Пламя взметнулось вверх по вязанкам хвороста, которые стояли у столба рядом с телом несчастной Агнессы. Огонь охватил обнаженное тело смертницы; ее маленькая грудь зашипела от языков пламени, лизнувшего беззащитное нагое тело мученицы. От нестерпимой боли девушка дико закричала. Крик ее был столь сильным, что отец Гюнтер невольно отступил на шаг в сторону, не зная, что тем самым открыл Джеймсу Мортимеру «линию стрельбы».
Мортимер хотел выстрелить уже давно и тем самым избавить девушку от страшных мучений, но проклятый священник со своим чертовым крестом постоянно закрывал «директрису» - линию огня. Мортимер с удовольствием застрелил бы сначала священника, а затем – и девушку, но его оружие было однозарядным и он находился в толпе, поэтому стрелять можно было только один раз – и этот выстрел предназначался только для смертницы, чтобы облегчить ее страдания.
Гнусный старик-изувер в сутане его не волновал, с точки зрения Мортимера он был уже покойником и ему предназначалась совершено иная смерть, чем та, которая должна была спасти Агнессу от «полной программы» мучений на костре. Но пламя уже охватило тело казнимой, а этот «христианский людоед» (таковыми для Мортимера были все инквизиторы и судьи) все еще стоял на «директрисе».
Мортимер среагировал мгновенно. Как только священник отошел в сторону, люден моментально поднес ко рту короткую толстую трубку, которую Джеймс все это время держал в руке и резко, но совершенно беззвучно дунул в нее.
Короткая миниатюрная оперенная стрела, несущая на своем острие дозу смертельного яда, достаточную для того, чтобы в течение нескольких мгновений убить здоровенного быка, в мгновение ока покрыла расстояние, отделявшее Мортимера от умиравшей на костре Агнессы и вонзилась в горло смертницы, от невыносимой боли запрокинувшей голову.
Девушка судорожно дернулась, голова ее упала на грудь, тело повисло, удерживаемое у столба на толстой железной цепи, постепенно накалявшейся докрасна. Присутствовавшим на площади показалось, что в этот момент из пламени костра вверх взлетела белая птица – и мгновенно скрылась в бескрайнем и удивительно чистом синем небе.
Отец Гюнтер недовольно поморщился. Похоже, ведьма уже умерла. «Слишком рано» - с неудовольствием подумал отец Гюнтер. «Не успел ведь еще дух злой, захвативший тело сей тяжкой грешницы, сгореть в очищающем огне святого костра. Придется душе бедной девочки в аду мучиться, а это ведь куда страшнее и дольше.» С искренней жалостью к заблудшей душе грешницы и огорчением от того, что, похоже, и на этот раз не удалось избавить согрешившую от мук ада, отец Гюнтер смиренно перекрестился. «Что же делать?»
«Надо сказать отцу Мартину» - пришла священнику в голову спасительная мысль – «чтобы приговаривал как можно больше ведьм – признавшихся или не признавшихся, неважно – к сожжению заживо на медленном огне. Иначе Диавол успевает забрать их души к себе, прежде чем нам удается уничтожить злого духа очищением огненным.»
Отцу Гюнтеру сразу стало легче на душе и он мысленно вознес хвалу Господу за вовремя полученное наставление. «Ничего» - победоносно подумал отец Гюнтер – «в следующий раз все будет по другому».
Отец Гюнтер не знал, да и не мог знать, что следующего раза не будет. Ни для него, ни для отца Мартина. И уж тем более он не мог предполагать, что этот теплый июльский вечер станет для него последним в этой реинкарнации. На следующее утро его найдут мертвым в его монашеской келье с шеей, гротескно и намертво пригвожденной к узкой деревянной кровати длинной ручкой металлического креста, который он во время каждого «акта веры» героически держал перед лицом умиравшей в страшных муках женщины все время казни. На стене будет написано углем – крупными буквами: «Он нес людям Смерть – и Смерть к нему вернулась».
Джеймс Мортимер не любил палачей.