Рассказы Carnivore Rodent

Post Reply
User avatar
Anna
Posts: 749
Joined: Thu Dec 06, 2018 5:04 pm
Has thanked: 992 times
Been thanked: 329 times

Рассказы Carnivore Rodent

Post by Anna »

Неделька

  Если бы я знал, каким бизнесом занимается Дюша, ключа от своего деревенского домика я бы ему не дал. Ни за 50 баксов, ни за 500. Когда он позвонил мне через день после этого, я радостно поехал на встречу, надеясь, что речь идет об очередной пьянке. Вместо этого Дюша мне долго и нервно объяснял, что кучка глупых девчонок, пытаются выехать в Германию и Швецию "на заработки", и при его связях на польской и немецкой границах, оставшихся еще с челночных времен, не заработать на этом просто глупо. "Пойми, старик" - говорил он, оглядываясь по сторонам: "Я только-только от одной "крыши" отделался, и ошибаться мне нельзя, а тот хмырь, который должен мне помогать, исчез. Пойми старик - я не втягиваю тебя в это дело, но пять девочек сейчас сидят у тебя на даче". Ну что тут скажешь кроме мата... Вручив мне пачку денег, на еду для девочек и "за моральный ущерб", Дюша проинструктировал меня из дома их не выпускать (да у них и паспортов то нет), денег не давать, а наркоше из дома моделей в день выдавать по одной ампуле, которые он мне также передал, и не пугаться ее глюков. И каждый день привозить по одной из них на *****кий вокзал, где он, Дюша, будет меня встречать у поезда. Наверное, инструктаж продолжался бы и дальше, но тут, разом, случились две вещи: стоящий у тротуара джип, взвизгнув шинами, сорвался с места, а Дюша, из остатков головы которого на стену летели какие-то ошметки, начал падать на тротуар. Он, наверное, еще не успел упасть, как я уже сидел в своей "Ниве", нервно вонзая ключ в зажигание.
  Пожалуй, еще никогда я не ездил к себе в деревенский дом так медленно. В голову не шло, что же мне теперь делать с этим безденежно бездокументным грузом. Километров за пять от родной Аникеевки я вышел покурить. Настроение отвратительное, эти друзья ведь сначала стреляют, а уже потом выясняют, кто в чем завязан. Вглубь леса уходила, залитая грязью, дорога, ведущая к торфянику и топям, в которых, по местным легендам, во время войны пропало не меряно фашистов, а на моей памяти была утянута в болото корова Лизка. Конечно каждое лето, проведенное в деревне, мы, малолетки, проводили, исследуя это болото. Чудо, что никто не потонул. В болото бы этих девок! Идея потребовала всего две сигареты на обдумывание...
  Когда я вошел в дом, было тихо. Только тепло в, обычно промерзшем доме, подсказывало, что кто-то здесь есть. "Выходите" - громко сказал я: "Не съем... Вам привет от Дюши". Они с опаской вышли из соседней комнаты, тихие и настороженные. "Вы работаете на Андрея Петровича?" - спросила, вышедшая первой. Я внимательно осмотрел ее. Стройная, очень рыжая с пьяноватыми глазами и довольно симпатичной мордочкой. На ней была короткая узкая юбка, доходящая до середины стройных бедер, и мохнатая красная кофточка. Кофта, волосы и настороженное лицо делали ее похожей на лисенка. Я объяснил, что это Андрей Петрович работает на меня (Дюша уже не возразит), и приступил к знакомству.
  Лисенок назвался Ренатой. Высоченная красотка, стоящая рядом с ней, и смотрящая на все презрительными глазами, звалась Ольгой, и оказалась той самой наркошей. Получив свою ампулу, она моментально исчезла в соседней комнате. Люда - пухлая блондинка с абсолютно белой, как молоко, кожей обладала, пожалуй, самой пышной грудью, которую мне доводилось видеть. Стоящая рядом с ней смугловатая брюнеточка, напротив, казалось, вообще не имеет груди, и в своих джинсах и байковой рубашке очень смахивала на мальчика. Ее имя - Галя, прозвучало как Халя, букву "г" она произносила как какой то эротический выдох. Девочка, стоящая последней, напоминала примерную школьницу. Наверное, это впечатление создавали абсолютно девчачьи сандалики и носочки с рюшками на голых ножках, торчащих из-под короткой клетчатой юбки. Так и глядя на свои сандалии, она представилась Леной.
  Я предупредил их, чтобы на улицу ни ногой, припугнув злыми собаками и милицией, а так же запретил топить печку, если не хотят угореть, и предложил продолжать пользоваться электрообогревателем. На предложение, кроме еды привезти из города еще чего-нибудь, было заказано много ликера. Предупредив, что приеду завтра забирать одну из них, я поехал в город, просить недельный отпуск.
  Видимо, Рената не любила упускать халявы. За 20 минут между моим приездом и нашим отъездом она успела влить в себя три стакана ликера. И сейчас, развалившись в машине, она оживленно болтала о своем будущем богатстве и о щедрости немцев (наивная!!!). Ко вчерашнему наряду добавились, красная же, курточка, и синтетический шарфик с блестками. Слушая ее в пол-уха, я следил за поливаемой дождем дорогой. За три километра до брошенной бензоколонки я перебросил рычаг в четвертую передачу и ослабил ногу на газу. Машину затрясло, и я громко выругался. Рената, вынырнув из сладких грез, смотрела на меня тревожно. "Свеча, ничего страшного" - успокоил я ее: "Сейчас заедем в одно место, и поищем запасную".
  Не знаю, зачем на вечно пустой дороге построили бензоколонку и мастерскую, но год назад она окончательно закрылась. Оборудование никто не снимал, и электричество было до сих пор подведено. Сняв ржавый замок, я распахнул скрипучие ворота, и мы въехали в заброшенный гараж. Несколько пыльных лампочек осветили обстановку запустения и крюк крана, висящий посреди мастерской. Покопавшись, для видимости, под капотом, я выпрямился и посмотрел на Ренату, курящую и оглядывающуюся вокруг. "Готово?" - спросила она. Вместо ответа я подошел к ней и, приобняв, положил ей руки на плечи: " Ты такая аппетитная сегодня", начал я: "Такой лисенок (черт, никогда не умел заговаривать с женщинами)...". Я успел связать вместе концы ее шарфика, дважды обернутого вокруг шеи, но, как только начал снимать с нее куртку, сильный удар в грудь оттолкнул меня. "Бля..., какие же вы все суки" - прошипела она: "Машина у него испортилась... дешевка!". "Почему дешевка?" - улыбнулся я, опять подходя и кладя ей руку на грудь: "Я заплачу, если ты хочешь". Массируя грудь, я медленно толкал ее к, свисающему с потолка, крюку.
  "Ну, плати" - сказала она, пытаясь снять мою руку с груди, но я уже успел накинуть внешнюю петлю шарфа на крюк, и, схватив висящий рядом пульт, щелкнул переключателем. Рената не успела ничего сообразить, когда, рывком затянув шарфик, кран поднял ее в воздух. Тонкие руки взметнулись к шее, но она не смогла просунуть пальцы под широкую ленту, плотно обхватившую ей горло. Рената хрипела, раскачивая тело в разные стороны. Шарфик не пережимал горло в одном месте, но медленно сдавливал его. Она резко подняла одну ногу, и узкая юбка потянула вверх, другую ногу. Край юбки медленно скользил по черному нейлону колготок. Ноги опустились, а затем, вверх пошла другая нога, еще больше задирая юбку. Красные туфли закачались на загнутых вверх пальцах ног, затем, с легким стуком, упали на бетон, когда ступни вытянулись практически вертикально. Я остановил кран только тогда, когда ее ноги поднялись над моей головой.
  Это было захватывающим зрелищем: стройные, кажущиеся снизу очень длинными, ножки, рассекающие воздух над головой. Как будто она болтает ими, пытаясь всплыть из глубины. Колготки, впрочем, немного портили это впечатление, и, опустивши ее где-то на метр, я начал стаскивать их вместе с трусами. Нелегкая, между прочим, работа - снять колготки с ног, выписывающих в воздухе различные зигзаги. Она попыталась схватить меня за руку, но я опять повел кран вверх, и колготки сами сползли с брыкающихся ног. Теперь ее маленькие голые ступни мелькали где-то в метре от моего лица. Я присел, и взглянул на нее снизу. Длинные, гладкие, глянцевые ножки ни секунды не оставались в покое, то, сгибаясь в колене, как бы пробуя сделать шаг, то, расходясь в стороны, и открывая набухающие губки, переходящие сверху в рыжий треугольник волос. По обе стороны этого треугольника, как половинки луковиц, выступали две аппетитные грудки. Вот она опять развела ножки, чуть приподняв их вверх, показывая то место, где нежная внутренняя поверхность бедер переходит в плавное закругление попки, и я увидел, что там все блестит от влаги. Это было для меня слишком. Я опустил ее так, что наши лица оказались на одном уровне. Шарф сильно стягивал ей горло, и шея вокруг покраснела. Пьяные, медовые глаза казались совсем дикими из-за огромных, почти во весь глаз, зрачков. Я подошел, подхватывая ее под бедра, и она, словно только этого и ожидая, обхватила меня ногами, судорожно положив руки мне на плечи.
  Никогда не думал, что женщина может сжать ноги так сильно. Обхватив мое тело ими в кольцо, она сдавила меня, и я почувствовал, как теплая влага медленно расплывается по моей футболке. Я чуть присел, и петля, натянувшись, ослабила ее захват, позволив мне войти в нее. Она упиралась руками в мои плечи, пытаясь хоть как-то подтянуться вверх, я же, поддерживая ее под попу, раскачивал этот маятник удовольствия, то, натягивая ее на себя, то снимая. Изнутри она была очень мягкой и обволакивающей. Я чувствовал, как теплая смазка пульсирует внутри и стекает наружу. С каждым всхлюпом, который раздавался, когда я тянул ее на себя, по телу девушки проходила судорога, и ее грудь вздрагивала. Рот широко открыт, а из левого уголка стекает слюна. Шарф все сильнее сжимает горло.
  Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я со стоном отвалился от нее, совершенно опустошенный. Будто все еще чувствуя меня в себе, она продолжала двигать бедрами взад-вперед. Руки, свалившиеся с моих плеч, сжались в кулаки. Тяжелая цепь крана оставалась почти неподвижной, держа ее голову на одном месте, ноги, сведенные вместе, качались над полом. Внешняя петля шарфика, увеличившись, опустила ее, повернутую вбок, голову ниже крюка, а внутренняя, сдавила ей шею так, что ее, казалось, можно было обхватить пальцами одной руки. Глаза смотрят сквозь меня, редкие веснушки выделяются светлыми крапинками на потемневшем лице. Ноги расслабились и разошлись, позволяя сперме свободно вытекать и капать на пол. Я положил ей руку на бедро, чувствуя, как оно слегка напрягается и расслабляется, следуя ее, каким-то внутренним, приливам и отливам. Эти приливы приходили все реже. Руки разжались и легли вдоль бедер. Она легко раскачивалась, но эти колебания постепенно стихали. Когда через несколько минут я обрезал шарф, она свалилась мешком на выщербленный бетон.

  ***Люда***

  Ну и нанервничался же я вчера, отвозя тело Ренаты из гаража к болоту. Мне все время мерещились то патрульная машина, то перебои в двигателе. И я вспомнил, что прямо у топи стоит то, что некогда было усадьбой сумасшедшего графа Аникеева. Об усадьбе ходили недобрые слухи, и действительно, ни сельсовет, ни немецкая комендатура там не прижились. Селяне, растащив мебель на дрова, несколько раз пытались ее поджечь, но каменный дом не горел. Это строение идеально подходило моим планам, к тому же, добраться до него по раскисшей старой дороге было трудно.
  В этот раз я забрал беленькую пухленькую Люду, чья грудь не давала мне покоя. Люда, закинув одну молочную ножку на другую, молча сидела, смотря в боковое стекло на стену леса.
  - Давай фотографии - потребовал я.
  - Какие фотографии? - удивилась она.
  Я резко затормозил, отчего ее тело подалось вперед, открыв еще один сантиметр сахарной плоти ее ножек, под складками юбки.
  - Как какие фотографии...? Ты же границу будешь пересекать. Две фотографии 6 на 8, всех ведь предупреждали.
  Если Люда и побледнела, то этого нельзя было заметить, но голос у нее явственно задрожал.
  - Мне не говорили... А что же теперь делать?
  - Хммм... В принципе, можно попробовать обрезать моментальные, - я потянулся на заднее сидение за поляроидом.
  - Так, нам нужен белый фон. Поехали... Да, кстати, с тебя минетик за снимки.
  Люда фыркнула, но ничего не сказала.
  Продравшись через море грязи, Нива, наконец, остановилась у обсыпавшегося крыльца. Люда сжалась на сидении, с недоверием глядя на меня.
  - Куда ты меня привез?
  - На графские развалины... Вылезай, нам нужна одна белая стена, а не хоромы.
  Пустой проем входной двери вел в огромный зал, побелка стен которого давно обвалилась, и кирпичи кладки кроваво краснели в лучах света, проходящего сквозь ряд зарешеченных окон, проделанных на высоте, метров двух, от пола. Я обернулся к Людке и, наконец-таки, пощупал ее грудь - достаточно упруга.
  - Ну что, начнем с минета?
  Она зло на меня посмотрела, но, все же, опустилась на корточки, расстегивая ширинку. Люда механически двигала головой, а я смотрел вниз, на колыхающуюся грудь и толстенькие ляжки, касающиеся друг друга в глубине под короткими складками юбки, так, что даже не было видно какого цвета у нее трусы.
  - Эй, подруга, больше жизни, последний минет на родине, - подбодрил я труженицу, опуская руку ей на голову и задавая необходимый темп. И тут она меня укусила. Не больно, даже где-то приятно, но злобно. Укусила, а потом, стряхнув мои руки, поднялась.
  - Ладно, давай фотографируй, тебе же выгодно меня отправить.
  Эта пышка и не подозревала, что своим протестом лишь сокращает свою жизнь.
  Я сделал вид, что выбираю место, а затем подвел ее под одно из окон.
  Подтащив один из ящиков, на которых когда-то сидела местная шпана, я приказал ей встать на него, чтобы кирпичи не влезли в кадр. Сделал один снимок, подождал, и, покачав головой, прикрикнул на Людку.
  - Голову держи ровнее.
  - Я и так ровно держу - огрызнулась она.
  Встав на ящик рядом с ней, я проверил, все ли на месте на окне. Все было в полном порядке.
  - Посмотри вверх - приказал я - так, а теперь вниз.
  Когда она наклонила голову, я быстро схватил брезентовый багажный ремень, привязанный к решетке, и, обернув его вокруг склоненной шеи, перебросил через прут решетки и сильно потянул. Она всхлипнула, и, поднявшись на мысочки, вцепилась в ремень, пытаясь его ослабить. Завязав концы ремня на решетке, я соскочил с ящика.
  Ее зеленые глаза с ужасом и мольбой смотрели на меня.
  - Миленький, родненький, отпусти меня... Я все-все, что хочешь, тебе сделаю... Пусти, пожалуйста, а...? - зашептала она.
  Слезы потекли по ее щекам. Она обхватила свои плечи руками и затряслась, как в ознобе. Ящик громко заскрипел под ее белыми теннисками. Грудь заходила вверх-вниз под сведенными руками, пухленькие ляжки заколыхались. Я подошел к ней поближе, и стал расстегивать легкую блузку. Она обхватила меня руками и, приоткрыв губы, пыталась приблизить свое лицо к моему. Хотела ли она меня поцеловать или укусить - неизвестно. Брезентовый ремень натянулся, и ее тело качнулось назад, опершись на стену. Она закрыла лицо руками и что-то беззвучно шептала, все то время, пока я игрался с ее грудью. Несмотря на цвет сгущенки, на вкус ее шелковистая кожа была самой обычной, чуть солоноватой от пота. Но зато там было с чем поиграть, каждая из ее сисек была не меньше моей головы. Бледно розовый сосок казался непропорционально маленьким для такой груди. Затем, запустив руки ей под юбку, я спустил до колен, оказавшиеся розовыми, трусы. Я гладил ее гладкую кожу, захватывая полные ладони колышущейся плоти полненьких ляжек и большой, прохладной попы, дрожащей в нескольких сантиметрах от стенки. Затем мои пальцы заскользили по влажной поверхности лобка. Приподняв перед юбочки, я убедился, что волосы у нее на лобке выстрижены в аккуратную полоску. Когда я засунул указательный палец между сжатых бедер и повел его вверх, в теплую влагу, она легко застонала и схватила меня за вторую руку, гладящую грудь.
  - Отпустишь, да? Ну, ведь отпустишь... Ты же добрый, хороший... Отпустишь... - тихо шептала она, глядя на меня собачьими глазами. Петля натянулась, и на мраморном лице проявились фиолетовые жилки. Щеки зарозовели.
  Я слегка ударил ногой по ящику. Она вздрогнула, выпустила мою руку и, кашлянув, схватилась за горло, одновременно с этим переступая те несколько сантиметров, на которые отъехал ящик.
  - Не ку-сай-ся, - произнес я по слогам, на каждом слоге немного ударяя по ящику. И каждый раз она, всхрипывая, делала шажок в сторону. На последнем слоге одна из ног не нашла опоры. Покачнувшись, она поджала эту ногу, опираясь на стену, нацелив на меня колено и приподняв бедром перед юбочки. Последний пинок, и обе ноги закачались в воздухе, руки судорожно ухватились за две полоски брезента тянущиеся от окна. Люда затрепыхалась, и ее руки, опустившись, заскребли по стене, роняя на пол новые куски побелки. Спина прогнулась, а голова запрокинулась затылком к стене, подбородок задрался, показав белую шею, перехлестнутую ремнем. Выпяченная на меня грудь казалась еще больше. Белые ляжки волновались под юбкой, которая сейчас едва закрывала закругление лобка. Пятки методично стучали по стенке, и глухой звук раздавался по всему залу. Тук, тук, тук-тук, тук. Она мелко перебирала ножками в воздухе. Руки сжались, захватив края юбки, и задирая ее еще выше. Видимо, немаленький вес душил Люду быстро. Лицо напоминало топографическую карту, все испещренное синими, красными и фиолетовыми прожилками. Вот ее ноги уперлись в стенку, переступили выше, еще выше, тело выгнулось еще сильнее, затем подошвы соскользнули, пятки опять застучали по стенке и ляжки мелко затряслись по обе стороны от светлого мягкого треугольника обнажившегося лобка. Трусы медленно сползали к теннискам.
  Я подошел к ней, и, сняв трусы, взял ее под бедра, как вчера Ренату. Но Люда не могла или не хотела опираться на мои плечи, и висела совершенно расслабленно. Мои руки, полные ее ляжек, заныли под тяжестью. Я отпустил их, и она опять засеменила, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Выглядела она довольно захватывающе, колыша в воздухе своими аппетитными ножками и сиськами, но после кульбитов и мягкой влажности Ренаты, мне этого было мало. Взяв второй брезентовый ремень, я привязал его концы к ее щиколоткам, а затем, поднатужившись, перебросил ремень ей за шею. Теперь ее ножки повисли горизонтально, попытка их опустить толкала шею сзади и душила еще больше. Сначала она держала ноги вытянутыми, сводя и разводя их ножницами, ступни то вытягивались носками вперед, то загибались назад. Ляжки тряслись, встречаясь в воздухе, затем опять расходились, открывая белые полушария попы. Затем она согнула ноги так, что колени коснулись груди, а скрещенные теннисные тапочки закрыли лобок и влажные губы. Потом ноги устало выпрямились. Ремень натянулся, и ножки снова начали подниматься, уже не скрещивая ступни. Я подошел, и, подсев, положил ее ляжки себе на плечи, а затем резко вошел в нее, неистово вминая Люду в стенку, и плюща ее грудь между нашими телами.
  Говорят, что полноватые женщины могут доставить больше удовольствия от секса, чем худые. После Люды, готов поверить. Каждое движение заливало меня волной удовольствия. Я не помню как ее ноги соскочили с моих плеч и оказались у меня под руками, но когда я кончил, силы оставили меня и я оперся на них всем весом. Раздался тихий треск, и голова Люды загнулась под неестественным углом. Побуревшее лицо уткнулось в, теперь действительно мертвенно бледную, грудь, а ноги, соединенные сорвавшимся со сломанной шеи ремнем, последний раз ударили в стенку.

  ***Ольга***

  Я сказал Ольге, что забыл ее дозу, и на пути к вокзалу мы заедем за ней к тайнику. Она злобно посмотрела на меня с, почти двухметровой, высоты и заспешила собираться. Оля была единственной с двумя чемоданами багажа. Сегодня на ней было облегающее серое платье, самой длинной деталью которого были рукава. Несмотря на отодвинутое до конца сидение, ее круглые коленки были на уровне подбородка. Эта девочка явно знавала лучшие дни, и стремительное падение не успело испортить роскошное, холеное тело и свежее лицо. Ей было все равно куда ехать, лишь бы дали дозу...
  Коробочка с ампулами лежала на том окне, под которым вчера висела Люда, и Ольге даже не надо было привставать на цыпочки, чтобы взять их. Затем, расстегивая на ходу сумочку, она прошла в одну из соседних комнат. Когда я вошел туда минут через 5, она сидела на краю, неизвестно как очутившегося здесь матраса, и стягивала с себя платье, шепча при этом "жарко". Стало понятно, почему платье так облегало тело - под ним ничего не было. Она встала и, легко выбрасывая вперед длинные ноги, точно на показе мод, пошла ко мне. Не снятое до конца платье болталось на плечах и шее. Я бы не сказал, что Ольга была самой красивой женщиной, которую я видел, но, пожалуй, я не знал никого с лучшей фигурой. Ровные полушария груди с, немного задранными вверх, сосками, тонкая талия и круто закругляющиеся бедра. Сзади нога плавно, без единой складки, переходит в высокую попку, с ямочками по бокам. И ноги... Ах, какие ноги! Длинные, ровные, гладкие, розовые ножки без единого изъяна. Не знаю, на чем держал ее Дюша, но я хотел бы, чтобы это же вкалывала себе каждая подруга. Пожалуй, это она начала меня трахать, а не я ее. Но, не смотря на все прелести этого траханья, я был разочарован. От такой красивой женщины ожидаешь чего-то неземного, а здесь был самый обычный трах. Хуже всего было то, что в тот момент, когда я думал, что стоит ей еще пару раз подпрыгнуть на мне, и я кончу, она вдруг соскользнула с меня и растянулась на, слишком коротком для нее, матрасе, выставив на показ все, что только можно, и неся какую-то бредовую чушь в пространство. Я вынес ее наружу и положил под дерево.
  Самая низкая ветка росла метрах в четырех от земли, но я с первого раза перебросил через нее трос от лебедки на передке машины и, зацепив крюк за трос, надел получившуюся петлю поверх, обмотанного вокруг шеи, платья. Затем, опершись на капот, включил лебедку. Трос, выбрав слабину, подхватил Ольгу, и заставил сесть на траве, затем, оторвав ее попку от земли, понес тело вверх, заставив быстро перебирать ногами по земле. Я успел остановить лебедку, когда ее пятки оторвались от земли, и она напряженно вытянулась, хватая воздух руками. Грудки немного вытянулись и слегка колыхались от взмахов рук. Живот совсем втянулся, еще больше утончая талию так, что ладонь, которую я положил ей на бедро, была почти параллельна земле. Я опустил руки на ее тугие ягодицы, затем они соскользнули по плавному закруглению на ноги. Ножки с напряженными мышцами были тверды и упруги. Порыв ветра зашелестел в листве и закачал ветку, то, позволяя ей опуститься на всю стопу, то, вздергивая ее в воздух. Пытаясь уцепиться за землю, она сжимала пальцы на ногах, но трос выдергивал ее, с пучками травы зажатой между ними. Ее ляжки почти касались друг друга. Вставив ладонь в узкий просвет между ними, я поглаживал ее бархатистые бедра, в такт подскокам. У попки, просвет между ногами расширялся, образуя стороны ровного треугольника, основанием которого были половые губки, так не вовремя с меня соскочившие. Вид этих плотных бледно-розовых валиков нежной кожи напомнил мне о незавершенном деле.
  Запустив лебедку, я вздернул ее так, что ножки затанцевали метрах в двух от земли, высоко над моей головой. Затем, стронув машину с места, я медленно-медленно повел ее к ней. Трос змеился через ветку, опуская ее. Единственное, что я видел в лобовом стекле автомобиля, это взбалтывающие воздух ноги. Вот она закрутила в пустоте педали невидимого велосипеда, высоко поднимая бедра и водя попкой из стороны в сторону. В какой то момент, в нижней точке ее ноги коснулись капота, но машина, пройдя прямо под извивающимся телом, начала вытягивать ее вверх. Скрюченные ступни скользнули по стеклу лобовика.
  Выйдя из машины, я немного ослабил трос. Полузадушенная и оглушенная, она сидела на крыше машины по-японски, положив аппетитные половинки своей гладкой попы на пятки. Я взобрался на капот и, положив руки на стороны Ольгиной попы, поднял ее. Ноги соскользнули вниз, и она застыла, стоя на капоте, согнувшись в поясе, и выпятив аппетитную задницу на меня. Стыдно признаться, но, даже согнувшись, она была слишком высока для меня, и, скользнув руками к коленям, я поднял ноги в воздух. Она засипела, задушено, когда ее горло вжалось в трос петли, и оперлась руками о крышу. Машина плавно покачивалась на рессорах, ветер обдувал мне лицо и играл с ее светлыми волосами. Мерно качающаяся грудь отражалась в полированной крыше. Она согнула ноги в коленях, а ступни качались по обе стороны на уровне моих ушей, в такт движениям. Раз за разом я натягивал ее на себя, а затем, расслабив руки, позволял соскользнуть вперед. Видимо, петля ослабла, и она постанывала, слегка поскуливая, когда мой член исчезал внутри. Ее ладони переступали по крыше, оставляя на полировке влажные, быстро испаряющиеся пятна. Она раздвинула ноги шире, и каждый раз, когда я тащил ее на себя, наши тела встречались с легким хлопком.
  Увы, все хорошее имеет свой конец. Я положил ее ноги на капот и, спустившись, тронул машину с места. Задергавшиеся ножки проползли вверх по лобовику, шум протаскиваемого тела по крыше, и вот в заднем окне задергались округлые икры, сорвавшихся с крыши ног. Она висела, немного приподняв ноги вперед и вверх, будто пытаясь рассмотреть их в последний раз, живот напрягся, обозначив полукружия пресса, вытянутые ступни сложены вместе. Затем, будто волна прошла по ее телу, и она начала быстро забрасывать ноги назад, сгибая и разгибая колени, касаясь пятками попы. Руки вцепились в серую тряпку платья, смягчающего давление троса на шею. Конвульсивно подтянув ноги, Оля начала медленно, с напряжением, сгибать их поочередно в коленях. Усталая красотка, с наливающимся кровью лицом, натужно поднималась по воображаемой лестнице, оставаясь на месте. Она ускорила шаг, пытаясь "взбежать" наверх, - тщетно. Ноги качнулись назад, руки опустились вниз и ее движения изменились. Можно было подумать, что она идет на лыжах. Заиграли, переливаясь, мышцы на ягодицах. Взмах руки, и, одновременно с этим, дальняя нога идет вперед с вытянутой стопой, поднимаясь почти до пояса, затем, ножка скользит назад, и другая выходит вперед и вверх. Ветка затряслась, и трос задергался вверх-вниз, сильнее сжимая ей горло. Она застыла с чуть разведенными ножками. Жестом стеснительной купальщицы руки легли на грудь. Голова склонилась вперед, а волосы рассыпались по плечам. Одна нога, согнутая в колене, с усилием поднялась в воздух, затем стопа легла на колено другой ноги, и Ольга закачалась, изящно изогнув ножки, короткими рывками толкая одну из них другой. Потом она застыла в позе индийской танцовщицы, держа ступню перед коленом, а через секунду, вдруг, быстро и судорожно, стала перебирать ножками, а все ее тело извивалось. Трос начал медленно крутится, ее ноги опустились, и я уже подумал, что представление окончено.
  Олю развернуло ко мне задом. Ее ноги расслабленно висели над землей, и только что-то пульсировало на нежной выпуклости с внутренней стороны колена, да слегка шевелились пальцы вытянутых ступней с розовыми пятками. Но вот она с новыми силами начала взбрыкивать своими длинными ногами, будто шла по подиуму, шагая "от бедра" последним парадом. Трос снова развернул ее ко мне лицом. Потекла тонкая струйка мочи, и, будто спасая свои чудные ляжки от брызг, она развела колени вверх и в стороны, и подхватила себя под бедра руками, почти поджимая колени к груди. Шея вытянулась, и показалось бурое от прилива крови лицо, неузнаваемое в гримасе напряжения, с выпученными глазами. Она висела, придерживая себя под колени, и показывая во всех деталях, что значит обкакаться. Никогда не ожидал, что я буду смотреть во все глаза на то, как человек напряженно опорожняет кишечник. Чуть свернутая на бок голова, огромные белки глаз на темном лице с высунутым языком, дрожащие, широко раздвинутые ноги, и качающаяся над землей задница.
  Похоже, что вместе с содержимым желудка из нее выходила и жизнь. Ноги выскользнули из рук, тело последний раз дернулось, и Оля повисла спокойно, вытянувшись во всю свою, немалую, длину, ссутуля плечи, и выпустив изо рта прокушенный язык. Ветерок мерно раскачивал ее тело, весело играя с роскошными волосами.

  ***Лена***

  Я передал оставшимся Гале и Лене привет от Ренаты, и пообещал, что скоро они встретятся. Галя была в майке, доказывая, что грудь, хоть и маленькая, но имеется. Меня удивили крепкие мускулы у нее на руках, которые она милостиво разрешила пощупать. Бицепсы были каменными. Галя начала было рассказывать о своей гимнастической карьере. Но тут подошла Лена и, глядя на нас своими невинными серыми глазами, сказала, что боится оставаться одна, и просит меня взять ее, а не Галю. Галя не возражала.
  Девочка Леночка сидела в машине, стараясь не коснуться ни до чего, что могло бы испачкать ее белоснежные, то ли чулки, то ли гольфы, заканчивающие чуть выше коленок. Между нижним краем клетчатой юбки и чулочками виднелась соблазнительная полоска гладкой кожи, шириной с ладонь.
  - Ты боишься остаться одна в доме, а ехать так далеко, да еще на такое дело не страшно? - спросил я.
  - А чего бояться? Трахают, деньги платят... Да в моем городе опаснее вечером на улицу выйти, ну что может случиться?
  - Сейчас покажу - сказал я, резко сворачивая на знакомую, залитую грязью дорогу. Лена дернулась, подалась к двери, но, смотря на брызгающую из-под колес грязь, решила не прыгать, и схватила меня за руку. Машина вильнула и я, сняв руку с рычага, схватил ее пальцами за шею на затылке и сильно сжал. Она ойкнула и втянула шею.
  Так мы и доехали. Преодолевая легкое сопротивление, я втащил ее в, уже ставшие родными, развалины, отворачивая лицо от лестницы, где переброшенная через колонну, бывшую когда-то частью балюстрады, висела петля. Лена явно ожидала чего-то другого, нежели надетую на шею петлю из двойной бельевой веревки. Я потянул за свободный конец, и петля затянулась у нее под ухом.
  - Пожалуйста, не надо - тихо и жалобно попросила она, с видом примерной школьницы. Сандалики, белые чулки, короткая юбочка, белая рубашка и наливающиеся слезами глаза на белом от страха лице.
  - Не надо меня веш...кххх...х...
  Она захрипела, когда я быстро, но плавно, потянул веревку. Как выдернутая безжалостным рыбаком из воды рыбка, она затрепетала на веревке, замельтешив белыми чулочками. Я потянул веревку на себя, медленно подтягивая ее к ступеням лестницы. Она сложила ножки, и чуть согнула их в коленях. Щиколотки, колени, попа, талия плечи... все ее тело извивалось, вызмеиваясь вверх. Намотав веревку на кулак, я смотрел во все глаза на тонкое тело, бьющееся на веревке.
  Ножки разогнулись, качнулись вперед, показав подошвы сандаликов, потом, сведя коленки, она развела в стороны свои лодыжки и застыла в этой позе. Если бы под ее ногами не было бы пустоты, можно было подумать, что скромная девушка едет, сидя где ни будь в метро, сжав, как учила мама, колени. Руки скользили по веревке, пытаясь подтянуть тело повыше и ослабить петлю, но веревка лишь начала раскачиваться, позволяя мне заглянуть под стыдливо сведенные коленки. Один чулок заскользил по другому, и был бы пол метра на полтора повыше, она встала бы на одно колено. Потом ножки опустились, и она задергалась на веревке, выбрасывая ноги в разные стороны. Я так засмотрелся на летающие в воздухе чулочки, что, видимо, расслабил руку, и одна петля веревки соскочила у меня с кулака. Лена судорожно дернулась, когда петля опять поймала ее, упавшее сантиметров на десять, тело. Одна нога отошла в бок, затем, расслабленно упала, толкнув другую. Вторая ножка, отлетев от удара в бок, вернулась, отбрасывая первую обратно. Руки вытянулись, тело лишь слегка покачивалось, и только ножки качались из стороны в сторону, стуча сандалиями. Было бы обидно закончить на этом. Медленно отпуская веревку, я положил ее на пол. После чего подошел и ослабил петлю, оставившую красный след на горле. Лена со всхлипом вдохнула и открыла полные боли и мольбы глаза. Ее беззащитная поза и мольба в глазах возбудили меня. Блузка слетела легко, но узкая юбка, даже с расстегнутой молнией не поддавалась и разорвалась, когда я дернул со всей силы. Тонкие трусики зацепились за замочки сандаликов, и пришлось сорвать их тоже.
  То ли Лена по жизни была очень горячей, то ли из-за придушенного состояния, но, почувствовав меня в себе, она вся забилась подо мною, и застонала. Ее спина выгибалась, а руки и ноги гладили и царапали мою спину. В ней был такой напор, что надолго меня не хватило. Но, как только усталый и задыхающийся, я скатился с нее, она вскочила, и побежала, как была, в одних чулках и с петлей на шее. Я успел поймать веревку за свободный конец и, сильно дернув, свалил ее на пол. Так, "на ошейнике", я подтащил ее к дверному проему, и, прокинув конец веревки через зияющую над ним дыру в стене, потянул за него. Она забилась, повиснув посреди дверного проема, вскинула руки, пытаясь уцепится за его верх, но руки лишь скользнули по кладке и тело ее закачалось. Правая ножка задергалась, как будто она пробовала холодную воду, прежде чем нырнуть в нее. Потом ее тело выгнулось, направив вверх острые грудки, и рука коснулась ноги, как если бы она пыталась подтянуть один из своих чулочков сзади на лодыжке. Видимо, она была еще в полном сознании. Широко расставив ноги, она попыталась упереться ими в обе стороны проема. Ножки напряглись, и мышцы обозначились на внутренней стороне бедер. Чуть приоткрылся выставленный на меня вход во влагалище, и я видел, как моя сперма закапала из нее. Чулочки напряженно скользили по стенам, затем сорвались, и ее ножки безнадежно встретились и снова затанцевали над полом. Я следил за рывками ее тонкого гибкого тела, не отводя глаза. Ротик приоткрылся, показав белые зубки, и если бы не слезы, текущие по сереющему лицу, это было бы похоже на улыбку.
  Где-то минуту Лена сильно дергалась на веревке, высоко взбрасывая ноги и раскачивая попу. Ступни то сгибались с поджатыми пальцами, то застывали параллельно полу, растопырив пальцы. Я подошел, и положил ей руку, туда, где чулок переходил в прохладную гладкую ляжку. Лена натужно поднимала колени, будто шла через глубокий снег. Слюна текла из уголка искривленного рта. Руки судорожно хватали утаптываемый ногами воздух. Она на секунду обмякла, затем затрепыхалась вновь. Тело билось в петле как в оргазме. Бедра и попа двигались, Лена насаживала себя и прыгала на чем-то, мне невидимом, явно получая от этого удовольствие. Она дергалась из последних сил, разбрасывая ноги в разных направлениях. Тонкий ручеек потек по ее ляжке, роняя капли на пол и оставляя темный след на, некогда белых, чулочках. Движения становились все медленнее, а паузы между рывками увеличивались. Очень скоро Лена успокоилась, и тихо покачивалась на поскрипывающей веревке. Глаза слепо уставились вниз и вбок, придавая темному лицу удивленное выражение.

  ***Галя***

  Гимнастика для Гали была всем. Тренер обещал ей олимпиады, но, после падения, врачи закрыли большой спорт. Кроме гимнастики Галя еще умела трахаться - тот же тренер научил. Она решила применять этот навык для заработков. Дома мы были одни, и я решил никуда не ехать. Тренер поработал хорошо, Галя трахалась как на соревнованиях. Все ее смуглое тело было жестким от выпуклых крепких мускулов. Единственным мягким местом были маленькие грудки с вишенкой темного соска. После постельной акробатики мы, как и были, голые, полезли на чердак, посмотреть гимнастические фотографии в старых журналах. На чердак вели два входа - по приставной лестнице через улицу, и по веревочной - через люк в потолке. Я влез за ней по веревочной лестнице, любуясь игрой мышц на ножках и попе. Втянув лестницу за собой, я оставил люк открытым.
  Фотографий было немного. Но я нашел старый ошейник с поводком, и мы решили поиграть в "собачки". Было лишь делом техники столкнуть ее в люк, привязав ошейник к скобе в полу. Она успела уцепиться руками за края люка.
  - Ах ты гк... - успела сказать она, прежде чем я отцепил ей пальцы, и ошейник сжал ее горло. Я успел секунду полюбоваться, как странно выглядит сверху, брыкающаяся в воздухе девочка, а затем, захлопнув люк, пулей пролетел с чердака в дом через улицу. За эти секунды Галя успела подтянуться на поводке, и пыталась открыть люк в потолке. Защелка держала крепко, и поводок, торчащий из щели, не отцеплялся. Замочек на ошейнике тоже держался крепко - без ключика не расстегнешь. Она раскачивалась, держась руками за поводок, все выше и выше поднимая ноги и вот, в какой-то момент, подбросив вытянутые ступни вверх и изогнув в полете все тело, она уперлась ногами в люк и, крепко держась за поводок, попыталась распрямиться. Я подошел поближе, чтобы получше рассмотреть напряженное лицо и, чуть оплывшие вниз, маленькие грудки. Поводок выдержал и Галя, медленно, без рывков, опустилась вниз. Руки, держащие поводок, начали мелко дрожать.
  - Если ты сможешь сесть на шпагат, я, пожалуй, обрежу веревку - сказал я. Ножки, снова медленно и плавно разошлись вперед и назад. Я видел девочек на шпагате, и могу вам сказать, что снизу это выглядит еще интереснее. Я погладил ее мускулистые ноги, затем, провел пальцем по подошве маленькой напряженной ступни и она, дернувшись, опустила ногу.
  - На такой и я сесть могу, ты мне боковой покажи.
  Ее, коричневые от загара, ноги медленно разошлись в стороны, застыв параллельно полу. Я чуть толкнул одну из ножек, и она медленно закрутилась. Я опять провел рукой по ее ляжкам, точнее нет, ляжка это что-то теплое и мягкое, а натянутые канаты ее мускулов были жесткими, как дерево. И только между ляжками моя рука нашла теплую влажную мягкость. Когда мой палец вошел в нее, она ойкнула, и ножки обвисли вдоль моей руки.
  - Эх, не можешь ты показать настоящий шпагат - вздохнул я, отходя от нее.
  Галины дрожащие руки держали поводок, и вдруг, отчетливо и громко произнеся:
  - А ну ее на хуй, такую жизнь - она отпустила руки.
  Ошейник выдавил из нее хрип, и тело затрепетало.
  Трудно сказать, то ли она делала это сознательно, то ли в агонии ее тело просто двигалось в привычном ритме, но я как будто наблюдал соревнования по гимнастике. Ножки порхали в воздухе, дергая все тело. Вот они вытягиваются вперед, а вот шпагат... еще один, пожалуй, я был к ней несправедлив. Вот ноги и попа качаются назад, будто она спрыгивает с бревна. Потом она летит на меня, широко расставив ноги, руками готовая уцепиться в нижнюю перекладину, но руки встречают пустоту. Несколько таких движений, и ее ножки пролетают мимо головы и сцепляются за нею. Несколько секунд она висит со ступнями, скрещенными за головой, выставив на меня темную дырочку между разведенными половинками попки. Затем ноги расходятся, и в воздухе она "садится на стул", после чего "стул" исчезает, и пару секунд она просто висит, покачиваясь в петле ошейника.
  Вот уже десятую минуту продолжается эта гимнастика. Я стараюсь запомнить каждую секунду. Загорелое лицо, не темнеет, а сереет, но тело продолжает двигаться. Одна нога поднимается вертикально вверх, открывая темные половые губы, затем, чуть сгибается в коленке, и колено прижимается к груди. Вот ступни встречаются подошвами, образуя светло-коричневое кольцо ее ножек на уровне пояса. Каждые несколько секунд поза меняется, а темп подобных "упражнений" ускоряется. Теперь уже нет сомнения, что это агония молодого тренированного тела. Оно не сдается, и дергается в стороны, машет руками и ногами, вертится, дрожит и, разве что, не кувыркается посреди комнаты. Я вижу, как ее кульбиты отражаются в темной поверхности телевизионного экрана, самым захватывающим репортажем.
  Невозможно описать все ее движения. Посмотрите соревнования по спортивной гимнастике, мысленно представьте себе петлю, охватившую шейку, и вы приблизительно поймете, что я видел.
  Еще десять минут. Лицо уже не серое, а, скорее, синее. Одна нога висит расслабленно, но вторая еще дергается в коленке, будто бьет по мячику, но вот мяч отбит, и она висит посреди комнаты, немного сгорбившись, руки болтаются перед коленями, и в первый раз на загорелом и расслабленном теле не видны бугорки мышц.

  ***
  Когда в понедельник шеф спросил меня, как я провел отпуск, я честно ответил - ВЕЛИКОЛЕПНО.
Сразу хочу предупредить: я бандеровка, хохлособака, свидомитка, укропка и карательница.
А кровь русских младенцев я пью утром натощак.
Post Reply