Казнь мадам Ролан

[RolandVT]

Из книги "Обезглавленные"
-----------------------------------

Мадам Ролан - Мари-Жанна 'Манон' Ролан де Ла Платьер , при рождении Мари-Жанна Флипон, наиболее известна как Мадам Ролан — писательница, хозяйка литературного салона; одна из знаменитейших женщин Французской революции, жена экономиста и министра внутренних дел Франции Ролана де ла Платьера [узнав о казни жены, он покончил с собой].

8 ноября 1793 г.

Около 17:00

8 ноября 1793 года, после полудня. Революционные власти, похоже, несколько запоздали с казнью, время которой назначили на судебном заседании, ведь обвиняемая была по-прежнему жива. Она стояла там, на крыльце Майского двора, прямо перед злополучной повозкой.

Рядом с ней стоял объятый немой дрожью Ламарш. Мадам Ролан пресекла его попытку первым взойти на борт скромного каравана фразой на грани проповеди и иронии: «А вы отнюдь не галантны, Ламарш. Француз никогда не должен забывать, как обращаться с женщинами». Погода сильно испортилась: стало пасмурно и сыро, а дождь только усиливался. Царила гнетущая атмосфера.

Ворота Майского двора распахнулись, и повозка тотчас отправилась в путь. Сперва осужденных везли через мост Пон-о-Шанж, затем по набережной Межиссери к мосту Пон-Нёф – проторенной тропе до площади Революции. Как обычно, стянулась большая толпа, жаждавшая посмотреть на очередных осужденных.

Разумеется, в центре внимания находилась мадам Ролан: публика восхищалась ее достоинством и красотой. На ее лице не отразились ни месяцы заключения, ни физическое и моральное истощение, ни мучительные страдания перед столь роковым событием – встречей со смертью.

В раскачивавшейся из стороны в сторону повозке, сидя на деревянном настиле, наверняка против направления движения, мадам Ролан все еще сидела прямо. Казалось, будто ее ничуть не беспокоили ни тряска, ни мысли о грядущем эшафоте.

Среди многочисленных свидетелей оказался молодой Пьер-Франсуа Тиссо, один из будущих великих историков Французской революции. Он наблюдал, как она медленно проезжала мимо Пон-Нёфа. Столько сильных образов запечатлелось в его памяти в тот день! В своей «Полной истории Французской революции» он писал:

«Сохранявшая спокойствие на протяжении всего пути, она была одета в белую ткань с розоватыми узорами. Внешне она ни капли не изменилась: глаза все так же сверкали, лицо сияло, улыбка была лучезарной. Однако ее серьезный вид демонстрировал нежелание заигрывать со смертью.

В повозке рядом с писательницей сидел несчастный Ламарш, охваченный таким ужасом, что, казалось, его голова вот-вот отделится от тела на первой же кочке. Мужество героини подмяло под себя слабость этого бедного человека, которого теперь едва можно назвать мужчиной.

Порой она черпала новые запасы остроумных и нежных слов, которые вызывали улыбку на лице впавшего в отчаяние спутника. Не знаю, что произошло со мной в тот момент, но процессия, палач и его приспешники будто исчезли из моего поля зрения. Жертва приковала все внимание. Я смотрел на нее и не мог поверить тому, что она отправляется на смерть».

Толпа в большинстве своем не издавала ни звука. Оглушительную тишину изредка нарушали отдельные выкрики: «На гильотину, на гильотину!» Мадам Ролан отвечала коротко: «Уже иду». Такое благородство не могло не тронуть и не восхитить публику.

Софи Граншам сдержала обещание, данное подруге еще в тюрьме Сент-Пелажи всего за пару часов до перевода мадам Ролан в Консьержери вечером 31 октября. Как они и договаривались, Софи Граншам стояла на другом конце моста Пон-Нёф, прислонившись к парапету, в той же одежде, которую носила в прошлую их встречу. Софи оставила тому подтверждение:

«Как только я узнала в толпе лицо своей подруги, я все время следовала за ней. Она выглядела такой бодрой и в то же время спокойной, часто смеялась. Казалось, она пыталась подобрать нужные слова, чтобы приободрить беднягу [Ламарша], бледность и уныние которого составляли разительный контраст с уверенной походкой и яркостью его спутницы.

На подходе к мосту она глазами искала меня. В них я прочла облегчение, которое она испытала, завидев меня в последний, неизгладимый раз. Когда мы, наконец, оказались лицом к лицу друг с другом, радость в ее глазах и безмолвная улыбка дали мне понять, что она счастлива. Все прошло именно так, как она хотела».

Площадь Революции, около 17:00. Вид гильотины в вечерних сумерках ничуть не испугал мадам Ролан. Напротив, она попросила палача и его помощников об одолжении: казнить ее последней, дабы избавить несчастного Ламарша от вида отрубленной головы.

Взойдя на помост, она увидела монументальную гипсовую статую Свободы, воздвигнутую посреди площади в честь падения французской монархии 10 августа. Статуя величественно возвышалась над гильотиной. С вершины эшафота она, согласно очеркам Луи-Себастьяна Мерсье, «Новая картина Парижа», Paris: произнесла: «О дорогая Свобода! Если бы ты только знала, какие страшные преступления совершаются под твоим именем!» Исторический факт или апокриф, но эта цитата увековечила личность мадам Ролан.

Когда Сансон и его помощники схватили ее, она не выказала ни малейшего сопротивления. Ее голова в считаные секунды оказалась в корзине. Толпа, недолго думая, начала расходиться. Тела мадам Ролан и Ламарша погрузили в тачку и увезли на кладбище Мадлен, где и похоронили.

Два дня спустя Жан-Мари Ролан узнал, что его жену обезглавили. Он сжег все свои бумаги, поблагодарил своих подруг, барышень Малорти, за их многомесячное гостеприимство и попрощался с ними. С наступлением ночи он втайне ото всех покинул Руан и направился в Бур-Бодуэн.

Пройдя почти десять километров пешком, измученный Жан присел у подножия дерева. Из последних сил вдовец вонзил в свое сердце трость-шпагу. Удар был нанесен с такой силой, что острие прочно воткнулось в дерево. Жан-Мари Ролан умер в возрасте 59 лет.

Франсуа Бюзо узнал о смерти мадам Ролан лишь 13 ноября. В этот день он, вместе со своими друзьями Петионом и Барбару, укрывался в подземных ходах Сент-Эмильона. Он обезумел от горя. Одному из немногих своих друзей, посвященных в их возвышенную, платоническую и запретную любовь с Манон, Бюзо написал:

«Ее больше нет, ее нет! Эти проклятые негодяи убили ее! Посудите сами, в этом мире меня больше ничто не держит! Когда вы узнаете о моей смерти, прошу, сожгите эти письма. Не знаю, почему, но мне хочется, чтобы память обо мне сохранилась исключительно в вашем сердце. Знайте, что вы были одинаково дороги нам обоим».

В последующие дни трое врагов государства покинули свое укрытие. В ночь с 17 на 18 июня 1794 года они поспешно бежали из подземелья. Они бродили по окрестностям Кастийона, примерно в десяти километрах от Сент-Эмильона, и пересекали пшеничное поле, когда их заметили.

Изнеможденный Барбару попытался покончить с собой прямо посреди поля, но промахнулся и был арестован. Бюзо и Петиону удалось скрыться в лесу. 25 июня, в день, когда Барбару обезглавили на одной из улиц Бордо, фермер обнаружил на ржаном поле тела двух других беглецов или, вернее будет сказать, то, что от них осталось: изъеденные червями трупы частично разорвали собаки и волки. Семью днями ранее Бюзо и Петион застрелились.