Совершенно секретно. Документ Аусланд-СД
Личному помощнику рейхсфюрера СС оберштурмбанфюреру фон Таубе
Тема: Расстрел евреев в украинском селе Юзефовка 14 августа 1941 года
Дата: 16 августа 1941 года
Автор документа: СС-Оберштурмфюрер Гельмут Сарториус
Бойцы Полицейского батальона 301 по причине возраста и физических кондиций были признаны негодными к службе в собственно армии, поэтому были призваны в полицейские части. Большинство из них были новобранцами, не имевшими никакого опыта работы на оккупированной вермахтом территории. Они прибыли в Украину в самом конце июля – менее чем за три недели до акции.
11 августа высший руководитель СС и полиции в оккупированной вермахтом Украине группенфюрер СС Фридрих Еккельн или кто-то из его подчиненных связался с командиром Батальона 301 майором Таппертом и приказал ему (ибо полицейские батальоны входят в систему полиции – и потому СС) и поручил ему – точнее, его подразделению – провести акцию в деревне Юзефовка.
Которая находилась в тридцати километрах к югу от Белогоровки, в которой батальон был расквартирован в бараках покинутого военного городка РККА. Акция должна была затронуть 1800 евреев, постоянно проживавших в Юзефовке (примерно 2/3 населения деревни)
Евреи-мужчины трудоспособного возраста и надлежащих физических кондиций подлежали отправке в ближайший трудовой лагерь. Женщины, дети и старики должны были быть расстреляны на месте. На акцию отводился ровно один день.
Узнав о готовящейся акции, командир полицейского взвода Карл Бахманн заявил, что как гамбургский бизнесмен и армейский офицер (хоть и запаса) он ни в коем случае не будет участвовать в расстреле беззащитных женщин и детей. И попросил дать ему другое задание.
Командир батальона согласился – и поручил Бахманну сопровождение трудоспособных евреев в ближайший лагерь. Непосредственный начальник Бахманна командир Первой был проинформирован о задании Бахманна, но не о его причинах.
Ранним утром (ещё до рассвета) 13 августа батальон был поднят по тревоге. Каждому полицейскому были выданы дополнительные боеприпасы, на грузовики также были погружены дополнительные ящики с патронами, после чего батальон погрузился в автотранспорт (грузовики) и начал выдвижение в Юзефовку.
По неясной причине на дорогу ушло полтора часа, хотя деревня располагалась всего в 30 километрах от места постоянной дислокации батальона. На место прибыли, как только начало светать, после чего батальон был построен для получения задания от командира.
Майор Тапперт, которого все называли не иначе как «папаша Тапперт» за отцовское отношение к своим подчинённым, начал с того, что заявил, что полученное задание ему категорически не нравится; более того, он считает его совершенно неправильным, но приказ есть приказ – и он должен быть выполнен.
Он сказал, что приказ касается судьбы 1800 евреев, которые постоянно проживали в деревне. Затем заявил, что всемирный экономический бойкот, нанесший огромный ущерб Германии, был спровоцирован евреями и что евреи вообще публично объявили Германии войну. А еврейские лидеры призвали всех евреев сражаться против Германии на стороне её врагов.
Он продолжил, заявив, что, по данным разведки, в Юзефовке находились евреи, которые участвовали в партизанских действиях, а все прочие активно поддерживали партизан.
Поэтому было принято решение полностью очистить деревню от евреев, чтобы ликвидировать потенциальную угрозу безопасности вермахта и СС. Согласно этому решению, все евреи-мужчины трудоспособного возраста и надлежащих физических кондиций должны были быть отправлены в трудовой лагерь.
Остальных евреев – женщин, детей и стариков – батальон должен был расстрелять. Объявив подчинённым приказ вышестоящего начальства, командир батальона сделал стандартное заявление: если кто-то из солдат или офицеров батальона не чувствует себя в силах справиться с поставленной перед ним задачей, он может отказаться принимать участие в расстреле.
Один солдат – Юлиус Шеффер из третьей роты – немедленно вышел вперёд. Командир его роты обрушился на него с обвинениями в трусости, но майор Тапперт немедленно остановил его.
После этого из строя вышли вперёд ещё двенадцать человек и заявили, что они тоже отказываются принимать участие в расстреле. Они сдали свои винтовки и получили указание ждать дальнейших указаний от командира батальона.
Согласно приказу майора Тапперта, акция должна была быть осуществлена следующим образом. Два взвода третьей роты должны были полностью окружить деревню. Они получили четкий приказ расстреливать на месте всех, кто попытается бежать.
Оставшиеся бойцы должны были собрать всех евреев деревни и отвести их на рыночную площадь. Тех, кто был слишком болен или слаб, чтобы дойти до рынка, а также младенцев и всех, кто оказывал сопротивление или пытался спрятаться, было приказано расстреливать на месте.
На площади сначала было необходимо осуществить селекцию. Всех трудоспособных евреев необходимо было отправить в ближайший трудовой лагерь под конвоем полувзвода Первой роты, а остальная часть первой роты должна была отправиться в лес для формирования расстрельных команд. Евреи должны были быть погружены на батальонные грузовики второй ротой и третьим взводом третьей роты и перевезены с рынка в лес.
Сразу же после получения приказа, солдаты и офицеры приступили к выполнению поставленной перед ними задачи. Унтер-офицеры разделили часть своих бойцов на поисковые группы по два, три или четыре человека и направили их в еврейскую часть Юзефова.
Других бойцов назначали в качестве охранников на улицах, ведущих к рынку, или на самом рынке. Евреев безжалостно выгоняли из домов на улицу и гнали на площадь, а тех, кто не мог передвигаться, безжалостно расстреливали на месте.
Город был маленьким, поэтому и жители, и полицейские слышали всё – и выстрелы, и крики расстреливаемых и их родных и близких. В еврейском квартале находились больница и дом престарелых, все обитатели которой были расстреляны на месте. Там же расстреляли и врачей, и медсестёр, и весь обслуживающий персонал, ибо все они были евреями. Просто чтобы не возиться с транспортировкой в лес.
Сложнее всего было с младенцами и вообще с маленькими детьми. Часть солдат и унтер-офицеров выполнили приказ и расстреляли всех обнаруженных ими маленьких детей – на глазах их родителей; однако в большинстве случаев они позволили мамам взять детей с собой в лес, чтобы быть расстрелянными вместе.
Полицейские, которые несли охранную службу, подтверждают расстрел младенцев, которых оставляли лежать в домах, подъездах и на улицах города (впоследствии их собрала и захоронила украинская похоронная команда).
Унтер-офицер Лессинг, фольксдойче родом из Республики немцев Поволжья, позднее заявил, что он считал глупостью расстреливать маленьких детей с мамами в лесу. С ним согласился капитан Третьей роты Мартин Хорн.
Лессинг рассказал, что, когда в одном из домов в еврейском квартале он обнаружил женщину с больной мамой, неспособной передвигаться и двумя маленькими детьми (четырёхлетняя дочь и десятимесячный сын), он сразу объяснил маме, что поскольку все они всё равно будут сегодня расстреляны – ибо таков приказ начальства, то для всех будет лучше, если он расстреляет её маму и детей в доме, а она сама будет расстреляна в лесу.
Мама согласилась, отвела дочь в детскую и закрыла дверь. Он расстрелял больную (из полицейского Вальтера РР в затылок), после чего вошёл в детскую и приказал маме положить дочь на кровать лицом вниз.
Мама подчинилась, после чего он выстрелил дочери из пистолета в затылок, а затем расстрелял младенца в колыбели (в сердце). Мама подумала и попросила расстрелять и её тоже прямо здесь. Он согласился, поставил её на колени и выстрелил ей в затылок. Потом повторил почти что то же самое несколько раз в других домах еврейского квартала.
Батальонный врач доктор Шёнау провёл инструктаж для бойцов расстрельной команды, объяснив им, как именно они должны стрелять, чтобы вызвать мгновенную и максимально безболезненную смерть жертвы.
Для этого он нарисовал контур человеческого тела, на котором отметил точку, в которую необходимо стрелять. Стрелять практически в упор из карабина Маузера, используя примкнутый к карабину штык в качестве инструмента прицеливания (штык должен прикасаться к телу жертвы чуть ниже точки входа пули).
После того как первая рота получила инструкции и отправилась в лес, адъютант командира батальона, лейтенант Герман Ханке приступил к селекции трудоспособных евреев для рабочего лагеря.
Директор близлежащей лесопилки уже обратился к майору Тапперту со списком двадцати пяти евреев, работавших на него, и майор разрешил их отпустить. С помощью переводчика, в роли которого выступил фольксдойче Лессинг, были отобраны около трёхсот годных к работам мужчин.
Их отправили пешком на ближайшую железнодорожную станцию, которая находилась примерно в трёх километрах от городской площади. Дорога проходила вдоль леса, в котором к тому времени уже начался расстрел евреев – стариков, женщин, детей и нетрудоспособных.
Проходя мимо леса, рабочие евреи услышали выстрелы и поняли, что это расстреливают их родных и знакомых. Некоторые из них даже бросились на землю, рыдая… впрочем, охранники быстро привели их в чувство, объяснив, что они запросто могут присоединиться к расстреливаемым, если немедленно не встанут в строй. На железнодорожной станции рабочих евреев погрузили в товарные вагоны и отправили в рабочий лагерь за несколько десятков километров от Юзефовки.
К этому моменту место расстрела уже было выбрано (командиром Первой роты гауптманом Винклером) и обер-фельдфебель Кирхнер уже доставил в него первую расстрельную команду, состоявшую из бойцов Первой роты.
Грузовики остановились на грунтовой дороге, идущей вдоль опушки, в том месте, где в лес вела тропинка. Бойцы (в количестве сорока человек) спустились с грузовиков и стали ждать прибытия евреев.
Когда прибыл первый грузовик с примерно сорока евреями, им приказали спуститься с грузовика и выстроиться в шеренгу. Перед ними выстроилась расстрельная команда, так что у каждого стрелка оказался «свой» еврей или еврейка. Или ребёнок.
Скорбная процессия, возглавляемая обер-фельдфебелем Кирхнером, вышла на лесную тропинку, прошла по ней и свернула в лес в точке, указанной капитаном Винклером. Они вышли на небольшую поляну, после чего Кирхнер приказал евреям лечь на землю в ряд.
Они покорно подчинились, после чего полицейские подошли к ним сзади (каждый к «своему» еврею, еврейке или ребёнку), приставили штыки к позвоночнику над лопатками, в соответствии с указаниями батальонного врача и, по приказу Кирхнера, залпом из карабинов Маузера застрелили евреев.
Тем временем на опушку леса прибыла вторая расстрельная команда (той же численности), которая составила вторую расстрельную команду. Пока первая команда выходила из леса после расстрела первой партии евреев, второй грузовик с евреями уже прибыл, они спустились на землю, выстроились в шеренгу, получили каждый своего палача и отправились по тропинке к месту расстрела.
Которое было выбрано в нескольких метрах от первого, чтобы вторая группа жертв не видела мёртвых евреев, расстрелянных ранее. Второй группе приказали лечь на землю в ряд, после чего их расстреляли, как и первую группу.
Этот «расстрельный маятник» продолжался в течение всего дня (за исключением короткого перерыва на обед), до наступления темноты. От рыночной площади до места расстрела было всего около трёх километров, так что грузовики прибывали бесперебойно.
На расстрел каждой партии из сорока евреев, евреек и детей уходило примерно четверть часа, так что каждый час были расстреляны примерно 160 евреев. Из 1800 евреев Юзефовки триста были отправлены в трудовой лагерь, около двухсот были убиты в деревне, так что оставалось расстрелять около тысячи двухсот. Расстрел начался около десяти утра, так что за примерно девять часов чистого времени были расстреляны все, кто должен был быть ликвидирован.
За исключением полуденного перерыва, расстрел продолжался без перерыва до наступления темноты. В какой-то момент после обеда кто-то “организовал” поставку спиртного для расстрельной команды – причём в значительно количестве. Настолько значительном, что к концу дня, бойцы даже перестали считать, сколько евреев они убили.
Однако не всё шло гладко. Во-первых, около десяти стрелков воспользовались обеденным перерывом, чтобы сдать оружие и таким образом, демонстративно отказаться от дальнейшего участия в расстреле.
Один из полицейских подошел к Кирхнеру, ибо хорошо его знал. Он признался, что расстрельное задание ему “противно”, и попросил дать ему другое задание. Кирхнер согласился и назначил его в караул на опушке леса, где тот оставался в течение всего дня.
Еще несколько полицейских, тоже хорошо знавших Кирхнера, обратились с аналогичной просьбой и были поставлены в караул вдоль трассы, по которой грузовики следовали из города к месту расстрела.
Затем к руководившему расстрелом Кирхнеру подошла другая группа полицейских и заявила, что не может продолжать. Он освободил их от расстрельных обязанностей и перераспределил для сопровождения грузовиков.
Третья группа после аналогичного отказа была отправлена обратно на рыночную площадь в сопровождении унтер-офицера, который сделал соответствующий доклад командиру батальона. Тапперт разрешил полицейским более не участвовать в акции и разрешил им досрочно вернуться в место постоянной дислокации батальона в Белогоровке.
Водитель, которому было поручено отвозить евреев в лес, сделал только одну поездку, после чего попросил освободить его от этих обязанностей. “Видимо, его нервы были недостаточно крепки, чтобы возить евреев к месту расстрела“, – прокомментировал ситуацию тот, кто добровольно взял на себя его обязанности по доставке евреев на смерть. Разумеется, нашлись и добровольцы, которые заменили отказавшихся от дальнейшего участия стрелков.
Другая серьёзная проблема состояла в том, что либо от волнения, либо намеренно, некоторые полицейские стреляли мимо цели. Кирхнеру пришлось выделить двух офицеров, которые проверяли точность попадания и если видели, что евреи ещё живы, добивали (или просто убивали) их выстрелами из пистолета в затылок.
Обязанности по доставке евреев на рыночную площадь и их погрузку в грузовики исполняли бойцы Второй роты. Когда со стороны леса раздался первый залп (слышимость в тот день была просто отличной), по площади прокатился страшный крик, ибо согнанные на неё евреи осознали свою участь.
Однако – к огромному удивлению полицейских – евреи очень быстро успокоились (их спокойствие полицейские назвали «невероятным» и поразительным), полностью смирились со своей участью и вплоть до выстрела им в голову вели себя просто идеально, не создавая ни охране, ни стрелкам ни каких проблем и даже не пытаясь сопротивляться. Наоборот, покорно выполняли все требования своих палачей.
Единственной серьёзной проблемой собственно расстрела был расстрел младенцев и вообще очень маленьких детей, которых было очень неудобно расстреливать из карабина Маузера. Решение этой проблемы – по его просьбе – поручили унтер-офицеру Лессингу.
Он сформировал отдельную расстрельную группу из шести человек, вооружённых не только карабинами, но и компактными пистолетами Вальтер РРК. К нему приводили мам с маленькими детьми, они по его приказу укладывали детей на расстеленные на земле одеяла и придерживали их, чтобы стрелки не промахнулись.
Лессинг и другие бойцы расстреливали детей (в сердце), после чего мамы покорно ложились на землю рядом и их расстреливали уже из карабинов, как и всех прочих. Лессинг недовольно ворчал, что всё это нужно было бы сделать ещё в деревне, для чего просто обеспечить поисковые команды нужным числом пистолетов (благо трофейных ТТ и наганов было хоть залейся), но дело делал.
В отличие от совершенно успокоившихся евреев, полицейские становились всё более нервными, ибо им казалось, что расстрел идёт слишком медленно и они не успеют всё закончить к наступлению темноты. Постоянно слышалось “Ничего не получается!” и “Все идет недостаточно быстро!“.
Не в последнюю очередь потому, что – по совершенно непонятной причине – бойцы второй расстрельной команды не получали никаких инструкций по расстрелу. И потому понятия не имели, куда стрелять (что несколько странно, ибо стрелять их, вообще-то учили в курсе начальной подготовки).
Им никто не рассказал, что в качестве прицела нужно использовать примкнутый штык, поэтому сначала было значительное количество промахов, которые приводили к ненужным ранениям жертв… или к совершенно жуткой картине.
Ибо изначально стреляли как попало, причём из мощных карабинов мощными патронами 7,92;57 мм. Если кто-то целился слишком высоко, то взрывался весь череп. Мозги и кости летели во все стороны.
Потом начальство всё же сподобилось проинструктировать расстрельную команду и рассказать про использование примкнутых штыков для прицеливания. Однако это не сильно помогло – ибо непригодные к фронтовой службе и стреляли соответственно.
В результате, при выстреле из карабина в упор, большая и тяжёлая пуля попадала в голову жертвы по такой траектории, что зачастую сносила весь череп или, по крайней мере, всю его заднюю часть. Поэтому кровь, осколки костей и мозги разлетались повсюду и забрызгивали стрелявших. Они были просто измазаны кровью, мозгами и осколками костей, которыми была покрыта их униформа.
Лессинг позднее мрачно заметил, что, если бы расстрелом поручили руководить ему, а не этому недоумку Кирхнеру, да ещё бы поставили своевременно в известность (хотя бы за пару суток до акции), то он, во-первых, обеспечил бы все расстрельные команды пистолетами (в крайнем случае, трофейными).
А, во-вторых, объяснил бы, что самый эффективный способ – поставить жертву на колени, приказать слегка наклонить голову и выстрелить точно в основание черепа из короткоствола (пистолета или револьвера). Что гарантировало бы чистую и мгновенную смерть… да и вообще из пистолета стрелять всяко легче, чем из тяжеленного карабина.
Изначально, никому из первой расстрельной команды не дали права отказаться от участия в расстреле. Однако, как только загремели выстрелы, полицейские один за другим стали обращаться к начальству, заявляя, что не могут стрелять в женщин и детей, и просить дать им другие задания. Одному полицейскому хватило одного раза – расстреляв пожилую женщину, годившуюся ему в матери, он сказал, что больше не сможет – а впоследствии вообще угодил в госпиталь с тяжелейшим нервным срывом.
В конечном итоге, командир батальона был вынужден официально объявить, что любой, кто не может больше стрелять в евреев, может отказаться – и ему дадут другое задание. Благо добровольцев для замены, как ни странно, хватало.
Одним их расстрелянных был очень пожилой человек (Лессинг был несказанно удивлён, что его вообще запихнули в грузовик, а не расстреляли ещё в деревне – что было бы лучше в первую очередь для него же).
Он не мог (или не хотел) идти в ногу со своими соплеменниками; неоднократно падал и потом просто лежал. Его палачу постоянно приходилось поднимать его и тащить вперед и поэтому они добрались до места расстрела когда вся остальная партия евреев уже была расстреляна.
При виде расстрелянных соотечественников старик от ужаса рухнул на землю и остался лежать. Его палач выстрелил ему в затылок из карабина. Однако от стресса (полдня расстреливать стариков, женщин и детей – у кого хочешь крыша поедет) он выстрелил слишком высоко.
Вся задняя часть черепа убитого еврея была оторвана и обнажила мозг. Части черепа полетели в лицо стоявшему рядом фельдфебелю Йосту. Палачу этого хватило – он немедленно попросил освободить его от дальнейшего участия в расстреле, что и было сделано.
Ефрейтор Гюнтер Калленберг расстрелял своего первого еврея без каких-либо эмоций. Однако во второй партии ему выделили 28-летнюю маму с восьмилетней дочерью, с которыми он по дороге от грузовика к месту расстрела (она занимала около десяти минут) успел разговориться.
Расстреляв обеих (они абсолютно покорно легли на землю, взявшись за руки), он понял, что больше не сможет. Ибо ему реально стало плохо. Очень плохо. Он попросил командира взвода дать ему другое задание, после чего его просьба была немедленно удовлетворена.
Большинство из тех, кто отказался от дальнейшего участия в расстреле делали это после одной-двух жертв. Однако некоторые расстреливали десять и даже двадцать человек (в среднем на каждого бойца расстрельной команды приходилось примерно 16 евреев), прежде чем просили об освобождении.
Один из стрелявших попросил освободить его потому, что боец человек рядом с ним стрелял просто ужасно. От неумения он всегда целился слишком высоко, нанося своим жертвам страшные раны. Во многих случаях жертвам отрывало затылки, так что мозги разлетались во все стороны.
На месте разгрузки унтер-офицер Бреннер не раз видел, как из леса выходят бойцы расстрельной команды, покрытые кровью и мозгами, с пошатнувшимся моральным духом и вконец расшатанными нервами.
С наступлением сумерек в конце длинного летнего дня, когда расстрел ещё не был закончен, стрельба стала еще менее прицельной и более суматошной. Лес был настолько завален телами (ибо расстреляны были уже более тысячи человек), что было трудно найти место, где евреи могли бы лечь, не наткнувшись на труп.
Когда наступила темнота, и были убиты последние евреи, бойцы вернулись на рынок и приготовились к отъезду в Белогоровку. Захоронение тел не планировалось (этим должна была заняться похоронная команда из местных), поэтому мертвых евреев просто оставили лежать в лесу в ожидании оной.
Ценности расстрелянных централизованно не собирались, хотя, по крайней мере, некоторые полицейские обогатились за счет часов, украшений и денег, отобранных у жертв. Груда вещей, которые евреи взяли с собой, но были вынуждены оставить на рынке, была просто сожжена.
Перед тем как полицейские сели в грузовики и покинули Юзефовку, из леса появилась десятилетняя еврейская девочка, у которой из головы текла кровь и попросила её дострелить.
Командир батальона хотел было сохранить ей жизнь, но Лессинг покачал головой и сказал, что это очень плохая идея. Когда Тапперт изумлённо спросил, почему, Лессинг объяснил, что население деревни, и так настроенное крайне антисемитски, после расстрела евреев практически у них на глазах вообще с катушек слетело на этой почве.
Взять девочку с собой они не могут, деть её им некуда совсем, а если её отпустить, её убьют первые же встречные украинцы. Причём убьют зверски, жутко, страшно, а перед смертью ещё будут издеваться, бить и насиловать.
Поэтому самое лучшее, что они могут для неё сделать, это её дострелить. Когда он перевёл ей свой ответ, она кивнула, и сказала, что он абсолютно прав, что расстрел здесь и сейчас – это для неё самое лучшее.
Майор дал своё согласие, Лессинг поставил девочку на колени и выстрелил ей в затылок. Не преминув заметить, что всех остальных евреев нужно было расстрелять точно таким же образом – так было бы лучше для них же.
После возвращения в казармы в Белогоровке, полицейские – особенно те, кто непосредственно расстреливал, сильно напились.
Унтер-офицер Лессинг не взял в рот ни капли спиртного. А уже на следующий день написал рапорт с просьбой о переводе в ваффен-СС.
В Эйнзацгруппу С.
-------------------------------------------------------------
P.S. Это (лишь слегка беллетризованная) реальная история - только расстреливал Батальон 101, а происходило это летом 1942 года в Польше. Написано по документам судебного процесса над военнослужащими этого батальона, который проходил в 1965 году в Западной Германии.