Чтобы успеть выполнить приказ фюрера (расстрелять почти двенадцать тысяч человек за два световых дня – непростая задача), Колокольцев принял решение расстреливать большими партиями – по восемьдесят человек.
Пятьдесят взрослых (и подростков достаточного роста, чтобы их было удобно расстреливать стоя у края О-врага, исключая недострел) расстреливали из винтовок – а три десятка детей распределяли по шесть человек (ровно столько патронов было в магазине «детского» Вальтера Модель 9) между Колокольцевым и СС-волчицами.
Каждой партии из шести голых детей полагалась сопровождающая голая взрослая (мама одного или более детей), которая аккуратно выстраивала их в шеренгу, успокаивала, чтобы их было удобно расстреливать, исключая промах… а после того, как дети были расстреляны, покорно опускалась на колени, наклоняла голову, сцепляла руки перед собой, закрывала глаза и получала пулю в затылок.
Однако в этот раз сопровождающая тихо попросила: «Можно, сначала меня? Здесь трое моих – я просто не смогу на это смотреть…»
Колокольцев кивнул. Женщина аккуратно выстроила детей, приказала им наклонить головы, сцепить руки перед собой и закрыть глаза. После этого опустилась на колени в сентябрьскую грязь, дабы сделать то же самое.
Колокольцев достал из-за отворота шинели свой резервный Вальтер РРК с глушителем (заблаговременно подготовленный как раз на такой случай, чтобы не напугать детей довольно громким выстрелом по сравнению с «девяткой»), дослал патрон в патронник и выстрелил женщине в голову. Она беззвучно упала в грязь.
После этого он вернул Вальтер за отворот шинели; достал его младшего («детского») брата из кармана и быстро, беглым огнём расстрелял пятерых детей из шести. Они даже не шелохнулись – все покорно ждали своей очереди...
Кроме последней девочки – неожиданно высокой для «детской» партии. Строго говоря, её следовало расстрелять у О-врага, но это был пограничный случай; кроме того, сейчас уже гораздо проще и легче это было сделать здесь…
Если бы она не повернулась лицом к нему и спокойно не заявила: «Я не хочу умирать. Я хочу жить – очень хочу…»
Колокольцеву (как всегда) было абсолютно наплевать на какую-то там абстрактную «справедливость» - особенно при расстреле детей и женщин… а вот волю к жизни он уважал очень даже.
Поэтому он наклонился к девочке… да, собственно, практически уже девушке и прошептал ей на ухо: «Ты будешь жить. Просто потеряешь сознание ненадолго – потом очнёшься. Извини, без этого театра я тебя вытащить не смогу…»
Она кивнула, отвернулась… после чего он выстрелил в неё как стрелял в подвале Дома Свиридова – чтобы пуля прошла по касательной, лишь погрузив девочку-девушку во внешне неотличимую от смерти кому.
Оглянулся, убедился, что за ним никто не наблюдает (все уже ко всему привыкли), проверил пульс, убедился, что девочка-девушка жива, подозвал к себе роттенфюрера (обер-ефрейтора) СС из его личной похоронной команды и кивнул на внешне бездыханную девушку: «Эту в медицинскую палатку…»
Роттенфюрер изумлённо посмотрел на него. Колокольцев спокойно осведомился: «Про анатомический театр слышал? Меня друзья из Анненербе попросили некоторых мёртвых евреек к ним отправлять… для исследований…»
Такие исследования действительно проводились в одном из институтов Анненербе… только вот Колокольцев не имел к ним никакого отношения. Поэтому его никто ни о чём таком не просил… тем более, что там понятия не имели, что Колокольцев мог организовать им такие… поставки.
Обер-ефрейтор СС кивнул; легко, как пушинку, подхватил девочку-девушку на руки и понёс к доктору Беккеру. Где всё это дело, возможно, будет наблюдать Ольга Сергеевна…, впрочем, недолго; да и не врач она по профессии – и даже не медсестра совсем.
Девочку вымыть придётся – она плюхнулась лицом прямо в грязь; к счастью, такую возможность они предусмотрели. Дабы дать возможность спастись тем, кому очень захочется жить… и кого Колокольцев сможет отправить к медикам, не вызывая подозрений (способных разрушить тщательно выстроенный им процесс).
Однако неожиданности на этом не закончились – с площадки для раздевания ему махнула рукой Дина Раппопорт: «Нужна твоя помощь»
Когда он подошёл к ней, она указала на девчушку лет девяти или около того, уткнувшуюся и намертво вцепившуюся в Ларису Харитон и растерянно развела руками: «Наотрез отказалась раздеваться. Мы бы не хотели применять силу – ребёнок всё-таки… может, она тебя послушает…»
К некоторому удивлению Колокольцева, это был первый такой случай, хотя расстрел продолжался уже более трёх часов. Впрочем, ничего удивительного в этом не было – евреи всех возрастов, как при всех массовых расстрелах (исключения Колокольцеву были неизвестны) прекрасно понимали, что смерть неизбежна – и единственное, что они могут сделать, это покорно выполнять приказы, дабы умереть максимально быстро и безболезненно.
Тем более, что любые попытки сопротивления (неважно, взрослого или ребёнка), пресекались мгновенно – и с чудовищной жестокостью, дабы другим неповадно было. Если бы на месте Колокольцева оказался офицер эйнзацкоманды (любой), то девочке в лучшем случаем уже размозжили бы голову прикладом. А скорее всего подняли бы на штык и ещё живую бросили бы в общую могилу.
Но девочке повезло – расстрелом командовал Колокольцев. Который лишь приказал девочке: «Повернись»
Она – видимо, почувствовав, что он здесь главный и потому имеет право решать, кому умирать, а кому жить – повернулась, и рыдая, тихо протянула: «Я не хочу умирать. Я очень, очень, очень хочу жить…»
Колокольцев задумался, немного подумал… и решил рискнуть. Хотя и понимал, что творит просто чудовищную глупость, ставя под угрозу весь тщательно продуманный – и уже весьма успешно реализованный – процесс.
Девочка, рыдая, с робкой надеждой посмотрела ему прямо в глаза – и спросила:
«Вы ведь меня не расстреляете, правда? Вы сохраните мне жизнь?»
«Ваш выход, маэстро» - усмехнулся про себя Колокольцев.
Колокольцев покачал головой: «Нет, милая девочка, я тебя обязательно расстреляю. Иначе это будет нечестно, несправедливо и вообще неправильно – все умрут, а ты останешься жить…»
Одновременно взглядом сказал прямо противоположное… и с удовлетворением увидел, что девочка его поняла. «Раздевайся» - приказал он.
Девочка покорно сняла пальто, стянула свитер, расстегнула и сняла кофточку, стянула майку, быстро развязала и сняла ботинки, расстегнула и спустила юбку и колготки, оставшись в одних трусиках. Робко спросила: «И это тоже?»
«И это тоже» - кивнула Лариса. И пожала плечами: «Все догола раздеваются – и малые дети тоже…»
Причём сказал настолько жёстко, что Колокольцев не сомневался – прикажи он ей взять в руки Вальтер и расстреливать… да хоть грудничков, она будет делать это… с удовольствием.
С немалым, нескрываемым удовольствием. Ничего удивительного – в ожидании неизбежной гибели, в обстановке, пересыщенной энергиями Смерти (к тому же насквозь эротизированными и эстетичными) люди способны и не на такое.
Девочка покорно сняла трусики, стыдливо прикрывшись руками. «Спиной повернись» - приказал он. Она подчинилась.
«Голову наклони, глаза закрой, руки перед собой сцепи…»
Девочка снова подчинилась. Он выстрелил ей в голову из «детского» Вальтера 9. Выстрелил как в Доме Свиридова, чтобы пуля прошла по касательной - и девочка погрузилась в кому, внешне неотличимую от смерти.
Акт первый пьесы Роланда фон Таубе завершился успешно. Настало время акта второго. Он подозвал к себе Дину Раппопорт и указал на (якобы) бездыханное тело девочки:
«Отнесёшь в медицинскую палатку… для анатомического театра в Берлине…»
Лариса одобрительно кивнула: «И правильно. Должно же быть этой маленькой сучке хоть какое-то наказание… пусть и после смерти, за её выходку. Нечего ей с нами в одной могиле лежать…»
«Эта её живьём бы закопала – дай ей волю» - мрачно подумал Колокольцев. Но, разумеется, промолчал.
Дина изумлённо посмотрела на него. «Делай, что говорят» - приказал он. Она поймала его оглушительно-неожиданный весёлый взгляд, недоумённо пожала плечами – но девочку на руки взяла.
Взяла – и направилась к указанной палатке. Колокольцев пошёл рядом с ней, благо новая партия только подходила к площадке для раздевания.
Когда они отошли на достаточное расстояние, она осторожно спросила: «Она ведь жива, так ведь?»
«Жива, конечно» - усмехнулся Колокольцев. «Я уважаю волю к жизни…»
И тут до неё дошло. Она встала как вкопанная: «Мои тоже живы???»
Два дня назад он на её глазах якобы расстрелял двух её дочерей – девяти и одиннадцати лет. Через час они очнулись… а ещё через некоторое время занялись любимым делом – сводить с ума всех окружающих. Весьма успешно.
«Иди спокойно – не надо привлекать излишнего внимания» - приказал он. Она послушно повиновалась. Он кивнул: «Живы, конечно». И сбросил бомбу тонн так на пять гексогена: «Они вообще все живы… все, кто пришёл в Дом Свиридова…»
На этот раз Дина даже не замедлила шаг. Только головой покачала:
«Ты понимаешь, что это афера столетия… нет, тысячелетия. А ты вообще святой… сколько ты спас?»
«Три с чем-то тысячи» - спокойно ответил он. «Потом добавлю ещё тысячу… надеюсь. Каждого четвёртого…»
«И куда ты их потом…» - она запнулась. Он вздохнул: «В Землю Обетованную – такое количество разом больше некуда…»
«И меня ты тоже…» - она снова запнулась. Он кивнул: «Тебя постараюсь… тем же маршрутом, что и ту, что у тебя на руках. Если ничего катастрофического не случится, завтра вечером увидишься со своими дочками…»
«Я могу узнать, почему?» - осторожно осведомилась она.
«Почему я их спас – и продолжаю спасать?». Она кивнула. Он пожал плечами:
«Потому, что могу. Это, во-первых. А во-вторых…»
Он сделал небольшую паузу, усмехнулся и продолжил: «… во-вторых, мне приходилось убивать… многих. Тех, кто это заслужил десятки раз. И спасать приходилось многих… многие тысячи, на самом деле…»
Она кивнула. Ибо была в курсе его проекта Хаавара II, который вывез уже почти 25 000 евреев туда, где СС не могли до них добраться при всём желании.
Он продолжал: «… ну так вот, никакое даже самое заслуженное возмездие не сравнится с кайфом от вырванной из лап Смерти человеческой жизни. Даже самый восхитительный секс…»
«Я тебе так понравилась?» - лукаво улыбнулась она. Он покачал головой: «Я просто считаю, что это правильно. Что ты должна жить»
Она глубоко вздохнула, словно набираясь смелости, затем осторожно осведомилась: «Ты понимаешь, что идёшь против всех, спасая нас? Не только против своего начальства, которого для тебя словно не существует; не только против вашего фюрера – но и против самого Господа Бога…»
«Ты тоже считаешь, что Он хочет, чтобы вы все легли в этот овраг?» - он махнул рукой в сторону Чёрной Балки. Она кивнула: «Не сомневаюсь… к сожалению…»
Колокольцев рассмеялся: «Если честно, то мне плевать, что думает Господь Бог и чего Он хочет. Тем более, чего хочет фюрер… не говоря уже о моём начальнике…»
Отношение последнего к деятельности Колокольцева по спасению евреев было совсем не таким, как представлялось Дине Раппопорт. Ибо каждый спасённый еврей мистическим образом превращался в стратегические материалы, помогавшие рейху воевать. Что составляло суть проекта Хаавара III, о существовании которого Дина не имела ни малейшего представления.
И добавил: «И не против всех – у меня достаточно единомышленников, чтобы проворачивать такие операции…»
Добавил, даже не представляя себе, какие именно у него были единомышленники. Об этом он узнает только десять лет спустя, в Тель-Авиве.
«Только помалкивай, ради всех святых» - строго предупредил он. «А то тут такое начнётся…». Она кивнула.
Он обернулся – и понял, что с этим надо срочно что-то делать. Ибо ему на этот раз махала рукой уже Лариса Харитон. Когда он подошёл к ней, она указала на довольно странную пару… где угодно, но не на площадке для раздевания: абсолютно голый мужчина средних лет обнимал вцепившуюся в него девушку лет восемнадцати или около того.
Мужчина пожал плечами и растерянно вздохнул: «Это моя дочь Элла. Жена уже пошла на расстрел к оврагу…»
Как и существенная часть новой партии обречённых.
«… а дочь никак даже раздеться не может. Сняла пальто – и её словно столбняк хватил… не знаю, что с ней делать…»
«Я знаю, что делать» - усмехнулся Колокольцев. Взял девушку за руку и надавил на две болевые точки. От неожиданности и резкой боли она отпустила отца.
Колокольцев повернул девушку лицом к себе; она, слабо соображая, что происходит (если вообще соображая), вцепилась уже в него, ища защиты… да у кого угодно, на самом деле.
Колокольцев одной рукой обнял девушку, другой указал её отцу на Лидию Крамер: «Иди к ней – она тебя расстреляет; это лучше, чем у оврага…»
Тот кивнул: «Хорошо». Колокольцев добавил: «За дочь не волнуйся – она умрёт быстро и безболезненно, как и все остальные…»
В другой ситуации он вытащил бы и Эллу (воля к жизни есть воля к жизни, даже если воплощается в ступоре), но сейчас у неё не было ни единого шанса – он просто не мог ей помочь никак. Только даровать милосердную смерть… однако для этого её нужно было сначала раздеть. Догола.
Он снова нажал на болевые точки на запястьях девушки, чтобы отцепить её от себя, затем развернул её спиной к себе и крепко (и очень больно) взял за волосы – как учили в Спецкурсе 7 ИНО ОГПУ. Девушка сразу обмякла, а он приказал:
«Стой спокойно и не дёргайся. Иначе будет очень больно – а результат тот же…»
Элла сразу успокоилась. Он приказал Ларисе:
«Раздень её. Сначала от пояса вниз…». Та довольно-плотоядно улыбнулась, опустилась на колени и один за другим стащила с девушки весьма недурные сапожки. Затем расстегнула и сняла с неё юбку, шерстяные чулки (вместе с пояском) и трусики, оголив Эллу от пяток до пояса.
Хлопнул выстрел (из табельного Вальтера РР, которым СС-волчицы расстреливали взрослых). Колокольцев повернулся к Лидии Крамер, та кивнула и указала на бездыханное тело отца Эллы: «С этим всё»
Колокольцев кивнул, отпустил запястье девушки и, продолжая держать её за волосы, чтобы сильная боль не позволила той даже пошевельнуться, приказал своей помощнице: «Теперь всё остальное…»
Лариса кивнула, расстегнула и сняла с девушки шерстяную кофту, блузку и лифчик, оставив девушку полностью обнажённой. Та попыталась прикрыться руками, но фурия от души влепила ей звонкую пощёчину: «Руки по швам»
Та повиновалась. Колокольцев одним умелым движением поставил Эллу на колени, отпустил её волосы и кивнул Ларисе. Та встала сбоку от обречённой, жёстко взяла девушку за волосы, запрокинула ей голову и прошипела:
«Стой смирно. А то хуже будет…»
Затем приказала: «Глаза закрыть, руки сцепить передо собой…»
И сильным движением наклонила голову Эллы вперёд, чтобы Колокольцеву было удобнее стрелять. Он выстрелил девушке в затылок из Вальтера с глушителем. Лариса отпустила голову уже мёртвой - и та упала на бок в грязь.
Фурия неожиданно спокойно прокомментировала: «Мы все должны быть расстреляны – причём расстреляны голыми. Все без исключения…»
И добавила: «Я бы прямо сейчас разделась, встала на колени - и сама попросила меня расстрелять… но кто-то же должен работать. Помогать тебе…»
«Кстати, насчёт работы» - властно произнёс Колокольцев. «Делай что хочешь – я тебя никак не ограничиваю – но, чтобы ничего подобного больше не было. Все должны покорно раздеться и покорно получить пулю – это в их же интересах»
Она кивнула: «Да, конечно, я понимаю». И уверенно пообещала: «Больше этого не повторится…»
На самом деле, в её поведении не было ничего необычного – в гетто еврейские полицейские зачастую обращались со своими соплеменниками куда как жёстче оккупантов. Да и расстреливали за прегрешения тоже в основном они же.
Колокольцев огляделся – и увидел, что, пока он возился с Эллой, к нему на расстрел выстроилась внушительного размера очередь – причём женщины упорно не хотели ни сами никуда идти, ни отдавать своих детей.
И были готовы мёрзнуть в свирепую погоду (голышом в плюс пять и под мелким дождём удовольствие маленькое) – лишь бы их и их детей расстрелял именно он.
Он быстро прошёл к началу очереди и кивнул маме с тремя детьми – мальчиком лет десяти, девочкой лет шести и младенцем на руках. Все были голые, конечно – мама раздела даже младенца (хотя это было не обязательно).
Мама передала младенца следующей за ней голой женщине (неожиданно симпатичной, несмотря на полноту и примерно полувековой возраст). После чего отвела детей чуть в сторону, повернула их спиной к Колокольцеву, опустилась рядом с ними на корточки, обняла и погладила по голове:
«Стойте спокойно – сейчас всё закончится». Поднялась и спросила у него: «Так?»
Он кивнул: «Так. Глаза закрой»
Она закрыла глаза. Он сказал детям: «Голову наклоните, глаза закройте»
Они подчинились. Он выстрелил в голову сначала мальчику, потом девочке. Они очень красиво упали. Мама открыла глаза и неожиданно задумчиво произнесла:
«Странно… никогда не думала, что смерть моих малышей будет такой… спокойной. Даже радостной, как бы ужасно это ни звучало»
И предсказуемо спросила: «Они ведь уже в лучшем мире? И я там с ними встречусь… через пару минут?»
«Да и да» - уверенно подтвердил Колокольцев. Ибо совершенно точно знал, что он только что отправил мальчика и девочку действительно в лучший мир… однако в лучший таки не во всём.
Ибо он знал и другое – в нашем мире есть то (а именно человечность), благодаря чему наш мир в чём-то лучше даже Царствия Небесного – не говоря уже о том мире, куда только что ушли её дети.
И что поэтому за наш мир имеет смысл цепляться всеми силами и средствами… собственно, именно поэтому он и проворачивал свою аферу тысячелетия… и вообще спасал евреев многими тысячами.
«Теперь самого маленького?» - вздохнула мама. Он кивнул. Она взяла ребёнка у следующей за ней женщины и растерянно спросила: «Как мне его…»
Она запнулась. Он объяснил: «Поверни его боком к себе и спиной ко мне. Я выстрелю в сердце – он умрёт мгновенно…»
Она кивнула и сделала как он сказал. Он выстрелил младенцу в сердце; она дёрнулась и едва не выронила маленькое тельце, но быстро восстановила самообладание.
Аккуратно положила уже мёртвого ребёнка на тело тоже уже мёртвой дочери, затем встала рядом с мёртвыми детьми на колени, сцепила руки перед собой, наклонила голову и неожиданно спокойно произнесла:
«Я умираю спокойно и комфортно… и даже радостно. Я думала будет хуже… намного хуже. Спасибо, что так быстро детей…». И добавила: «Я готова».
Он выстрелил ей в затылок из РРК. Она упала на тело мёртвого сына.
Когда он подошёл к очереди за следующей партии, первая из четырёх голых женщин лет пятидесяти задумчиво-уважительно произнесла: «А ты их любишь… ты всех нас любишь…»
И неожиданно добавила: «Наверное, это высшая форма любви – убивать любя… и во имя любви… и с любовью. С огромной любовью…»
Затем вздохнула и махнула рукой в сторону площадки для расстрела: «Пойдёмте, девочки – теперь наша очередь…»
Они покорно встали на колени, наклонили головы вперёд, сцепили руки перед собой и закрыли глаза. Он расстрелял всех из Маузера 1910… однако первую отправил лишь в кому.
Отправил по банальной причине – он увидел, что явно наблюдательная, чувствительно и, возможно, даже мистически одарённая женщина может рассказать ему что-то весьма ценное.
Поэтому сразу кивнул похоронной команде, указав на её (якобы) бездыханное тело: «Эту в анатомический театр – остальных в овраг…»
И тут как нельзя кстати материализовалась Ольга Сергеевна. Окинула взглядом очередь, глубоко вздохнула – и констатировала: «Это надолго. Они так тебе весь процесс заблокируют…»
И тут же осведомилась: «Сначала детей?». Он кивнул. «Сколько в партии»
«Шесть» - удивлённо ответил он. И поманил к себе двух мам с малыми детьми на руках. Он успел расстрелять и детишек, и мам, пока Олеся собирала малышню…, впрочем, не только малышню – одной девочке было лет двенадцать.
Ольга Сергеевна расставила детей в шеренгу и кивнула ему. Он расстрелял пятерых, после чего как раз та двенадцатилетняя повернулась к нему и попросила:
«А можно меня в лицо?». И даже глаза не закрыла, явно рассчитывая на то, что у него рука не поднимется выстрелить голой девочке в лицо, когда она смотрит прямо на него.
Уловка не сработала – он выстрелил ей в лоб из Вальтера РРК. Она рухнула навзничь. Потом была вторая партия детей, потом снова женщины с младенцами, потом он расстрелял всех взрослых в очереди… ну, а потом процесс вошёл в привычную колею… хотя и не без сбоев.
Сначала из О-врага с трудом выбралась недострелянная женщина (пуля попала ей в плечо, а не в сердце) и попросила её дострелить, совершенно не желая быть закопанной живьём. Покорно встала на колени и покорно приняла пулю в голову.
Затем его снова позвали на площадку для раздевания… правда, на этот раз причина была совершенно естественной – у женщины лет шестидесяти банально отказали ноги. Она честно разделась до пояса – но дальше даже раздеться не смогла – не то, что подняться со стула, на который бессильно опустилась.
Он кивнул – и приказал Инне и Дине поднять её со стула. Они с трудом выполнили его приказ, ибо женщина была грузная весьма – и с ещё большим трудом удерживали её в вертикальном положении, пока Лариса снимала с неё сапоги, юбку, чулки и трусы.
Потом они втроём с немалым трудом опустили её на колени. Она благодарно вздохнула: «Спасибо. Я хотела умереть как все – без каких-либо привилегий»
Он выстрелил ей в затылок. Женщины аккуратно опустили мёртвое тело на землю, после чего его не без труда забрала похоронная команда.
Ещё через час он объявил себе перерыв – и отправился в палатку к доктору Беккеру, оставив отдуваться за себя СС-волчиц и энергичного унтершарфюрера, который с удовольствием заменил его в «детском саду».
Медицинская палатка состояла из двух частей – типа медпункта и пристройки на двадцать коек, на которых при большом желании можно было временно разместить до четырёх десятков евреев, проявивших достаточную волю к жизни… или которых Колокольцев нашёл достаточно для себя полезными.
Пока что было занято всего три койки – девочкой-девушкой, пятидесятилетней женщиной и девочкой, упорно отказывавшейся раздеваться. Увидев Колокольцева, пятидесятилетняя изумлённо восхищённо покачала головой:
«Добрый доктор нас тут уже просветил… мне и в голову не могло прийти, что такое вообще возможно. Это не только афера тысячелетия – это ещё и бунт против Господа Бога, невиданный со времён ветхозаветных… а то и вообще Люцифера»
«Спасибо за лестное сравнение…» - он вопросительно посмотрел на неё, ибо она ему так и не успела представиться.
«Маслова» - улыбнулась она. «Я Ирина Михайловна Маслова. Вообще говоря, Моисеевна, но мы уже давно ассимилировались… хотя это не помогло…» - грустно добавила она. И объяснила: «Муж, зять и две дочери лежат в овраге… а внука и внучку расстреляли… эти… фурии в серой форме… и тоже в овраг…»
«Я Роланд» - представился Колокольцев. «Роланд фон Таубе. Полковник СС»
И с улыбкой осведомился: «Ты тоже считаешь, что Господь Бог очень хотел… хочет, чтобы мы отправили вас всех в овраг червей кормить?»
Она кивнула: «Абсолютно уверена… собственно, все мы в этом уверены – даже вроде как атеистки. Более того, Он уже отправил сюда двух своих богинь – с маленькой буквы. Богиню смерти Морту…»
Которая приходит к человеку и перерезает нить его или её жизни. Согласно древнеримской мифологии, её отец - бог ночи, а её мать — богиня тьмы.
«… и богиню Любви и красоты»
Иштар. Астарту. Афродиту. Ладу. Венеру. Инанну... и Фрейю, как это ни странно. Собственно, именно эти богини… точнее, одна богиня, известная под этими разными именами, и принесли на территорию вокруг Чёрной Балки – а до того в Дом Свиридова – эстетику и эротику Смерти…
И неожиданно звонко рассмеялась: «… только вот не учёл Он, что у одного на всю голову упёртого подполковника СС на этот счёт совсем другие планы…»
«Другие» - улыбнулся Колокольцев. «Совсем другие…»
«Ты меня расстреляешь?» - неожиданно осведомилась Ирина Михайловна. «Когда я рассказала тебе всё, что ты хотел от меня узнать?»
Колокольцев краем глаза увидел, как девушка-девочка закатила глаза к потолку палатки – дескать, ну и дура совсем…
Он покачал головой: «Во-первых, не всё». И лукаво осведомился: «В момент выстрела кончила… сказочно?»
Ирина изумлённо кивнула: «Да… а ты откуда знаешь?»
«Все кончают» - усмехнулся он. «Кроме совсем уж малолеток…». И тут же спросил: «С родными увидеться не терпится?»
Она снова кивнула: «И это тоже. Но не только – и не столько – поэтому…»
Глубоко вздохнула – и объяснила: «Я не религиозна, но почувствовала, что Бог хочет, чтобы я умерла – и не хотела Ему перечить…»
«Подождёт» - уверенно заявил Колокольцев. И объявил: «Поедешь в Берлин; там тебе сделают новые документы и через Париж и Дублин переправят в Лондон…»
«Куда???» - от изумления она чуть с кровати не упала.
«В столицу Соединённого Королевства» - пояснил он. И продолжил: «Там найдёшь Химика…, впрочем, тебя к нему просто привезут…»
«А это кто?» - удивилась она. Он рассмеялся: «Хаим Евзорович Вейцман. Учёный-химик с мировым именем – он разработал процесс промышленной ферментации – и по совместительству глава Всемирной сионистской организации…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Мы с ним приятели – хотя и не друзья – и партнёры. Вместе с 1933 года бунтуем против Бога… то есть, извините, спасаем евреев. На сегодняшний день, с учётом моей… нашей аферы тысячелетия, общее число приближается к тридцати тысячам…»
Ирина Михайловна покачала головой: «Лихо. В промышленных масштабах»
«На том стою – ибо не могу иначе» - заявил Колокольцев. «Лютер, конечно, еретик грандиозный… был, но в этом принципе я с ним солидарен полностью»
И продолжил: «Ему расскажешь всё, что здесь видела и слышала… и чувствовала. Я, конечно, пришлю ему отчёт – но ему важны свидетельства чудом выживших…»
У этого чуда, надо отметить, были конкретные имя, фамилия и отчество.
«А это ничего, что я по-английски не знаю ни единого слова?» - улыбнулась Ирина Михайловна.
Колокольцев рассмеялся: «Хаим Евзорович Вейцман родился и вырос в Пинске, в Гродненской губернии Российской империи. Он по-русски говорит не хуже нас с тобой…». И добавил: «Расскажешь всё ему – потом поступишь в его распоряжение – ему нужны уникальные кадры…»
«Да уж» - усмехнулась Ирина Михайловна. «Уникальнее некуда …, пожалуй.
С того света как-то не возвращаются…»
Он кивнул ей – и отправился к девушке-девочке, которая сидела на кровати, обхватив колени руками. Доктор Беккер добыл из своих «закромов Родины» достаточно для того, чтобы тепло одеть этого всё ещё ребёнка – толстый шерстяной свитер, лыжные брюки, толстые шерстяные носки – но было совершенно очевидно, что девочку-девушку бьёт сильнейшая дрожь.
Он сел рядом с ней на кровать, нежно погладил по голове. Она глубоко вздохнула – и предсказуемо попросила: «Обними меня, пожалуйста. А то эта дрожь меня разорвёт просто…»
Колокольцев осведомился у вошедшего в импровизированный типа госпиталь штурмбанфюрера медицинской службы СС Мартина Беккера: «Ты ей твоё знаменитое успокоительное вколол… надеюсь?».
Тот кивнул: «А как же – первым делом после того, как она из комы вышла…»
И усмехнулся: «Только ей это как слону дробинка – а больше нельзя, её нервная система может рухнуть…»
Колокольцев обнял девочку-девушку. Она доверчиво прижалась к нему и всхлипнула: «Я как поняла, что была на волосок от смерти - уже голой на коленях стояла… так и пошла вразнос совсем…»
Он нежно погладил её по голове и спине. Она аж замурчала: «Приятно…»
И неожиданно спросила: «Выпить есть… покрепче что-нибудь?»
«А тебе не рано?» - усмехнулся он. «Тебе лет-то сколько… да, и как тебя зовут-то?»
«Тринадцать… хронологически» - вздохнула она. Затем неожиданно махнула рукой в сторону СС-штурмбанфюрера:
«Только когда он меня только что осматривал, сказал, что биологически мне шестнадцать, как минимум…»
Мартин Беккер кивнул – и недоумённо пожал плечами: «Очень похоже на случай этой…». Он запнулся.
«Риты Малкиной?» - подсказал ему Колокольцев. Доктор снова кивнул: «Да, я именно её имел в виду. Какое-то спонтанное биологическое взросление организма… на несколько лет за считанные минуты…»
Колокольцев усмехнулся про себя, примерно представляя себе реакцию девушки на откровение…, например, Марты Эрлих на Вилле Вевельсбург. Которая в высшей степени театрально (это она умеет) расскажет ей, побочным эффектом чего стало её спонтанное биологическое взросление – и почему её хронологический возраст отныне значения не имеет совсем.
А уж когда она познакомится – а она всенепременно познакомится – с Маргаритой Александровной Малкиной…
«Секса очень хочется» - неожиданно призналась девушка-девочка. И удивлённо добавила: «Хотя я девственница, понятное дело, и до этого момента не то, что не мастурбировала – даже не интересовалась совсем…»
«Обойдёшься» - усмехнулся Колокольцев. А доктор Беккер неожиданно добавил:
«Насчёт секса согласен – рано ей ещё, несмотря на эту… спонтанную мутацию. А вот твоего виски пусть хлебнёт – это усилит эффект моего успокоительного…»
И протянул начальнику (скорее, впрочем, боевому товарищу) металлический походный стакан. Тот кивнул, добыл из потайного кармана небольшую флягу, открыл, налил в стакан примерно до половины прозрачной коричневой жидкости и протянул девушке. Она выпила залпом, по-ирландски, не прося закуски и вернула ему стакан: «Спасибо. Сразу полегчало…»
И, наконец, представилась:
«Меня зовут Илана. Илана Любжинская …, впрочем, меня уже давно явочным порядком переименовали в Елену, так что на Лену я тоже откликаюсь…»
«Очень подходящее имя» - улыбнулся Колокольцев.
«В смысле?» - удивилась теперь уже точно девушка. Он объяснил: «В переводе с иврита Илана означает дерево… а в некоторых традициях как древо жизни…»
«Вы знаете иврит?» - удивилась Илана. Он кивнул: «И идиш тоже». И добавил:
«Мой учитель – раввин Шломо Бен-Барух; его сыновья – мои друзья детства; моя первая любовь и моя первая женщина – еврейка; и вообще я родился и вырос в де-факто еврейском Белостоке…»
Девушка кивнула: «Я слышала – там четыре из пяти жителей нашего племени… были». И понимающе кивнула: «Теперь понятно, почему ты евреев спасаешь при каждом удобном случае… и даже не очень удобном. Как меня, например…»
Колокольцев рассмеялся: «Только не делай вид, что ты совсем не поучаствовала в собственном спасении…»
«Поучаствовала, конечно» - улыбнулась Илана. И грустно-задумчиво добавила: «Я только сейчас поняла, какая это была дикая авантюра – и как мне просто невероятно повезло…»
Колокольцев пожал плечами: «Везёт тому, кто везёт». Она кивнула: «Это да. Если с самого начала покориться Судьбе, признать и принять неизбежность смерти, то будет как с моей семьёй…»
Он удивлённо посмотрел на неё. Она спокойно объяснила:
«До меня ты расстрелял мою маму – это она нас привела; моего младшего брата и мою младшую сестру. Они стояли вторым и третьей в нашей шеренге…»
Бросила взгляд на его оторопевшее лицо и махнула рукой: «Да не расстраивайся ты так – для них это был самый лучший вариант. Ирина Михайловна права – ты действительно убивал их с любовью… ибо это было единственное, что ты мог для них сделать…»
Глубоко вздохнула – и продолжила: «Мама и брат с сестрой к тебе шли даже с радостью, ибо чувствовали, что ты единственный, кто нас действительно любит; кому мы не безразличны… а все остальные либо нас ненавидят, либо им просто наплевать. Мы для них как бараны на бойне…»
Грустно махнула рукой – и продолжила: «Мама и брат с сестрой умерли уже тогда, когда приняли неизбежность смерти – сразу после этих чёртовых взрывов на Крещатике... спасибо доблестной Красной Армии, чтоб ей пусто было…»
Приказ о расстреле всех евреев Киева был отдан лично Адольфом Гитлером в качестве акции возмездия за серию взрывов радиоуправляемых мин. Которые чуть ли не полностью уничтожили центр одного из красивейших городов Европы; убили пять тысяч киевлян, а пятьдесят тысяч оставили без крова.
И всё ради того, чтобы убить полтораста военнослужащих вермахта, гибель которых никак не повлияла на ситуацию на фронте. Под Киевом доблестная РККА потеряла миллион (!!!) человек, потерпев самое сокрушительное поражение в военной истории человечества. А крайними, как обычно, оказались евреи. Ни в чём не повинные старики, женщины, дети…
Илана продолжила: «После этого – и до того момента, когда ты выстрелил им в голову – они были живыми мертвецами. Биологически ещё живыми, но фактически уже мертвецами…»
Колокольцев кивнул: «Согласен». И тут же осведомился: «А ты…»
«А я» - усмехнулась девушка, «пошла в лобовую атаку на Смерть… наверное, даже на Господа Бога. И Смерть отвернула…»
«Твой отец – лётчик?» - удивился Колокольцев. Она покачала головой: «Дядя. Прошёл Испанию, Халхин-Гол, финскую… и пропал без вести под Минском в первую неделю войны…»
Глубоко вздохнула – и продолжила: «Он рассказывал, что в лобовой атаке столкновений не бывает – кто-нибудь да отвернёт. И если ты не отвернёшь… если ты скажешь себе, что никогда не отвернёшь и не отвернёшь…»
«… то твой противник обязательно отвернёт» - закончил за неё Колокольцев. И пояснил: «Я ходил в лобовую дважды – на Западном и Восточном фронте и я согласен с твоим дядей – обязательно отвернёт…»
На Восточном фронте отвернул последний Як-1 из восьми, которых он завалил в одном воздушном бою (за что получил Дубовые листья к Рыцарскому кресту). Отвернул и сразу получил очередь в брюхо сразу из двух 20-миллиметровых крыльевых пушек MG-FF/М Эмиля Колокольцева…
«Ты ещё и летчик?» - восхищённо удивилась Илана. Колокольцев кивнул:
«Истребитель, летал на сто-девятом и сто-десятом. Шестьдесят семь воздушных побед в небе Норвегии, Франции и Бельгии… и СССР. С твоим дядей мы точно в небе не встречались – я воевал намного южнее, да и прибыл на фронт, когда он уже без вести пропал…»
Девушка с ещё большим восхищением кивнула – и продолжила:
«Ещё на площадке для раздевания я прикинула ситуацию – и поняла, что у меня будет микроскопический шанс только если я попаду к тебе. Меня сначала хотели отправить к оврагу – я подходила по росту – но я попросила дать мне возможность умереть вместе с семьёй и мне пошли навстречу…»
«А потом ты встала последней в шеренгу, чтобы у тебя был шанс попросить меня один-на-один» - задумчиво констатировал Колокольцев. Она кивнула.
«Ты была уверена, что я оставлю тебя в живых?» - заинтересованно спросил он.
Она неожиданно грустно вздохнула: «Тогда – в смысле, когда разделась и пошла вместе с семьёй к тебе, да. И когда повернулась к тебе, стоя голой на коленях…»
Глубоко вздохнула и честно призналась: «А потом, уже здесь, когда я вышла из комы, я вдруг поняла, насколько мне дико повезло – и насколько микроскопическим был этот мой шанс…»
И неожиданно жёстко и уверенно продолжила:
«А вообще чушь всё это – не верю я ни в какую Божью Волю, чтобы мы все умерли. Нас шестнадцать тысяч было – немалая сила. Если бы мы собрались вместе и твёрдо решили выжить – мы бы все выжили. Все. Нашли бы способ с тобой договориться – ты же здесь самый главный… вроде…»
Он кивнул: «В эти дни действительно самый главный. Я личный помощник рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера – а в Киеве выполняю особое задание лично фюрера. Поэтому да, я обладаю практически неограниченной властью…»
Это было не совсем так. На самом деле, Колокольцев мог получить абсолютную власть, объявив Код Фрейя (после начала Операции Карфаген на это у него были полномочия от самого фюрера).
Тогда он действительно получил бы в свои руки неограниченную власть – и, если бы евреи Киева выступили единой сплочённой группой, у них появился бы неплохой шанс выжить всем. Без какой-либо аферы тысячелетия с его стороны.
Но они покорились Судьбе; признали и приняли неизбежность Смерти… и поэтому он смог спасти только каждого четвёртого. Остальные конвейером шли в общую могилу в Чёрной Балке.
Девушка вдохновенно продолжала: «И другие расстрелы мы могли бы остановить вполне. Только в Польше и Советском Союзе… в смысле, на оккупированных территориях нас больше трёх миллионов… было. Огромная сила…»
Глубоко вздохнула – и продолжила: «Если бы мы собрались единым фронтом – то вполне смогли бы с вами договориться… при поддержке зарубежного еврейства…»
Колокольцев кивнул: «Вполне возможно. Мой шеф – человек абсолютно прагматичный – а он рейхсфюрер СС, на минуточку. Второй человек в рейхе – мой старший товарищ рейхсмаршал Геринг - вполне лоялен к евреям, на самом деле; у него даже зам полукровка…»
Генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх – второй человек в люфтваффе… а кое-где и вообще первый.
«… ну, а в вермахте идея поголовного истребления евреев вообще не популярна»
Ибо прусские традиции, знаете ли…
Она предсказуемо резко сменила тему: «Что теперь со мной будет?»
Он осведомился: «Немецкий у тебя как?». Она пожала плечами: «Вроде неплохо – у меня идиш как родной русский, а после идиш немецкий легко пошёл…»
Ибо очень близкородственные языки.
Колокольцев кивнул: «Поедешь в Берлин с моей зондеркомандой…»
Которой такими темпами придётся уже третью Тётушку Ю реквизировать… ничего, рейхсмаршал не обеднеет. Транспортников Ju-52 хватает вполне… пока.
«… там я тебя отвезу к таким же, как ты…»
«В смысле?» - удивилась она. Он спокойно объяснил: «Я не знаю, как так получилось – с таким я раньше не сталкивался, но, судя по твоему спонтанному биологическому взрослению, в результате моего выстрела… и вообще твоего опыта на границе этого мира и мира загробного ты прошла Преображение…»
«Преображение?» - удивилась Илана. «В кого?»
«Это тебе Марта Эрлих объяснит» - спокойно ответил Колокольцев. «На Вилле Вевельсбург куда тебя отвезут в Берлине…»
Вздохнул – и покачал головой: «Мне пора на работу. Мало ли – вдруг ещё у кого проснётся воля к жизни…»
Девушка покачала головой: «Это вряд ли… к сожалению. Когда мы все собирались, чтобы идти на расстрел – а мы все уже знали, что идём на расстрел – я поняла, что таких как я…»
Она запнулась, затем обвела руками палатку: «Меня удивит, если вы половину коек заполните… такими как я…»
Илана оказалась почти права – к концу второго дня настоящего расстрела в палатке доктора Беккера были заполнены всего одиннадцать коек из двадцати выделенных для «новых спасённых».
Добрая фея Чёрной Балки, как Колокольцев про себя окрестил Олесю… в смысле, Ольгу Сергеевну, оба дня собственно расстрела помогала ему… хотя, прежде всего, обречённым евреям, в высшей степени эффективно.
В первую очередь, детям – собирала их по шесть человек; помогала раздеться, если было нужно; приводила к нему; успокаивала, утешала, выстраивала в шеренгу… работала с мамами младенцев, помогая им правильно держать ребёнка для выстрела в сердце…
Как ни странно, она очень быстро поладила с Ларисой – в результате ситуации, подобные тем, которые пришлось разруливать Колокольцеву, больше не повторялись. За исключением Галины и Арабеллы…, впрочем, это была совершенно отдельная история – они были просто ему очень нужны – и рейхсфюреру СС тоже, как потом выяснилось.
Несколько раз Ольга Сергеевна приводила к нему еле державшихся на ногах от ужаса голых женщин (понятно, что до О-врага они бы точно не дошли), успокаивала, помогала опустится на колени, обнимала одной рукой за плечи, а другой наклоняла голову обречённой, чтобы Колокольцеву было удобно стрелять жертве в основание черепа, вызывая мгновенную смерть… что он и делал.
Ещё несколько раз приносила на руках голых перепуганных девчушек, которых крепко прижимала к себе… после чего Колокольцев стрелял девочке в затылок, убивая её мгновенно.
Когда всё закончилось, Ольга Сергеевна предсказуемо осведомилась: «Что теперь со мной будет?»
Вместо ответа он добыл из кармана внушительную пачку рейхсмарок:
«И не думай отказываться – ты это заработала. И вовсе не тем, что привела сюда этих дурёх…»
«Почему дурёх?» - удивилась она. «Потому дурёх» - наставительно объяснил он, «что если бы они тебя сразу послушали – и сами пришли на расстрел… ещё вчера, то остались бы живы…»
Она аж опешила: «Как… живы?». Он махнул рукой: «Потом узнаешь»
И абсолютно серьёзно осведомился: «Представь себе, что ты можешь поехать куда угодно – и где угодно жить… благо со мной это почти так»
Что, как ни странно, было чистейшей правдой.
«… куда бы ты поехала?». Она улыбнулась – и честно призналась: «Ну куда может захотеть поехать женщина и где жить, если всё возможно? Только в Париж, конечно. В город Любви и Света… благо французским, как и английским, я свободно владею…»
«Значит, поедешь в Париж» - улыбнулся он. «… транзитом через Берлин…»
Она изумлённо уставилась на него, категорически отказываясь верить в такое… однако всё же пришлось поверить. И вот теперь, спустя два в половиной месяца… почти, Ирина Сергеевна Лукина, которой даже не пришлось менять имя – только получить французский паспорт (просьба друга маршала Петэна была законом для консульского отдела посольства Французского государства в Берлине), обитала во французской столице. Работая переводчиком в абвере в отеле Лютеция.
Колокольцев снял трубку и набрал её номер. Когда она сонно ответила, он объявил: «Я в Париже. Очень хочу тебя увидеть… надеюсь, что уже завтра».