Это глава из незаконченной версии романа "День Сингулярности". Роман до сих пор незакончен, но именно из него выделился законченный роман "Мученицы" и его расширенный вариант "Проект Харон", в который я планирую включить сильно переработанный (и существенно сокращенный) вариант этой главы.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Я сидел в своём кабинете... нет не у себя дома. А на Вилле Вевельсбург. Кто в конце концов убедил Лилит выделить мне кабинет (почти точную копию моего домашнего, только несколько меньшего размера), я так и не понял.
Лично я об этом даже не заикался, ибо атмосфера на вилле была, как бы помягче сказать, несколько некомфортной – почти что как в крипте знаменитой Северной Башни замка Вевельсбург близ Падерборна, в земле Северный Рейн - Вестфалия.
Скорее всего, убедил её лично руководитель DNSS/ODESSA, рейхсфюрер Die Neue SS Генрих Луитпольд Гиммлер. Ибо ключи от нового кабинета мне вручили (не Лилит, что характерно, а Марта Эрлих – в прошлом Мария Орсич) почти сразу же после того, как «Лис Пустыни» Эрвин Роммель – начальник Военного управления DNSS/ODESSA выделил мне неожиданно просторный кабинет на своей вилле.
Рядом с кабинетами двух своих замов – главнокомандующего очень даже реальных Кригсмарине пока виртуального Европейского рейха адмирала Пауля Кёртнера и командующего не менее реальных люфтваффе той же структуры генерал-фельдмаршала авиации Роберта Риттера фон Грейма.
Вообще в последнее время за вашего покорного слугу развязалась нешуточная борьба между Die Neue SS (в лице Гиммлера), Die Neue Wehrmacht (в лице Эрвина Роммеля), Хранителями (в лице Лилит, ныне жившей под именем баронессы Элины Ванадис фон Энгельгардт) и самой могущественной спецслужбы мира, широко известной в узких кругах как Контора. В лице самой опасной женщины на планете Земля Магдалены Эвы-Марии ван Хоорн.
В эту и без того редкостную кашу (или гадюшник, это уж как посмотреть) непостижимым образом умудрилась вклиниться некая Наталья Александровна Крылова – владелица огромной даже по российским меркам развлекательно-оздоровительной бизнес-империи.
Ядром которой был супер-элитный бордель «Афродиты» (по большинству рейтингов лучший в России). Наташа тоже выделила мне кабинет... после того, как подписала меня в качестве бизнес-консультанта по анализу, оптимизации и развитию своей бизнес-империи.
Платила она мне просто умопомрачительные (хотя ИМХО вполне заслуженные) деньги... ну и натурой тоже, конечно. На практике это означало, что любая её девочка – неважно насколько элитная и востребованная – была для меня, как говорится, за счёт заведения.
Разумеется, я переспал и с Наташей... и с её старшей дочерью Асей. Последнее мадам Крылову напрягало чуть меньше чем никак, ибо Ася зарабатывала себе не только на жизнь (в столице Соединённого Королевства), но и на учёбу (в Лондонской Школе Экономики, не где-нибудь)... правильно, именно этим.
Причём с пятнадцати лет (сейчас ей было девятнадцать), не только в России и не только в борделе родной мамы. А вот с младшей (16-летней) дочерью Наташи Светланой (которая предпочитала, чтобы её называли Лана) у меня отношения были... странные.
И потому, что я был для неё кем-то типа квази-отчима (хотя с её мамой отношения у нас были... даже не как у любовника с любовницей). И потому, что Лана была... как бы так помягче сказать, уже не совсем человеком. А женщиной-люденом, которую сделали таковой в люден-инкубаторе – официально подмосковном женском лицее-интернате Регина Коэли.
Поэтому шестнадцать Лане было только хронологически, что в мире люденов не имело ни малейшего значения. Гиммлеру хронологически было 119, Глобочнику – 115, Генриху Мюллеру – 119, фон Грейму – 127... ну и так далее. Графу Сен-Жермену вообще уже больше двух тысячелетий стукнуло... а сколько лет было Лилит хронологически, не знал никто.
Поговаривали, что она была сотворена чуть ли не сразу после грехопадения (изгнания из Рая) первых людей. Ибо в отличие от людей – впрочем, как и от созданных из них люденов – человеком баронесса не была от слова совсем (она была метагомом). Что имеет самое прямое отношение к сюжету данного повествования.
Биологически Лане было двадцать пять, а по так называемому «индексу взрослости» ещё на десять лет больше. Что уже смотрелось несколько жутковато... впрочем, ещё одна моя знакомая из ихнего инкубатора – Катя Мальцева – была ещё... некомфортнее.
Ибо, женщина с биологическим возрастом в 22 и «индексом взрослости» в 3 1 в теле 14-летней девушки... это, доложу я вам, похлеще говорящих лилий в книге «Утро магов»...
Да, совсем забыл. У меня был ещё один кабинет – в моей «алго-клинике доктора Клодта». Где я официально занимался (весьма эффективно, надо отметить) лечением болью (в основном, поркой различными «ударными инструментами») разнообразных психических расстройств, маний и т.д.
Алкоголизма, наркомании, психологической зависимости, игромании и так далее. На самом же деле... впрочем, об этом несколько позже. В последнее время я проводил в этой клинике исчезающе мало времени – ибо и других дел хватало.
В то далеко не прекрасное утро (и это ещё очень мягко сказано), Лилит заявилась ко мне в кабинет... абсолютно голой. Что в последнее время за ней водилось всё чаще и чаще.
Как всё чаще и чаще водились за ней и просьбы (точнее, не особо завуалированные приказы), которые с моей кочки зрения выходили далеко за пределы разумности.
К счастью, хоть с безопасностью и добровольностью – двумя другими столпами БДСМ – у неё было всё в порядке. Если, конечно, учитывать, что баронесса была не человеком, а метагомом, и потому (по слухам) могла спокойно и без вреда для здоровья выдержать даже ядерный взрыв, не говоря уже о физических воздействиях, проходивших по категории «Пытки и казни».
«Привет» - махнула рукой Лилит. И тут же, по сути, приказала: «Пойдём»
«Куда?» - крайне недовольно осведомился я. Ибо уже договорился с фон Греймом о том, что прямо из этого кабинета (новая версия софта, созданного ИТ-отделом Ханса Каммлера, это позволяла) подниму в воздух с секретной авиабазы в Средиземноморье ударный беспилотник-невидимку Н.XXI.
Чтобы через несколько минут пустить на дно (разумеется, со всей командой и пассажирами) очередную «шаланду бешенцев». Это было, конечно, совсем не американские «летающие крепости» В-17 сбивать из кабины знаменитой «Швальбе» - первого в истории реактивного истребителя Ме-262, но всё равно знатная охота.
«В зал обергруппенфюреров» - обворожительно улыбнулась Лилит (она это очень хорошо умела). «Я хочу, чтобы ты присутствовал... в общем, чтобы с меня в твоём присутствии содрали кожу...»
Как ни странно, эта просьба меня ни удивила, ни напугала. Ибо и опасности это действо для Лилит не представляло (ни для здоровья, ни, тем более, для жизни), и с каждым разом её то ли просьбы, то ли приказы становились всё экстремальнее, и... в общем, когда я в первый раз посадил её на кол, она, так сказать анонсировала очередной акт марлезонского балета... по мотивам жития христианских великомучеников (согласно церковному преданию, кожу живьём содрали со Святого Варфоломея).
Это была, конечно, сказка - ибо мне было доподлинно известно (причём, так сказать, из первых уст), что на самом деле кожу содрали вовсе не с мифического христианского святого, а с вполне реальной женщины метагома Лилит.
Причём сдирали аж трижды – в разных местах и в разное время, разумеется. Для неё это было... ну примерно как для человека о крапиву обжечься, а вот для палачей (персидских мастеров-искусников) закончилось всё это действо очень и очень плохо. Для кого-то могилой, для кого-то психушкой... и так далее.
Тем не менее, мне стало категорически надоедать положение... в некотором роде придворного палача Лилит. И потому, что это было неприятно лично мне (ну не люблю я причинять боль женщине – даже женщине-метагому), и потому, что на это весьма косо смотрели...
Нет, не мой партнёр-приятель Ханс Каммлер (которому на это было наплевать – всё это для него было в иной Вселенной). И не другой мой типа приятель Одило Лотарио Глобочник – тот, наоборот, с удовольствием во всём этом участвовал (благо имел на то вполне законные основания).
И уж тем более не Гиммлер с Мюллером – я даже не знал, как они на это смотрели, ибо на их мнение мне было наплевать чуть более, чем совсем. А мои товарищи по Военному управлению – фельдмаршалы Роммель и фон Грейм и адмирал Кёртнер.
Поэтому...
«Сядь» - неожиданно резко приказал я.
С точки зрения «вселенской табели о рангах» это было просто неслыханной наглостью. Ибо по оной Лилит стояла несопоставимо выше меня. Хотя после Преображения (на этой самой вилле) я стал хоть и ещё не до конца люденом, но уже не совсем человеком, баронесса была метагомом... выше которых был только сам Сын Божий Иисус Христос.
Но то с вселенской кочки зрения, которая для меня была... скажем так, не особо значима. Намного более значимыми были гораздо более приземлённые кочки зрения – Die Neue SS и Die Neue Wehrmacht.
Хотя в отличие от их предшественников в Третьем рейхе (СС и вермахта соответственно), в их современных инкарнациях женщины были формально уравнены в правах с мужчинами (правда, генеральские звания им, насколько мне было известно, до сих пор не присваивали), на практике и та, и другая организации были до сих пор глубоко патриархальными. И, если хотите, кастовыми.
Поэтому в оных моё звание оберст-группенфюрера (в Die Neue SS) и генерал-полковника (в Die Neue Wehrmacht) ставило меня на несопоставимо более высокую ступень, чем Лилит. Которая была мало что лицом гражданским (хотя, по слухам, Гиммлер и предлагал ей звание чуть ли не оберст-группенфюрера, но получил отказ), но и вообще женщиной.
Последнее, строго говоря, было не совсем корректным утверждением, ибо у метагомов пола как такового нет (поговаривали, что, если нужно, Лилит могла предстать и в совершенно мужском обличье).
Лилит подчинилась – она вообще периодически любила «включать нижнюю»... а то и вообще «рабыню». То ли для воспитания «смирения/умаления» (хотя что это значило для метагома, я решительно не понимал), то ли просто чтобы похулиганить (такое за ней тоже водилось, причём нередко).
«У меня два вопроса» - спокойно произнёс я. «Первый – как можно содрать то, чего нет?»
Хотя о метагомах известно крайне мало, а Лилит не рассказывала ни о себе, ни о своих соплеменников почти ничего (за исключением отчёта о своих похождениях на заре христианства, но это совсем другая история), кое-что всё-таки мне выяснить удалось.
В частности, я (без особого удивления, надо отметить) узнал, что человеческих органов у метагомов нет. Поэтому нет и кожи. Структура тела Лилит ближе к знаменитому «злому роботу» Т-1000 из блокбастера всех времён и народов «Терминатор-2». Только робота в фильме сваяли из «жидкого металла» (сиречь из неорганики), а тело баронессы явно было вполне себе органическим.
«Можно» - улыбнулась Лилит. «Если оно вдруг появится...»
И объяснила: «Я могу временно модифицировать своё тело, превратив его в очень близкое подобие человеческого. Именно это я и проделывала, когда ты меня прибивал к столбу, порол флагрумом... ну и на кол сажал, конечно...»
Я кивнул. Ибо доподлинно знал, что материал, из которого было сделано тело баронессы, был настолько прочным, что выдержал бы и очередь в упор из противопехотного гранатомёта (если бы нашёлся смельчак, готовый на такое безрассудство).
Что уж говорить о каких-то гвоздях, флагруме (даже настоящем, римском, с вплетёнными в хвосты острыми овечьими косточками и свинчатками) ... и даже о «дивайсе имени графа Дракулы» (который на самом деле был господарем, а не графом).
Однажды Лилит устроила для меня демонстрашку реальных защитных возможностей своего тела. Магда выпустила в неё в упор... нет, не магазин гранатомёта – и даже не автомата. А всего лишь обойму «Кольта» М1911А1 45-го калибра. Никакого эффекта – пули просто бессильно упали к совершенным, идеальным ногам баронессы.
Потом я попытался вбить в Лилит гвозди, как я уже дважды делал до того. Но тогда она мне это позволила, а сейчас... сейчас я мог с тем же успехом пытаться вбить гвоздь в лобовую броню тяжёлого танка «Тигр».
Удары флагрумом по её телу приводили к такому же результату. Нулевому. Словно я порол изящную башню основного боевого танка Т-54... А кол... кол в Лилит просто упорно не входил. Хотя она сидела на самом острие без какой-либо опоры (как она удерживала равновесие, мне было совершенно непонятно).
«А зачем мне нужно именно это...» - протянула она, прочитав мои мысли ещё до того, как я задал второй вопрос. И неожиданно гораздо более серьёзно объяснила:
«Ты прекрасно знаешь – даже много раз говорил об этом в своих статьях и книгах – что сейчас, как и во времена Христа, над миром нависла экзистенциальная угроза. Угроза самому существованию человеческой цивилизации...»
Я кивнул. Строго говоря, экзистенциальной эта угроза была лишь для западной цивилизации – и христианской Церкви. Внешняя – уничтожение зелёными ордами мусульман и превращение нашего мира в гигантский исламский халифат – и внутренняя (вымирание от слишком низкой рождаемости и сползание в хаос в результате войны за власть между различными социальными группами).
Но поскольку христианская церковь и основанная на христианстве западная цивилизация (которая выросла из стопроцентно христианской Священной Римской Империи – основанной, что характерно, в Падерборне, где находился замок Вевельсбург) являются единственной защитой человечества от Сил Зла, гибель западной цивилизации автоматически превратит наш мир в самый натуральный Ад на земле.
«Поэтому» - спокойно продолжала Лилит, «нам снова необходим День Сингулярности... ну или Событие Социальной Сингулярности...»
«Как Фессалоникийский Эдикт?». Это был не вопрос, а констатация факта.
Фессалоникийский эдикт был издан 27 февраля 380 года аж тремя царствующими римскими императорами. Этим эдиктом никейское христианство было объявлено государственной религией обеих частей Римской Империи (западной и восточной). И, таким образом, действительно стал Событием Социальной Сингулярности, радикально изменившим человеческую цивилизацию.
Ровно в тот же день – 27 февраля, только 1553 года спустя, голландский коммунист-пироманьяк Маринус ван дер Люббе осуществил поджог здания германского рейхстага. И тем самым радикально изменил человеческую цивилизацию, открыв Адольфу Гитлеру и его партии дорогу к диктаторской власти в Германии.
«Или как Указ рейхспрезидента Германии Пауля фон Гинденбурга О защите народа и государства от 28 февраля 1933 года» - улыбнулась баронесса. Именно этот указ стал результатом безумной выходки Маринуса ван дер Люббе и сделал Адольфа Гитлера фактическим диктатором Германии.
И продолжила: «Впрочем, события 1933 года это тема отдельная совершенно. Сейчас мы имеем дело с повторением – в некотором роде – событий начала новой эры. Поэтому для запуска События Социальной Сингулярности нам снова нужны мощные каналы спасительных энергий – только на этот раз Вриль, а не Благодати Божьей...»
«Ибо христианская Церковь, по сути, вышла из игры?» И это был не вопрос, а констатация в высшей степени печального факта.
«Скорее из борьбы» - поправила меня Лилит. «Но сути дела это не меняет. Ибо – спасибо Иисусу Иосифовичу, как ты его иногда называешь...»
«Каюсь, грешен» - улыбнулся я.
«... закачать эти энергии можно только через нечеловеческие боль и страдания женщин-люденов... ну и мои тоже. Люденов потому, что люди ни такой боли, ни таких энергопотоков через своё тело просто не выдержат... а женщин потому, что Вриль, как правило, идёт через женское тело»
«Это понятно» - вздохнул я. «Но кожу-то сдирать зачем... тем более, искусственную? Костры, порка флагрумом, посажение на кол... этого недостаточно?»
«Скука» - в свою очередь вздохнула Лилит. «Мне реально скучно... когда одно и то же. А поскольку сейчас мне необходимо делать это чуть ли не каждый день...»
«То приходится разнообразить?» - улыбнулся я.
«Ага» - глубоко вздохнула баронесса. И неожиданно хлопнула в ладоши: «Ладно, хватит болтовни, пора и делом заняться...»
«Надеюсь» - осторожно и с некоторой опаской спросил я, «ты не...»
«Да нет, конечно» - рассмеялась Лилит, в очередной раз прочитавшая мои мысли. «Это тебе не на кол меня сажать – тут профессионал нужен»
«Магда?» - и этот вопрос был, скорее всего, чисто риторическим.
«Магда» - эхом ответила баронесса, вставая. «Ладно, пойдём...»
В зале оберст-группенфюреров (ибо обергруппенфюреров развелось просто неприлично много ещё во времена Третьего рейха), предсказуемо находились несколько предметов, полностью соответствовавших запланированному действу... и (несколько менее предсказуемо), два человека.
Присутствие одного человека – Магды (что характерно, абсолютно голой) было ожидаемо, ибо именно она должна была содрать с Лилит кожу... точнее, искусную имитацию оной.
А вот присутствие второго человека – мужчины – меня, мягко говоря, шокировало. Не столько потому, что он, как говорится, «воскрес из мёртвых» (таких «застрявших во времени», по меткому выражению Генриха Гиммлера, хватало и в Die Neue SS, и в Die Neue Wehrmacht и даже в «свите Лилит»).
А потому что... в общем, как говорится, сами поймёте. Ибо слева от символа Чёрного Солнца на полу, на постороннем для этого зала (и, похоже, весьма удобном) стуле, явно изготовленном во времена Третьего рейха, нагло-комфортно устроился тот, кого я совершенно не ожидал здесь увидеть.
Ибо с моей кочки зрения этот персонаж обитал в иной Вселенной (хотя, наверное, это как посмотреть). Доктор медицины, герой-фронтовик (он собственноручно вытащил весь экипаж – пять человек – из горящего танка), обер-фюрер СС (генеральское звание ему так и не дали), Ангел Смерти из Освенцима, человек, чьё имя стало символом бесчеловечных медицинских экспериментов нацистов (надо отметить, не особо заслуженно, ибо были сабжи и пострашнее).
Йозеф Менгеле.
«Две голые женщины и Йозеф Менгеле» - мрачно подумал я. «Всю жизнь мечтал...»
Менгеле по-военному быстро и чётко (хотя военным, по сути, никогда не был – военврач это всё-таки немного другое), поднялся, щёлкнул каблуками... и неожиданно вскинул правую руку вверх в нацистском салюте.
Как ни странно, молча – никаких «Хайль Гитлер!» и даже «Хайль Дойчланд!» (по словам Одило Глобочника, они с Гиммлером одно время всерьёз обсуждали введение последнего в качестве официального приветствия в Die Neue SS… но почему-то так и не ввели).
Я, разумеется, ответил асимметрично, ибо гражданином Германии пока что не был (хотя Лилит клятвенно обещала доставить мне вожделенный паспорт и прочие документы буквально со дня на день), а фюрера знал слишком хорошо (я практически закончил его краткую биографию), чтобы, как говорится, «курить ему фимиам». Тем более в такой яркой форме.
Я протянул Менгеле руку: «Доброе утро, обер-фюрер. Не скажу, что сильно рад Вас видеть, впрочем...»
Руку Ангелу Смерти я протянул совершенно сознательно и обоснованно – ибо тот, кто, рискуя сгореть заживо, вытащил двух (по другим данным, всех пятерых) своих боевых товарищей из горящего танка, заслуживал моего рукопожатия вне зависимости от того, что он натворил впоследствии.
Кроме того, Менгеле никогда не судили, а как обстояли дела с «доказательствами вины нацистских военных преступников» даже на всевозможных судебных процессах (типичное «правосудие победителей», которое привело в ужас даже сенатора Маккарти – того самого), я знал очень хорошо.
Ибо в своё время написал очень подробное и обстоятельное исследование всех этих... процессов. Что уж говорить о ситуации, когда процесса не было и потому можно было писать и вообще нести всё что угодно – агитпроповская бумага точно стерпит.
Менгеле мою руку, естественно, пожал. Хотя как он ко мне относился, я не имел ни малейшего представления. Наверное, чисто формально, как к старшему и по званию (я был аж на четыре ступени выше его), и по должности. Ибо я был де-факто вторым человеком в организации (а кое-где вообще первым), а Менгеле... кстати, очень любопытно, кем он у нас был и чем занимался.
В отличие от «застрявших во времени» (по меткому выражению Генриха Гиммлера), я свою униформу практически никогда не носил. Ни фельдграу оберст-группенфюрера СС и генерал-полковника ваффен-СС (эту я вообще надел всего один раз – когда познакомился с рейхсфюрером и получил её от него), ни другую фельдграу – генерал-полковника вермахта.
Последнюю мне выдал начальник Военного управления DNSS/ODESSA генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель (который, собственно, и присвоил мне это звание), поэтому я иногда приезжал к нему в офис одетый «по форме». Но поскольку правила организации (по понятным причинам) этого не требовали, то случалось это нечасто.
Ибо, несмотря на все эти высокие звания (которые на практике мало что значили, по крайней мере, пока), я оставался сугубо штатским человеком. Что, впрочем, тоже не имело ни малейшего значения, ибо важен был только и исключительно результат.
А результат я давал... в общем, делал то, что нужно и так как нужно. Причём с существенным опережением графика моего основного проекта Weltkontrolle – Пульта Управления Миром. Поэтому в чём я ходил, никого в организации не волновало от слова совсем.
«Чем обязан?» - в высшей степени заинтересованно спросил я. Ибо было действительно очень интересно, что, собственно, доктор Йозеф Менгеле забыл в зале оберст-группенфюреров, где с баронессы должны были содрать кожу. Точнее, конечно, её искусную имитацию (у метагомов кожи нет, как нет и других человеческих органов). Но всё равно очень интересно.
Менгеле... вопросительно посмотрел на Лилит. Такой реакции я, мягко говоря, не ожидал.
«Я тебе солгала» - спокойно ответила баронесса. «Сейчас не Магда будет с меня кожу снимать, а я с неё...»
Как ни странно, это признание меня не ужаснуло и даже не особо удивило. Ибо после многомесячного общения с Лилит и её развесёлой... свитой, я насмотрелся и наслушался такого, что... в общем, меня не удивило бы (и не напугало) даже массовое нашествие негуманоидных инопланетян с планеты Набиру... или вообще из другого измерения.
Тем более, что и без Лилит мне было от чего получать неслабый шок, причём на ежедневной основе. Моим непосредственным начальником был рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер (не реинкарнация и не клон, а самый настоящий Гиммлер, который не покончил с собой в Люнебурге 24 мая 1945 года, а «застрял во времени» в 45-летнем возрасте). Так что биологически он был... моложе меня почти на десятилетие.
Моим близким приятелем и партнёром в проекте (Пульт управления миром, на минуточку) был обергруппенфюрер СС Ханс Каммлер, «в прошлой жизни» руководитель всех строительных проектов СС... и всех проектов Wunderwaffe – чудо-оружия.
Начиная со знаменитой баллистической ракеты Фау-2 (которая отправила человечество в космос и на Луну) и заканчивая такой экзотикой (вполне работоспособной, кстати), о которой вообще никто никогда ничего не слышал – кроме разработчиков и руководства DNSS/ODESSA.
Другим моим приятелем (в некотором роде) был знаменитый Балканец – он же Глобус. Обергруппенфюрер СС Одило Лотарио Глобочник, «в прошлой жизни» кроме прочих «подвигов», заправлявший печально известной «акцией Рейнгард», которая отправила в лагеря смерти Треблинка, Собибор и Бельжец (и не только туда) ДВА МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК.
Моей по сути гражданской женой была некая Ирма Адель Элиза Бауэр. «В прошлой жизни» получившая вполне заслуженные прозвища «Прекрасное чудовище» (заслуженное по обоим пунктам), «фурия Лихтенбурга» и «адская кошка Равенсбрюка».
А ныне детектив-ликвидатор Службы безопасности DNSS/ODESSA, обер-фюрер СС, старший полковник полиции и рейхскриминальдиректор. Которая отправила на тот свет на порядок (как минимум) больше «объектов», чем я съел куриных грудок.
«По дороге» допросив «объекты» такими методами, что и у самых жутких средневековых палачей волосы дыбом встали бы. Про периодическое (и не особо комфортное) общение с обергруппенфюрером СС Генрихом Мюллером (тем самыым) я уж и не говорю.
Как и про в последнее время очень близкое (и в высшей степени приятное) общение с генерал-фельдмаршалом Эрвином Роммелем (знаменитым «Лисом Пустыни»), адмиралом Паулем Кёртнером (в прошлом легендарным командиром 8-й флотилии шнельботов – торпедных катеров Кригсмарине) и генерал-фельдмаршалом авиации, командующим люфтваффе Робертом Риттером фон Греймом.
С последним мы вообще с удовольствием регулярно топили шаланды с «бешенцами», наркотиками, оружием... и так далее. Сильно осложняя жизнь исламским террористам и международным криминальным синдикатам. Топили ударными беспилотниками, разумеется – пожалуй, лучшими в мире на данный момент (H.XXI, если кому интересно).
И после всего этого меня должно было шокировать (не говоря уже о том, чтобы напугать) какое-то всего-навсего сдирание кожи? Тем более, с людена, а не с человека?
Которое, по сути, было всего-навсего супер-экстремальной БДСМ-сессией, если принять во внимание принципиальную разницу в биологии людена и человека. Ибо все принципы – и безопасности (женщина-люден восстановится через считанные часы), и добровольности, и даже разумности (как это ни парадоксально) были соблюдены.
Да и опыт у меня уже был... определённый. В своё (совсем недавнее время) я посадил на кол и Магду и ещё двух женщин-люденов. Что не только их не убило, но и даже на их здоровье оказало влияние скорее благотворное.
Ибо за те три часа, что они просидели на «дивайсе имени графа Дракулы» (который, что занятно, графом никогда не был), через их тела (физические и тонкие, материальные и нематериальные, видимые и невидимые) прошло такое количество живительных энергий Вриль, что они, пожалуй, даже существенно помолодели (есть у этих энергий такой эффект).
Насколько я понимал, Лилит владела искусством лишь «односторонней телепатии». Иными словами, она могла читать человеческие мысли, но вот беззвучно разговаривать с людьми то ли не могла, то ли просто не хотела.
Тем не менее, своим признанием она фактически ответила на мой вопрос относительно целей и смысла присутствия доктора Менгеле на, так сказать, «представлении двойного назначения».
«Правильно ли я понимаю» - обратился я к Белому Ангелу (ещё одно прозивще, которым его наградили в Освенциме), «что доктор Йозеф Менгеле, обер-фюрер СС и старший полковник медицинской службы ваффен-СС, является одним из ключевых разработчиков и ответственных за тестирование нано-регенератора, известного в очень узких кругах как эликсир инженера Каммлера?»
За Менгеле неожиданно ответила Лилит:
«Правильно понимаешь. Настолько ключевым, что по-хорошему это снадобье следовало бы назвать эликсиром доктора Менгеле. Что, как ты понимаешь, было бы слишком политически некорректно... да и работу доктора в нашей системе мы по понятным причинам стараемся не афишировать...»
И неожиданно то ли попросила, то ли приказала Менгеле: «Расскажи ему свою историю... вкратце. Мы ведь никуда не торопимся?» - осведомилась она у Магды.
Магдалена Эва-Мария ван Хоорн покачала головой: «Не торопимся»
«Тогда вперёд»
Доктор пожал плечами и начал свой рассказ:
«Стараниями так называемой официальной истории – а, на самом деле, чистейшего агитпропа...»
Как и все прочие сотрудники DNSS/ODESSA в России, Менгеле совершенно свободно говорил по-русски.
«... обо мне и других так называемых нацистских врачах-убийцах создалось совершенно превратное представление...»
С этим я был согласен чуть более, чем полностью. Ибо в своё время изучил предмет достаточно глубоко.
«Нет, я вовсе не собираюсь отрицать» - спокойно и размеренно продолжал Менгеле, «что с точки зрения уголовного кодекса... да практически любой страны мы совершили чудовищные преступления, за которые полагается смертная казнь – там где она есть. Или пожизненное заключение без права досрочного освобождения – там где смертной казни нет...»
И здесь я был готов, как говорится, подписаться под каждым словом. Пусть даже это и были слова Йозефа Менгеле.
«Тем не менее» - спокойно и размеренно продолжал доктор, «мы не были ни единственными, ни самыми страшными из тех, кто проводил преступные медицинские эксперименты над людьми. Однако к нам отнеслись с таким лицемерием, какого не наблюдалось даже на самых откровенно предвзятых процессах...»
И это было самой что ни на есть чистой правдой.
«Преступные медицинские эксперименты над людьми – пусть и не в таких масштабах, как в рейхе – проводились и в США, и в СССР, и много где ещё, даже в Швеции. Впрочем, по масштабам – как по количеству жертв, так и по жестокости, до японского Отряда 731 и намного менее известного Отряда 100 нам, как говорят в России, как до Луны пешком...»
С эти я был согласен, не только двумя руками, но и вообще всеми конечностями. Ибо на это у меня (как и у доктора Менгеле) были все основания.
Отряд 731 (официально, как это ни смешно, Главное управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии) был создан ещё в 1932 году – почти за десять лет до того, как Менгеле и его коллеги приступили к своим бесчеловечным экспериментам в нацистских концлагерях.
Основной целью отряда была разработка биологического (бактериологического) оружия – сиречь оружия массового уничтожения – для последующего применения в войне против США, Великобритании, Советского Союза, Монгольской Народной Республики, Китая и других государств.
Оружие таки применили – правда с более чем скромными результатами. Согласно «Докладу международной научной комиссии по расследованию фактов бактериологической войны в Корее и Китае» количество жертв японской бактериологической войны с 1940 по 1945 год составляло приблизительно 700 человек, то есть оказалось в разы меньше числа убитых в процессе разработки этого жуткого оружия.
Что любопытно, второй страной, которая во время Второй мировой войны применила биологическое оружие, стал... Советский Союз. Искусственно вызванная эпидемия туляремии (заболевание не смертельно, но заболевшие солдаты становятся недееспособными), скажем так, внесла определённый вклад в победу РККА под Сталинградом.
И потому вообще во всей Второй мировой войне на Восточном фронте. Понятно, что с точки зрения имиджа РККА, Советского Союза и лично Сталина это было, мягко говоря, не айс, поэтому практически всю информацию об этой биологической атаке не просто засекретили, а стёрли с лица Земли.
Впрочем, и Отряд 731, и Отряд 100 занимались не только разработкой биологического оружия. О чём доктор Менгеле не преминул упомянуть:
«В отличие от японских... коллег, мы не занимались разработкой биологического оружия. Ибо фюрер категорически запретил разработку, производство и применение как биологического, так и химического оружия...»
Что, как ни странно, было чистейшей правдой. Впрочем, если быть до конца честным, этот запрет в рейхе соблюдался не всеми, не всегда и не везде. Там вообще с дисциплиной в такого рода делах было... неоднозначно.
«Что же касается всего остального» - спокойно, размеренно и бесстрастно продолжал Менгеле, «то мы делали, по сути, ровно то же самое, что и исследователи Отряда 731 и Отряда 100...»
И это было правдой... практически. Ибо, строго говоря, полного совпадения между экспериментами «нацистских врачей-убийц» и «поварами на кухне Дьявола», как окрестили их японских коллег, не было.
Хотя совпадений хватало, конечно же. Например, врачи Отряда 731, как и их нацистские коллеги, занимались вивисекцией на живых людях – правда, в гораздо больших масштабах. По жестокой иронии, нацистская Германия стала первой страной, запретившей вивисекцию животных...
Живое вскрытие состояло в том, что у подопытных без анестезии (в лучшем случае, под слабым местным наркозом) постепенно извлекали все жизненно важные органы, один за другим, начиная с брюшины и грудной клетки и заканчивая головным мозгом.
Ещё живые органы («препараты» по терминологии отряда) уходили на дальнейшие исследования в разные отделы «кухни Дьявола». Одной из целей вивисекции было изучение влияния потери крови на организм человека.
Японские военные врачи (как и их нацистские коллеги) изучали пределы выносливости человеческого организма в определённых условиях — например, на больших высотах или при низкой температуре. Для этого людей помещали в барокамеры, фиксируя на киноплёнку агонию, обмораживали конечности и наблюдали наступление гангрены.
Если заключённый выздоравливал, то это не спасало его от повторных опытов, которые продолжались до тех пор, пока не наступала смерть. «Брёвна» (так в отряде называли подопытных) никогда не покидали лаборатории живыми – в первую очередь, дабы правда о деятельности отряда на просочилась наружу (ибо далеко не все в Японии были в восторге от подобных... эскапад).
В отряде проводились и бесчеловечные опыты с целью установления количества времени, которое человек может прожить под воздействием разных факторов (кипяток, высушивание, лишение пищи, лишение воды, обмораживание, электроток, вивисекция людей и др.).
Нередко жертвы в отряд попадали вместе с членами семей; также было много случаев, когда в отряд забирали (в подопытные) членов семьи жертвы, пытавшихся узнать у японских властей судьбу арестованного родственника (за редкими исключениями «брёвнами» были китайцы, хотя эксперименты на пленных американских, британских и австралийских военнослужащих тоже проводились).
Так, например, несколько захваченных в плен австралийских медсестёр были привязаны к столбам на расстоянии 10−20 метров от бомбы шрапнельного действия, шарики которой были заражены микроорганизмами газовой гангреной.
Тела женщин закрыли защитными элементами, оставив открытыми только груди и (частично) бёдра. После включения тока бомба разорвалась, засыпав площадку, где размещались подопытные, шрапнелью с бактериями газовой гангрены. В результате все подопытные были ранены в открытые части тела и по истечении семи дней умерли в страшных мучениях.
И так далее, и тому подобное.
«В начале декабря 1946 года» - бесстрастно констатировал Менгеле, «открылся так называемый Нюрнбергский процесс по делу врачей – первый из двенадцати малых Нюрнбергских процессов. Из двадцати трёх обвиняемых (почти все были врачами в концлагерях рейха) семь были приговорены к смертной казни, пять к пожизненному заключению, четверо к различным тюремным срокам (от 10 до 20 лет) и лишь семь были оправданы...»
Сделал весьма многозначительную паузу и продолжил:
«К нашим японским коллегам правосудие победителей оказалась несопоставимо милосерднее. Американцы, англичане и прочие австралийцы вообще не стали никого судить... а их советские союзники провели донельзя лицемерный Хабаровский процесс. На котором все без исключения обвиняемые получили смехотворные реальные наказания... которые отбыли в комфортабельных условиях, после чего были с почётом отправлены на родину...»
Ещё одна многозначительная пауза.
«А ларчик – как говорят в России – очень просто открывался» - грустно продолжил Менгеле. «Мы не занимались разработкой биологического оружия, поэтому наши достижения были далеко не такими ценными для победителей, как достижения японцев. Поэтому, хотя их преступления были на порядок похлеще наших, они не просто выкрутились, а сделали просто блестящую карьеру после войны...»
И это было чистой правдой... к сожалению. Командиры отряда – Сиро Исии и Масадзи Китано – возглавили крупные фармацевтические компании (и активно консультировали американских учёных – разработчиков биологического оружия). Рёити Найто вообще стал основателем успешной фармацевтической корпорации «Зелёный Крест»...
Другие тоже не бедствовали, прямо скажем - получили высокие учёные степени и общественное признание, стали успешными, известными врачами; некоторые из них основали свои клиники и даже... роддомa.
«С нами же поступили ещё лицемернее, чем может показаться на первый взгляд» - всё так же грустно-размеренно продолжал Менгеле. «Нашими результатами тоже пользуются... даже достижениями тех, кого безжалостно повесили в Нюрнберге. Только это, мягко говоря, не афишируют...»
Мне приходилось слышать, что результатами жутких нацистских экспериментов совершенно спокойно пользуются... врачи и учёные еврейской национальности. Что ещё раз подчёркивает, что современная наука и традиционная мораль совместимы... не очень. И немедленно вызывает очень серьёзные вопросы по поводу всей этой агитпроповской истерики о врачах-убийцах.
Менгеле глубоко вздохнул и продолжил: «Моё имя стало символом бесчеловечных медицинских экспериментов. А вот имена Сиро Исии и Масадзи Китано неизвестны никому, кроме историков-специалистов. Хотя по сравнению с ними все мои подвиги – просто мелкое хулиганство...»
По некоторым деталям я мог бы с ним и поспорить, но в общем и целом был вполне согласен.
Я не сомневался, что Лилит никуда не торопилась (как, впрочем, и Магда), но, видимо, тема биологического оружия баронессу интересовала не сильно. Возможно, потому, что она сама была биологическим оружием... похлеще чумы, оспы, холеры и сыпного тифа вместе взятых.
Что же касается экспериментов над людьми... ну, внешне людьми, скажем так, то тут она могла дать сто очков вперёд всем подсудимым на процессах по делу врачей. Как на Нюрнбергском, так и на Хабаровском. Кроме того, в последнее время баронесса активно развлекалась соответствующим мелким хулиганством... поэтому, её очередная выходка меня совсем не удивила.
Лилит подошла к столу, на котором были аккуратно разложены инструменты, которые предполагалось использовать во время предстоящего действа, что-то положила на небольшой поднос... после чего повернулась и, голая, стройная, неотмирно прекрасная, протянула оный доктору Менгеле:
«Прошу Вас, доктор. Вы знаете, что делать...»
Я с некоторым изумлением (которое, правда, очень быстро прошло) увидел, что на подносе находятся... две коробочки с иглами. Толстыми и тонкими. Именно такие коробочки я использовал во время одной из своих болевых сессий с Лилит (к категории БДСМ эту сессию – как впрочем и другие с баронессой или её свитой – я бы относить поостерегся).
Менгеле аккуратно, одну за другой, достал из большой коробочки длинные и на вид жутко толстые стальные иглы и – ещё более аккуратно – ввёл их одну за другой в обнажённые неземной красоты груди баронессы. Сначала в её роскошные соски с просто огромными, но всё равно просто изумительно красивыми ареолами, а затем и собственно в груди.
Лилит выдержала эту процедуру без малейшего стона – только глубоко, размеренно и тяжело дышала. Затем предсказуемо (ибо я отлично знал, что будет дальше) протянула поднос мне:
«Подержи, пожалуйста. Так доктору Менгеле будет удобнее...»
Я повиновался (а что мне ещё оставалось делать?). Баронесса вытянула вперёд свои совершенные руки, слегка расставив божественные пальцы. Белый Ангел (впрочем, в данный момент он был облачён в фельдграу, а не в белый врачебный халат), аккуратно, одну за другой, ввёл тонкие иглы под ногти баронессы. Лилит глубоко вздыхала каждый раз, когда доктор вводил очередную иглу, но не издала ни стона.
«Я тоже хочу... под ногти» - неожиданно заявила Магда. Впрочем, пожалуй, не столь уже и неожиданно.
«Ты уверена?» - заботливо-обеспокоенно спросил я. Ибо это метагому всё нипочём (хоть ядерный взрыв – причём в самом прямом смысле слова), а для женщины-людена иглы под ногти хоть и не то же самое, что для женщины-человека (ибо и тело, и психика покрепче будут... существенно), но всё же и почти так же болезненны и, в общем, небезопасны.
«Конечно, уверена» - звонко рассмеялась Магдалена ван Хоорн. «С меня вообще-то в очень скором времени кожу сдирать будут. Полностью – за редкими исключениями. Так что иглы под ногти – мелочи жизни...»
Магда подошла ко мне (как обычно, от неё пахло какими то колдовски-завораживающими даже не духами, а благовониями), положила на поднос ещё одну коробку с небольшими тонкими иглами. Как и Лилит, вытянула вперёд изящно-элегантные руки, расставив тонкие аристократично-длинные пальцы:
«Я готова»
Менгеле, абсолютно без эмоций (словно он делал нечто подобное по десять раз на дню) аккуратно ввёл иглы под все ногти на обеих руках Магдалены (впрочем, после его... подвигов в концлагерях ничего удивительного в этом не было). Магда тяжело дышала, стонала, даже шипела... но не закричала. А после того, как была введена последняя игла, просто отошла в сторону.
«Мы познакомились с доктором Менгеле...» - неожиданно спокойно, словно у неё не было ни одной (не то что десятка) игл под ногтями, а груди не были утыканы длинными толстыми иглами, произнесла Лилит.
Я, разумеется, знал, что ей было почти так же больно, как было бы обычной земной женщине-человеку (ради этого всё и затевалось)... впрочем, мне было известно и то, что она умеет от этой боли абстрагироваться.
Когда я её в прошлый раз посадил на кол, она абсолютно спокойно со мной общалась все три часа, которые провела насаженной (от ануса до горла) на этот адский дивайс – из солидарности с тремя женщинами-метагомами (в частности, с Магдой), которые сидели рядом, точно так же насаженные на колья.
«… весной 1944 года в Биркенау...»
Осенью-зимой 1943/44 года в системе лагерей Освенцима (куда входил и Биркенау) вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Который убивал почти столь же эффективно, как Циклон-Б в газовых камерах.
Поскольку Освенцим по большей части был системой рабочих лагерей, а не лагерем смерти, а рабочих рук и так не хватало, для лагерного начальства это было абсолютно неприемлемо. Поэтому Менгеле (как, впрочем, и другие лагерные врачи) получил карт-бланш на борьбы с эпидемией.
Его методы были столь же чудовищно-брутальными, сколь и эффективными. Все заболевшие отправились в газовые камеры (что на самом деле была даже более лёгкой смертью, чем от тифа), все здоровые – в санобработку. Здания и всё прочее были безжалостно дезинфицированы.
В результате в «зоне ответственности» Менгеле число умерших от тифа оказалось раз в десять меньше, чем у его коллег. Что вполне заслуженно принесло ему Орден за военные заслуги второго класса (с мечами, ибо он формально был офицером ваффен-СС)... и должность главврача Биркенау.
Баронесса между тем продолжала:
«... где доктор Менгеле проводил свои эксперименты по определению женской выносливости...»
«Часть проекта по выведению Убер-фрау?» - улыбнулся я.
Менгеле кивнул: «Да. Хотя на немках мы, понятное дело, не экспериментировали. Только на еврейках, славянках... ну и так далее...»
В это мне не верилось от слова совсем. Ибо я доподлинно знал, что эксперименты по программе выведения сверхлюдей (Уберменшей) активно проводили коллеги Менгеле из официально не существовавшего спецотдела Анненербе.
Которые экспериментировали на всех, включая чистокровных арийцев и ариек. Последние сами согласились отдать свои жизни во имя будущего нации... что в те годы было обычным делом.
Лилит между тем бесстрастно продолжала:
«Я заявилась в лагерь в униформе СС-Кригсхельферин...»
Что-то мне подсказывало, что без участия Ирмы Бауэр здесь не обошлось.
«... и предложила доктору себя в качестве подопытной. С одним условием – если я выживу, то он будет работать на меня...»
Я нисколько не сомневался, что доблестный гауптштурмфюрер согласился. Понты, патриархальная дурь, гордыня героя-фронтовика и полубога (врачи в концлагерях проходили именно последней категории)... и всё такое прочее.
Баронесса между тем продолжала:
«Я разделась догола...»
Я готов был поставить десять просто одного, что Менгеле после этого голову потерял совершенно и баронессу трахнул... изо всей кобелиной мочи. Причём, скорее всего, неоднократно. Но, разумеется, промолчал.
«... и легла на ложе на спину. Доктор привязал меня, после чего прикрепил электроды к моим соскам, половым губам и клитору... а также ввёл два электрода мне во влагалище и анус...»
Точнее, в искусную имитацию последних – ибо тело женщины-метагома очень сильно (мягко говоря) отличается от человеческого.
«... после чего начал меня бить, лупить, истязать электротоком. Пока...»
Баронесса неожиданно расхохоталась. Громко, раскатисто и по-девичьи звонко.
«... его генератор тока не накрылся медным тазом. Сгорел как свечка к известной матери... что означало полное, окончательное и сокрушительное поражение гауптштурмфюрера»
«Дабы хоть как-то компенсировать свою неудачу» - усмехнулась баронесса, «доблестный – хотя и совсем не добрый – доктор... в общем, так меня мало кто трахал. И до, и после. Всю ночь трахал... в комнате отдыха»
«А затем» - победно заключила баронесса (внешне почти никак не реагировавшая на иголки ни в грудях, ни под ногтями...), «нет, не подписал договор со мной собственной кровью...»
Что лично меня не удивило бы совсем. С этой хулиганки станется...
«... а просто согласился на меня работать»
«У меня к тебе вопрос» - осторожно произнёс я.
«Слушаю тебя» - улыбнулась баронесса. Даже утыканная иглами, она была просто оглушительно, даже сокрушительно, хороша...
«Как доктор Йозеф Менгеле вообще обратил на себя твоё драгоценное внимание? Ибо это ой как непросто...»
«А об этом он тебе сам пусть расскажет» - рассмеялась Лилит.
Но «доблестному доктору» не дали и рта раскрыть, не то, что рассказать, как он привлёк внимание Лилит. Точнее, не дала. Ибо в зал оберст-группенфюреров даже не вошла, а вплыла уже третья по счёту женщина. Абсолютно голая, как и Лилит с Магдой.
Похоже, в последнее время «костюм Евы» стал дресс-кодом для женщин на Вилле Вевельсбург. Даже Ирма Бауэр заразилась – хотя до того щеголяла только исключительно в офисно-повседневной фельдграу обер-фюрера СС.
Марта Эрлих, широко известная в узких кругах как Мария Орсич (а также как «верховная жрица общества Вриль», хотя реальность была не просто сложнее, а намного сложнее) катила перед собой уже вполне себе стандартную платформу для «БДСМ-сессий по-люденски», как я про себя окрестил «болевые сеансы», происходившие в этом зале.
На платформе возвышался... нет, не кол (хотя меня и это бы не удивило), а огромный столб для порки... впрочем, он и для сожжения на костре очень даже подошёл бы.
Точнее, для имитации оного... но это было по части Лилит и только её. Ибо это на метагомов пламя не действовало от слова совсем, а женщина-люден (например, Марта), сгорела бы как самая обычная земная женщина. Так что только и исключительно для порки, мадам.
К столбу предсказуемо прилагался флагрум – тот самый, римский. Жуткая плеть-трёхвостка, по всей длине которых были вплетены свинцовые шарики и острые обломки овечьих косточек. Порка таким инфернальным дивайсом мало отличалась от сдирания кожи, ибо превращала спину, ягодицы и бёдра женщины в сплошное кровавое месиво.
К столбу и флагруму не менее предсказуемо прилагались чудовищного размера гвозди (Голгофа-стайл) и столь же дьявольского вида молоток (ИМХО больше напоминавший кувалду). Предназначенные, естественно, для прибивания истязаемой к столбу за запястья и лодыжки.
«Я тоже хочу поучаствовать» - спокойно-нагло заявила Марта.
«В болевом открытии Вриль-канала?» - осведомился я.
Марта неожиданно расхохоталась, причём как-то странно-укоризненно расхохоталась.
«Да ладно тебе тень на плетень наводить...», отсмеявшись, изрекла она.
«Не понял?» - удивился я.
«Да всё ты прекрасно понимаешь... психолог ты наш» - наставительно заявила Марта. «Даже Лилит намного более человек, чем хочет казаться. Уж поверьте мне – я её как облупленную знаю... уже полтора столетия...»
Я изумлённо уставился на неё.
«Всё очень просто, на самом деле» - объяснила Марта. «Каналы всякие, спасение человечества и всё такое прочее это, конечно, имеет место быть. Но делаем мы это всё – на кол садимся, на костёр идём... ну или к столбу нас прибивают... в первую очередь для собственного удовольствия...»
«Это как?» - удивлённо спросил я. «Вы тут что, все чёрные мазохистки, что ли?»
«Чернейшие» - кивнула Марта. «Даже Майя, которую мы с великим трудом вчетвером на кол усадили...»
Не самое приятное воспоминание в моей жизни, надо признать.
«... так подсела на Вриль, что только помани – даже кожу с себя содрать позволит. Да что там позволит – умолять будет...»
Я молча смотрел на неё, на некоторое время лишившись дара речи.
«А чему ты удивляешься?» - спокойно спросила Марта. «Эйфория от Вриль такая, что никакой герыч рядом не стоял. К тому же не только без последующей ломки, но и с очень даже большим позитивом для здоровья. И сам Вриль, и последующая... регенерация даже омолаживают...»
Я действительно с колоссальным изумлением отметил, что после трёхчасового сидения на кольях (и предыдущей жестокой порки) и последующей регенерации девушки и помолодели и реально похорошели. Хотя они и до того были так прекрасны, что куда уж дальше...
«Что-то мои алго-пациентки себя так не ведут...» - буркнул я.
Женщины, которых я лечил болью... точнее, поркой (очень эффективное средство от многих недугов), к счастью, на оную как на наркотик не подсаживались. Как правило, они относились к порке как к болезненному (в самом прямом смысле), но необходимому лекарству. Которое – как и любое другое – по окончании курса лечения принимать не стремились. Совсем.
«Конечно, не ведут» - рассмеялась Марта. «Они же люди – и потому у них и болевой порог ниже, и эйфория совсем не такая... если вообще имеет место быть»
«Кстати» - загадочно улыбнулась она, «ты очень вовремя унёс ноги из Регины Коэли...»
«Это ещё почему?» - удивился я. Хотя внутренне был с Мартой абсолютно согласен – в этой фабрике по производству Убер-фройляйн (женщин-люденов, иными словами), мне было категорически некомфортно. Как в каком-нибудь... Лебенсборне, наверное.
«А потому» - загадочно-наставительно объяснила Марта, «что это ж просто полурота хоть и мелких, но вполне себе уже люденш...»
Лицеисткам Регины Коэли хронологически было от 14 до 17 лет. Что в мире люденов мало что значило. Ибо биологически им было 20-25 (а то и постарше), а по «индексу взрослости» вообще от тридцати до сорока.
«... которые пока, к счастью, обо всём этом...» - она обвела руками зал оберст-группенфюреров и находившиеся в нём жутковатые снаряды, «... ничего не знают... почти…»
Последнее слово меня напрягло. Причём хорошо так напрягло – не по-детски.
«А когда узнают...»
Дальше можно было ничего не объяснять. Перспектива рассадить на колья сорок восемь (четыре класса по двенадцать) хоть и люденш, но всё равно хронологически совсем юных девушек, мне не улыбалась категорически. А уж кожу с них сдирать... брр-р.
«... тебе придётся в ноги твоему приятелю Каммлеру кинуться. Чтобы он тебя на своём Learjet…»
«Гольфстриме» - автоматически поправил я её.
«Неважно. Важно, чтобы в Падерборн вывез. Ибо регулярный рейс они штурмом возьмут... фурии наши. С них станется...»
«Ладно» - махнула рукой Марта, «трепаться до бесконечности можно. Делом пора заняться... а то за тобой бегать замучаешься...»
«На мне свет клином сошёлся?» - усмехнулся я. «Прибивать и пороть тебя больше некому?»
«В том-то и дело, что некому» - вздохнула Марта. «Ты ж у нас единственный и неповторимый... каналооткрыватель. Поэтому тебя Лилит с Магдой и потащили... на сдирание кожи. Хотя, как ты легко догадаешься, зрелище то ещё...»
Я сразу вспомнил картину, на которую наткнулся ещё в далёком детстве, просматривая какую-то книгу по искусству (по странной причине у нас дома их было навалом, хотя ни художники, ни даже искусствоведы в роду не водились никогда – ни по материнской, ни по отцовской линии).
Картина называлась «Суд царя Камбиза». Впрочем, у неё было и второе название, которое чётко отражало её сюжет: «Сдирание кожи с продажного судьи». Чётко, ясно, конкретно и недвусмысленно.
Это была не просто картина, а диптих – две картины, объединённые одним сюжетом. Автором картины был некий Герард Давид, нидерландский живописец, представитель раннего Северного Возрождения (вот бы ещё понять, что это такое).
Картина была закончена в 1498 году и относится к жанру так называемых назидательных изображений, весьма популярных в нидерландском искусстве того времени.
Полотно было написано для зала судебных заседаний в ратуше Брюгге, дабы напоминать о необходимости судить справедливо... и о последствиях вынесения неправедных решений. ИМХО, её бы повесить в каждый зал судебных заседаний – и в каждый кабинет судьи в России... и не только.
Сюжет картины основан на реальном историческом событии, описанном в знаменитой «Истории» греческого историка Геродота:
«За то, что судья Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, [персидский] царь Камбиз велел его казнить, содрав с него живьём кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из неё ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло, Камбиз назначил судьёй вместо Сисамна, которого казнил и велел затем содрать кожу, его сына, повелев ему помнить, на каком кресле восседая, он судит»
На левой части диптиха изображён арест неправедного судьи Сисамна, который был уличён во мздоимстве. Царь Камбиз перечисляет судье, отсчитывая по пальцам, эти случаи. Один из солдат удерживает Сисамна за руку. За креслом судьи стоит его сын — юноша Отан, будущий судья.
На правой части диптиха изображено, как палач сдирает с живого судьи кожу. На заднем плане, в галерее на судейском кресле, покрытом кожей, снятой с казнённого, сидит Отан, сын Сисамна.
Зрелище было... мерзкое. Отталкивающее. Даже на картине (о том, как это выглядит в реале, мне не хотелось и думать). К сожалению, Лилит была из тех особ, кто не мытьём так катаньем... в общем, вы поняли. Как, впрочем, и Марта (верховная жрица Общества Вриль – это серьёзно).
Поэтому я глубоко вздохнул – и покорно произнёс:
«Ладно, давай молоток и гвозди. Будем тебя прибивать... а потом пороть»
Марта протянула мне молоток и гвозди. И неожиданно предупредила:
«Я буду кричать. Громко кричать. Вопить даже...»
Глубоко вздохнула и объяснила: «Мне будет чертовски больно. Нечеловечески больно...»
Последнее было несколько странно услышать от не-совсем-человека, коим была женщина-люден. Видимо, ей было реально страшно... хотя желание снова испытать «эйфорию Вриль» явно перевешивало страх.
«Я могу дать кляп» - спокойно предложил Менгеле. «Прихватил... на всякий случай»
Марта покачала головой: «Я бы хотела... без кляпа. Мне очень важно кричать от боли...»
И тут же вопросительно посмотрела сначала на меня, потом на Менгеле, затем на Лилит и Магду. Баронесса пожала плечами:
«Кричи если кричится – я к этому отношусь спокойно»
Магда кивнула: «Аналогично»
Я вдруг вспомнил, как мы сажали на кол насмерть перепуганную Майю. Вчетвером (я, Марта, Ирма и Лилит – Магду к тому времени уже посадили на кол, на котором она сидела на удивление спокойно – даже почти не стонала, хотя боль была совершенно запредельной).
Руки и ноги Майи были крепко связаны, да и мы её крепко держали, чтобы кол вошёл в неё как надо – строго вертикально – и не повредил жизненно важные органы (что сильно осложнило бы регенерацию её тела).
Магда села на кол быстро, спокойно и уверенно (как потом и Марта, и Ирма, хотя у последней были некоторые сложности – она не сразу подружилась с колом и поэтому сначала недостаточно эффективно помогала ему войти в неё).
Сначала помогла нам с Ирмой насадить её на кол даже глубже, чем было нужно для того, чтобы она с него случайно не соскочила (от боли) непосредственно при посадке, потом сама откинула табурет и завела ноги за кол, скрестив их в лодыжках (Ирма тут же их быстро и аккуратно связала, чтобы облегчить Магде посажение на кол).
Потом мы её только слегка придерживали – она сама помогла колу войти в неё строго вертикально. Когда Магда села на деревянную поперечную планку, на которой ей предстояло просидеть три часа, она глубоко и тяжело вздохнула и неожиданно спокойно произнесла (даже не прохрипела):
«Терпимо. Больно, конечно, жутко, но терпимо. Я думала, будет хуже. Намного хуже…»
Майю пришлось опускать очень медленно, миллиметр за миллиметром, чтобы она своими брыканиями не повредила себе больше, чем нужно. Что делало всю процедуру несравнимо более длительной, мучительной и болезненной, чем если бы Майя не сопротивлялась и позволила колу войти в её тело так, как это должно было случиться... и всё равно случилось.
Орала она просто невообразимо громко (я даже испугался, что голосовые связки себе сорвёт). После того, как она, наконец, села на планку, её вопли постепенно стихли, но рыдания сотрясали тело так, что я думал, что она кол сломает. Реально сломает.
Я сумел её успокоить (как мне это удалось – история отдельная), но потом пришлось сделать «перерывчик небольшой», прежде чем мы с Ирмой (абсолютно голой, как и все остальные женщины) приступили к посадке на кол Марты. Которая села практически так же спокойно, смело, уверенно и быстро как Магда.
Потом села Ирма (её посадили мы с Лилит). Села несколько неуверенно и потому медленнее, чем могла бы – нам с баронессой пришлось её довольно внимательно направлять. Потом я посадил Лилит, с которой мы после того довольно долго беседовали (как я уже говорил, она просто превосходно умеет абстрагироваться даже от просто жуткой боли).
И вот теперь мне придётся выслушивать вопли теперь уже Марты (вот уж не думал, что гвозди и флагрум могут быть больнее посажения на кол – впрочем, кто их там люденш, знает)...
Менгеле даже не усмехнулся. Просто констатировал: «Не проблема. Я привычный...»
Что-то мне подсказывало, что и после войны доктор Йозеф Менгеле не прекратил заниматься весьма негуманными медицинскими экспериментами. Надо будет его допросить по этому поводу... с пристрастием.
Я пожал плечами: «Если не как Мария Шарапова на корте, то не вопрос...»
Еслии верить бульварным СМИ, то на теннисном корте «наша Маша» могла переорать... реактивный двигатель. А если серьёзно, то мне крики истязаемых мной женщин... не то, чтобы так уж нравились (ибо я, вообще-то, совсем не садист), просто были необходимым элементом порки.
Ну, или истязаний электротоком и так далее. Ибо мне нужна была обратка, а лучшей обратки, чем крики (ну или хотя бы громкие стоны) нет и быть не может. Поэтому я всех своих... пациенток и прочих партнёрш по БДСМ-сессиям порол сильно, жёстко (жестоко даже) и как можно более кусючими дивайсами. Чтобы женщина как можно быстрее закричала от боли – и продолжала кричать всё время порки... ну, или другого истязания.
«До Шараповой мне далеко» - усмехнулась Марта. После чего подошла к столбу, подняла руки вверх, и прижалась к нему грудью, животом, ладонями и бёдрами.
Как вскоре выяснилось, не так уж и далеко. Впрочем, это стало понятно лишь на определённом этапе... сессии. Которая началась с того, что доктор Менгеле (кто ж ещё) сделал Марте первую инъекцию эликсира собственного имени (формально, впрочем, имени его босса Ханса Каммлера). Что характерно, в плечо, а не в ягодицу (и даже не в бедро).
Затем деловито взял верёвки (явно приготовленные Лилит для Магды) и крепко, по-танкистски (на Восточном фронте Менгеле воевал в 5-й танковой дивизии СС «Викинг») привязал Марту к столбу за запястья, талию, колени и щиколотки.
«Надёжно зафиксированный пациент в анестезии не нуждается?» - улыбнулся я.
«Ещё как нуждается» - усмехнулся в ответ обер-фюрер СС. «Сейчас услышишь, как нуждается...»
Я взял гвоздь, молоток... и приступил к фиксации Марты гигантскими (Голгофа-стайл) гвоздями. И после первого же удара (всего на каждый гвоздь требовалось пять) оценил правоту опытного доктора.
Ибо Марта вопила... куда там Шараповой. Видно было, что ей просто дико больно... и что она совершенно не собирается сдерживать крики. Почему – неясно (людены обычно терпеливы весьма), но она вела себя... да как совершенно обычная земная женщина.
А уж когда я начал её пороть флагрумом... в общем, через несколько ударов я подумал, что ещё немного и вилла просто развалится от акустического удара. Как у меня барабанные перепонки не лопнули, до сих пор не понимаю. Но таки выдержали – видимо, я уже достаточно продвинулся на пути превращения в людена.
Тем не менее, я её таки допорол, ибо привык любое дело доводить до конца – вне зависимости от «звукового сопровождения». Через некоторое время крики прекратились, однако рыдания были... погромче и посильнее, чем у Майи на колу.
А потом... потом... в общем, говорящие лилии в саду отдыхают. Ибо нанотехнологии это всё понятно, но такое... ИМХО это что-то из области реальных чудес. Чего-то иномирного, сверхчеловеческого.
Сначала Менгеле вколол Марте какое-то очень сильное обезболивающее. Настолько сильное, что она практически не отреагировала на процесс вытаскивания гвоздей (немаленькими клещами, между прочим). Гвозди вышли из столба на удивление легко – видимо, дерево было соответствующей породы.
Мы положили Марту на живот на скамью, после чего теперь уже очень даже добрый доктор вколол ей... правильно, вторую порцию нано-регенератора. И тут началось такое...
Первый раз я использовал «эликсир инженера Каммлера»... на Майе. Когда очень сильно выпорол её. Очень. Не флагрумом, конечно (тогда такого она могла и не пережить), но весьма тяжёлой и кусючей плетью.
Нано-регенератор погрузил её в глубокий сон (то ли Каммлер смешал его со снотворным, то ли Майя просто дико устала после группового изнасилования, ночной смены в борделе Наташи, совершенно оглушительной секс-феерии имени Ирмы Бауэр и, разумеется, порки).
А часа через четыре, когда она проснулась, мы оба с удивлением констатировали, что на её роскошном естественно-смугловатом теле (у неё были в том числе и азиатские корни)... не осталось и следа от порки.
Видимо, вариант эликсира, который Менгеле вколол Марте (предыдущий мне презентовал Одило Глобочник, который каким-то образом получил его от Каммлера), был сильнее минимум на порядок.
Потому что я с неким благоговейным ужасом увидел, как кожа Марты регенерирует... в реальном времени. Буквально вырастает, формируется на глазах изумлённой публики (моих и Менгеле – Магда и уж точно Лилит и не такое видали) на месте реально кровавого месива (флагрум – это по сути орудие смертной казни, а не телесного наказания).
Через полчаса или около того всё закончилось. Марта вернулась в «состояние до порки». Ну, и до гвоздей, естественно. Ибо не только на её шикарной, аристократичной, белоснежно-бархатной коже не было ни следа от просто чудовищной, убийственной (в самом прямом смысле) порки, но и ни намёка на раны от гвоздей на запястьях ии голенях (чуть выше щиколоток) не осталось.
«Однако, доктор...» - с уважением констатировал я. «Такое на Нобелевку по медицине потянет легко...»
Менгеле покачал головой «Не потянет... пока. Ибо с точки зрения Нобелевского комитета люденов не существует – точнее, они не знают об их существовании – а чтобы удовлетворить их требованиям, нужно столько испытаний на людях, что...»
Он глубоко вздохнул – и махнул рукой.
«В общем, нереально всё это – насчёт Нобелевки. По крайней мере, в обозримом будущем»
Лично я провёл уже три испытания чудо-эликсира на людях – что занятно, на членах одной семьи. На Наташе Крыловой и её дочерях – Асе и Лане. Извините, два – Лана не считается, ибо люден.
Впрочем, особого значения это не имело, ибо регенерировала Лана (после просто жуткой порки плетью) минут за сорок, а её мама и старшая сестрица (после аналогичных истязаний, правда, в основном розгами) часа за полтора. Или около того.
Марта поднялась со скамьи, глубоко вздохнула – и удовлетворённо удалилась. Что автоматически означало, что пора было переходить ко второму отделению марлезонского балета.
Сдиранию кожи живьём с Магдалены Эвы-Марии ван Хоорн.
Устройство (в самом прямом смысле устройство), к которому мы должны были привязать Магду для последующего сдирания кожи, напомнило мне... никогда не догадаетесь что. Даже и не пытайтесь.
Историю феерически яркой жизни и жуткой, мученической смерти (нетрудно догадаться, что с него содрали кожу живьём) великого мусульманского поэта Имадеддина Насими.
Мусульманского, а не азербайджанского (хотя он считается фактическим создателем азербайджанской поэзии, литературы, да и вообще азербайджанского литературного языка) потому, что ислам категорически отрицает само понятие национальности.
Согласно исламскому вероучению, в единой мусульманской умме (глобальном сообществе), нет и не может быть никакого разделения на нации... и даже страны. Ибо с точки зрения государственного устройства, умма должна представлять собой глобальный исламский халифат.
С последним как-то не сложилось, хотя попыток было как минимум три (империя пророка Мухаммеда – основателя этой религии, империя Тимура и Оттоманская империя). А вот в «ликвидации деления по национальному признаку» мусульмане продвинулись весьма существенно. Введя единую систему имён и фамилий (вне зависимости от страны, государства и национальности) и де-факто единый язык – арабский.
Жизнь Иммадедина Насими – просто роскошный сюжет для исторического детектива, в котором современный учёный... или просто любитель истории разгадывает загадки прошлого.
Дэн Браун с его бредовым антихристианским «Кодом да Винчи» отдыхает. Вообще, ИМХО, мусульманский Восток – благодатнейшее поле для авторов, работающих в этом жанре, ибо там занятнейших историй так много и закручены они так лихо, что Европе, грубо говоря, ловить почти нечего. Если бы не мои нынешние (и намного более важные) дела, точно бы занялся.
Самое загадочное в яркой и весьма событийной жизни Насими – это за что, собственно, его казнили. Да ещё таким кошмарным образом (в те годы сдирание кожи живьём было уже большой редкостью).
Как и в «просвещённой» Европе в те годы и в тех местах (Насими был казнён в начале XV века в Халепе – нынешнем сирийском Алеппо), приговорённых к смерти либо вешали, либо им рубили головы.
Могли и на кол посадить, конечно, но этот вид казни обычно применяли к захваченным противникам (например, христианам). А Насими был вполне себе мусульманином... правда, не совсем ясно, насколько правоверным (и что это вообще значило в те времена).
Загадочно это потому, что в те времена и в том месте ни уголовного кодекса, ни судопроизводства в современном (да и тогдашнем европейском) понимании просто не существовало. Судили как Аллах на душу положит, хотя кое-какие ориентиры, разумеется существовали.
Единственное, что понятно – освежевали Насими не из-за его поэзии, это точно. За неполиткорректную (и даже еретическую) поэзию могли публично высечь, бросить в тюрьму-зиндан (обычно ненадолго)... но не казнить. Тем более, публичным сдиранием кожи живьём.
Вообще Насими, весьма вероятно, сильно оскорбился бы, если бы его назвали... поэтом. Ибо для него поэзия была лишь хобби, причём неясно, насколько важным. Для начала, он был сеидом (сейидом) – прямым потомком самого Пророка Мухаммеда (его полное имя Сеид Имадеддин Насими).
Что немедленно вызывает очень серьёзные вопросы к тому, кто приговорил Насими к смертной казни, да ещё и такой варварской (по официальной версии, это был египетский султан Шейх аль-Муайяд).
Ибо в исламских странах сейиды (которые для многих мусульман были как святые для христиан) пользовались особыми привилегиями: они имели право ходатайствовать за преступников и не могли быть приговорены не то что к смертной казни – даже к телесным наказаниям.
Поэтому казнь Имадеддина Насими сильно попахивает бессудным убийством. Вероятнее всего, Насими каким-то образом умудрился вляпаться не просто в большую политику, а в полномасштабную войну в Сирии.
Ибо по наиболее распространённой версии, его казнили в 1417 году, а как раз в это время мало того, что сирийские наместники султана взбунтовались, так и ещё «орды диких туркменов» решили учинить набег а-ля Чингисхан с Батыем.
Ситуация, похоже, стала настолько критической, что когда Насими (скорее всего) попал под раздачу (по одной из версий, его подставили то ли политические противники, то ли религиозные оппоненты, то ли кто ещё, кому он дорогу перешёл), султану было уже не до политеса в отношении сейидов. И он приказал содрать с Насими кожу живьём.
Изучая яркую (но не так чтобы уж особо необычную для того места и времени) биографию Насими, я пришёл к выводу, что в известной степени, как это часто бывает, столь жуткий финал он привёз себе сам.
Ибо, считая себя защищённым своим титулом сейида (как в конце концов выяснилось, необоснованно) он по сути стал оппозиционным богословом. Что в исламских странах, где религия от политики неотделима принципиально, означало и политическую оппозицию.
В то время в ситуации кризиса это означало «убей иль будь убит», «или ты их, или они тебя» (впрочем, и в современных странах победившего ислама это периодически аналогично).
К сожалению в первую очередь для него самого, Насими был пацифистом... в отличие от его противников. Что и привело его на площадь в Алеппо к ножам искусных сирийских палачей (ну или из Персии султан кого-то выписал – о деталях история умалчивает).
Хотя Насими происходил из семьи всего лишь ремесленников, его родители сумели дать ему первоклассное образование (одной из причин успехов исламского мира в те времена была высокоэффективная система социальных лифтов в мусульманских странах).
В учебном заведении (каком именно – история умалчивает, но явно одном из лучших), он изучал математику, астрономию, логику... и, конечно же, богословие. Что в те годы автоматически означало... и политологию тоже. Вкупе с экономикой, социологией и так далее.
Огромное влияние на будущего мученика (пожалуй, даже великомученика) оказал выдающийся персидский поэт и философ Фазлуллах Наими. Который очень плохо кончил – за свою оппозиционную политическую деятельность (выступление против династии Тимуридов) он был арестован, судим, приговорён к смерти и повешен (по наиболее распространённой версии, в 1394 году).
К сожалению (к великому сожалению, на самом деле), Насими не извлёк никакого урока из печальной судьбы своего учителя. Ибо занялся... правильно, ровно тем же самым. Причём в высшей степени энергично занялся.
Наими был не только (и не столько) поэтом, сколько философом-мистиком. Изначально он увлёкся суфизмом – исламским мистицизмом (кстати, довольно занятная штука, хотя я предпочитаю западный и дальневосточный подходы к делу).
Но потом ему (как и любому гению – а Наими был несомненным гением) стало тесно в рамках традиционных суфийских школ (та ещё смирительная рубашка, должен я вам сказать).
Поэтому, как это обычно и бывает в таких случаях, он отправился странствовать по огромной территории тогдашнего исламского мира (впрочем, с тех пор территория эта скорее выросла).
Побывав почти во всех странах и крупных городах Ближнего Востока и Средней Азии и пообщавшись... с кем он только не общался, он в конечном итоге разработал собственное учение.
Которому дал имя хуруфизм. По сути, хуруфизм – это (только со стульев не падайте, плиз) исламская нумерология («хуруф» по-арабски означает «буквы»). Число семь у хуруфитов считается священным (что совершенно не оригинально, надо отметить) ... а вот другая идея Наими оказалась, мягко говоря, непопулярной у «мейнстримных» исламских богословов и правителей исламских стран.
Согласно учению хуруфитов, Коран подлежит толкованию посредством системы букв. Представляете, в какой восторг пришли муллы, кази и прочие аятоллы, которые на толковании Корана и денег делали немерено, и власть обрели немалую? Вот и я представляю.
Вопрос о том, содержался ли в учении Наими (точнее, в его книгах и записях мистических видений и откровений) прямой призыв к восстанию против династии Тимуридов до сих пор является дискуссионным.
Я лично думаю, что вряд ли, ибо мистицизм и политика (тем более, политическое насилие) вещи обычно не просто несовместимые, но прямо противоположные. Однако времена были смутные, суровые, опасные и жестокие, поэтому перебдеть лучше чем недобдеть... в общем, так бедолага Наими и оказался на виселице.
Впрочем, ему ещё сильно повезло, ибо с его любимого ученика Насими вообще кожу живьём содрали. Думаю, что не только потому, что времена были несколько более опасные или у египетского султана нрав был много круче, чем у сына Тимура, по приказу которого повесили Наими (вся эта публика одним миром мазана).
А ещё и потому, что Насими пошёл много дальше своего учителя. Так, например, он был горячим поклонником иранского суфия и поэта X века Гусейна Халладжа Мансура, который прямо говорил: «Я - Бог!». Что, мягко говоря, было не только чушью собачьей, но и жуткой ересью даже в христианских странах, где за такое отправляли на костёр быстро и без сантиментов.
В странах победившего ислама сожжение на костре в качестве способа смертной казни как-то не прижилось... впрочем, Мансуру это помогло не сильно. Ибо его предсказуемо арестовали, заключили в багдадскую тюрьму, где в течение одиннадцати лет безуспешно пытались убедить встать на путь истинный (в смысле, вернуться на позиции ортодоксального ислама).
В конце концов халифу это надоело и 26 марта 922 года упрямый мистик был казнён (вероятнее всего, повешен, хотя, судя на картине, на которой изображена подготовка к казни, вполне могли и кожу содрать живьём).
И этот урок не пошёл Насими впрок – ибо он в своих стихах упорно продолжал утверждать... ровно то же самое. «Я – Бог!». От скромности помереть ему явно не грозило... а вот ножей сирийских или персидских спецов по свежеванию живьём оказалось очень даже.
Невероятно деятельному Насими (даже по меркам того времени и то мира, в котором пассионариев было не просто много, а очень много) одной поэзии – сиречь в некотором роде прокламаций – было мало.
Поэтому он отправился проповедовать идеи хуруфизма по городам и весям уже тогда необъятного исламского мира. Правители и исламские радикалы гоняли его тоже весьма энергично – и даже периодически сажали в темницу. Дабы он мог остыть и поразмышлять о том, правильно ли он живёт. И праведно ли.
Не сомневаюсь, что его повесили бы уже давно (или как минимум выпороли бы, причём весьма основательно)... но он был сейидом и потому для таких наказаний нужны были куда более веские основания. Которых (пока) не было.
В конце концов он предсказуемо доигрался, оказавшись не в то время не в том месте и поссорившись не с тем правителем. Египетский султан Шейх Аль-Муайяд то ли был совсем уж полным отморозком в религиозных вопросах (что непохоже на правду), то ли оказался в таком кризисе, что просто не мог себе позволить, чтобы по его и без того проблемным (мягко говоря) северным территориям свободно разгуливал отмороженный на всю голову сабж и заявлял: «Я – Бог!».
Тем более, что сабж этот, как говориться, «приступил к клонированию» себя любимого, основав общество учёных, музыкантов и прочих представителей местной элиты. А это уже попахивало «теневым правительством» и прочими прелестями политической оппозиции.
Поэтому на этот раз сейид краткосрочной отсидкой в зиндане не отделался. Его судили и приговорили к смерти посредством публичного сдирания кожи живьём (видимо, его прокламация «Я – Бог!» взбесило султана не на шутку).
В ожидании казни Насими написал ряд стихотворений под общим названием «хабсие» («тюремные)», в которых в поэтической форме изложил свои горестные размышления о несправедливости властей, невежестве и продажности судей, осудивших его, а также бунтарские мысли человека, остающегося до конца верным своим убеждениям (что не всегда разумно и тем более достойно, ибо человеку свойственно ошибаться).
Насчёт «продажности» осудивших его мусульманских судей он, конечно, загнул, ибо по тогдашним и тамошним законам он получил что заработал (разве что способ казни для его преступлений был явно чрезмерно жестоким).
Есть занятная легенда (скорее всего, лишь легенда), что Насими жестоко подставили. Очень жестоко, на самом деле. Когда Насими прибыл в Антабу (провинция в Сирии), он очень быстро подружился с губернатором провинции.
Многим это (предсказуемо) не понравилось и они решили его подставить. И тайком вложили в обувь поэта фрагмент одной из сур Корана. Затем в присутствии губернатора спросили Насими, как бы он отнесся к человеку, который топчет ногою текст Корана.
Насими ответил, что этого человека необходимо казнить, содрав с него кожу живьём. «Тогда ты сам вынес себе приговор», сказали они ему, и извлекли из его обуви экземпляр суры Корана...
По иронии Судьбы (или Бога – это уж кому как нравится), произведения Насими на азербайджанском языке (он писал ещё и на арабском и на персидском) хранятся в Институте древних рукописей... в Ереване.
Я узнал о существовании и о жуткой смерти Иммадедина Насими когда мне едва исполнилось... девять лет. Посмотрев фильм, который так и назывался: «Насими».
Фильм вышел на экраны летом 1975 года – к 600-летию со дня рождения поэта (тогда считалось, что он родился в 1375 году и только позднее выяснилось, что на шесть лет раньше).
Фильм был снят на киностудии «Азербайджанфильм» (кто бы сомневался) режиссёром Гасаном Сеидбейли. В 2019 году (к 650-летию со дня рождения поэта) фильм был отреставрирован и конвертирован в стандарт HD. Этот год вообще был (предсказуемо) объявлен в ныне независимом Азербайджане «годом Насими». Указом президента страны Ильхама Алиева, разумеется.
Роль Насими исполнил талантливый азербайджанский актёр Расим Балаев. На русский язык роль дублировал... Вячеслав Тихонов. Так что Насими говорил по-русски голосом штандартенфюрера СС Макса фон Штирлица.
Премьера фильма состоялась в Москве... но я его посмотрел совсем в другом городе. И в другой союзной республике – по сути, в другом мире (уже тогда). В Литве, в курортном городке Друскининкай.
В (на удивление) внушительного размера – и вполне современном – кинотеатре со странным названием «Айдас» («Эхо»). Причём тут эхо – до сих пор не понимаю...
Фильм произвёл на меня сильнейшее впечатление (что в том возрасте совершенно неудивительно). Больше я его не пересматривал (хотя, наверное, надо бы), но уже тогда у меня возникло ощущение невероятной достоверности и реалистичности происходящего на экране.
Невероятной потому, что практически все фильмы на исторические темы в то время были лютым и галимым агитпропом, к реальности отношение имевшего чуть более, чем никакое.
На VII Всесоюзном кинофестивале 1974 года в фильм был удостоен (ИМХО, более чем заслуженно) приза «за лучший фильм на историческую тему». Я считаю, что это вообще один из лучших исторических фильмов «всех времён и народов», хоть и снят во времена просто жутко затхлого совка.
Фильм я до конца не досмотрел, ибо он заканчивался сценой жуткой казни Насими – а это даже в лайт-варианте (ибо цензура-с) было для меня уже слишком. Но успел заметить, что казнили его, привязав за запястья и лодыжки к П-образной раме.
Максимально растянув вертикально расположенное тело, чтобы было удобнее и легче и разрезать, и сдирать кожу приговорённого. Похожим образом, хотя и гораздо более современно-технологично, была устроена и рама для привязывания тела Магды.
С которой уже с минуты на минуту мы с Лилит должны были начать живьём сдирать кожу.
Именно в вышеупомянутом фильме («Насими»), а не на (тоже вышеупомянутой) картине «Суд царя Камбиза» казнь путём сдирания кожи живьём была показана реалистично.
Ибо на картине казнимый лежал на спине на лавке, что делало сдирание кожи со спины и ягодиц просто невозможным (переворачивать «объект» во время казни на живот было нереально).
В фильме же Иммадедина Насими (который всю эту жуть привёз себе исключительно сам) привязали, точнее, растянули на вертикальной П-образной деревянной раме. Что позволяло осуществить казнь максимально удобно для палача (понятно, что приговорённого никто не спрашивал).
Устройство для фиксации Магдалены ван Хоорн (я очень сильно надеялся, что она будет единственной, с кем поступят таким жутким, хотя для людена и безопасным, образом) было устроено примерно так же. Однако существенно более технологично.
П-образная рама была металлической и была расположена посередине внушительного размера передвижной платформы. К внутренним углам рамы крепились широкие петли из мягкой кожи, которыми фиксировались запястья и лодыжки женщины (по правилам Лилит и компании истязаниям подвергались только существа женского пола – она и людены).
Петли были прикреплены к крепким верёвкам, натяжение которых растягивало тело женщины в горизонтальной и вертикальной плоскостях. И, таким образом, растягивало и кожу, что упрощало и разрезание, и сдирание оной.
Что делало дивайс по принципу работы похожим на европейскую дыбу. Которая обычно представляла собой специальное ложе с валиками на обоих концах, на которые наматывались верёвки, удерживающие запястья и лодыжки жертвы.
При вращении валиков верёвки тянулись в противоположных направлениях, растягивая тело и разрывая суставы пытаемого (или пытаемой, что случалось не реже, ибо этот дивайс активно использовали всяческие «охотники на ведьм»).
Иногда дыба снабжалась специальными валиками, утыканными шипами, раздиравшими жертву при протягивании. Что-то мне подсказывало, что если Лилит будет продолжать в том же духе, то я в очень скором будущем увижу подобный агрегат и на Вилле Вевельсбург.
Русская дыба была устроена по иному, хотя суставы разрушала тоже (да и на прочие части тела воздействовала похожим образом). Допрашиваемому связывали руки за спиной и поднимали за привязанную к рукам верёвку. Иногда к его или её связанным ногам привязывали дополнительный груз.
При этом руки у поднятого на дыбу человека выворачивались назад и часто выходили из суставов, так что пытаемый висел на вывернутых руках. На дыбе находились от нескольких минут до часа и более.
В Российской империи поднятого на дыбу подозреваемого ещё и били по спине – кнутом, плетьми, розгами или батогами... а также прижигали огнём (и то, и другое было позаимствовано у весьма изобретательных по этой части древних римлян).
Впрочем, в Европе сей суровый дивайс тоже применялся весьма активно – в частности, теми же «охотниками на ведьм» (так что женщины на дыбе висели едва ли не чаще, чем мужчины).
Называлось сие пыточное приспособление «страппадо» и родилось оно... нет, даже не в Римской империи (как и распятие, римляне его у кого-то позаимствовали). Хотя применяли его очень даже.
Так, согласно житиям христианских святых (тот ещё сборник сказок для взрослых, прости Господи), на дыбу вздёрнули святую великомученицу Татьяну Римскую (кстати, её тоже жгли огнём, если верить официальной церковной истории).
Чего я бы не рекомендовал, ибо исходным источником информации об этой святой является житие (произведение в жанре церковной сказки), написанное Дмитрием Ростовским в... XVII веке. Историческую достоверность можете оценить сами.
Впрочем, всё не так просто. Ибо хотя Татьяна есть персонаж мифический, её житие, как сейчас модно говорить, основано на реальных событиях. Точнее, на одном из многочисленных приключений уже знакомой вам Лилит во времена раннего христианства (то ли во втором, то ли в третьем веке от Рождества Христова).
История, надо сказать, преинтереснейшая, поэтому я обязательно найду время изложить её полностью... во всяком случае, настолько полно, насколько она изложена в отчёте о вышеупомянутых похождениях Лилит. Которые ИМХО давно уже пора издать – хотя бы в беллетризованном виде.
Лилит действительно в хлам (реально в хлам) разнесла статую Аполлона – чуть ли не в пыль, не то что в мелкие кусочки. Правда, обошлась без молитвы Иисусу Христу (с которым у неё отношения были... сложные). Ей вполне хватило самой обычной кувалды, которой она владела... ну как Один Мьёльниром (был у него такой боевой молот).
И – той же кувалдой – действительно изрядно повредила часть храма (никакого землетрясения, разумеется, и близко не было). Как не было и человеческих жертв – такие «побочные эффекты» были совершенно не в стиле Лилит.
Не по причине особого человеколюбия, которым баронесса (тогда ещё, впрочем, совсем не баронесса) не отличалась никогда, а по чисто утилитарной и прагматической причине: ей нужно было обратить римских язычников в христианство, а не превратить в трупы.
Пока несколько ошалевшие от такого атаса правоохранительные органы Рима приходили в себя, от рук и кувалды Лилит серьёзно пострадала и другая статуя – Зевса. Точнее, его римского аналога – Юпитера, конечно.
Это уже не лезло ни в какие ворота, поэтому они Лилит задержали... а вот что произошло потом, я обязательно расскажу полностью. Сейчас только отмечу, что её действительно подняли на дыбу, прикрепили к ногам серьёзный груз (так что она висела, вытянувшись в струнку на вывернутых руках) но никакими железными гребнями не терзали и бритвами не резали (это всё садистские фантазии г-на Ростовского – видимо у него на эти дивайсы фетиш).
Её долго пороли по спине, ягодицам и бёдрам – не флагрумом, конечно, но всё равно тяжёлой и сильно кусючей плетью – после чего прижигали тело раскалённым железом.
Тело её действительно регенерировало полностью... что существенно проредило ряды местных любителей садистских удовольствий (не каждый день женщина, выпоротая сзади и обожжённая спереди до почти полного отсутствия живого места на её теле не только выживает, но и демонстрирует просто идеальной белизны и бархатистости тело – и никаких следов). И это всё через пять минут после окончания истязаний...
Красоту её тела оценили другие сабжи – солдаты и офицеры центурии (роты) дворцовой охраны. Которые по очереди насиловали Лилит практически всю ночь (с женщинами-христианками, да и с мужчинами тоже, так поступали сплошь и рядом – и тут жития святых сильно грешат против истины), после чего связали руки за спиной и усадили на деревянную лошадку (есть такой жутковатый пыточный дивайс). Прикрепив к щиколоткам чуть ли не пудовые гири.
А затем... нет, не бросили в пылающую печь, а попытались сжечь на костре (стандартное наказание за разрушение священных статуй в то время). Как и легендарная Татьяна, Лилит гореть решительно не стала... в результате город и окрестности в полном составе обратились в христианство (дело происходило не в Риме совсем).
Её мучители во Христа не уверили (тут г-н Ростовский несколько ошибся). И не были казнены – тут он тоже неправ. С ними произошло... да, в общем, то, что всегда происходило с теми, кому не посчастливилось работать с Лилит в качестве палача.
Кто-то умер на месте от инфаркта или инсульта... или вообще от так называемого «синдрома внезапной смерти»; кто-то сошёл с ума, кого-то разбил паралич (причём всего и вся), кто-то покончил с собой, кто-то умер от передоза «расширителей сознания» (такое случалось уже тогда).
Что, в общем, вполне объяснимо, ибо и регенерация Лилит, и её не-горение на костре (ну представьте себе – женщину раздели догола, привязали к столбу, обложили хворостом и дровами, подожгли... а она не только не горит, но к её телу даже сажа не липнет)... в общем, от такого у кого хочешь крыша поедет. А то и ласты склеятся.
Никакого «усекновения главы великомученицы», разумеется, не было... хотя попытки были. В результате... впрочем, это совсем отдельная – и весьма занятная – история (пока скажу только, что учинить сие усекновение безуспешно пытались весьма опытные гладиаторы обоего пола).
С животинами (в смысле, с львами и медведями – тигров в той местности отродясь не водилось, да и не поставляли их туда), тоже случилась весьма занятная история. Впрочем, об этом я тоже расскажу несколько позже.
Но я несколько отвлёкся. Для максимального удобства... свежевателя рама с привязанной к ней женщиной могла перемещаться в вертикальном положении... да почти на высоту роста Магдалены. Благо высоченные сводчатые потолки зала оберст-группенфюреров это вполне позволяли.
«Самое занятное» - задумчиво произнесла Магда, продевая изумительной красоты руки в приготовленные для них петли (прямо как разбойник Коршун в повести Алексея Толстого «Князь Серебряный»), «... что я сама этого очень хочу...»
А вот я ничего этого категорически не хотел – ибо... не то, чтобы совершенно не понимал, зачем всё это нужно, просто считал, что это уже перебор. Что все мы прекрасно обошлись бы и без этого, мягко говоря, экстрима...
«Не получится обойтись» - раздался за моей спиной голос, как ни странно, графа Вальтера фон Шёнинга. Хотя, может быть, и не странно...
Я обернулся. Граф обворожительно улыбнулся (ох, как он это умел) и совершенно неожиданно осведомился:
«Тебе ведь очень нравится фильм Conspiracy? О Ванзейской конференции...»
Я кивнул: «Очень нравится. Один из буквально трёх-четырёх фильмов, которые я периодически пересматриваю. Чаще, чем другие, надо признать...»
И объяснил: «ИМХО, этот фильм просто идеально передаёт атмосферу и ход конференции. Хотя исторических ляпов хватает, конечно...»
Граф пожал плечами: «Ничего не могу сказать, ни по первому, ни по второму вопросу. Меня там не было, а наш друг Роланд молчит, как рыба...»
Роланд фон Таубе (он же Михаил Евдокимович Колокольцев, он же кардинал Роберт Малкольм Эш) был шестнадцатым участником Ванзейской конференции. Его участие было настолько тщательно охраняемым секретом, что об этом узнали только в первый день июня 1962 года.
Когда Адольф Эйхман (один из участников конференции) буквально за час до казни рассказал об этом своим тюремщикам. Ибо ему было, наконец, абсолютно нечего терять. Впрочем, это мало что изменило, ибо специальным распоряжением тогдашнего директора Моссад эта информация была надёжно похоронена в секретнейшем архиве израильской разведки.
Вопрос графа был настолько, как говорится, в огороде бузина (где сдирание кожи живьём с Магдалены ван Хоорн, а где Ванзейская конференция), что я счёл необходимым прояснить ситуацию – причём немедленно:
«... но я решительно не понимаю, при чём здесь этот фильм... и Ванзейская конференция...»
«Очень даже причём» - задумчиво протянул граф. И, глубоко вздохнув, повторил: «Очень даже причём...»
И неожиданно спросил: «Помнишь разговор обергруппенфюрера Гейдриха с штурмбанфюрером Ланге у окна в перерыве конференции?»
Я кивнул: «Помню, конечно». Я вообще почти весь текст фильма помнил чуть ли не наизусть. И внезапно буквально в одно мгновение понял если не всё, то очень и очень многое...
«Ты хочешь сказать...» - я запнулся, подбирая подходящие слова.
Граф кивнул: «Ты совершенно прав. Я имею в виду именно тот разговор, в котором Гейдрих объясняет Ланге, что быть солдатом – значит быть способным совершать немыслимое, а быть политиком – значит быть способным отдавать приказы совершать немыслимое. И добиваться неукоснительного выполнения этих приказов...»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Тебе предстоит руководить силами Новой Цивилизации в экзистенциальной войне со Слугами Дьявола. В войне за само существование Западной Цивилизации. А в этой войне тебе придётся отдавать такие приказы, по сравнению с которыми сдирание кожи живьём с одной-единственной женщины... даже не мелкое хулиганство...»
«Охотно верю» - мрачно подумал я. Но промолчал. Граф продолжил:
«А чтобы не дрогнуть в решающий момент и не проиграть решающую битву в экзистенциальной войне...»
«... мне нужна надлежащая психологическая подготовка» - ещё более мрачно закончил за него я. «И надлежащая тренировка...»
Фон Шёнинг кивнул: «Именно так». Осталось прояснить последний – и вполне себе экзистенциальный – вопрос.
«Я читал, что ремесло палача – специалиста по сдиранию кожи с живого человека требует длительной, даже очень длительной учёбы. Вы уверены, что я справлюсь – с первого раза и вообще без какой-либо подготовки?»
Граф снова утвердительно кивнул: «Абсолютно уверены». И объяснил:
«Ты прочитал достаточно и видел достаточно картин и рисунков, чтобы после начала... работы твоё подсознание включилось и вело тебя во время всего действа. Так что не сомневайся – у тебя всё распрекрасно получится...»
«Я тебе полностью доверяю» - совершенно спокойно и абсолютно уверенно заявила Магда. Абсолютно голая и уже распятая на раме для сдирания кожи. И добавила: «У тебя всё получится просто идеальным образом...»
«Ваши бы слова – да Богу в уши» - уже совсем мрачно подумал я. Однако, тем не менее мысленно перекрестился – и приступил к работе. Первым делом я, разумеется, сделал ей (как и положено, в роскошное бархатное плечо) первую инъекцию нано-регенератора.
Сначала я (вспомнив какой-то явно танатофильский рассказ на тему сдирания кожи), привязал к щиколоткам абсолютно голой Магды тяжёлый деревянный брус, причём так, что её ноги оказались максимально возможно разведены в стороны.
Затем одну за другой я подвесил к брусу тяжелые гири до тех пор, пока Магда не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна (совершенно необходимое условие для максимально эффективного сдирания кожи).
Пот ручьями струился по изумительной красоты телу Магды, все её тренированные мышцы напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда я подвесил последнюю гирю.
Магда не могла даже пошевелиться, ибо буквально каждый миллиметр её роскошного тела был растянут до предела. Она дышала с огромным трудом, почти как распятые на кресте - из груди ее доносились только жутковато сиплые хрипы.
Самая опасная женщина на планете Земля была, мягко говоря, далеко не робкого десятка, но даже она смотрела на приготовленные для неё ножи широко раскрытыми от почти животного страха глазами. Судя по виду, заточенные (скорее всего, мастеровитым Кристианом) до просто идеальной остроты.
Ножей было ровно двенадцать - различной длины и формы. Непонятно как, но я почему-то абсолютно точно знал, какой из них когда и для чего использовать. Вид ножей буквально заворожил Магду - она ни на секунду не могла оторвать от них взгляд...
Было совершенно очевидно, что все, абсолютно все её мысли бешено крутились вокруг этих жутких инструментов, которые через считанные минуты будут безжалостно терзать ее тело, сдирая с него её атласную, бархатную кожу.
Несмотря на видимый невооружённым взглядом почти животный ужас, Магда стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому что его растянули... по сути, распяли.
Граф неожиданно протянул мне внушительного размера металлическую кружку:
«Её необходимо напоить» - объяснил он. «Чтобы избежать обезвоживания... во время действа. И последующей неизбежной потери сознания... что обессмыслило бы вообще всё»
Я взял у графа кружку и поднёс к губам Магдалены. Она покорно выпила всю предложенную ей воду. Она была так напугана, что не почувствовала вкус добавленных (как я потом узнал) в воду мощных стимуляторов. Добавленных с тоой же целью – чтобы Магда была в сознание всё время истязания.
Ей пришлось выпить ещё две кружки (на этом настоял фон Шёнинг). А я с непонятным чувством констатировал, что буквально год назад мне даже в самом страшном кошмаре не могло присниться, что я буду сдирать кожу живьём с распятой на раме оглушительно красивой обнажённой женщины, а моим помощником в этом действе будет знаменитый граф Антуан де Сен-Жермен...
Пора было начинать собственно действо. Я взял со столика нож (почему-то я точно знал, какой именно мне понадобится, хотя до той минуты ни одного из этих инструментов в глаза не видел), а граф встал за спиной Магды и обеими руками обнял ее за талию, чтобы не дать ей двигаться во время сдирания кожи.
"Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез”, посоветовал ей фон Шёнинг (что-то мне подсказывало, что это был далеко не первый его опыт в таких делах). Машинально, она сделала все, как он говорил.
Я прижал бритву (по сути, нож был именно бритвой) к правому бедру Магдалены, сантиметров на пять ниже её лона и медленно, почти любя, очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез. “Уже все, милая, можешь вздохнуть”, сказал граф, когда нож оторвался от тела женщины.
Магда перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Как она потом мне рассказала, во время разреза она почти ничего не почувствовала в момент разреза - только легкое давление. Но, разумеется, увидела, как по ее идеальной красоты ноге побежали алые струйки крови. Кровь энергично закапала... точнее, пожалуй, даже потекла на пол.
“А теперь быстренько, еще один глубокий вдох, дорогая” – почти шёпотом приказал граф. Магда вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, когда я очертил второй круг чуть выше ее колена. Но она опять не почувствовала боли, настолько острой была моя бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
“Еще раз, милая” – шёпотом приказал граф, реально управлявший всем процессом. «Ты же знаешь, что ты должна всемерно нам помогать максимально эффективно снимать с тебя кожу...»
Магдалена кивнула, снова зажмурилась и задержала дыхание, когда я сделал вертикальный разрез по её правому бедру, соединив два первых. И тем самым подготовил её бедро к снятию кожи.
Я машинально вытер кровь с бритвы. Граф отпустил талию Магды и отошёл от неё (зачем, я пока не понимал). Повинуясь подсознанию, я выбрал новый инструмент. Этот нож был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом.
Магдалена смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Хотя она была очень и очень смелой женщиной (и многократно это доказывала), да и совершенно добровольно согласилась на это действо (более того, сама попросила, чтобы с неё живьём содрали кожу), её зубы непроизвольно стучали от в самом прямом смысле животного страха.
Через пару минут граф вернулся к ней с очень старомодного вида короткой палочкой из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах. Времён Святой Инквизиции, не иначе.
Видимо, современные виды кляпа ему чем-то не угодили... или он просто решил устроить некий одному ему понятный театр. Одному ему ибо никто из здесь присутствующих в те времена на жил, а граф Сен-Жермен очень даже.
«Открой рот» - приказал он Магде. И объяснил, заметив, что идея кляпа, мягко говоря, не сильно понравилась гордой оперативнице Конторы: «Сейчас тебе будет действительно очень больно; нечеловечески, за-человечески больно. Или закуси эту палочку, или тебе придется даже не искусать, а съесть собственные губы...”
Слегка кивнув, Магда разжала губы и покорно взяла в рот палочку. Граф быстро завязал ремешки узлом на ее затылке, от чего палочка между зубами женщины стала выглядеть словно... удила у лошади.
Тем не менее, я вынужден был признать, что выглядело это существенно эстетичнее, чем любой из современных видов кляпа. Видимо, именно в этом и состояла цель фон Шёнинга.
Который снова встал позади Магды, положив свои крепкие руки (скорее крестьянина, чем аристократа) ей на шикарные бедра... а для меня наступил, как говорится, момент истины. Ибо пришло время собственно сдирания кожи.
«К чёрту всё – берись и делай!» - очень кстати мелькнуло у меня в голове бессмертное изречение Ричарда Брэнсона (если мне не изменяет память, у него даже одна из книг так называется).
И – вслед за ним – ещё одно полезнейшее изречение: «Боишься – не делай; делаешь – не бойся; сделал – не сожалей!». По-моему, это сказал великий Чингисхан... хотя, возможно, эту фразу ему просто приписывают.
Поэтому я решительно взял в руки новую бритву – и приступил к снятию кожи с Магдалены, как будто, извините, готовил селёдку. Работая ножом и рукой ( совершенно не обращая никакого внимания на просто жуткие стоны и совершенно инфернальный вид жертвы), я последовательно снял кожу с правого бедра женщины, и с её правой голени.
Удивительно, но крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами Магды на полу скопилась небольшая лужица. После снятия кожи стали хорошо видны вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром. Этакий «живой учебник анатомии», прости Господи...
Граф сжал колено и лодыжку Магды и крепко держал её ногу, пока я буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Теперь Магда жутко, отчаянно кричала, орала, вопила, ревела несмотря на типа кляп у неё во рту.
Она продолжала вопить, пока я сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя нетронутой заднюю поверхность. По требованию графа (де-факто руководителя всего процесса), я пощадил узкую полоску кожи на сгибе колена женщины.
Мы подождали несколько минут, чтобы Магда пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль (ибо весь смысл действа был именно в чудовищной, не-человеческой боли, гарантировавшей максимальную мощность Вриль-канала).
Когда крики женщины сменились хрипами, граф принес очередную кружку воды. Вытащив кляп, он прижал край кружки к губам Магды, оттянув ее голову назад и принялся медленно вливать воду ей в рот.
Женщина уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая страшная боль.
Сначала она просто не поняла, что видит. Она пристально разглядывала пол и оковы, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти, появившуюся между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось.
Магда настолько потеряла всякий контроль над собой, что зарыдала, просто, страдая от боли. Все мысли о том, чтобы мужественно перенести истязание мужественной смерти вылетели из ее головы при виде того, в что превратили ее тело (пусть и временно).
Закончив с ее правой ногой, мы перешли к левой, обработав ее таким же образом. Боль, которая пронзила измученное тело Магды, было невозможно себе даже представить (у меня точно не хватило бы воображения, несмотря на весь мой несомненный литературный талант и не менее несомненные мистические способности).
Обнаженные, зияющие нервы ног женщины чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Я позволил ей несколько минут “наслаждаться” этими ощущения, потом ей дали еще воды, но ее внезапно вырвало... а мы с графом перешли к следующей части этой жуткой «пьесы имени Иммадедина Насими».
По приказу графа, я занялся прекрасными грудями Магды с их нежнейшей кожей. Сначала я (по совету графа и с немалым удовольствием) довольно долго ласкал и целовать её шикарные соски, а когда они затвердели и сделались крайне чувствительными, я продолжил свою... работу.
Граф приподнял на удивление тяжёлую правую грудь Магдалены, слегка оттянув ее, чтобы я смог аккуратно обвести ее бритвой. Затем тоже самое мы проделали с левой грудью, после чего сняли с грудей женщины (я с правой, а граф с левой)... точно так же, как и с её прекрасных ног.
А потом началась самая натуральная жесть – даже по неслабым меркам происходившего. Ибо граф (видимо, побоявшись доверить мне эту ответственную миссию грубым толчком глубоко загнал «фаллос Сатаны» (усеянный металлическими шипами деревянный фаллос) в задний проход Магды, просто зверски растянув его.
После чего уже я аккуратно рассек нежную кожу женщины вокруг этого искусственного члена. А затем медленно разрезал кожу на складке, разделявшей роскошные ягодицы Магды. Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, я провел разрез к ее ногам, после чего осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы.
Наконец я провел лезвием по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем я медленно и аккуратно содрал кожу с ягодиц Магдалены. Два окровавленных лоскута бесшумно упали на пол.
Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли связанная женщина. Когда я принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец, вырвал клитор (да-да, и клитор тоже полностью регенерировал, как и вообще любой орган человеческого тела) Магда уже не могла кричать, окончательно сорвав голос.
На то, чтобы полностью снять кожу с тела Магдалены, нам понадобился ещё примерно час. Граф заботливо поддерживал её силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала.
Когда наша работа была окончена, на всем теле Магды кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног... и вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях.
Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Магдалена все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока граф обдирал ее спину и руки, а я проделывал тоже самое с ее грудью, животом, ладонями и наконец подошвами стоп.
Благодаря своевременному «водопою» и каким-то снадобьям, добавленным в воду, Магда всё время казни (ибо с чисто человеческой точки зрения это была самая настоящая смертная казнь), оставалась в сознании.
Когда мы закончили, я сделал Магде вторую инъекцию нано-регенератора, а немедленно вслед за ней – сильнейшего снотворного. Она мгновенно отключился, а мы с графом наблюдали за в каком-то смысле ещё более жутким зрелищем, чем то, что мы только что проделали с красивой обнажённой женщиной.
На наших глазах её кожа и прочие повреждённые нами органы полностью регенерировали. Через три часа и семнадцать минут Магда выглядела так, как будто с ней ничего не случилось. Вообще. Совсем. А через пять с небольшим часов она проснулась – уже в тёплой комфортабельной постели в одной из «гостевых комнат» на Вилле Вевельсбург.
О том, что она чувствовала во время этой «экстремальной сессии», она, насколько мне известно, никогда и никому ничего не рассказывала. Один-единственный раз она сказала мне, что ей было очень больно и очень страшно – нечеловечески больно и нечеловечески страшно... и что она побывала в каком-то совершенно ином измерении. Ином мире. Иной Вселенной.
Что это был за мир, что (и кого) она там увидела, что она там чувствовала и ощущала, она так никому и не рассказала. Никогда.
Кожа или Палач поневоле
-
RolandVT
- Posts: 3376
- Joined: Fri Feb 09, 2024 10:42 am
- Has thanked: 76 times
- Been thanked: 1250 times
Re: Кожа или Палач поневоле
Экзистенциальненько
экзистенциальная угроза
экзистенциальной эта угроза
экзистенциальной войне
экзистенциальной войне...
Они хотят казаться образованными и говорят о чем-то непонятном (С)экзистенциальный – вопрос
Я не писатель, я – читатель.