бомбы.

В 16:00 ВВС РККА будут готовы к выполнению задачи: нанести одновременный удар по установленным аэродромам и базам противника, расположенным в первой зоне, до рубежа Инстербург, Алленштайн, Млава, Варшава, Демблин…

Вторым вылетом бомбардировочной авиации нанести удар по аэродромам и базам противника, расположенным во второй зоне до рубежа Кёнигсберг, Мариенбург, Торунь, Лодзь…

В Европейской части Советского Союза, над аэродромами в районе Белостока и Львова, окончательно темнеет не раньше 11 часов вечера. Другими словами — в распоряжении советской авиации будет не менее семи часов светлого времени.

Когда же противник опомнится и попытается нанести ответные авиаудары, наступившая ночь надёжнее любых маскировочных сетей укроет аэродромы, базы, военные городки, железнодорожные станции.

Идеальный вариант» начала войны… в которую уже на следующий день вступят наземные силы, которые превосходят вермахт и количественно (в разы по всем показателям) и качественно – ничего подобного Т-34 и КВ у панцерваффе и близко не было. Результатом станет блицкриг, который через считанные недели закончится выходом РККА на берега Ла-Манша…

Для максимизации пропагандистского эффекта от провокации были предприняты впечатляющие усилия по публичной демонстрации благодушия и беспечности в РККА (начиная от «большого театрального вечера» 21 июня и до удаления зенитных дивизионов из расположения войск и объявления выходного дня 20-21 июня в частях ВВС Западного ОВО).

Якобы «немецкие» бомбы должны были обрушиться на Гродно в мирной, внешне совершенно спокойной обстановке. В воинских частях — выходной день. Командование наслаждается высоким театральным искусством, рядовые бегают комсомольские кроссы и соревнуются в волейбольном мастерстве. Мы мирные люди, а наш бронепоезд ржавеет на запасном пути…

Кроме демонстративной, «показушной» стороны дела, понижение боеготовности войск (прежде всего — ВВС и ПВО) накануне запланированной провокации имело и совершенно конкретный военный смысл. Ибо провокационная бомбардировка должна была состояться — а для этого надо было снизить (в намеченном районе бомбардировки —до нуля) возможность вооружённого противодействия.

Именно поэтому в ВВС ПВО поступили, на первый взгляд, совершенно безумные приказы. 21 июня, в шесть вечера, командование 122 истребительного авиаполка, размещённого на аэродроме на аэродром Новый Двор, что чуть западнее Гродно в 30 километрах от границы СССР приказ: снять с самолётов пушки, пулемёты, ящики с боеприпасом и хранить всё это на складе.

Приказ отдал командующий Белорусским военным округом (к тому времени уже Западным фронтом) генерал армии Дмитрий Павлов. Который для этого специально приехал на аэродром вместе с командующим ВВС фронта генерал-майором Иваном Копцом.

Да, конечно, можно было ограничиться строгим-престрогим приказом: «22 июня ни одному самолёту в 122-м ИАП не взлетать!» Но в СССР не все приказы исполняются, а «цена вопроса» в данном случае была исключительно велика.

Хорошо ещё, если бомбардировщики собьют на подходе к Гродно, до бомбардировки, а если после? А если подбитый бомбардировщик с фальшивыми опознавательными знаками (да ещё и с советским экипажем на борту!) рухнет на сопредельной территории и будет предъявлен журналистам всего мира?

Красный Тамерлан не любил рисковать, поэтому приказал решить проблему с элегантностью бульдозера»: разоружить ближайший к Гродно истребительный авиаполк, и дело с концом.

Выбор города Гродно в качестве объекта для провокации был совершенно логичен. Логичен с точки зрения эффективности последующих действий (удара советских ВВС по «установленным аэродромам и базам противника»).

Ибо расположенный на расстоянии считанных километров Сувалкский выступ был в те дни буквально нашпигован немецкими авиационными, танковыми, пехотными частями.

На узкой полоске (примерно 35x35 км) сгрудились четыре танковые, три моторизованные, и девять пехотных дивизий вермахта. На близлежащих полевых аэродромах базировались четыре группы пикирующих Ju-87 (больше половины от общего числа на Восточном фронте), пять истребительных авиагрупп и две штурмовые группы, оснащённые двухмоторными Ме-110.

Такой концентрации сил вермахта – и особенно люфтваффе - не было больше нигде. Соответственно не было и лучшего объекта для сокрушительного первого удара советской авиации.

Сталин верил в мощь РККА – и в помощь выпущенного из заточения по его приказу Абаддона. Поэтому, не вняв поступавшим со всех сторон предостережениям, он необычно рано отправился спать… ибо 22 июня предстоял очень тяжёлый день.

Ему и в голову не могло прийти, насколько тяжёлый; насколько небоеспособной окажется РККА… и что Абаддон, на которого он так надеялся, уже перешёл на сторону Адольфа Гитлера.

И что «третий день» наступит на день раньше его плана: 22 июня.

[RolandVT]

Война, которую впоследствии назовут Великой Отечественной (что было правдой, пока она шла на территории СССР), началась очень ранним утром двадцать второго июня. На третий день после фактического вскрытия гробницы великого Тамерлана.

Вопреки истошным заявлениям советского агитпропа, Германия полностью выполнила дипломатическую процедуру, которая предусматривалась международным правом. Ибо ровно в 4:00 рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп вручил советскому послу в Берлине Деканозову ноту об объявлении войны и три приложения к ней.

Ровно за час до этого первые сапёры вермахта перебрались на советскую территорию, а в 4 часа 00 минут (в тот момент, когда Риббентроп вручал ноту Деканозову), после мощной артиллерийской подготовки, началось вторжение передовых сухопутных частей, за которыми последовали главные силы армии.

Наступление вермахта развернулось на фронте протяжённостью три тысячи километров в трёх направлениях — на Ленинград (группа армий Север), Москву (группа армий Центр) и Киев (группа армий Юг).

В тот же день войну СССР объявили Италия и Румыния; 23 июня — Словакия, 25 июня – Финляндия; 27 июня — Венгрия (войну с двумя последними Сталин привёз себе сам, отдав приказы бомбить их территории). 25 июня немецкие и финские войска вторглись в Карелию и Заполярье, увеличив линию фронта и поставив под угрозу Ленинград и Мурманскую железную дорогу.

Вторжение застало советские войска врасплох (РККА готовилась не к обороне, а только к наступлению). В первый же день была уничтожена значительная часть боеприпасов, горючего и военной техники; люфтваффе удалось обеспечить полное господство в воздухе (было выведено из строя около 1200 самолётов).

Из-за полного коллапса системы связи командование РККА было не в состоянии трезво оценить положение своих войск. Поэтому Главный Военный совет вечером 22 июня направил Военным советам фронтов директивы, требовавшие нанести с утра 23 июня по прорвавшимся группировкам противника решительные контрудары — в результате таких заведомо неудачных контрударов и без того тяжёлое положение советских войск ещё больше ухудшилось.

22 июня 1941 года сторонники Литовского фронта активистов подняли вооружённое восстание против Советской власти. Повстанцы брали под контроль стратегически важные объекты и целые города, нападали на отступающие подразделения Красной армии и убивали советских активистов.

Попытка командования Северо-Западного фронта нанести контрудар силами двух механизированных корпусов (почти 1000 танков) возле города Расейняй окончилась полным провалом, и 25 июня было принято решение об отводе войск на рубеж Западной Двины.

Но уже 26 июня немецкая 4-я танковая группа форсировала Западную Двину у Даугавпилса, а 2 июля — у Екабпилса. Вслед за моторизованными корпусами продвигались пехотные дивизии. 27 июня части Красной армии оставили Либаву. Первого июля немецкая 18-я армия заняла Ригу и вышла в южную Эстонию.

Тем временем 3-я танковая группа группы армий «Центр», преодолев сопротивление советских войск под Алитусом, 24 июня взяла Вильнюс, повернула на юго-восток и зашла в тыл советскому Западному фронту.

В первый же день войны фланговые армии Западного фронта понесли большие потери. Контрудары механизированных корпусов Западного фронта 23—25 июня завершились неудачей.

Немецкая 3-я танковая группа, преодолев сопротивление советских войск в Литве и развивая наступление на вильнюсском направлении, обошла 3-ю и 10-ю армии с севера, а 2-я танковая группа, оставив в тылу Брестскую крепость, прорвалась к Барановичам и обошла их с юга. 28 июня немцы взяли Минск и замкнули кольцо окружения, в котором оказались основные силы Западного фронта.

В начале июля моторизованные корпуса вермахта преодолели рубеж советской обороны на реке Березина и устремились к линии рек Западная Двина и Днепр, однако неожиданно натолкнулись на войска восстановленного Западного фронта.

6 июля 1941 советское командование предприняло наступление на лепельском направлении. В ходе разгоревшегося танкового сражения, в котором с советской стороны участвовало более 1600 танков, а с немецкой до 700 единиц, немецкие войска нанесли поражение советским войскам (РККА потеряло более 800 танков против примерно 200 у панцерваффе) и 9 июля взяли Витебск.

Стремясь остановить наступление 1-й танковой группы, командование Юго-Западного фронта нанесло контрудар силами шести механизированных корпусов (около 3400 танков).

В ходе крупнейшего в истории (и до, и после) танкового сражения в районе Дубно — Луцк — Броды советские войска понесли чудовищные потери – 2648 танков безвозвратно (78%) против всего 85 (в ТРИДЦАТЬ раз меньше – менее 12% от общего числа) у панцерваффе. В начале июля немцы прорвали правое крыло Южного фронта под Новоградом-Волынским и захватили Бердичев и Житомир.

На стыке Юго-Западного и Южного фронта второго июля германо-румынские войска форсировали Прут и устремились к Могилёву-Подольскому. К 10 июля они вышли к Днестру.

В результате приграничных сражений вермахт нанёс тяжёлое поражение Красной армии. И это очень, очень мягко сказано. В реальности это была самая грандиозная победа в истории войн… а РККА, соответственно, потерпела самое унизительное, позорное и катастрофическое поражение в истории (это к вопросу о «гениальности» Сталина как руководителя страны).

Примерно за три недели войны немецкие войска оккупировали всю Прибалтику, всю Белоруссию, значительную часть Украины и Молдавии. На северо-западном и юго-западном направлениях противник вторгся на территорию СССР до 500 км, на западном — до 600 км.

Средний темп наступления немецких войск составил от 15 до 30 км в сутки. В приграничных сражениях и в последующих оборонительных операциях были полностью разгромлены 28 советских дивизий (12 стрелковых, 10 танковых, 4 моторизованные, две кавалерийские), ещё свыше 72 дивизий понесли потери в людях и технике от 50 % и более.

Общие потери советских войск к 30 июля составили более 650 тысяч человек (безвозвратные — 450 тысяч, санитарные — 200 тысяч). По неполным данным, были потеряны 3468 самолётов, около 9,5 тыс. орудий, 12 тыс. миномётов, 6 тыс. танков (почти половину танков, имевшихся в западных округах на начало войны).

При этом многие танки (и самолёты) были не уничтожены в бою, а брошены или взорваны при отступлении из-за поломок и отсутствия топлива. В результате огромных потерь танков и последовавшей эвакуации танковых заводов из Ленинграда и Харькова к концу года РККА испытывала острую нехватку танков и самолётов (спасли лишь поступления по ленд-лизу).

Было потеряно 200 складов (половина складов на территории приграничных округов). Это привело к острому недостатку боеприпасов, горючего и продовольствия в советских частях и соединениях.

Вермахту достались значительные трофеи. Так, начальник генштаба вермахта Гальдер первого июля записал, что около трети расхода горючего покрыто трофейными запасами… как и значительная часть противотанковой артиллерии.

Для сравнения - с 22 июня по 13 августа 1941 года весь восточный фронт вермахта потерял убитыми 3714 офицеров и 76 389 солдат и унтер-офицеров. В пять с половиной раз меньше РККА…

Многие военные специалисты, впоследствии изучавшие эти и другие данные (в частности, о катастрофе РККА под Киевом – крупнейшей единовременной катастрофе в истории войн), пришли к выводу, что такой разгром не имеет никакого рационального объяснения.

Видимо, Абаддон работал – и работал чрезвычайно успешно. Однако сами по себе демоны войны не выигрывают – в чём фюреру пришлось убедиться уже через несколько месяцев…

[RolandVT]

22 июня 1941 года

Москва, СССР

18 июня – в день, когда было принято решение о вторжении в Европу 23 июня - Сталину передали донесение агентов из Германии о дислокации немецких истребителей и назначении глав оккупированных регионов СССР. Он поставил резолюцию: «Можете послать ваш источник на… три буквы»

Ибо не сомневался, что Гитлер не успеет… и что Абаддон будет на стороне Красного Тамерлана…

Вечером 21 июня начальнику Генштаба Жукову позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — фельдфебель вермахта.

Перебежчик утверждал, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнётся утром 22 июня. Жуков немедленно передал это сообщение наркому обороны Тимошенко и Председателю СНК Сталину.

Сталин перебежчику совершенно не поверил. Не поверил потому, что такое совпадение дат вторжения было попросту невозможно. Такого совпадения не могло быть потому, что такого не могло быть никогда. Такого даже и в кино не бывает. Это же всё равно, что во время дуэли попасть пулей в пулю противника…

Сталину и в голову не пришло, что могила Тамерлана была вскрыта на день раньше, чем он приказал… причём вскрыта по приказу Адольфа Гитлера. Ибо такого тоже не могло быть потому, что не могло быть никогда. Это даже не беллетристика и даже не мистика – это ненаучная фантастика…

Кроме того, Сталин вообще не верил людям — но при этом он безоговорочно доверял логике. Своей логике, которой он очень гордился. Вечером 21 июня он рассуждал абсолютно логично. Примерно следующим образом:

«Немцы не завершили сосредоточение войск. Половина дивизий вермахта ещё на Западе. Наступать такими малыми силами - безумие. Численность немецкой авиации у наших границ ничтожно мала. Против Франции, на фронте в десять раз короче у них было в полтора раза больше самолётов!

Такими хилыми силами, с таким ничтожным авиационным прикрытием они наступать не могут. И не будут. У нас ещё в запасе 7 — 10 дней минимум. А нужен-то всего один-единственный день, 22 июня. Всего один день. Листовки об объявлении мобилизации с 23 июня уже печатаются…»

Поэтому Сталин и не поверил сообщению о том, что Гитлер решил начать вторжение 22 июня, до завершения сосредоточения у границ СССР таких сил германской армии, которые (по мнению Сталина) необходимо было сосредоточить для войны с могучей (по его мнению, которое категорически не соответствовало действительности) Красной Армией.

Намерение Гитлера начать вторжение 24-го и в любой последующий день Сталина уже не беспокоило – ибо он твёрдо решил ударить 23-го. В День Тамерлана…

Однако практически все его подчинённые придерживались прямо противоположного мнения. И потому перебежчику поверили… и пошли на отчаянный риск. Надавили на Хозяина.

Который ближе к ночи на 22 июня нехотя утвердил следующую директиву:

«В течение 22–23 июня возможно нападение немцев по всей границе. Нападение может начаться с провокационных действий; задача наших войск не поддаваться ни на какие провокации, но одновременно быть в полной боевой готовности, чтобы встретить внезапный удар немцев и их союзников.

В течение ночи скрытно занять огневые точки укрепленных районов. Рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, тщательно ее замаскировать. ВВС привести в боевую готовность»

Однако и не подумал отменить намеченную на следующий день провокацию… да и директива была составлена в полном соответствии с оной – а не с нелогичными (по его мнению) предупреждениями его ближайшего окружения.

Покончив с дискуссиями, Сталин необычно рано закончил работу и уехал на ближнюю дачу. Спать. В возможность нападения немцев он не поверил, а день 22 июня предстоял очень напряжённый.

Утром — провокация в Гродно, днём — приказ о начале вторжения в Европу, вечером — первый налёт на немецкие аэродромы, поздним вечером — «разбор полётов» и последние приготовления к объявлению мобилизации. Перед таким днём надо было как следует выспаться.

А вот Молотову не спалось от слова совсем. В 21 час 30 минут он вызвал германского посла Шуленбурга и высказал обеспокоенность: «В чем причина массового отъезда сотрудников посольства? В чем недовольство Германии, если оно есть? Почему нет ответа на миролюбивое заявление ТАСС?»

Шуленбург отвечал невразумительно, он был явно подавлен. Ибо уже знал…

Молотов, конечно же, все понял… как и то, что сделать уже ничего нельзя. Ибо упёртого Хозяина никакие аргументы не сдвинут даже на миллиметр. Скорее для очистки совести, в 00:40 уже 22 июня он отправил шифрограмму Деканозову в Берлин, чтобы посол задал те же вопросы рейхсминистру внутренних дел.

В 4.00 люфтваффе уже бомбило Киев и Минск… и не только. В это время Хозяин мирно спал на Ближней даче. Получив информацию об этом, нарком обороны Тимошенко приказал начальнику генштаба Жукову немедленно позвонить на Ближнюю дачу. Ибо началась война.

Жуков позвонил и услышал заспанный голос дежурного:

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Срочно соедините меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

– Будите немедленно, немцы бомбят наши города. Началась война.

Минуты через три Сталин подошел. Жуков доложил обстановку.

В ответ – молчание. Долгое молчание. Ибо Сталин совершенно не ожидал, что Абаддон так его кинет. Совершенно напрасно не ожидал, кстати (демоны – они такие… кидалы par excellence).

– Вы меня поняли? – переспросил Жуков.

Снова долгое молчание. И наконец:

– Где нарком? Приезжайте с ним в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал все Политбюро…

Хозяин приехал в Кремль первым. И вскоре, разбуженные Поскребышевым, входили в его кабинет члены Политбюро. Выслушав доклад Тимошенко, Сталин… ему не поверил. И потребовал… связаться с Берлином и позвонить в советское посольство в Германии.

Он ещё не знал, что рейхсминистр фон Риббентроп уже вручил советскому послу Деканозову официальную ноту германского правительства об объявлении войны…

Молотов не посмел ослушаться Хозяина и прямо из кабинета Сталина позвонил в наркомат иностранных дел. Внимательно выслушал собеседника и спокойно ответил: «Пусть едет».

Положит трубку и объявил: «Посол Шуленбург хочет меня видеть». Сталин отреагировал коротко: «Иди».

Первый заместитель начальника Генерального штаба Ватутин отлучился из кабинета на несколько минут, чтобы получить новые данные, вернулся и доложил: «Немецкие войска быстро движутся вглубь страны, не встречая сильного сопротивления». На самом деле, почти везде почти никакого…

Видимо, Абаддон таки работал – и работал на совесть… на Адольфа Гитлера.

Молотов ушел в свой кабинет в Кремле с видом на колокольню Ивана Великого. Туда и приехал к нему посол Шуленбург. После беседы с Шуленбургом Молотов вернулся в кабинет и сказал: «Германское правительство объявило нам войну»

В первой половине дня Политбюро утвердило обращение к советскому народу. В 12 часов его зачитал Молотов… ибо Сталин был просто не в состоянии – он был ещё в состоянии глубокого шока.

В первый день войны все были настроены оптимистически; верили, что это лишь безумная авантюра с неизбежным и скорым провалом. Ибо очень сильно переоценивали мощь РККА и недооценивали силу вермахта… и Абаддона. Ныне союзника Адольфа Гитлера.

Сталин произнес спокойно: «Противник будет бит по всему фронту». И обратился к военачальникам: «Что вы предлагаете?»

Жуков предложил: «Дать указания пограничным войскам ударить по всему фронту и задержать зарвавшегося противника».

Тимошенко поправил: «Не задержать, а уничтожить».

Было решено: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили границу. До особого распоряжения границу не переходить. Авиации нанести бомбовый удар по войскам и по территории, занятой противником…»

В полдень страна услышала обращение Молотова. Во многих городах его слушали под грохот рвавшихся бомб. Молотов был явно растерян – говорил с трудом, чуть даже заикался и закончил свою речь написанными Сталиным словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».

Всю войну, бессчетное количество раз будет повторяться, вводиться в сознание советских людей эта фраза. Сталин сделает ее заклинанием. Реально заклинанием, мантрой… которая, в конечном итоге, сработает…

Сталин продолжал: «Надо поручить эвакуировать население и предприятия на восток. Ничего не должно доставаться врагу».

За этой фразой – гибель от рук отступающей армии городов, сел, заводов, азиатская тактика выжженной земли (успешно применённая в первую Отечественную войну 1812 года – по приказу императора Александра I). В ноябре она будет официально узаконена людоедским приказом 0428…

Безумный день продолжался. С фронта поступали все новые отчаянные сведения.

Докладывал Тимошенко:

- Удар превзошел все наши самые мрачные ожидания. В первые часы войны вражеская авиация нанесла массированные удары по аэродромам и войскам.

– Стало быть, много советских самолетов уничтожено прямо на земле? – Сталин пришел в неописуемое негодование, прохаживался по кабинету. – Неужели до всех аэродромов добралась немецкая авиация?

– К сожалению, это так – подтвердил нарком.

– Сколько же уничтожено самолетов? – осведомился Сталин.

– По предварительным подсчетам, около 700 – грустно ответил Тимошенко.

На самом деле, в несколько раз больше. Наиболее тяжелые потери понес Западный фронт – более 1200… почти все на земле… и в большинстве случаев брошены бежавшей в панике РККА…

По части паники Абаддон был непревзойдённым мастером… гроссмейстером.

Двенадцатичасовой рабочий день закончился в 17.00. Последним из кабинета вышел Берия – видимо, после обычных решений: виновных расстрелять. Но в этом уже не было необходимости – об этом позаботились бомбы люфтваффе…

Однако Сталин не мог позволить себе сделать перерыв. Ибо ему нужно было получить ответ на экзистенциальные вопросы: почему его кинул Абаддон… причём столь фундаментально кинул. И что ему теперь делать?

Он снял телефонную трубку, позвонил одному из своих тайных помощников (о них судачили многие… но живьём никто не видел).

И потребовал привести к нему единственного, к мнению которого в вопросах магии и оккульта он прислушивался.

В некотором роде «старшего друга детства»; философа, мистика и оккультиста непонятного происхождения; писателя, духовного учителя (его даже считали «властителем дум европейцев»), путешественника и даже композитора, основателя оригинального мистического учения Четвёртый путь.

Его «гостя в стиле князя Игоря» Георгия Ивановича Гурджиева. Его чуть ли не единственное в определённом смысле доверенное лицо.

[RolandVT]

22 июня 1941 года

Москва, СССР

Георгий Иванович Гурджиев был в первую очередь (и во вторую, и в третью) великим мистификатором («мошенник» было бы слишком грубо, хотя некоторые считали именно так).

Одни люди видели в нем пророка и носителя древнего знания, другие — демона во плоти или даже самого Дьявола. Гурджиев немало потрудился, чтобы создать этот загадочный образ. Он даже подписывал свои послания ученикам как «Черный грек», «Тигр Туркестана» и даже «Племянник князя Мухранского».

Ни одному биографу Гурджиева так и не удалось разобраться в его жизни (и ни одной спецслужбе тоже). Он был настолько выдающимся мистификатором, что дата его рождения называлась с разбросом аж в одиннадцать (!!) лет: от 1866 до 1877. На самом деле, было верно последнее – он был всего на год старше Сталина.

Отец — грек Иван Иванович Гурджиев, мать — армянка из известного и уважаемого рода Тавризовых-Багратуни. Согласно Гурджиеву, у него было два отца, к тому же дружившие между собою.

Его родной отец был ашугом — профессиональным исполнителем восточного эпоса (народным певцом-поэтом, если проще); его духовный отец — настоятель одного из христианских храмов Закавказья (неизвестной деноминации).

Именно эти двое зародили в нём жажду познания жизненного процесса на Земле, и, в особенности, цели человеческой жизни. Правда, сильно по-разному: отец биологический заразил юного Георгия интересом к восточной мистике… а под влиянием отца духовного Гурджиев поступил в Тифлисскую духовную семинарию.

Где и познакомился со Сталиным – и заразил уже его интересом к восточной мистике. Колокольцев, который по долгу службы был знаком с досье Гурджиева, заботливо собранным сначала имперской политической полицией, а затем Аусланд-СД, подозревал, что именно благодаря Гурджиеву Сталин всерьёз заинтересовался Тамерланом и Абаддоном… с грандиозными последствиями.

Однако в христианстве Гурджиев быстро разочаровался (ибо для мистика ХХ века это тоска смертная, надо честно признать) … и со всего маху двинул в оккультизм. Благо фундамент был уже заложен его биологическим отцом.

Всерьёз изучал очень модные тогда теософию (впрочем, до великой мошенницы Блаватской ему было как до Луны пешком), разного рода нео-оккультизм, экстрасенсорику, медитацию, гипноз, йогу…

В поисках якобы «утраченных на западе сакральных знаний», много путешествовал по Востоку (обычное дело в те времена). В первые годы ХХ столетия он несколько раз посещал суфийское Сармунское братство, околоисламскую секту с (якобы) трёхтысячелетней историей (то есть много старше самого ислама) … впрочем, обо всём этом известно только со слов Гурджиева, который… см. выше.

Список стран, которые он посетил (если ему верить, конечно, что… см. выше) впечатляет. Греция, Египет, Турция, Афганистан, Туркестан… и многие другие места на Ближнем Востоке.

Эти путешествия часто принимали форму экспедиций, которые Гурджиев, по его утверждению, организовывал с другими членами (якобы) созданного им общества «Искатели истины».

В своих путешествиях Гурджиев изучал различные духовные традиции (в числе которых суфизм, буддизм и восточное христианство), собирал осколки древних знаний, а также духовную музыку и танцы посещаемых им стран (на танцах он был, как бы это помягче сказать, слегка подвинут… или даже не слегка).

Как это нередко бывает, Гурджиева «создал», организовав ему в конечном итоге всемирную известность, его… пожалуй, первый серьёзный (и весьма влиятельный) горячий поклонник. Пётр Демьянович Успенский, российский журналист, писатель и путешественник – а также эзотерик-исследователь, автор оккультно-публицистических работ, широко известный в России и Великобритании.

Как и многие в то время, Успенский пытался «поженить» западную академическую науку и восточную эзотерику (ежа с ужом, с кочки зрения Колокольцева, который с работами Успенского познакомился ещё в юности).

В 1912 году Гурджиев вернулся из путешествий по Востоку (видимо, не особо удачных) и приехал в Москву, где собрал вокруг себя небольшую группу первых поклонников. В 1915 году он встретился с Успенским, на которого, видимо, произвёл сильнейшее впечатление (пускать пыль в глаза он умел зер гут).

Ибо Успенский организовал регулярные семинары (в форме ответов Гурджиева на духовные вопросы его аудитории), из которых и выросла впоследствии всемирно известная «философия Гурджиева».

Типа «священным Писанием» (хотя скорее Преданием) которого стала книга, которую Успенский скомпоновал из этих вопросов и ответов (адаптировав их для европейски образованного читателя).

Изложенная в книге философская система получила название «Четвёртый путь», хотя сам Гурджиев называл её «Хайда-йогой», а его ближайшие сподвижники или просто «Системой Гурджиева».

Гурджиев несколько раз пытался основать «Институт гармонического развития человека» - сначала в 1919 в Тифлисе, затем в 1920 году в Константинополе, но каждый раз (предсказуемо) терпел неудачу.

В 1921 год Гурджиеву пришлось уехать в Германию, которая тогда была всеевропейской «Меккой мистицизма». В Берлине он (мистификатор par excellence) жил под именем греческого подданного Георгиадиса.

По данным Имперского комиссариата по охране общественного порядка, Гурджиев много времени проводил в кафе «Кристалл» на Марбургер-штрассе, где собиралось множество иностранцев. Среди них Гурджиев пытался найти сторонников и спонсоров, однако это предприятие (опять) не увенчалось успехом.

Вслед за Успенским, Гурджиев попробовал перебраться в Великобританию, однако британские власти не разрешили въезд в страну его приверженцам (видимо, сочли их слишком странными даже для весьма терпимой страны).

В итоге, на собранные английскими группами Успенского средства (кто бы сомневался), в 1922 году Гурджиев купил замок Приэре около Фонтенбло под Парижем. Там, наконец, и был основан «Институт гармонического развития человека», который просуществовал несколько лет.

В общем, диагноз очевиден: без Успенского Гурджиев был никто и ничто (поэтому его учение многие совершенно справедливо называли Учением Гурджиева-Успенского). Распиаренное пустое место.

В январе 1924 года жизненные дороги Гурджиева и Успенского разошлись. Успенский продолжил свой путь самостоятельно, вернувшись в Великобританию.

В июле 1924 года Гурджиев врезался в дерево, возвращаясь на автомобиле на огромной скорости из Парижа в Фонтенбло. Через полгода, с трудом оправившись после аварии, Гурджиев принял решение о ликвидации института (видимо, сил уже не было) и сосредоточился на литературной деятельности.

В течение ряда лет он написал несколько крайне неудобочитаемых книг, среди них брошюру «Вестник грядущего добра», псевдо-биографическую повесть «Встречи с замечательными людьми», а также фантастический роман «Рассказы Вельзевула своему внуку» (что характерно).

Несмотря на то, что его парижская квартира, была маленькой, он продолжал обучать там группы учеников (даже после оккупации Франции вермахтом). Ужины, которые он устраивал, включали в себя замысловатые тосты за "идиотов", запиваемые водкой и коньяком. Будучи физически внушительной фигурой на протяжении многих лет, теперь он был «поплыл» и безбожно растолстел.

Его учение теперь передавалось непосредственно через личное общение с учениками, которых он поощрял изучать идеи, изложенные им в "Рассказах Вельзевула своему внуку".

Его личные деловые предприятия (в том числе периодическая торговля восточными коврами и ковровыми изделиями на протяжении большей части его жизни, среди прочих видов деятельности) позволили ему поддерживать достаточно высокий уровень жизни (и даже помогать пострадавшим от войны).

Однако бизнесменом он был не ахти – и потому в начале июня 1941 года предсказуемо вляпался в скверную историю… и угодил в тюрьму. Из которой, учитывая его уже весьма слабое здоровье, не вышел бы живым… если бы его не вытащили (заплатив немалую взятку) агенты… правильно, товарища Сталина.

Который всё свою жизнь неукоснительно следовал заповеди «лучше перебдеть, чем недобдеть», и потому – ещё до принятия решения о вскрытии могилы Тамерлана (и высвобождении Абаддона) – распорядился освободить Гурджиева из тюрьмы и вывезти через Стокгольм в Москву.

С тех пор Гурджиев жил безвылазно в роскошной трёхкомнатной квартире в четверти часа ходьбы от Кремля. Куда вскоре после пяти вечера 22 июня его и доставили таинственные личные помощники Сталина. Который и рассказал своему доверенному лицу в области оккульта всё, имевшее отношение к его Операции Тамерлан (скорее, впрочем, Операции Абаддон).

Гурджиев внимательно выслушал Сталина и покачал головой: «Ты меня переоцениваешь. Я философ и литератор, а не оккультист…»

Сталин грубо оборвал его: «У меня нет никого, кроме тебя, кто в этой области хоть что-то понимает… а мне жизненно важно знать. Так что давай работай, а то…»

Продолжать не было необходимости – Гурджиев (от эмигрантов из России) был в курсе того, что из себя представлял Красный террор. И что лучше не стало.

Поэтому он вздохнул, немного подумал и уверенно заявил: «За тобой смотрят…»

Сталин никак на это не отреагировал – хотя это было чистейшей правдой. Гурджиев продолжал: «Они как-то узнали о твоих планах насчёт Тамерлана…»

И тут до Сталина дошло. Он изумлённо покачал головой: «… и вскрыли… точнее, организовали вскрытие могилы на сутки раньше…»

Гурджиев кивнул: «Абаддону всё равно кому помогать – точнее, он будет помогать тому, кто первым начнёт войну… вот и помогает, раз ты на меня так давишь…»

«И что мне теперь делать?» - растерянно спросил Сталин. Гурджиев пожал плечами: «То же самое, что ты делал бы, если бы никакой этой мистики не было»

Сталин изумлённо посмотрел на него. Гурджиев объяснил: «Абаддону нужно максимально затянуть войну, чтобы погибло как можно больше людей…»

«… поэтому он не позволит Гитлеру осуществить блицкриг?» - удивился Сталин.

Гурджиев кивнул: «Абаддону нужна война на истощение – причём как можно более длительная, а такую войну Гитлеру не выиграть – ресурсы не те…»

Сталин кивнул, поблагодарил Гурджиева… и отправил его обратно в Париж. Строго приказав молчать о том, где он был и что делал – ибо у НКВД длинные руки даже во время войны. Очень длинные руки.

Ибо оккультист ему был больше не нужен – теперь он прекрасно знал, что ему делать. Вскоре после разговора с Гурджиевым совещание в кабинете Сталина возобновилось. В ту ночь была создана Ставка Главного командования – высший орган управления Вооруженными Силами.

Он назывался Ставкой и при Николае II, и это было не случайно. Как не случайно Сталин вскоре вернет в армию ненавистные большевикам офицерские погоны. Интернационализм, мировая революция – всё в мусорную корзину. На свет появилась национальная идея Русского государства – идея Отечества…

Однако он был ещё в шоке – и главой Ставки назначил Тимошенко. Пока.

Затем объявил: «В ЦК поступают многочисленные просьбы от советских людей создать народное ополчение… Идя навстречу москвичам, мы создадим несколько добровольческих дивизий из ополченцев…».

В его мозгу уже сформировалась кровавая мысль восточного полководца: приберечь резервы, сохранить свежие, формировавшиеся в те дни в Сибири новые дивизии. Там – страна охотников, там много молодежи.

А пока затыкать дыры на фронте пушечным мясом народного ополчения – городской интеллигенцией, очкариками, с трудом умевшими стрелять, молодыми мальчиками из вузов –истекающими кровью отходящими частями. И начался патриотический призыв в ополчение. Запись была объявлена добровольной, но все понимали – либо туда, либо в ГУЛАГ…

Между тем вермахт стремительно шёл вперед (Абаддон и не думал останавливаться… пока). Говорили о скором падении Минска. Это значит: падет и Смоленск – и тогда открыт путь на Москву.

Однако остановился – Гурджиев не ошибся. Несмотря на впечатляющие успехи вермахта, лихая попытка разгромить СССР в одной летне-осенней кампании (единственный шанс Гитлера на победу в войне) провалилась.

Кампания 1941 года в конечном итоге, окончилась тактической неудачей вермахта на центральном участке советско-германского фронта под Москвой, на северном фланге под Тихвином и на южном фланге под Ростовом.

Наступление вермахта остановилось… а пятого декабря РККА перешла в мощное контрнаступление. Через три дня после начала контрнаступления, фюрер был вынужден подписать Директиву № 39 о переходе вермахта к обороне на всём советско-германском фронте.

Блицкриг провалился и на Восточном фронте началась долгая кровавая война на истощение. Война Абаддона…

[RolandVT]

Меня зовут Надежда Крылова. Надежда Андреевна Крылова, если полностью. Я официальный биограф Общества Чёрного Солнца… и по совместительству жена главного героя этой документальной (хотя и сильно беллетризованной) книги. Точнее, первая официальная жена…, впрочем, это неважно.

А важно то, что я (кроме моей основной работы, которая мне тоже очень нравится) вот уже более восьмидесяти лет занимаюсь тем, чем хотела заниматься всегда. Ещё когда училась на историческом факультет МГУ, который закончила…

Только что осознала, что я закончила истфак МГУ ровно сто лет назад – весной 1927 года. Как быстро летит время… а кажется, что это было вчера. Впрочем, это опять неважно… важно лишь, что я всегда хотела писать… точнее, записывать биографии великих, знаменитых или просто известных людей.

Сразу же после окончания МГУ я начала работать над первой такой биографией – Аркадия Францевича Кошко. Великого российского сыщика, начальника Московской сыскной полиции, позднее начальника отдела Департамента полиции Российской империи. Даже успела съездить для сбора материалов в Новгородскую область, Киев, Винницу, Одессу и Севастополь… правда, до Риги, Стамбула и Парижа не добралась.

Впрочем, мне это не помогло – по не зависящим меня обстоятельствам мне пришлось отложить любимое дело… да практически на двадцать лет. Зато потом… потом начался самый настоящий (и очень приятный для меня) конвейер.

Конвейер биографий из серии (как совершенно серьёзно её нарекла моя работодательница – и просто хорошая подруга – баронесса Элина Ванадис фон Энгельгардт) Жизнь замечательных люденов. Не-совсем-людей.

Барона Людвига фон Людендорфа (первого «официального» людена); графа Антуана де Сен Жермена; Марии Орсич/Марты Эрлих; доктора Кристиана Кронбергера; Владимира Николаевича Свиридова; Ирмы Бауэр; Ванды Бергманн; Лидии Крамер; Хельги Лауэри.

Генриха Гиммлера; Одило Глобочника; Эрвина Роммеля; Генриха Мюллера; Ханса Каммлера; Германа Геринга (это, правда, особый случай); Отто Раша (аналогично); Ханса Остера; Рауля Валленберга; Йозефа Менгеле – Белого Ангела; Лаврентия Берии (с последним ох и долго пришлось возиться) …

Написала даже биографию целого города – Харона – в Государстве Израиль. Города-призрака, который вроде бы и есть, но (по ряду причин) в стране практически все делают вид, что его как бы и нет вовсе.

Поэтому меня не особо удивило, когда Лилит (Баронесса предпочитает, чтобы к ней обращались по имени, данному ей при сотворении) попросила меня – она никогда не приказывает, только просит – написать биографию… моего мужа.

Известного мне как Михаил Евдокимович Колокольцев, а другим в разное время как Роланд фон Таубе, Эрих Хаген, Максим Ефимович Котов, Мартин Коллинз, Малкольм Флетчер, Митчелл Феррет, Ариэль Леви, Рене де Лион… и даже кардинал Роберт Малкольм Эш.

Его биография оказалась настолько грандиозной, что мне пришлось разделить её на несколько книг. В результате получилась самая настоящая сага: «Семь дней в сентябре», «Хроники Крылатого Маркграфа», «Ночь и Туман», «Гвардия Его Святейшества», «Венценосное семейство», «Треугольник Дьявола», «Операция Кондор», «Свердловские монстры», «Акция Генрих», … и другие.

Центральной в этой саге (а это именно сага) является роман «Операция Карфаген» - является центральной в этой саге. Ибо если до того Роланд фон Таубе (Михаил Колокольцев) с паранормальным противником сталкивался нечасто (в должности личного помощника рейхсфюрера СС он воевал почти исключительно с большевиками), то теперь это стало его основной работой.

Точнее, службой в качестве командира Зондеркоманды К Главного управления имперской безопасности и начальника совершенно секретного отдела IV-H тайной государственной полиции Германии (гестапо). Обе этих структуры стали результатами реализации Операции Карфаген.

Которая закрыла восемь ворот в Ад…

К моему немалому удивлению, уже первая глава этого романа (изначально она называлась На третий день) превратилась не просто в совершенно самостоятельное произведение (большую повесть или небольшой роман).

А в (не особо сильно) беллетризованное историческое исследование, которое под новым названием (Война Абаддона) стала не менее – если не более – серьёзным и сильным произведением, чем Операция Карфаген.

Суть исследования – объяснить, как и почему на самом деле началась Великая Отечественная война… и какое отношение к этому имело вскрытие могилы Тамерлана 19 июня 1941 года… и демон войны и разрушения Абаддон.

Действие повести происходит в течение двух недель – с 9 по 22 июня 1941 года в Берлине, Самарканде и Москве (именно в этом порядке).

[RolandVT]

24 июня 1941 года

Берлин, Германская Империя

Вернувшись в Берлин, Колокольцев немедленно доложил об успехе своей миссии – Его Святейшество Пий XII согласился хранить молчание по поводу окончательного решения еврейского вопроса. Физического уничтожения еврейского населения на подконтрольных Германии территориях, если называть вещи своими именами.

Такое задание не подпадало под правило «три дня отдыха», поэтому Колокольцев совершенно спокойно отнёсся к тому, что немедленно получил новое задание. Что было совершенно неудивительно, ибо два дня назад началась Операция Барбаросса – превентивный удар по чудовищному «красному колоссу».

Что нисколько не отменяло тот неоспоримый факт, что развязанная Германией война против СССР была и колониальной, и истребительной – и потому преступной. Сталинская война была бы точно такой же, если бы Сталин успел раньше. Но он не успел… постарались Колокольцев, фюрер… и Абаддон.

Задание, однако, Колокольцева удивило – и весьма. Ибо рейхсфюрер объявил:

«Тебе придётся тряхнуть стариной и повторить то, что у тебя уже много раз очень хорошо получалось в Испании. Только теперь уже на другой территории – и в существенно усложнённом варианте…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «В горотделе НКВД в белорусском Казимирске находится некий ящик, который нас очень интересует…»

«Нас?» - улыбнулся Колокольцев. Гиммлер его вопрос проигнорировал – просто пожал плечами - ибо вопрос этот был чисто риторическим, оба прекрасно знали, о ком идёт речь.

«Что за ящик?» - без особого любопытства осведомился Колокольцев.

Гиммлер спокойно ответил: «В нём находится часть архива Глеба Бокия…»

Колокольцев кивнул. Ибо почти весь архив Бокия вывез в ноябре 1938 года из СССР… к немалому неудовольствию Сталина, который (ибо собственник до мозга костей) уж очень хотел наложить на него свою инфернальную лапу. Однако пойти против Баронессы не мог себе позволить даже он… поэтому архив Бокия в конечном итоге оказался на Вилле Вевельсбург… видимо, почти весь.

Исчезнувшая тогда часть архива полностью или частично всплыла в этом… Казимирске - и Баронесса сочла её достаточно важной, чтобы напрячь рейхсфюрера (и Колокольцева) и отправить последнего за этим ящиком, о содержимом которого она не сочла нужным проинформировать даже Гиммлера.

И продолжил: «Сейчас в том районе редкостный бардак, вермахт лавиной несётся вперёд, НКВД пытается эвакуироваться… как и все прочие…»

Колокольцев усмехнулся: «Я понял. Наша общая знакомая твёрдо решила не позволить ящику исчезнуть во второй раз…»

Рейхсфюрер его диатрибу проигнорировал. И продолжил: «Ты возглавишь спецгруппу из тридцати бойцов полка особого назначения Бранденбург-800…»

Спецназа вермахта… точнее, абвера.

«… любезно предоставленную нашим общим знакомым…»

Полковником Хансом Остером, заместителем шефа абвера адмирала Канариса, который, помимо много чего ещё, курировал и бранденбуржцев. Которых так называли потому, что их полк базировался в городе Бранденбург-на-Хафеле, в шестидесяти километрах от Берлина.

«… которая завтра на рассвете на трёх десантных планёрах люфтваффе…»

DFS-230 - первый в мире серийный десантный планёр. Именно благодаря использованию этих транспортных средств 10 мая 1940 года была осуществлена первая в мире операция ВДВ, в результате которой был захвачен знаменитый бельгийский форт Эбен-Эмаэль.

«…высадится в окрестностях Казимирска, захватит здание НКВД – кроме ящика там ещё очень много весьма для нас интересного…»

«Не сомневаюсь» - усмехнулся Колокольцев. Рейхсфюрер СС продолжал:

«… освободит заключённых тюрьмы НКВД – это твоё любимое занятие…»

«Есть такое» - усмехнулся про себя Колокольцев. Но, разумеется, промолчал. Его шеф продолжал: «… на их место отправит сотрудников НКВД – абверу и СД есть о чём с ними поговорить… и дождётся подхода 21-й моторизованной дивизии вермахта. Которой командует любимчик фюрера – генерал-майор вермахта Карл Риттер фон Эйзенах…»

Колокольцев с трудом удержался на ногах. Ибо этот офицер ему был очень хорошо знаком… правда, последний раз они общались более, чем четверть века тому назад – тогда фон Эйзенах был ещё гауптманом и командовал пехотной ротой кайзеровской армии.

Именно фон Эйзенах подарил тогда ещё двенадцатилетнему Мише Колокольцеву люгер, который спас жизнь Еве Хейфец и ещё пятерым жителям Белостока... и отправил шесть чекистов вместе с их грузовиком на дно болота.

Тогда Колокольцев изумлённо спросил гауптмана: «Не боитесь, что я этим возьму невинную жизнь?»

Карл Риттер фон Эйзенах покачал головой: «Я видел, что ты делаешь этой игрушкой… а также ножом и конечностями. Тот, кто умеет такое, никогда не возьмёт невинную жизнь – только ту, которая это заслужила…»

И неожиданно добавил: «Моя мама гадалка – причём очень хорошая гадалка… видимо, что-то и мне передала. Поэтому я знаю… просто знаю, что скоро, очень скоро, наступит день, когда тебе придётся встать между перепуганной девчушкой – и смертью. И тогда без этой игрушки тебе не обойтись…»

Глубоко вздохнул – и продолжил: «И ещё я знаю, что, хотя в тебе совсем немного немецкой крови, наступит день, когда ты встанешь на защиту Германии от смертельной угрозы. И будешь служить рейху верой и правдой… возможно, мы даже будем воевать плечом к плечу…»

Капитан-ясновидящий оказался прав – оба его пророчества исполнились.

Операция прошла просто идеально – посадке-высадке никто не помешал; на ближайшей дороге переодетые в форму РККА спецназовцы абвера (все фольксдойче из России и потому владевшие русским как родным) без проблем реквизировали две «трёхтонки» ЗИС-5, на которых и подъехали к зданию НКВД.

Которое в минуты захватили, не позволив красным палачам пустить в расход сто восемь заключённых, приговорённых к «убытию по первой категории» наркомом госбезопасности СССР Всеволодом Меркуловым.

На их место водворили их тюремщиков и (к счастью, несостоявшихся) палачей… за исключением начальника горотдела НКВД старшего лейтенанта госбезопасности (эквивалента армейского майора) Алексея Масленникова.

Который любезно выдал Колокольцеву искомый ящик… тем самым заслужив транспортировку в Берлин… и жизнь, ибо его подельники-сослуживцы после допросов в абвере и СД были переданы бойцам Эйнзацгруппы В и безжалостно расстреляны как представлявшие угрозу оккупационной армии.

Когда Колокольцев спросил его о содержимом ящика, тот пожал плечами: «Понятия не имею. К нам он перед самой войной попал – извлекли из обломков разбившегося Дугласа. Пытались открыть – не получилось… а потом стало не до того совсем…»

Колокольцев успешно избегнул встречи с фон Эйзенахом (отдувался майор-бранденбуржец), загрузил весь архив НКВД в грузовую «тётушку Ю», ящик лично доставил рейхсфюреру на «сто десятом» … после чего прочно забыл обо всей этой истории… ибо дел было выше крыши.

Ему и в голову не могло прийти, что ровно через месяц у неё будет продолжение...

[RolandVT]

25 июля 1941 года

Берлин, Германская империя

Продолжение казимирской истории началось, когда домой к Колокольцеву бесцеремонно заявился граф фон Шёнинг и осведомился: «Хочешь узнать, что было в ящике, который ты привёз Гиммлеру из Казимирска?»

Колокольцев пожал плечами: «Не могу сказать, что прямо уж умираю от любопытства, но не откажусь…»

Граф кивнул – и сбросил бомбу невиданной в истории мощности: «Ящик был чем-то вроде реликвария Глеба Бокия, а находился в нём помимо разных разностей…»

Он сделал гейдриховскую паузу: «… Святой Грааль…»

«Тот самый?» - изумился Колокольцев. Граф кивнул - и уточнил: «Строго говоря, Священная Чаша, ибо разные авторы… сказочники, если быть более точным, описывали Святой Грааль как кубок, блюдо или даже камень, обладающий чудесной целительной силой, иногда дарующий вечную молодость...»

Колокольцев кивнул, ибо, будучи по диплому историком, имел определённое представление о легенде о Святом Граале. Фон Шёнинг продолжал:

«Святой Грааль стал синонимом Священной Чаши, из которой Иисус Христос пил вино на Тайной вечере…»

«… и в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь из ран распятого на кресте Спасителя…» - закончил за него Колокольцев. Граф неожиданно покачал головой:

«Второе сильно сомнительно, за такое в Риме распять могли запросто… впрочем, принципиального значения это не имеет – Священная Чаша приобрела огромную магическую силу уже после Тайной Вечери…»

Колокольцев кивнул: «… когда в ней вино превратилось в Кровь Христову…»

Граф фон Шёнинг продолжал:

«Святой Грааль стал однозначно ассоциироваться со Священной Чашей лишь в конце XII века с лёгкой руки французского поэта Робера де Борона. Именно он достаточно убедительно представил Грааль как чашу Иисуса с Тайной вечери, который Иосиф Аримафейский затем якобы использовал, чтобы собрать кровь распятого Христа… благодаря которой Грааль и обрёл колоссальную магическую силу, из-за которой за ним кто только не охотился…»

Включая Генриха Гиммлера… правда, рейхсфюрер воспринимал Грааль исключительно как историческую ценность – и был намерен приобрести его для личной коллекции… ну, и привлечь Анненербе для изучения, конечно.

Граф вздохнул… и рассказал Колокольцеву реальную историю Святого Грааля.

«После распятия Христа, Святой Пётр взял Священную Чашу с собой в Рим, после чего она передавалась от папы к папе… пока не началось гонение императора Валериана. Не очень понятно, какая именно шлея попала последнему под известное место, однако он направил аж два письма сенату с требованием предпринять жесткие шаги против христиан.

В первом письме от 257 года Валериан потребовал, чтобы христианское духовенство приносило жертвы римским богам либо было изгнано. Второе письмо от 258 года приказывало казнить христианских лидеров.

Христианские сенаторы и эквиты (сословие всадников) были обязаны поклоняться римским богам, либо лишиться своих званий и имущества, а повторный отказ от жертвоприношения мог привести к смертной казни.

6 августа 258 года был казнен римский папа Сикст II… однако он успел передать церковные ценности диакону Лаврентию – а тот их надёжно спрятал. Диакона задержали и подвергли длительным пыткам, дабы он выдал сокровища.

Его били скорпионами (тонкая железная цепь с острыми иглами), опаляли раны огнем, били оловянными прутьями… в общем, всяко изгалялись… но совершенно безрезультатно – диакон упорно молчал.

Лаврентия приговорили к огненной казни и сожгли на гридироне. Его положили на железную решетку, под которую подложили горячие угли, а слуги рогатинами прижимали к ней тело мученика, пока он не испустил дух. А Святой Грааль бесследно исчез… во всяком случае все так думали.

На самом деле его удалось спасти от римских ищеек и сохранить до Миланского эдикта Константина Великого, легализовавшего христианство. После того, как Константинополь стал новой столицей Римской империи, Грааль перевезли туда.

По неясной причине, Грааль не был вывезен при падении Константинополя в 1453 году, а хранился в тайной сокровищнице. Она переходила из рук в руки… а в 1928 году до неё добрался великий авантюрист Яков Блюмкин…»

Колокольцев от души рассмеялся: «Ну кто бы сомневался… куда ж без него в таких-то делах…»

Ибо Блюмкин был и любителем антиквариата (особенно с мистической репутацией), и выдающимся авантюристом даже по лихим меркам ВЧК-ОГПУ.

Яков Гиршевич Блюмкин родился 27 февраля 1900 года - ровесник Гиммлера - в Одессе (где ж ещё…) Его отец, Гирш Блюмкин, служил приказчиком в бакалейной лавке; мать, Хая-Ливша, была домохозяйкой. Еврей, понятное дело… авантюристы такого калибра в других нациях нечто практически невероятное.

По профессии он был, как ни странно, электротехником, однако уже в 17-летнем возрасте вступил в отряд еврейских террористов… извините, в отряд самообороны (где заканчивались такие команды и начинались бандиты типа Мишки Япончика, понять было решительно невозможно).

В ноябре 1917 года Блюмкин примкнул к отряду матросов, участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады. Во время революционных событий в Одессе в 1918 году участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка (ну я же говорил про бандитов).

В январе 1918 года, Блюмкин, совместно с Мишкой Япончиком (я же говорил) принимает активное участие в формировании в Одессе 1-го Добровольческого железного отряда. Входит в доверие к диктатору революционной Одессы Михаилу Муравьёву (летом того же года убит чекистами в Симбирске).

В мае 1918 года Блюмкин приезжает в Москву. Руководство партии левых эсеров направило его в ВЧК заведующим отдела по борьбе с международным шпионажем (однако… впрочем в те годы и не такое бывало). С июня 1918 года он заведует отделением контрразведывательного отдела по наблюдению за охраной посольств и их возможной преступной деятельностью.

Находясь в должности начальника «германского» отдела ВЧК, Блюмкин 6 июля 1918 года явился в посольство Германии в Денежном переулке, якобы для обсуждения судьбы дальнего родственника посла графа фон Мирбаха, австрийского офицера Роберта Мирбаха, которого арестовала ЧК.

Его сопровождал сотрудник того же отдела ЧК, эсер Николай Андреев. Около 14:40, после двадцатиминутного бессодержательного разговора, когда посол встал и собрался откланяться, Блюмкин несколько раз выстрелил в посла, а Андреев, убегая, кинул в гостиную две бомбы.

Посол погиб на месте, преступники скрылись. Террористы совершили множество ошибок: на месте происшествия они забыли портфель с удостоверениями на имя Блюмкина и Андреева, кроме того, остались в живых свидетели убийства Рицлер и Мюллер. В суматохе они даже оставили в посольстве… свои шапки.

История мутная донельзя; Колокольцев не без оснований подозревал, что Блюмкин бы в самом прямом смысле большевистским провокатором. Ибо спровоцировал левых эсеров на вооружённый мятеж.

Который с треском (и предсказуемо) провалился; в результате чего эсеры были разгромлены, а в России установилась однопартийная диктатуры большевиков (ради этого всё и затевалось).

С сентября 1918 года Блюмкин на Украине, где занимается… никто так и не понял, чем он там занимался. Скорее всего, просто дожидался, пока всё уляжется в Москве и можно будет спокойно вернуться.

Ждать пришлось полгода – за это время он умудрился попасть в плен к петлюровцам, которые жестоко избили Блюмкина, в частности, выбили ему передние зубы.

После месячного лечения в апреле 1919 года Блюмкин явился с повинной в ВЧК в Киеве. За убийство Мирбаха Блюмкин был приговорён военным трибуналом к расстрелу (что логично).

Но, во многом благодаря наркомвоенмору Троцкому Особая следственная комиссия, по согласованию с Президиумом ВЦИК и с одобрения председателя ВЧК Дзержинского, приняла решение об амнистии Блюмкина, заменив смертную казнь на «искупление вины в боях по защите революции».

Способствовало принятию этого решения и то, что он выдал многих своих прежних товарищей (провокатор уже в другом смысле), за что был приговорён левыми эсерами к смерти. На Блюмкина совершили три покушения, он был тяжело ранен, но сумел скрыться из Киева.

С 1919 воевал на Южном фронте: начальник штаба, и. о. командира 79 бригады, сотрудник Особого отдела 13-й армии, затем в составе Каспийской флотилии (авантюра par excellence).

В 1920 году Блюмкин предстал перед межпартийным судом (куда входили анархисты, левые эсеры, максималисты, боротьбисты) по делам, связанным с левоэсеровским восстанием.

Товарищеский суд возглавил Карелин — бывший член ВЦИКа РСФСР, лидер российских анархистов-коммунистов. Суд над Блюмкиным затянулся на две недели, но так и не вынес окончательного решения.

Когда был организован Конгресс угнетенных народов Востока (проект Коминтерна по началу большевизации и Востока тоже), Зиновьев, Карл Радек, Росмер (один из основателей французской компартии), Джон Рид, Бела Кун отправились в Баку на поезде, охрана которого была доверена Блюмкину.

Затем в секретариате Троцкого занимал должность начальника его личной охраны... что впоследствии вышло Блюмкину грандиозным боком.

А потом он развернулся по полной… настал его звёздный час, который длился почти десятилетие. В июне 1920 года Блюмкина под псевдонимом «Якуб-заде Султанов» направляют в Персию, где он 30 июля участвует в перевороте.

Свергает Кучек-хана (обвинив того в таких грехах, как «губит дело революции и не даёт ход фронту путём снабжения его вооружением, снаряжением и финансами, проявляет преступное отношение к борцам за свободу Ирана, поддерживает тайные связи с шахским правительством и англичанами).

И способствует приходу к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. После переворота Блюмкин стал военным комиссаром штаба Гилянской Красной армии и членом ЦК Компартии Персии.

После переворота Блюмкин участвовал в создании на базе социал-демократической партии «Адалят» Иранской коммунистической партии. Он представлял Персию на Первом съезде угнетённых народов Востока, созванном большевиками в Баку в начале сентября 1920 года (см. выше). Однако большевизация Персии не удалась… и ему пришлось бежать в Россию.

После возвращения из Персии закончил специальные курсы при Военной академии РККА, после которых был переведён уже в ГПУ. Жил в Денежном переулке, на квартире Наркомпроса Луначарского (что занятно).

Вернувшись в Москву, по личной рекомендации Дзержинского в 1920 году вступил в РКП(б). Был направлен Троцким на учёбу в Академию Генштаба РККА на восточное отделение, где готовили работников посольств и разведчиков.

В Академии Блюмкин к знанию иврита добавил знание турецкого, арабского, китайского и монгольского языков, а также обширные военные, экономические и политические знания (что-то Колокольцеву это напоминало).

Параллельно Блюмкин был начальником штаба 79-й бригады, а позже - комбригом, планировал и осуществлял карательные акции против восставших крестьян Нижнего Поволжья при подавлении Еланского восстания. Осенью 1920 года Блюмкин командует 61-й бригадой, направленной на борьбу против отрядов барона Унгерна.

Осенью 1921 года Блюмкин занимается расследованием хищений в Гохране (поработал ещё и детективом). В октябре 1921 года он под псевдонимом Исаев (взят им по имени деда) едет в Ревель (Таллин) под видом ювелира и выявляет заграничные связи работников Гохрана (дело было успешно раскрыто).

В 1922 году после окончания Академии Блюмкин становится официальным адъютантом наркома по военным и морским делам Троцкого. Выполнял особо важные поручения и тесно сошёлся с наркомом (что впоследствии стало для Блюмкина фатальным). Блюмкин даже редактировал первый том программной книги Троцкого «Как вооружалась революция».

Осенью 1923 года по предложению Дзержинского Блюмкин становится сотрудником Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ. В ноябре того же года решением руководства ИНО Блюмкин назначается резидентом нелегальной разведки в Палестине… однако уже в июне 1924 года был отозван в Москву, где был направлен на конспиративную работу в Коминтерн.

В 1924 году работал в Закавказье политическим представителем ОГПУ и членом коллегии Закавказского ЧК. Одновременно являлся помощником командующего войсками ОГПУ в Закавказье и уполномоченным по борьбе с контрабандой.

Блюмкин участвовал в подавлении антисоветского восстания в Грузии, а также командовал штурмом города Баграм-Тепе, захваченного персидскими войсками. Участвовал в пограничных комиссиях по урегулированию спорных вопросов между СССР, Турцией и Персией… мастер на все руки, короче (не такая уж редкость в те бурные годы).

В 1926 году Блюмкин был направлен представителем ОГПУ и Главным инструктором по государственной безопасности Монгольской республики. Выполнял спецзадания в Китае (в частности, в 1926—1927 годах был военным советником генерала Фэн Юйсяна), Тибете и Индии.

В 1927 году был отозван в Москву в связи с трениями с монгольским руководством. Видимо, у него был совершенно недопустимый для разведчика недостаток – крайне неуживчивый и конфликтный характер.

В 1928 году Блюмкин становится резидентом ОГПУ в Константинополе, откуда курирует весь Ближний Восток. По заданию ЦК ВКП(б) занимался организацией в Палестине разведывательной сети.

Работает то под видом набожного владельца прачечной в Яффо Гурфинкеля, то под видом азербайджанского еврея-купца Якуба Султанова. Блюмкин завербовал венского антиквара Якоба Эрлиха, и с его помощью обустроил резидентуру, законспирированную под букинистический магазин (обычное дело).

Помимо этого, Блюмкин наладил через каналы ЧК вывоз еврейских манускриптов и антиквариата из СССР. ОГПУ проделало огромную работу в западных районах СССР по сбору и изъятию старинных свитков Торы, а также 330 сочинений средневековой еврейской литературы.

Чтобы подготовить Блюмкину материал для успешной торговли, в еврейские местечки Проскуров, Бердичев, Меджибож, Брацлав, Тульчин направлялись экспедиции ОГПУ с целью изъятия старинных еврейских книг.

Блюмкин сам выезжал в Одессу, Ростов-на-Дону и украинские местечки, где обследовал библиотеки синагог и еврейских молитвенных домов. Книги изымались даже из государственных библиотек и музеев… ибо зарубежные евреи за них очень хорошо платили… а с валютой в СССР было не очень…

Закончилось это быстро… и как обычно – Блюмкин был выслан из Палестины английскими мандатными властями.

В 1929 году по заданию Сталина безуспешно пытался совершить покушение на бывшего сталинского секретаря Бориса Бажанова, бежавшего за границу. Летом Блюмкин вернулся в Москву, чтобы отчитаться о ближневосточной работе.

Его доклад членам ЦК партии о положении на Ближнем Востоке был одобрен членами ЦК и руководителем ОГПУ Менжинским, который в знак расположения даже пригласил Блюмкина на домашний обед.

Блюмкин с успехом проходит очередную партийную чистку благодаря отличной характеристике начальника иностранного отдела ОГПУ Трилиссера. Партийный комитет ОГПУ характеризовал Блюмкина как «проверенного товарища».

Однако неуживчивый и конфликтный характер (и склонность к авантюрам) снова дали о себе знать… и на этот раз сгубили Блюмкина окончательно. Ибо он… тайно установил связь с высланным из СССР Троцким.

В конце 1929 года состоялась их личная беседа в Турции. В беседе с Троцким Блюмкин высказал свои сомнения в правильности сталинской политики и спросил совета: оставаться ли в ОГПУ или уйти в подполье.

Троцкий убеждал Блюмкина, что, работая в ОГПУ, он больше пригодится оппозиции. В то же время он высказал сомнение, как мог троцкист, о взглядах которого было известно, удержаться в ОГПУ. Блюмкин ответил, что начальство считает его незаменимым специалистом... что вполне могло быть правдой.

После того, как следившая за ним в Стамбуле Елизавета Зарубина сообщила ОГПУ о его связях с Троцким, Блюмкин был арестован. Он попытался скрыться, но был схвачен после автомобильной погони со стрельбой на улицах Москвы (как же без этого) …

20 октября он написал собственноручные показания с подробным изложением своих бесед с Троцким и Львом Седовым и с заявлением о разрыве с оппозицией. Однако это его не спасло: 3 ноября 1929 года дело Блюмкина было рассмотрено на судебном заседании ОГПУ и приговорён к расстрелу.

Умер он в тот же день, как и положено заслуженному авантюристу: отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал: «По революции, пли!».

Колокольцев с Блюмкиным никогда лично не пересекался (лишь однажды косвенно, когда расследовал дело о световой броне и невидимом самолёте), ибо они работали в разных Вселенных: Блюмкин на Востоке, а Колокольцев в Германии и других западных странах.

Но о нём знал, конечно… что было совершенно неудивительно - в 1920-е годы Блюмкин был одним из самых известных людей в СССР. Большая советская энциклопедия в своём первом издании уделила ему более тридцати строк (!).

Граф продолжал: «Летом 1929 года Блюмкин приехал в Москву, чтобы отчитаться о проделанной работе – он был резидентом ОГПУ на Ближнем Востоке. Там он пересёкся с Глебом Бокием, который, помимо своей основной работы начальника шифровального отдела ОГПУ, занимался паранормальными исследованиями…»

Колокольцев знал об этом не понаслышке – Бокий был одним из его инструкторов в учебке ИНО ОГПУ. Граф продолжил: «Блюмкин сдал ему на хранение Грааль… точнее, реликварий…»

Колокольцев усмехнулся: «Так вот, что мы с Лаврентием Павловичем на самом деле искали в ноябре тридцать восьмого в Москве…»

Граф кивнул.

«… и только теперь нашли в Казимирске…»

Колокольцев осведомился: «Я могу узнать, зачем он вам… или просто чтобы другим не достался?». Граф спокойно ответил: «Второе». И объяснил:

«Нам Грааль без надобности – у нас свои собственные инструменты, которые очень хорошо работают…»

Колокольцев кивнул – ибо был в курсе. Граф продолжил:

«А вот если он попал бы к Сталину – учитывая его одержимость Тамерланом и Абаддоном… или, не дай Бог, к молоханам…»

Дьяволопоклонникам – Церкви Молоха.

«… тогда жди беды. Большой беды».

И закончил: «Так что сейчас Грааль в тайнике на Вилле Вевельсбург и никуда оттуда не денется…»

Колокольцев покачал головой: «Всё это, конечно, познавательно весьма, но какое это отношение имеет к делам сегодняшним?»

Граф спокойно ответил: «Имеет… правда, лишь косвенное»

«В смысле?» - удивился Колокольцев. Фон Шёнинг объяснил:

«В архиве НКВД, который ты привёз вместе с реликварием Глеба Бокия, обнаружилось дело, которое… точнее, приложение к которому оказалось не менее, если не более важным, чем Святой Грааль…»

Сделал театральную паузу – и продолжил: «Дело Всадников Апокалипсиса…»