Слово пастыря - глава из романа Зондерфюрерин

[RolandVT]

15 апреля 1942 года

Казимирск, генеральный округ Белорутения

Ирма Бауэр родилась и выросла в абсолютно приземлённой, посюсторонней крестьянской семье – и потому была практически не-религиозна (хотя крещена в католичестве); а ко всякого рода оккультятине, эзотерике, паранормальным явлениям и прочей мистике относилась весьма скептически.

Однако рассказ её мужа (у Колокольцева было мало секретов от жены – кроме его настоящего имени и настоящей биографии) о том, что в последние дни сентября прошлого года произошло в киевской Чёрной Балке её впечатлил.

Впечатлил достаточно, чтобы к выбору оптимального места захоронения трёх тысяч тел расстрелянных евреев казимирского гетто она отнеслась со всей серьёзностью. С максимальной серьёзностью.

Рассказ мужа о киевских событиях – и параллельной Операции Карфаген, которую осуществляла его Зондеркоманда К вкупе с делом Големов, Операцией Кронос, делом парижских Потрошителей (которое она же и раскрыла) и приютами Святой Магдалины впечатлил её достаточно, чтобы она всё-таки заинтересовалась оккультятиной, эзотерикой, мистикой и паранормальным.

Не то, чтобы уж совсем серьёзно заинтересовалась, однако достаточно для того, чтобы узнать о существовании так называемых Мест Силы. Мест с особой эзотерической, паранормальной, духовной энергетикой.

Одним из таких мест была Чёрная Балка, в которой были на самом деле захоронены более одиннадцати тысяч тел киевских евреев, расстрелянных её мужем и его подельниками (из которых в живых осталась только Лидия Крамер) 29-30 сентября 1941 года.

Ирма не сомневалась, что и 3158 тел казимирских евреев должны быть захоронены в Месте Силы в окрестностях города – это напрямую следовало из полученной ей от графа Вальтера фон Шёнинга вводной к Операции Вепрь – ликвидации казимирского гетто (хотя и не было озвучено явно).

Ирма не сомневалась, что такое Место Силы в окрестностях города было – это напрямую следовало из рассказа её мужа об Операции Фест, которую он (тряхнув «испанской стариной») успешно реализовал 25-26 июня 1941 года.

Дело было за малым – найти это самое место, а затем выкопать в этом месте общую могилу на три с небольшим тысячи человек и захоронить в ней тела расстрелянных евреев. Проблема была в том, что Ирма не имела ни малейшего представления о том, как, собственно, искать это самое Место Силы.

К счастью, она… да практически знала, кто может ей помочь. Настоятель недавно восстановленного силами инженеров вермахта на средства её мужа католического храма святого Михаила Архангела иезуит отец Вацлав Михник.

Который едва не стал жертвой сталинских палачей в самом начале войны – и стал бы, если бы не в высшей степени своевременное вмешательство усиленного взвода спецназа абвера Бранденбург-800 под командованием тогда ещё подполковника СС (и уже законного мужа Ирмы) Роланда фон Таубе (Михаила Колокольцева).

Операция прошла просто идеально – посадке-высадке из десантных планеров никто не помешал; на ближайшей дороге переодетые в форму РККА спецназовцы-бранденбуржцы (все фольксдойче из России и потому владевшие русским как родным) без проблем реквизировали две «трёхтонки» ЗИС-5, на которых и подъехали к зданию НКВД.

Которое без проблем захватили, не позволив красным палачам пустить в расход сто восемь заключённых, приговорённых к «убытию по первой категории» наркомом госбезопасности СССР Всеволодом Меркуловым.

На их место водворили их тюремщиков и (к счастью, несостоявшихся) палачей… за исключением начальника горотдела НКВД старшего лейтенанта (эквивалента армейского майора) Николая Маслова.

Который не только любезно выдал Колокольцеву ящик с артефактами (за которыми тот, собственно, и явился в Казимирск), но и присовокупил к ним неизвестно откуда взявшуюся рукописную (!!) Книгу Нефа.

Тем самым заслужив транспортировку в Берлин… и жизнь, ибо его соратники-подельники-сослуживцы после допросов в абвере и СД были переданы бойцам Эйнзацгруппы В и безжалостно расстреляны как представлявшие угрозу оккупационной армии.

Сначала Колокольцев отнёсся к Книге Нефа (почему Нефа, он понял не сразу) как к забавному курьёзу, ибо дата создания книги (1841 год, ровно сто лет назад) не давало оснований считать, что она имеет какое-то отношение к делам дней нынешних.

Однако он вынужден был пересмотреть своё отношение к этой странной книге, кода из неё выпала вполне современная карта. Точнее, размещённые на одном листе три вполне себе военные карты, на которых – в окрестностях Минска, Киева и Смоленска – были указаны девять населённых пунктов (деревни и сёла), которые были обозначены как… Ворота в Ад.

После близкого общения с отцом Вацлавом, к которому Колокольцев обратился за консультацией – ибо больше было не к кому – последний понял, что дело серьёзное. О чём и доложил рейхсфюреру, который отдал приказ о реализации Операции Карфаген, в результате которой были закрыты аж двенадцать ворот в Ад (в Украине, Белоруссии, России, Великобритании и Ирландии) … а отец Вацлав снова стал настоятелем храма святого Михаила Архангела в Казимирске.

Храма, который стал свидетелем сложной и трагической истории католической Церкви в России и СССР с времён Екатерины Великой до времён красного Тамерлана Иосифа Сталина.

Храм Святого Михаила Архангела был построен в 1732 году и до Первого раздела Польши (1772 год) находился на территории Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Храм был построен и управлялся Обществом Иисуса.

В результате этого беззастенчивого государственного грабежа (давайте называть вещи своими именами) храм, как и весь город Казимирск (названный так в честь святого Казимира — небесного покровителя Польши и Литвы) оказался на территории Российской империи, хозяйкой которой тогда была Екатерина II.

Вслед за Петром I, подчинившим государству Православную Церковь, она (предсказуемо) хотела подчинить ему и Церковь Католическую, находившуюся на территориях, приобретенных в результате разделов Речи Посполитой… как, собственно, всё российские императоры и до, и после неё.

С этой целью, сразу после первого раздела, она создала новую «белорусскую» епархию и сохранила в Российской империи орден иезуитов, упраздненный Папским Престолом в 1773 году, и самочинно изменила границы существовавших ранее епархий. Поэтому храм так и остался в ведении Общества Иисуса

После роспуска иезуитов в Европе и первого раздела Речи Посполитой двести один иезуит в четырёх колледжах и двух резиденциях польских и литовских областей оказался на территории Российской империи под покровительством Екатерины II. Последняя, по доставке в Польшу в сентябре 1773 года папского послания, запрещавшего орден, повелела считать это послание несуществующим.

В 1800 году новый император Павел I (как и его матушка, не особо жаловавший РПЦ) передал иезуитам церковь святой Екатерины в Санкт-Петербурге и дал своё согласие на устройство колледжа при ней.

В следующем году под нешуточным давлением российского императора Папа Пий VII издал документ Catholicae fidei, в котором официально утвердил Общество Иисуса, продолжавшее существовать в Российской империи.

Генеральный викарий России Франциск Каре стал генералом Ордена. Это стало предтечей последовавшего в 1814 году полного восстановления ордена иезуитов во всём мире.

К великому сожалению, сильно недооцененный и основательно оболганный император Павел был убит заговорщиками во главе с собственным сыном Александром. Который – в отличие от отца и бабки оказался настолько православнутым, что… вообще изгнал иезуитов из страны (РПЦ никогда не терпела свободной конкуренции – ибо всегда проигрывала с треском). В результате казимирский храм снова стал обычной приходской церковью.

Статья 219 Устава о паспортах того времени гласила:

Иезуиты ни под каким видом и наименованием не впускаются в Россию. Российские Миссии и Консульства всякий раз при выдаче паспортов едущим в Россию духовным должны требовать от них письменного объявления, что они ни по чему не принадлежат и не принадлежали к иезуитскому ордену, и о таковых объявлениях упоминать не только в донесениях Министерству Иностранных Дел, но и в самых паспортах.

Высланным же из России иезуитам, хотя бы они и представили свидетельства об оставлении ими иезуитского ордена, выдавать паспорта на возврат в Россию вовсе запрещается.

К сожалению, дальше для католиков Российской империи (в том числе, и Белоруссии, и Казимирска) дела пошли ещё хуже. Намного хуже. И на то были совершенно объективные причины.

Ибо католичество в царской России находилось в очень сложном положении, поскольку было религией покоренных народов. Западных народов – в первую очередь, поляков, литовцев и литвинов (католиков-белорусов).

Любые их освободительные восстания – неизбежные в самой настоящей тюрьме народов, коей была Российская империя – неизбежно затрагивали и католическую Церковь.

Которая не могла не поддерживать своих детей, поэтому после их разгрома репрессии обрушивались также и на нее. Ровно то же самое - только в гораздо более кровавом варианте – повторится и после немецкой оккупации 1939 года.

Кроме того, в силу особенности устройства Католической Церкви, имевшей свой центр за пределами страны, церковная жизнь российских католиков проходила в непрерывной борьбе за сохранение ее независимости, за возможность беспрепятственно поддерживать связи с Ватиканом. И подчиняться в религиозных вопросах Викарию Христа – а не императору всероссийскому.

Вследствие польских восстаний 1830 и 1863 годов на Католическую Церковь в России обрушились репрессивные указы. Окончательно была ликвидирована Греко-Католическая Церковь, запрещены почти все католические монашеские ордена, а их монастырское имущество национализировано.

Царское правительство (кто бы сомневался) вмешивалось в управление церковными делами и даже в религиозное обучение. Непокорные католики оказывались за участие в антиправительственных выступлениях ссылались в Сибирь, а их земли и имущество переходили в чужие руки. Запрет деятельности иезуитов действовал до падения российской монархии в марте 1917 года.

Поэтому на самом деле, гонения на Святую Римско-католическую церковь в России начались за столетие до прихода к власти большевиков – и были российским, а не большевистским проектом.

Большевистским проектом было полное уничтожение католической Церкви на территории СССР – впрочем, чего ещё можно было ожидать от слуг Дьявола и последователей учения, созданного вполне себе явным дьяволопоклонником.

Несмотря на то, что Католическая Церковь была в Российской империи церковью гонимой она жила: существовали епархии, строились храмы и часовни, работали духовные семинарии.

Всего на территории Российской империи (без сплошь католического Царства Польского) к 1914 году находилось 1158 приходов, 1491 храм, 1358 часовен, 2194 священника и 5 миллионов верующих.

Указ Николая II о веротерпимости от 1905 года был первым законодательным актом, который несколько улучшил положение католиков в России, но даже и после него государство подвергало католических священников наказаниям, в частности, заключению в монастырь. Православный монастырь.

Февральская революция 1917 года существенно облегчила положение католиков, поскольку Временное правительство дало всем вероисповеданиям полную свободу. Деятельность Русской Католической Церкви стала легальной; более того, правительство отправило в Рим специального посланника для установления официальных отношений с Ватиканом

Эти и другие действия Временного правительства давали надежду полагать, что со гонениями на католическую Церковь в России покончено, и заложены основы ее полной автономии от государства Российского – как и в Европе.

Однако надежда прожила совсем недолго - всего несколько месяцев. Ибо в октябре 1917 года в стране к власти пришли настоящие дьяволопоклонники (ключевую роль среди которых играли этнические евреи Троцкий, Свердлов, Каменев, Зиновьев и другие), которые с первых же дней пребывания у власти приступили к осуществлению инфернального плана по уничтожению христианской Церкви и христианства.

И начались гонения такого масштаба, который не могли себе представить даже самые пессимистичные пессимисты даже в самых страшных своих кошмарах.

Поскольку насквозь еретическое русское православие (церковь христопродавцев) с самого начала было фактически частью российского государственного аппарата, большевики приняли решение её уничтожить в два этапа.

На первом этапе планировалось уничтожить основную часть церковной инфраструктуры (и значительную часть священников, монахов, монахинь и особо активных мирян), а оставшуюся и оставшихся подчинить Советской власти. Чтобы впоследствии ликвидировать по программе, аналогичной Большому Террору.

То же самое планировалось осуществить и с протестантами, ибо их церкви были, по сути, национальными. А вот католическую Церковь красные упыри были намерены уничтожить подчистую практически сразу – ибо подчинить её Советской власти было просто невозможно. Вообще. Совсем.

Прожженный политик Ульянов-Ленин (на четверть еврей, что впоследствии выйдет евреям Европы грандиозным боком), совершенно справедливо считал, что самым эффективный способ покончить с христианской Церковью, а именно в этом состояла конечная цель этих слуг Сатаны – это лишить её собственности. Всей собственности.

Поэтому с самых первых дней большевики принялись быстрыми темпами воплощать в жизнь это указание «вождя мирового пролетариата». Принятый на следующий день после Октябрьского переворота Декрет о Земле лишал Церковь прав собственности на землю.

Декрет о секуляризации от 17 декабря все земельные угодья, включая церковные, передавал в собственность большевистского государства. Декретом от 24 декабря все учебные заведения передавались в ведение Комиссариата просвещения, следовательно, Церковь лишалась всех академий, семинарий и училищ. 31 декабря 1917 года перестал считаться законным церковный брак.

С начала 1918 года посыпался целый град декретов и постановлений, направленных на удушение христианской Церкви. Так, 20 января 1918 года был опубликован Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви.

23 января (в день рождения отца Вацлава Михника) был разослан Приказ Народного Комиссара государственного призрения о прекращении выдачи средств на содержание церквей и священнослужителей.

Декрет от 2 февраля 1918 года лишал Церковь всего имущества, движимого и недвижимого и права приобретать его, прекращались любые государственные субсидии всем религиозным организациям.

С этого времени религиозные общества могли арендовать необходимые для богослужений помещения (храмы) и предметы, но на условиях «бесплатного пользования» только после получения на это разрешения властей, однако передаваемое религиозным обществам имущество облагалось налогом.

Во исполнение этого декрета у Церкви сразу же были отняты сотни храмов и монастырей как особо ценные памятники истории или архитектуры, подлежащие переходу под «охрану государства», были закрыты и все банковские счета религиозных ассоциаций.

Данный Декрет запрещал также и «преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях». С этого времени считалось преступлением «обучать религии», даже частным образом», детей и молодежь до восемнадцати лет.

19 апреля 1918 года было объявлено о создании при Наркомате юстиции Ликвидационной комиссии по проведению в жизнь Декрета от 20 января 1918 года, которая инициировала новые постановления, направленные на полное уничтожение христианской Церкви в Советской России. На радость истинному хозяину большевиков – Дьяволу. Сатане. Князю Тьмы.

Христианские священнослужители в России становились лицами без прав (т.н. «лишенцами») и не могли входить в какие-либо руководящие органы, даже в религиозных обществах.

Не только священники, но также их помощники - псаломщики и другие церковные служители, а также их жены лишались избирательных прав. Церковные организации были лишены прав юридического лица и приравнивались к частным обществам и союзам.

Это практически отнимала у епископов и священников возможность руководить паствой, что – по замыслу большевиков – должно было привести к расколам и к полному подчинению христианской Церкви большевистскому государству.

20 августа 1918 года было издана Инструкция «О порядке проведения в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Она лишала все христианские Церкви прав юридического лица и передавала их имущество в «непосредственное заведование местных Советов рабочих и крестьян».

Эта инструкция окончательно лишила духовенство всяких прав и объявила «двадцатки» мирян единственным органом, правомочным получать от государства в аренду культовые здания и церковное имущество.

Были закрыты Духовная Академия и Семинария в Санкт-Петербурге, Саратовская Семинария Тираспольской епархии, хотя она еще несколько лет продолжала свое существование в Одессе, закрыты были также все католические школы.

На этом, однако, не кончились силовые и «правовые» методы ликвидации «религиозных предрассудков». Различные постановления 1919-1920 годов дали начало открытой войне против почитания мощей, которые вскрывались и насильно забирались в государственные музеи.

Католическая Церковь пыталась спасти храмы, ссылаясь на невозможность передачи их светским властям без согласия Папского Престола, но её, разумеется, никто не слушал.

Новый повод к преследованию Церкви появился в связи с голодом в Поволжье и на юге России, виновниками которого были большевики, в считанные месяцы до основания развалившие экономику страны и развязавшие Гражданскую войну, превратившую значительную часть России в пепелище.

Большевики, у которых никогда не было ни чести, ни совести, ни морали, ни нравственности, ни даже самой элементарной человечности, воспользовались голодом, чтобы начать новую акцию по изъятию церковных ценностей.

Последовали новые постановления властей, прежде всего Декрет ВЦИКа от 23 февраля «О порядке изъятия ценностей, находящихся в пользовании групп верующих». Его жертвами стали и православные, и католики, и протестанты.

Папа Римский Бенедикт XV заявил о готовности выкупить церковные ценности, в том числе и принадлежавшие Православной Церкви, да и сами верующие готовы были отдать деньги и личные ценности, чтобы не допустить попрания святынь.

Однако для Слуг Дьявола было важно изъятие именно церковных ценностей, дабы уничтожить Церковь – и, тем самым, дать Князю Тьмы возможность превратить наш мир в самый настоящий Ад на Земле.

Во многих местах прихожане активно протестовали, кое-где им даже удавалось вместо церковных отдавать свои собственные драгоценности. Сопротивление изъятию ценностей привело к новой волне закрытия церквей в России.

Ответом властей на протесты католиков стало то, что в начале 1923 года все католические церкви были опечатаны. Священники служили на квартирах, а верующие направляли в различные государственные инстанции многочисленные петиции с просьбами об открытии храмов, и обращались за помощью в международные организации.

Безрезультатно – более того, большевики-богоборцы запустили новую волну репрессий, на этот раз уже против священников и монахов. 2 марта 1923 года архиепископ Ян Цепляк и четырнадцать священников из Петрограда были вызваны в Москву, чтобы предстать перед Революционным Судом.

Первый Московский процесс показал истинные намерения новой власти, для которой была неважна реальная вина подсудимых. Обозначив религию как враждебное явление, советская власть начала физическое уничтожение «врагов».

Однако времена были ещё относительно «вегетарианские», да и с деньгами у Советов тогда ещё было туго весьма. Поэтому финансовая целесообразность нередко побеждала идеологическую - органами ГПУ часто практиковался выкуп осужденного католика за большую сумму денег.

Побеждала иногда и целесообразность политическая - когда требования освободить какого-нибудь священника были очень настойчивы, оно соглашалось обменять его на коммунистов, арестованных в Польше или прибалтийских странах. Благодаря таким обменам уцелел архиепископ Я. Цепляк и многие другие осужденные священники.

Отсутствие семинарий ослабляло Церковь. Поэтому в Ленинграде, Киеве и некоторых других городах эти учебные заведения создавались подпольно. Впервые семинарию в Петрограде попробовали открыть в 1921 году.

Ректором ее стал А. Малецкий, а после арестов 1923 года - М. Рутковский, на чьей квартире и проходили занятия. Только двое из кандидатов: Б. Юревич и Ю. Цимашкевич - окончили курс и в 1925-1926 годах были рукоположены в Украине отставным епископом А. Церром.

Для Житомирской епархии священники готовились в Польше и потом тайно переходили границу. Возможность получения духовного образования впоследствии появилась и в Риме - в Коллегии Руссикум, организованной при Конгрегации Восточных Церквей.

Помимо подготовки новых священников огромное значение придавалось также и обучению детей Закону Божьему. Формально это было запрещено, но священники более прислушивались к голосу Бога и Церкви, чем властей.

Верующие организовывали различные просветительские и религиозные кружки, и это была обычная церковная деятельность, отвечавшая потребности людей в развитии духовной жизни.

Действовали, хотя и тайно, монастыри. Существовало несколько монашеских общин в Ленинграде, в Москве и на Украине. Все они были разгромлены советской властью (ибо считались «антисоветскими организациями»), а члены общин приговорены к длительным срокам заключения.

Расколоть Католическую Церковь в СССР изнутри не получилось. Никакая, даже самая агрессивная пропаганда не приносила нужных результатов. Поэтому для усиления борьбы с «предрассудками и темнотой» власти стали использовать самое надежное средство: аресты, лагеря и ссылки священников и мирян.

Одним из особенно распространенных способов физического уничтожения Церкви стали групповые процессы, являвшиеся уникальным проявлением советского «правосудия».

В разных регионах арестовывались группы священников и мирян. Пока проходил тот или иной процесс, органы безопасности выискивали людей, прямо или косвенно связанных с арестованными, и из них, как пирамиду, строили антисоветскую шпионскую группировку.

Название такой организации часто выдумывалось органами, и примером тому может служить ПОВ (Польская Организация Войсковая) - за принадлежность к этой мифической организации были арестованы и получили смертные приговоры многие священники и миряне.

Чаще всего священников с Украины, из Белоруссии, а также из Сибири обвиняли в шпионаже в пользу буржуазных государств: поляков - в пользу Польши, немцев - Германии, священников - Ватикана.

Основанием для обвинения могли стать события и факты любой давности: скажем, то, что священник когда-то сотрудничал с католической благотворительной Миссией помощи голодающим или имел контакты с консульствами и посольствами. Получение финансовой помощи из-за границы служило доказательством шпионской деятельности (деньги якобы были вознаграждением за переданные сведения).

Хотя официальные католические структуры в Советской России были парализованы, а в дальнейшем и вовсе ликвидированы, они продолжили существовать подпольно.

Важную роль в сохранении церковной жизни сыграли монашеские или сходные с ними общины, преимущественно женские. Наиболее известной была Абрикосовская община в Москве, сыгравшая большую роль в церковной католической жизни того времени.

В 1922 году состоялись групповые процессы над католическими священниками в Ярославле, Минске, Каменец-Подольске. Проводили их так называемые Революционные Трибуналы, часто выносившие смертные приговоры, а потом заменявшие их тюремным заключением, ссылкой или высылкой из страны.

Такие же групповые процессы были связаны с воссозданием в Петрограде (Ленинграде) духовной семинарии. Каждая попытка тайной подготовки священников заканчивалась арестами организовывавших ее священников и семинаристов.

Почти все групповые процессы католического духовенства и мирян, проходившие в дальнейшем, проводились органами ГПУ (впоследствии НКВД), и приговоры выносились Коллегиями ОГПУ, а позднее Тройками и Особыми Совещаниями при Коллегиях НКВД.

Весьма громким был процесс русских католиков из Москвы и Петрограда, арестованных с ноября 1923 по март 1924 года. Они обвинялись в контактах с международной буржуазией, «которая по указанию Ватикана проводила кампанию против Советского государства и готовилась к вооруженному вторжению на его территорию».

Все получили приговоры от трех до десяти лет тюрьмы или ссылки. После заключения в политизоляторы некоторые из них были позднее вывезены в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).

Первым попавшим туда католическим священником стал Николай. Александров из московского прихода русских католиков, а также бывший семинарист Дмитрий Новицкий, впоследствии тайно рукоположенный на Соловках в священники восточного обряда благодаря тому, что там же находились в заключении экзарх русских католиков Леонид Федоров и епископ Борис Слоскан.

Следующая волна процессов пришлась на 1926-1928 годы. Обвинения были стандартны: антисоветская агитация, контрреволюционная деятельность, шпионаж... хорошо если не в пользу инопланетян.

Процессы 1929-1931 годов были связаны с завершением коллективизации. Население католических деревень, в основном на Украине и в Поволжье, противостояло этому процессу, поэтому виновников бунта советская власть усматривала в священниках.

К этому очень легко было присовокупить сотрудничество с иностранной разведкой, так как в Украине священники были в основном поляками, а в Поволжье и на Черноморском побережье - немцами.

Групповой процесс католического духовенства в Поволжье опирался на послереволюционную деятельность духовенства. Священники обвинялись в том, что создавали национальные союзы, проводили съезды, агитировали население против колхозов, сообщали о состоянии приходов церковным властям.

Сотрудничество с благотворительными организациями, помогавшими голодающим в годы гражданской войны, сейчас расценивалось как шпионаж в пользу Германии или Ватикана.

В 1930 году в Харькове прошел закрытый судебный процесс над тридцатью священниками и многими мирянами. На этот раз обвиняемые «работали» не на Германию, а на Польшу, но обвинения и приговоры были схожими, чаще всего это были тюремные заключения сроком до 10 лет, хотя выносились и смертные приговоры, но они позднее заменялись десятилетними лагерными сроками.

С началом Большого Террора в 1937 году на Соловках произошла реорганизация. Многие узники были вывезены в другие места и там расстреляны. Точно известно о расстреле двадцати шести священников и двух мирянок в начале ноября 1937 года в урочище Сандормох под Медвежьегорском в Карелии, а также десяти священников в декабре 1937 года в Ленинградской тюрьме.

В 1937-1938 годах прошли последние групповые процессы католических священников и мирян. Наиболее частым было обвинение в принадлежности к Польской Организации Войсковой (ПОВ) и связано это было с Оперативным приказом № 00485 наркома внутренних дел Ежова о ликвидации местных организаций ПОВ от 11 августа 1937 года, в котором перечислялись все категории поляков, подлежавшие аресту и расстрелу (вопреки вранью советского агитпропа, массовые убийства по национальному признаку в СССР были обычным делом).

Пятеро из шести последних остававшихся на свободе католических священников Белоруссии были арестованы по обвинению в руководстве ячейками ПОВ. 25 августа 1937 года все они были приговорены к смерти и два дня спустя расстреляны в Минской тюрьме.

В июле 1938 года был закрыт собор Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии в Москве; настоятель храма Михаил Цакуль был расстрелян, церковное имущество разграблено. После этого католическая Церковь в России практически перестала существовать – чего красные упыри и добивались.

Католический храм Святого Михаила Архангела в Казимирске был закрыт ещё в начале августа 1937 года… только вот схватить его настоятеля чекистам не удалось – он как сквозь землю провалился.

Что немало удивило последних – ибо, как говорится, ничего не предвещало; в биографии священника не было ровным счётом ничего, что указывало бы на такие способности к переходу на нелегальное положение.

Вацлав (по российским документам Владислав) Христофорович Михник родился 23 января 1885 года в Ревеле (Таллин) в семье польского происхождения. С ранних лет прислуживал в католическом храме, в 1901 году поступил в Санкт-Петербургскую Римско-католическую семинарию.

В 1908 году после успешного окончания семинарии был рукоположен в священники в храме Святой Екатерины митрополитом Аполлинарием Внуковским. После рукоположения служил в Гомеле и селе Рудня-Шлягина, в 1912-1916 годах занимал пост настоятеля католической церкви в Симбирске.

После Февральской революции 1917 года неожиданно поступил в орден Иезуитов и был отправлен настоятелем в храм Святого Михаила Архангела в белорусском Казимирске. Где и прослужил до самого начала Большого Террора.

Его трижды арестовывало ОГПУ (в 1924, 1927 и 1929 годах), но каждый раз его через некоторое время освобождали. В 1931 году был вновь арестован, приговорён к ссылке и выслан в Тамбов. Двумя годами позже получил разрешение вернуться в Казимирск, где возобновил священническое служение.

3 мая 1937 года Минским НКВД (точнее, ГУГБ) был выписан ордер на его арест «за проведение мессы в день польского национального праздника» и другую «незаконную религиозную деятельность». Однако арестовывать оказалось некого – отец Вацлав бесследно исчез. Арестовали его только прямо перед началом Операции Барбаросса – 20 июня 1941 года.

24 июня народный комиссар внутренних дел СССР Лаврентий Берия подписал приказ, в соответствии с которым областным управлениям НКГБ предписывалось расстрелять всех политических заключённых, содержащихся в западных областях страны, откуда эвакуация оказалась невозможной.

Согласно приказу Берии, расстрелу подлежали лица, осуждённые за «контрреволюционную, антисоветскую деятельность», саботаж и диверсии, а также лица, находящиеся под следствием по «политическим» статьям.

Отец Вацлав соответствовал последнему пункту на все сто и потому всенепременно был бы расстрелян городским НКВД, если бы не своевременное вмешательство бранденбуржцев и лично Роланда фон Таубе – мужа Ирмы.

Его удивительное исчезновение – и ещё более удивительная четырёхлетняя подпольная деятельность католического священника объяснялась просто: его оберегал фактический хозяин города Казимирска, подпольный делец Исаак Давидович Кон. По вероисповеданию католик (сиречь выкрест).

Он не смог защитить священника только когда в преддверии нападения на Германию (Гитлер опередил Сталина менее, чем на двое суток) областное НКВД организовало повальную зачистку Казимирска. Впрочем, его всё же защитили – только те, кто «пришёл с другой стороны».

После закрытия храм Святого Михаила Архангела, к счастью, не был разрушен – его лишь осквернили, превратив в городской… Дом Физкультурника. Который после освобождения города (для католиков и вообще христиан это было именно освобождение) от красной чумы был немедленно закрыт – а уже через месяц в храме начались первые Святые Мессы.

Благо отцу Вацлаву удалось спасти всё мало-мальски ценное – а щедрые пожертвования Роланда фон Таубе (через него ещё и Апостольского нунция в Берлине архиепископа Чезаре Орсениго и – по слухам – даже Его Святейшества Папы Римского Пия XII) … ну, и Исаака Кона, конечно – стал ещё более величественным, чем до закрытия красными упырями.

Высокий, крепкий, худощавый, отец Вацлав выглядел много моложе своих пятидесяти семи лет и был похож скорее на Юзефа Пилсудского (только без знаковых шикарных усов), чем на католического священника.

Появление в ризнице его храма женщины в униформе СС-Хельферин с нашивками лагерфюрерин – высшего звания в системе вспомогательных женских подразделений СС – его либо не удивило вовсе, либо он просто не подал виду.

Он поднялся со стула, чисто по-польски вежливо поздоровался с прекрасной дамой (даже в убогой серой форме СС-Хельферин Ирма в свои почти тридцать лет была просто сказочно хороша) и осведомился: «Чем могу быть полезен?»

Ирма улыбнулась: «Добрый день, отец Вацлав. Меня зовут Ирма. Ирма фон Таубе…». Священник задумался – было совершенно очевидно, что такого поворота он решительно не ожидал.

«Здравствуйте, Ирма» - неожиданно тихо произнёс отец Вацлав. «Ваш супруг очень высоко о Вас отзывался…». Он запнулся. Ирма снова улыбнулась:

«… но Вам и в голову не могло прийти, что в Вашем храме появится его жена…»

Священник кивнул. Ирма спокойно и жёстко объявила: «Нашего разговора никогда не было – и меня здесь тоже никогда не было… ни для кого»

Отец Вацлав вздохнул – и снова кивнул: «Я в общих чертах представляю себе, чем занимается Роланд в СС. И знаю, что Вы с ним очень близки, поэтому я не удивлён…». Ирма покачала головой:

«Это относится и к моему мужу – если… точнее, когда Вы с ним снова будете общаться…». Священник изумлённо посмотрел на неё. Она объяснила:

«Я здесь по приказу рейхсфюрера СС, переданному его другим личным помощником по особо важным делам… несколько иной природы…»

Какой именно природы, Ирма уточнять не стала – как не стала и упоминать имя графа Вальтера фон Шёнинга. Вместо этого задала неожиданный вопрос:

«В окрестностях города есть так называемое Место Силы?»

Отец Вацлав удивился… сильно удивился, однако быстро взял себя в руки и осведомился: «Какая именно Сила Вас интересует?»

Ирма бесстрастно ответила: «В ближайшие несколько дней мне нужно будет похоронить чуть более трёх тысяч человек. Евреев. Мне нужно, чтобы их души отправились в… эзотерики называют это место Новым Эдемом, а само место стало источником божественных, а не демонических энергий»

Священник задумался. Надолго задумался. Потом очень тихо спросил:

«Я могу узнать, почему именно Вам поручили убить… точнее, организовать убийство всего еврейского населения гетто? Ведь, насколько мне известно, в вашей системе женщин к таким… акциям и близко не подпускают…»

Ирма объяснила, практически слово в слово повторив то, что она услышала от графа фон Шёнинга несколько дней назад на вилле своего мужа в Ванзее. Отец Вацлав внимательно выслушал её и не столько спросил, сколько констатировал:

«Правильно ли я понимаю, что Вам уже приходилось расстреливать евреев?»

«С чего Вы взяли?» - совершенно искренне удивилась Ирма. Он вздохнул:

«Я видел много людей, которые забирали чужие жизни. И нескольких – кто забрал много жизней… очень много. У них у всех одинаковый взгляд…»

«Как у меня?» - усмехнулась Ирма. Отец Вацлав кивнул:

«У Вас такой же взгляд, как у Вашего мужа… а он забрал не одну сотню жизней, насколько мне известно…»

Ирме было известно, что её муж забрал тысячи, но не стала это комментировать. Вместо этого вздохнула… и её понесло. Понесло потому, что ей очень нужно было выговориться… причём выговориться именно католическому священнику.

Ибо, хотя формально это и не было исповедью, но вот это личное отец Вацлав не расскажет никому и никогда. Не расскажет потому, что с точки зрения этики священника такое личное откровение ничем не отличалось от исповеди.

«Моё начальство решило, что перед акцией в казимирском гетто» - медленно начала Ирма, «мне нужна генеральная репетиция…»

Священник кивнул: «Меня это не удивляет».

Ирма продолжала: «… поэтому было решено отправить меня принять участие в ликвидации совсем небольшого гетто в Осташкове – это в полутора сотне километров от Казимирска…»

Священник снова кивнул: «Я слышал об этой акции… это было… третьего дня?»

Зондерфюрерин в очередной раз констатировала, что на оккупированных территориях скорость стука опережает скорость звука, кивнула и продолжила:

«Ранним утром через громкоговорители обитателям гетто было приказано собрать вещи – один чемодан самого необходимого на человека – после чего собраться на площади для отправки в рабочий лагерь. Чемодан и неспособных передвигаться надлежало оставить дома – их доставят позже…»

Отец Вацлав уже знал, что услышит дальше – однако промолчал. Ирма продолжала: «На сборы отводился один час. Когда все собрались – в гетто учёт был очень хорошо поставлен, так что мы знали – я в составе группы из трёх человек, которой руководил мой наставник…»

СС-оберштурмфюрер Гюнтер Лессинг.

«… прошла по всем помещениям гетто. Наша задача была в том, чтобы расстрелять всех неспособных передвигаться. Старики были в постелях, мы их переворачивали на живот и стреляли в затылок. Детей мы убивали выстрелом в сердце в колыбелях или кроватках – в голову им стрелять неудобно даже из малого калибра…»

Запнулась, затем внимательно посмотрела на священника и осведомилась:

«Вы считаете меня чудовищем?». Отец Вацлав покачал головой: «Не считаю»

«Почему?» - удивилась Ирма. Он спокойно объяснил: «Потому, что для них это был самый лучший вариант. По тембру Вашего голоса и выражению лица и глаз совершенно очевидно, что Вы категорически против такого варианта окончательного решения еврейского вопроса…»

Эта фраза в рейхе была совершенно секретной, поэтому было очевидно, что отец Вацлав мог услышать её только от Роланда фон Таубе. Ирма кивнула:

«Категорически против». Священник продолжил: «Мне не менее очевидно, что для Вас евреи ничем не хуже и не лучше любой другой нации…»

«Совершенно верно» - подтвердила Ирма. Отец Вацлав продолжал:

«… поэтому Вы хотите только одного – дать им как можно более быструю, лёгкую, милосердную смерть, ибо приказ об их расстреле Вы отменить не можете…»

Зондерфюрерин вздохнула: «Не могу – поэтому Вы абсолютно правы»

Священник кивнул и резюмировал: «А это есть в чистом виде любовь к своему ближнему. Я не знаю, насколько Вы религиозны…»

«Практически нисколько» - честно призналась Ирма. «За последние десять лет была в храме лишь однажды – на собственной свадьбе…»

Отец Вацлав никак на это не отреагировал. Просто продолжил: «… но Вы выполнили соответствующую Заповедь Христову. А это заслуживает похвалы, а не осуждения». И добавил:

«Если бы расстреливали не Вы, им было бы намного хуже…»

«Потому, что я убивала их с любовью, а другие – с ненавистью?»

Он кивнул: «Да, именно поэтому». Ирма глубоко вздохнула – и продолжила:

«После того, как все неспособные передвигаться были расстреляны, мы отправились на место расстрела к общей могиле – её вырыли заранее – а мой наставник и ещё несколько человек…»

Специалистов – поисковиков.

«… занялись поиском спрятавшихся. Я точно не знаю, что они сделали с найденными – меня там не было – но по слухам…»

Она запнулась, довольно долго молчала – и продолжила:

«… с найденных сорвали одежду, повалили на пол, жестоко избили сапогами, а потом повесили под потолком на крюке для светильника…»

Священник вздохнул: «Очень похоже на правду… к сожалению…»

Ирма продолжила: «После того, как мы расстреляли стариков и самых маленьких детей, меня отвезли к могильнику. Там уже находился грузовик с приговорёнными… их было человек тридцать… или сорок…»

Ибо именно столько помещается в Опель-Блиц – стандартный грузовик вермахта.

«Им приказали раздеться догола…»

«Почему догола?» - удивился отец Вацлав. Ирма пожала плечами: «Понятия не имею. По слухам, это то ли приказ, то ли пожелание фюрера; то ли распоряжение рейхсфюрера, то ли инициатива генерального комиссара округа…»

Священник кивнул: «Вильгельма Кубе. Редкостная сволочь даже по меркам оккупационной администрации… которая тот ещё гадюшник…»

Интуиция его не подвела, ибо его визави кивнула и продолжила:

«Я думаю, что они считают, что евреи зашивают в одежду деньги и ценности и планируют после расстрела тщательно прошерстить одежду убитых. Дабы обратить найденное в доход рейха…»

В реальности чаще в доход палачей и их начальства.

Зондерфюрерин продолжала: «Мне выдали два малокалиберных пистолета – Вальтер Модель 9 для самых маленьких и Маузер М1910 для тех, кто постарше. И выделили оружейника, который снаряжал обоймы патронами калибра 6.35…»

Глубоко и грустно вздохнула – и продолжила: «Ко мне подводили голых детей… иногда это делали их мамы – и я стреляла им в затылок. Тела похоронная команда сразу отправляла в яму… в смысле, в общую могилу…»

Ещё более грустно вздохнула – и продолжила: «Я не считала, скольких тогда расстреляла… знаю только, что их было точно больше сотни. Намного больше…»

«Я могу узнать, о чём Вы при этом думали… и что чувствовали?» - осторожно осведомился отец Вацлав. Ирма покачала головой: «Ни о чём и ничего…»

Священник изумлённо посмотрел на неё. Она пожала плечами: «До моей нынешней работы – я детектив-комиссар убойного отдела Крипо Берлина…»

Отец Вацлав кивнул: «Я в курсе». Ирма продолжила:

«… я четыре года работала… точнее, служила надзирательницей… затем старшей надзирательницей в женских концлагерях СС в Лихтенбурге и Равенсбрюке. Там очень быстро отучаешься и думать, и чувствовать – иначе просто сойдёшь с ума. Элементарный инстинкт самосохранения…»

Глубоко вздохнула – и продолжила:

«Взрослых – и тех детей, которых я не успевала расстрелять – выстраивали вдоль края могилы лицом к яме и спиной к расстрельной команде. Им стреляли в спину или в голову из винтовок… из карабинов Маузера - и они падали в яму…»

Запнулась, долго молчала, затем вздохнула: «Так были за один день расстреляны все обитатели… точнее, узники Осташковского гетто. Все 987 человек…»

Отец Вацлав тоже вздохнул, неожиданно кивнул – и уж совсем неожиданно осенил Ирму крестным знамением: «Я освобождаю тебя от твоих грехов во имя Господа, и Сына, и Святого Духа. Иди с миром и служи Господу»

«Благодарение Богу» - автоматически ответила Ирма, как её учили в католической школе. И тут же изумлённо спросила: «Так я же не исповедовалась… вроде…»

Священник покачал головой: «По сути ты именно исповедала свои грехи… точнее, грех массового убийства. А форма исповеди значения не имеет…»

Ирма предсказуемо спросила: «А что Вы думаете по поводу этой акции и предстоящей акции в казимирском гетто? И вообще по поводу выбранного властями рейха варианта окончательного решения еврейского вопроса?»

Отец Вацлав пожал плечами: «Роланд пересказал мне содержание Меморандума Бернхарда Штемпфле…»

Ирма удивлённо посмотрела на него. Священник неожиданно улыбнулся:

«… с которым я однажды встречался и довольно долго беседовал лично…»

Перехватил уже совершенно изумлённый взгляд Ирмы и объяснил:

«В 1923 году, когда выезд из уже СССР был ещё относительно свободным – начинался НЭП, без этого было бы совсем никак – я некоторое время провёл по церковным делам в Мюнхене…»

В католической Баварии.

«… где и познакомился с отцом… точнее, доктором Штемпфле…»

Ещё до Первой Великой войны Бернхард Штемпфле получил степень доктора богословия в своей Альма Матер – Мюнхенском университете. 1923 года Штемпфле перестал носить монашескую одежду и не служил священником – так что он действительно был скорее богословом.

Отец Вацлав продолжал: «Тогда я прямо сказал ему, что он политик, а не священник; причём политик настолько радикальный и безбашенный, что добром для него это не кончится. Как в воду глядел…»

По официальной версии его смерти, первого июля 1934 года в ходе так называемой Ночи длинных ножей Бернхард Штемпфле был арестован в своей квартире в Мюнхене неустановленными лицами, которые представились сотрудниками гестапо и (якобы) препровождён в концлагерь Дахау.

Спустя несколько дней тело Штемпфле было обнаружено в лесу в пригороде Мюнхена Харлахинге. Ему сломали шею и для верности всадили в него несколько пуль. Убийцы так и не были найдены, мотив убийства тоже не был установлен.

Ни Ирма, ни отец Вацлав не знали, что на самом деле отец Штемпфле был убит Роландом фон Таубе (главным палачом СС в Операции Колибри – более известной как Ночь длинных ножей, хотя убивали пулями, а не саблями).

Убит по приказу рейхсфюрера СС Гиммлера… точнее, графа Вальтера фон Шёнинга (ещё точнее – Общества Чёрного Солнца). Целью убийства было предотвратить несвоевременное (по мнению Общества) опубликование Меморандума Бернхарда Штемпфле.

Отец Вацлав продолжал: «У Вашего супруга фотографическая память…»

Обычное дело для профессионального разведчика.

«… и я достаточно долго общался с доктором Штемпфле, чтобы быть уверенным, что этот документ написал именно он…»

«И?» - нетерпеливо спросила Ирма. Священник пожал плечами:

«Я согласен со всеми утверждениями автора документа, кроме вывода о необходимости поголовного истребления всех евреев Европы для спасения человечества от самого настоящего Ада. Хотя я понимаю причину, по которой он рекомендовал именно такой вариант решения еврейского вопроса…»

«Ибо иначе не удастся выиграть экзистенциальную расовую войну?»

Отец Вацлав покачал головой: «Доктор Штемпфле составил этот документ, когда никакой экзистенциальной расовой войне не было даже на горизонте. До неё было ещё несколько лет. Причина гораздо более серьёзная и глубокая…»

Зондерфюрерин удивлённо посмотрела на него. Он глубоко вздохнул – и задумчиво произнёс: «Мало кому известно, что так называемые колонизаторы – испанцы, португальцы, англичане, французы… даже североамериканцы – в смысле, белые пришельцы на индейские земли – вырезали несколько местных племён до последнего человека. Всех – детей, женщин, стариков…»

Теперь Ирма смотрела на него уже с нескрываемым ужасом. Он продолжал:

«Этот людоедский приказ был отдан и выполнен потому, что христианские миссионеры сумели убедить колонизаторов в том, что эти племена настолько одержимы Дьяволом, что ни одного нельзя оставить в живых…»

«Вы считаете, что все евреи одержимы Дьяволом?» - ужаснулась Ирма. Священник покачал головой: «Нет, я так не считаю. Но так явно считали римляне, которые во время Иудейских войн вырезали чуть ли не три четверти еврейского населения Палестины и некоторых других территорий, остальных изгнали безжалостно, а с Иерусалимским храмом поступили как с Карфагеном»

«Храм сожгли и разрушили, а территорию перепахали и засыпали солью?» - не столько спросила, сколько констатировала Ирма. Хорошо знакомая с подоплёкой совсем недавно законченной Операции Карфаген.

Отец Вацлав кивнул: «Именно так. А то, что жители тогдашнего Карфагена были почти поголовно одержимы Дьяволом – это установленный исторический факт…»

Глубоко вздохнул – и продолжил:

«Тех, кто убедил руководство рейха в лице Гиммлера и Гейдриха – а они уже убедили фюрера и Геринга – принять нулевой вариант окончательного решения еврейского вопроса, который до того даже не рассматривался…»

Рассматривались лишь насильственная эмиграция и депортация на территории Европы или Африки.

«… исходили именно из убеждённости, что отвергнувшие Христа евреи в результате этого автоматически попали в лапы Дьявола…»

«И потому должны быть поголовно уничтожены?» - с ужасом спросила Ирма.

Священник покачал головой: «Я не думаю, что такая задача поставлена в реальности – ибо она мало реалистична. Я думаю… уверен даже, что задача состоит в том, чтобы истребить достаточно одержимых Дьяволом евреев…»

«… чтобы остальные уже никогда не представляли собой экзистенциальную угрозу человечеству?» - закончила за него Ирма.

Отец Вацлав кивнул: «Да, именно так»

«И сколько для этого нужно истребить?» - осведомилась зондерфюрерин.

Священник вздохнул и уверенно ответил: «Я думаю, что они нашли способ оценить долю одержимых дьяволом евреев в каждой стране – другой вопрос, насколько эта оценка реалистична…»

Сделал небольшую паузу – и продолжил:

«В зависимости от этой оценки они установили квоты от десяти до девяносто процентов… и даже больше. В общей сложности, думаю, больше половины… то есть, примерно шесть из одиннадцати миллионов евреев Европы»

«То есть, дело вовсе не в том, что инфернальную Церковь Молоха можно ликвидировать только полностью истребив всех евреев Европы?» - удивлённо спросила Ирма.

Отец Вацлав пожал плечами: «Я не знаю; возможно, они действительно так думают – и их цель состоит действительно именно в этом. Мне просто представляется более реальным другой вариант – который я только что озвучил»

Глубоко вздохнул – и резко переменил тему: «Что же касается необходимого Вам Места Силы… необходимого, чтобы расстрелянные и захороненные там евреи сразу попали в Новый Эдем, а само место стало источником… точнее, вратами божественных, а не демонических энергий…»

Сделал многозначительную паузу – и улыбнулся: «… то я знаю именно такое место. Оно совсем недалеко отсюда - полчаса ходьбы максимум...»

[RolandVT]

Отец Вацлав привёл Ирму… в самую настоящую пустыню. На самом деле, конечно, к балке, представлявшей собой высохшее русло реки длиной в пару километров, шириной метров в триста и глубиной не более трёх метров.

Место было действительно идеальным – если не знать, где оно находится, то его и не найдёшь, настолько удачно оно скрыто от любого взгляда сначала лесом, а потом густым высоким кустарником, которым поросли склоны балки.

Дорога – очень даже удобная для проезда даже тяжёлых грузовиков – плавно переходила в ложбину, а ложбина плавно переходила уже в балку. Почва была обычной – суглинок; весьма удобной для того, чтобы быстро вырыть даже достаточно большие ямы.

«Это место здесь называют Благой Яр» - прокомментировал отец Вацлав. «Согласно местной легенде, несколько веков назад здесь обитал монах-отшельник Антоний, прозванный Благоярским. По преданию, он выбрал именно это место для уединения в своём ските…»

«… потому, что оно внешне очень похоже на египетскую пустыню, в которой уединился его тёзка преподобный Антоний Великий – он же Антоний Египетский?» - не столько спросила, сколько констатировала Ирма. В которую Жития Святых монахини в католической школе вдолбили навечно.

Преподобный Антоний считается основателем отшельнического монашества.

Священник уважительно кивнул: «Да, именно так». И ответил на незаданный вопрос зондерфюрерин: «Согласно легенде, Антоний Благоярский своим подвижничеством достиг такой святости, что живым вознёсся на небо…»

Ирма кивнула: «Понятно». Отметила, что ощущения в этом месте у неё были действительно в высшей степени благодатными. Что говорило о том, что это было место правильной и праведной Силы.

Поблагодарив отца Вацлава, она отметила Место Силы на карте и вернулась в гетто. Где приказала своему де-факто правой руке оберштурмфюреру СС Гюнтеру Лессингу: «Организуй саперов – пусть выроют яму в месте, которое здесь называют Благой Яр». И протянула ему карту с пометкой.

Тот кивнул, позвонил военному коменданту города и передал приказ свыше (тот ни разу не подчинялся СС, но портить отношения с Гиммлером не собирался). И потому уже через час отрапортовал, что сапёры приступили к работе.

Ирма объявила своему заму: «Начнём с местной больнички – с пациентов, врачей и медсестёр…»

«Почему с больнички?» - удивился Лессинг. Ирма объяснила.