10 мая 1919 года
Вилла Вевельсбург
Ванзее, Берлин, Веймарская республика
Лилит освободилась от одежды, обнажив неземной, неотмирной, ослепительной, нечеловеческой, завораживающей красоты тело. Затем нажала потайную кнопку. Распахнулась потайная дверь – и в Зал Генералов изысканно-аристократической походкой вошёл… на вид самый настоящий британский джентльмен.
Джентльмен потому был одет в самый настоящий английский смокинг (словно только что доставленный прямо со знаменитой Оксфорд-стрит), белоснежную, идеально выглаженную рубашку (оттуда же), эффектный чёрный галстук-бабочку, элегантнейшие чёрные туфли (тоже оксфорды, естественно) и традиционнейший английский пояс-кушак каммербанд.
Джентльмен был... шкафообразным (это первое слово, которое пришло бы в голову стороннему наблюдателю… если бы его допустили в святая святых Виллы Вевельсбурга). Вторым ему в голову. Несомненно, пришло бы даже не слово, а двустишие из Баллады о Робин Гуде:
Там был кузнец – Малютка Джон, верзила из верзил,
Троих здоровых молодцов он на себе возил.
Джентльмен, правда, выглядел не совсем, как легендарный Малютка Джон. Ибо волосы у него были не рыжие, как у английского кузнеца, а тёмные, почти чёрные. Да и внешность была не английская, а явно немецкая (скорее всего, баварская). В крайнем случае, австрийская.
И по профессии он был явно не кузнец – слишком уж военно-аристократичным был его облик. Короткая армейская стрижка, военная выправка... хотя было в нём что-то и от баварского (или скандинавского) лесоруба. Или воина-викинга...
Для (по той или иной причине) знакомых с системой приведения в исполнение приговоров германских уголовных судов, облачение джентльмена неизбежно вызвало бы стойкую ассоциацию с другой, намного менее престижной (обычно даже презираемой) профессией.
Профессией палача. Причём именно немецкого палача, ибо рабочей одеждой оператора гильотины традиционно был чёрный фрак с белой рубашкой и чёрным галстуком-бабочкой.
Правда, у палача Плётцензее или Моабита были ещё цилиндр и белые перчатки, которых на джентльмене не наблюдалось от слова совсем… однако эта ассоциация, тем не менее, была недалека от истины.
Несмотря на то, что изначальная профессия джентльмена (который на самом деле родился вовсе на Туманном Альбионе, а в самой что ни на есть континентальной Европы) была прямо противоположной.
Джентльмена звали Кристиан Отто Кронбергер; он родился в 1885 году в Нюрнберге и закончил медицинский факультет Мюнхенского университета по специальности «хирургия».
С началом Великой войны добровольцем пошёл на фронт, где служил в военных госпиталях в самом пекле, спасая и своих, и чужих. Был тяжело ранен; испытал т.н. «состояние близкое к смерти», в результате чего приобрёл совершенно необычные мистические способности.
В рекордно короткие сроки полностью восстановился, вернулся в строй и закончил Великую войну в звании майора кайзеровской армии. После перемирия и Версальского договора сумел остаться в рядах теперь уже рейхсвера, ибо профессионалом стал просто экстра-класса.
Будучи человеком крайне националистических взглядов, он просто люто ненавидел коммунистов-интернационалистов… кроме того, был юдофобом каких поискать даже в весьма «продвинутой» по этой части Баварии.
Поэтому совершенно неудивительно, что он принял самое активное участие в разгроме красно-еврейской Баварской Советской Республики в качестве офицера медицинской службы фрайкора Оберланд. Где, по слухам, воевал против красной с оружием в руках, а не только в качестве военврача.
Там (предсказуемо) познакомился с членами Общества Туле (которое, собственно, и создало этот фрайкор); они очень быстро заметили его мистические способности и представили его Лилит (которая была настоящим создателем и руководителем Общества).
Баронесса как раз искала врача высокой квалификации для организации алго-сессий в недавно созданном Обществе Вриль (ещё одном детище Общества Чёрного Солнца). Иными словами, палача. Майор Кронбергер подошёл ей просто идеально... так он и стал фактически работать на Общество Чёрного Солнца, оставаясь формально в рядах рейхсвера.
Кристиан подошёл к обнажённой Лилит и неизвестно откуда взявшимся тонким шёлковым шнурком аккуратно связал ей руки за спиной (которые она завела сама, без приказа, повернувшись к нему спиной).
Это действо, очевидно, носило чисто ритуальный характер. Ибо, во-первых, она и не собиралась сопротивляться, а во-вторых, столь тонкий (и, к тому же шёлковый) шнурок она могла разорвать, не напрягаясь – одним резким движением.
Ибо такое было под силу даже обычному среднему человеку (секрет был не в силе, а в умелой концентрации энергии) … а баронесса лёгким движением рук ломала даже римский меч-гладиус.
Закончив, недобрый доктор (хотя это как посмотреть) повернул её лицом к себе... и влепил ей одну за другой… много пощёчин. Она предсказуемо покорно подставляла под его удары совершенные щёки.
Кристиан подошёл к шкафу, открыл один из ящиков и достал оттуда чашу... с самыми обыкновенными деревянными бельевыми прищепками. Нанизанными на самую обыкновенную (правда, довольно тонкую) джутовую верёвку.
Начиная с изрядно возбуждённых идеальных сосков Лилит (в этом женщина-метагом ничем не отличалась от обычной женщины), аккуратно поставил... да, наверное, десятка три прищепок совершенные, идеальные груди баронессы.
Затем прицепил к верёвке (в её самом низу тела Лилит, чуть ниже её половых губ) впечатляющего размера грузик – чтобы ей было ещё больнее. Совершенная тяжело и часто дышала, стиснув зубы. Ибо ей было уже очень больно.
Хотя метагомы были физически бессмертны и совершенно неуязвимы – им было нипочём даже прямое попадание шестидюймового снаряда – они чувствовали боль точно так же, как и люди.
Если, конечно, не включали «внутренний анальгетик», который делал их совершенно нечувствительными к любой боли… однако сейчас задача Лилит была прямо противоположной.
Ей нужно закачать в мир человечий (точнее, в его эгрегор – коллективную душу человечества) максимальное количество живительной энергии Вриль. Что было возможно только через болевой канал… поэтому она должна была выдержать, вытерпеть, вынести максимально сильную боль максимально долго.
Боль, по силе и длительности совершенно убийственную не только для человека, но даже и для прошедшего Преображение людена. Поэтому (хотя Лилит чёрной мазохисткой не была от слова совсем). она вынуждена была это делать сама.
Став в некотором роде исповедницей – которая вынесла жуткие мучения, но выжила. Перенесла, разумеется, ради (в самом прямом смысле) спасения человечества. Спасения от самого настоящего Ада на Земле…
На самом деле, метагомы в плане боли были даже в худшем положении, чем люди (и людены). В намного худшем, ибо человек может потерять сознание от болевого шока, сойти с ума, умереть... а метагом не может ни умереть от боли, ни сойти с ума – в смысле, лишиться рассудка, ни даже потерять сознание. Поэтому Лилит оставалось только одно. Терпеть. Терпеть нестерпимую боль.
Подождав с четверть часа, Кристиан развязал баронессе руки и приказал: «Возьми из шкафа ведьмину доску»
С огромным трудом, кусая губы от уже нестерпимой боли (любое движение причиняло утыканной прищепками женщине просто жуткую боль), Совершенная покорно подошла к шкафу, открыла дверцы и достала внушительного размера квадратную деревянную доску. Утыканную длинными и довольно толстыми гвоздями остриями вверх (на то она и ведьмина).
Морщась от боли, вернулась к палачу, поставила доску на пол. Разумеется, гвоздями вверх.
«Дверцу закрой» - спокойно приказал Кристиан.
Лилит подчинилась. Мучаясь от сильнейшей боли, покорно вернулась к шкафу, закрыла дверцу и вернулась к нему. Сама, без приказа завела руки за спину, повернулась спиной к палачу.
Кристиан снова связал ей руки за спиной (на этот раз прочной джутовой верёвкой) и приказал:
«Вставай на колени на доску»
Сиречь на острия гвоздей...
Лилит покорно выполнила приказ. Со связанными за спиной руками (чтобы было сложнее держать равновесие) самостоятельно ей это сделать было очень сложно, поэтому ему пришлось ей помочь.
От внезапной дикой боли в коленях она зашипела. Но тут же взяла себя в руки и затихла. Было слышно только её дыхание – частое, глубокое и тяжёлое. Она даже не стонала. И не собиралась, ибо (в отличие от людей и люденов) метагомы умеют контролировать себя просто идеально. Как бы ей ни было больно, она не будет ни кричать, ни даже стонать. Чтобы максимально облегчить работу палачу.
Но не только поэтому. Ибо даже утыканная прищепками, стоящая (идеально ровно) на коленях на утыканной гвоздями доске, дрожащая от нестерпимой боли баронесса была головокружительно, неотмирно, фантастически, идеально прекрасна. А крики и даже стоны разрушила бы эту совершенную картину.
Картину, которая была с толь же эстетически совершенной (и Лилит, и её палач были эстетами каких поискать), сколь и печальной. Печальной необходимостью, если быть более точным. Необходимостью, да – но очень и очень печальной.
Когда Иисус Назарянин пришёл в наш мир, у него вполне предсказуемо было две программы. Программа минимум и программа максимум. Программа-максимум – преобразование в высшей степени грешного, грязного и несовершенного мира человечьего в идеальное по определению Царствие Небесное - провалилась с оглушительным треском.
Провалилась по понятной людям – но почему-то непонятной Господу Богу - причине. Которая состояла в том, что в этом мире было нечто – человечность, если быть более точным – чего в Царствии Небесном не было и быть не могло.
Ибо это царствие святых – а не людей… ну, а люди (за исключением исчезающе малого числа не совсем психически здоровых) совершенно не хотят быть святыми – ибо это радикально противоречит человеческой природе (а то и вообще является в прямом смысле преступлением против человечности). Люди хотят быть людьми – и потому категорически воспротивились превращению мира человечьего в мир святых.
Однако программа-минимум была, разумеется, выполнена. Ибо альтернативой – абсолютно неприемлемой как наверху, так и внизу – было превращение мира в самый настоящий Ад.
Несравнимо, несопоставимо более ужасный, чем самые жуткие цивилизации в истории – ацтеков, майя, другие цивилизации Мезоамерики… и даже совершенно инфернальный Карфаген и вообще Финикия.
Назарянин реально спас человечество от Ада – поэтому Он действительно самый настоящий Спаситель. Спас, открыв энергетический канал, через который человечество получило – и до сих пор получает – необходимый объём спасительной Благодати Божьей. Необходимый и достаточный для того, чтобы предотвратить оккупацию и уничтожение нашего мира Силами Зла.
К сожалению, этот канал был открыт – прокопан, хотя при прочтении Святого Евангелия в голову приходят лишь взрывные работы - с помощью крайне нежелательных – с точки зрения человечности – инструментов. Которые, по сути, отравили этот канал.
С помощью боли, страданий и смерти... к сожалению, самопожертвование христианских мучеников, а также запредельная боль и нечеловеческие страдания как мучеников, так и исповедников, действительно внесли хоть и не решающий, но существенный вклад в победу Великой Христианской Революции. И потому в спасение человечества от самого настоящего
Кристиан посмотрел на часы, удовлетворённо вздохнул, встал из-за стола и подошёл к покорно стоявшей на коленях Лилит. Колокольцев последовал за ним. Снял с неё прищепки (она аж зашипела от боли – как известно, снимать намного больнее, чем ставить), помог женщине подняться (её колени предсказуемо были в крови) и, пока не развязывая рук, аккуратно усадил на скамью.
Ему пришлось немного подождать, ибо даже метагому нужно было несколько минут, чтобы полностью восстановить чувствительность к боли – иначе продолжение болевой сессии не имело смысла.
Ждать пришлось совсем недолго. Минут через пять, а то и меньше, Лилит прошептала: «Я готова»
Кристиан помог Лилит подняться со скамьи. Не развязывая рук – ибо при подвешивании за волосы руки женщины обязательно должны быть связаны за спиной. Подвёл её к прикреплённому к потолку блоку, через который была уже переброшена толстая (и тоже джутовая) верёвка.
Связал ей ноги в щиколотках (для надёжности), затем скрутил волосы в упругий жгут, ловко затянул надёжную петлю на её роскошных волосах... после чего спокойно подошёл к блоку, потянул за верёвку, поднимая женщину над полом. Поднял невысоко – сантиметров на десять-пятнадцать максимум.
Баронесса неожиданно спокойно сообщила ему: «Иглы в шкафу. Справа. Во втором ящике сверху…»
В коробочке в ящике шкафа находились десятка два длинных (сантиметров пять) и довольно толстых игл. Которые Кристиан аккуратно и ввёл в крупные (как он любил) ареолы её грудей. По полдюжины в каждую.
Крови не было. Совсем. Ибо метагомы легко мои останавливать кровь… точнее, то, что у них выглядело, как человеческая кровь – ибо внутреннее устройство метагома радикально отличается от человеческого.
Кроме внутренних органов, в общем и целом схожих по размерам, устройству и функциям с человеческими, у метагома есть вторая внутренняя система. Которую – в отличие от первой, созданной в некотором роде по образу и подобию человеческой, чрезвычайно сложно разрушить.
Поэтому в случае временного разрушения человеческой системы – например, в результате проникновения внутрь тела метагома кола (в результате посажения на кол), вагинальной груши и так далее – система за-человеческая полностью берёт на себя функции жизнеобеспечения... и поэтому Лилит сможет, например, сидеть на колу неограниченно долго.
Ей будет дико больно, конечно, но резервная система не позволит ей ни умереть от болевого шока, ни сойти с ума, ни даже потерять сознание. И даже позволит сдерживать крики, стоны и так далее.
Кроме этой резервной системы, у метагомов есть внешний невидимый защитный слой, который находится в их эфирном теле – радикально отличающемся от человеческого, как и все прочие тела – от физического до стабильно-трансцендентного.
Этот слой защищает, и от огня, и от удара меча... в общем, от любого внешнего воздействия (которое, собственно, этот слой и активирует). Даже от пули – этот слой будет понадёжнее даже стального бронежилета. Больно будет, конечно, очень - но никаких повреждений не произойдёт...»
И, наконец, у каждого метагома есть встроенный механизм регенерации – кожи, внутренних органов и так далее. Причём метагом может регулировать и скорость восстановления – от нескольких секунд до нескольких дней и то, какие именно части тела будут восстановлены.
Поэтому совершенно неудивительно, что уже через несколько минут после того, как Кристиан извлёк игла из сосков баронессы, опустил её на пол и отвязал её волосы, она полностью восстановилась. И была готова к следующему акту этого Марлезонского алго-балета.
К порке флагрумом. Самым настоящим римским флагрумом – метровой длины плёткой-трёхвосткой из толстой свиной кожи на полуметровой деревянной рукояти. В концы которой были вплетены острые зазубренные кусочки овечьей кости, или свинчатки... или и то и другое (без хлеба).
Хотя формально флагрум (флагеллум) считался инструментом телесного наказания, фактически это было самое настоящее орудие смертной казни. В отличие от кнута, ибо последним хотя и можно (если умеючи) убить человека одним ударом, стандартная порка кнутом обычно не приводит к необратимым последствиям для человеческого здоровья. Выпоротые кнутом преступники на Руси и не только потом очень даже продуктивно пахали на каторге.
Впрочем, в умелых руках даже обычная плеть-нагайка ничем не хуже меча или сабли – ей запросто можно срубить голову (воин Чингиз-хана, Батыя и прочих монгольских завоевателей именно так и поступал, если у него ломалась сабля).
А флагрумом как ни стегай, всё одно с гарантированным смертельным исходом. Собственно, именно поэтому приговорённых к распятию и пороли перед оным, дабы ускорить наступление смерти – она наступала от кровопотери и повреждения внутренних органов.
Для фиксации Лилит, которую нужно было пороть стоя (ибо именно в таком положении она становилась максимально эффективной антенной живительных энергий Вриль), Кристиан прикатил – и поместил в самый центр символа Чёрного Солнца – платформу с установленным на ней самым настоящим столбом.
Деревянным столбом весьма внушительной толщины, к которому Лилит немедленно прижалась всем телом, обхватив его и ногами (прижав их к столбу справа и слева) и поднятыми вверх руками (аналогично).
Кристиан с помощью мощного электромагнита зафиксировал платформу – и достал из встроенного в стену шкафа… внушительного размера молоток – и не менее внушительного размера гвоздь. Скорее, даже, костыль для крепления железнодорожных шпал, ибо длиной предмет был точно не меньше двадцати сантиметров, а в толщину полдюйма.
Кристиан взял костыль в левую руку, молоток в правую, приставил гвоздь остриём к запястью женщины... и стал методично его прибивать к деревянному столбу. Прибивать руку женщины за запястье к столбу. Лилит не кричала, и даже не стонала, хотя ей явно было очень больно. Нечеловечески больно...
Закончил прибивать правое запястье баронессы, он перешёл к левому. По её прекрасному лицу потоком хлынули слёзы, но она по-прежнему не кричала. Покончив с запястьями, Кристиан приступил к прибиванию лодыжек Лилит. Которая по-прежнему даже не стонала, не желая портить эстетику действа.
Но это была лишь преамбула. За которой последовала амбула... а потом супер-амбула. Мега-амбула...
Ибо доктор Кронбергер взял со стола... флагрум. Самый настоящий римский флагрум – с вплетёнными в концы ременных плетей из свиной кожи острыми зазубренными кусочками овечьей кости... ну и свинчатками тоже.
И начал пороть баронессу – по спине, ягодицам, бёдрам. Зрелище было... самый ужасный ужастик нервно курит в сторонке от зависти... и ужаса. Тяжелая плеть со свистом хлестала женщину по плечам, по спине, по бёдрам, по ягодицам.
Тяжелые ремни прорезали верхний слой её роскошной, бархатной кожи, затем врезались в подкожные ткани, потом из кожных капиллярных сосудов пошла кровь; еще несколько ударов – и кровь потоком полилась из мышечных артерий.
Закрепленные на ремнях свинцовые шарики сначала оставляли огромные синяки на коже, а еще через несколько ударов просто разрывали ушибленные места. Под конец порки кожа на спине баронессы висела кровавыми клочьями, неразличимыми в общем кровавом месиве.
Хотя со стороны это выглядело совершенно инфернально, в реальности это был всё же театр. Ибо на самом деле то, что у метагомов называлось кожей, подкожным слоем, сосудами и так далее, сильно отличалось от человеческих. Поэтому всё вышеперечисленное было лишь искусной имитацией… за исключением боли. Жуткой, чудовищной, запредельной боли…
Что и подтвердилось спустя буквально несколько минут после того, как Кристиан закончил порку. Лилит лёгкими движениями (со стороны было вообще непонятно, как именно) выдернула гвозди из столба, затем из запястий и лодыжек, зашвырнула в куда подальше… после чего полностью регенерировала.
Иными словами, от её просто чудовищных ран не осталось и следа – а десять минут спустя, когда полностью восстановилась её чувствительность к боли, она была готова к третьему акту Марлезонского балета.
К посажению на кол.
Доктор Кронбергер убрал из центра символа Чёрного Солнца платформу со столбом для порки и заменил её на другую. На которой располагались табурет (для Лилит) и помост (для палача). И, разумеется, кол.
Цилиндрической формы тупоконечный кол толщиной в пару дюймов высотой сто семьдесят сантиметров – точно в рост Лилит - был выточен профессионалом на токарном станке из особо прочного дерева. Ибо она однозначно предпочитала натуральные (природные) материалы, особенно внутри своего любимого тела.
На высоте примерно сорок сантиметров от острия (кол должен был дойти примерно до горла баронессы) в кол была вставлена тонкая (около сантиметра в диаметре) перпендикулярная планка (перекладина) круглого сечения. Длиной с полметра – вполне достаточно, чтобы в самом прямом смысле усадить Лилит на кол и, тем самым, остановить продвижение кола внутрь её тела.
Двухдюймовая толщина гарантировала намного более жуткую боль, чем от более тонкого кола, ибо толстый кол, по сути, раздирал посаженной на него женщине и анальное отверстие, и сфинктер, и прямую кишку... и всё остальное на его пути в теле баронессы. Которое на время всего… действа внутренне полностью имитировало человеческое. Разумеется, за исключением резервных систем.
Как и приговорённые к смертной казни таким кошмарным способом, Лилит должна была сесть на толстый кол, у которого верх был закруглён. С откровенно дьявольской целью – максимально продлить мучения жертвы.
При таком способе казни смерть обычно наступала лишь через несколько дней, так как округлённый кол не пронзал жизненно важные органы, а лишь входил всё глубже и глубже в тело приговорённой.
Кол не протыкал и не разрывал внутренние органы, а раздвигал их, проникая вглубь. Смерть всё равно наступала, разумеется, но казнь могла продлиться несколько дней, что с точки зрения назидательности считалось весьма полезным.
Остриё (и вообще весь кол с нанизанной на него женщиной) совершенно очевидно напоминали антенну… собственно, они и были антенной. Энергетической антенной, ибо баронесса Лилит садилась на кол именно для того, чтобы подключиться к максимально широкому каналу энергии Вриль.
Вопреки распространённому заблуждению (и содержанию танатофильских порнорассказов), кол никогда не вводили во влагалище женщины – только в анус. Ибо введённый во влагалище кол гарантировал очень быструю – буквально в течение нескольких минут – смерть от обильного маточного кровотечения. Что в корне противоречило основополагающей цели этой сатанинской казни.
Но это относилось исключительно к земным женщинам. Которые никак не могли остановить внутреннее кровотечение. А метагом Лилит могла – причём совершенно не напрягаясь. Поэтому ей было абсолютно безразлично куда вводить кол…, впрочем, она решила не оригинальничать и принять кол туда же, куда и приговорённые к этой жуткой смерти.
Которых, правда, не насаживали на кол – для них это было всё-таки технически слишком сложно – а сначала вбивали этот инфернальный дивайс в анус жертвы, которую ставили в коленно-локтевую позу с высоко задранной пятой точкой – и надёжно фиксировали.
Этот вид смертной казни был особенно популярен на Ближнем Востоке. Что совершенно неудивительно, ибо (вопреки некоторым художественным произведениям на эту тему), кол всегда вводился в задний проход.
А именно в этом регионе анальный секс был наиболее распространён... как и гомосексуальные отношения. Женщине перед казнью нередко набивали солью и перцем влагалище, чтобы усилить ее страдания.
Впрочем, на кол сажали едва ли не повсеместно, хотя и во много меньших масштабах, чем в вышеупомянутом регионе. И в Азии, и в Африке, и в Центральной Америке (!!) и в Европе, которая, судя по всему, позаимствовала этот вид смертной казни у мусульман. В Германии таким образом казнили матерей, виновных в детоубийстве (и очень правильно делали).
В России сажали на кол вплоть до середины XVIII века (в основном, при Иване Грозном и Петре Великом). В XIX веке посажение на кол по-прежнему практиковали в Сиаме, Персии и в Османской империи, где в 30-х годах такого рода казни совершались публично.
Вот лишь одно из свидетельств очевидца «османских практик»:
«В варварских государствах, особенно в Алжире, Тунисе, Триполи и Сали, где обитает множество пиратов, если человека обвиняют в большом количестве преступлений, то его [или её – женщин тоже казнили таким способом] сажают на кол.
Ему в задний проход вставляют заостренный кол, затем с силой пронзают им его тело, иногда до головы, иногда сквозь глотку. Затем кол устанавливают и закрепляют в земле, так что корчащуюся жертву, в невообразимой агонии, могут видеть все. Муки продолжаются несколько дней…»
Посажение на кол широко применялось ещё в Древнем Египте и... правильно, в не менее глубокой древности на Ближнем Востоке. Первые упоминания об этом способе казни относятся к началу II тысячелетия до н. э.
Самым первым из известных ныне является статья свода законов Хаммурапи (примерно 1700 г. до н.э.), в которой говорится, что такой казни подлежит женщина, убившая мужа, чтобы выйти замуж за любовника.
Известна она была и римлянам, хотя особого распространения в Древнем Риме не получила. Ибо там прижился другой жуткий способ казни – распятие, а римляне не любили вариативность в таких вопросах.
Широкое распространение казнь получила в Ассирии, где посажение на кол было обычным наказанием для жителей взбунтовавшихся городов. Применялась эта казнь по ассирийскому праву и в качестве наказания женщин за аборт.
Который совершенно справедливо считался детоубийством, ибо уже тогда было известно, что человеческая жизнь начинается с момента зачатия, а также за ряд особо тяжких преступлений (бандитизм и всё такое прочее).
В так называемом Законе Ману, древнем своде религиозных и гражданских законов индийского общества, среди семи видов смертной казни сажание на кол занимало первое место.
В Европе эта казнь была впервые применена по приказу... женщины. Фредегонды, королевы франков, сначала наложницы, а затем жены Хильперика I, меровингского короля Нейстрии (франкского государства, столицей которого был Париж). Что характерно, умертвив предыдущую супругу, вестготку Галесвинту.
Поэтому совершенно неудивительно, что по приказу Фредегонды на кол посадили молодую и очень красивую знатную девушку (правда, говорят, что очень даже было за что).
Впрочем, Фредегонда вообще отличалась какой-то совершенно патологической жестокостью, особенно по отношению к женщинам. Одних сажала на кол, других колесовала, третьих разрубала на куски, четвёртых живьём на костре сжигала...
Приговоренного заставляли отнести кол к месту казни. Затем опуститься на колени в удобную для палача позу, фиксировали так, что он не мог шевельнуться, и (опять же для удобства палача) надрезали ножом задний проход.
После чего огромной деревянной колотушкой вбивали в казнимого кол (фактически «нанизывая» на этот жуткий дивайс), после чего устанавливали кол вертикально, позволяя силе тяжести, судорогам и тщетным попыткам казнимого освободиться, загонять кол все глубже в тело жертвы.
Посажение на кол применялось и на территории Польши (пока в XVIII веке его не отменили «российские оккупанты»), особенно во время войн с казаками. Испанские конкистадоры сажали на кол пленных и (особенно) лидеров индейцев во время конкисты, так, например, по некоторым данным, был казнён вождь арауканов Кауполикана. Впрочем, сожжение живьём было в тех краях в то время существенно более популярно.
Ещё в XIX веке эта казнь на удивление широко использовалось во вроде бы просвещённой Европе Во время войны в Испании наполеоновские войска (официально армия самой просвещённой нации на планете) сажали на кол испанских патриотов. Те предсказуемо платили им тем же.
На колу с закругленным наконечником (в 1800 году!) казнили 23-летнего студента медресе Сулеймана Хаби - за то, что он зарезал кинжалом генерала Клебера, главнокомандующего французскими войсками в Египте после отплытия Наполеона Бонапарта во Францию. «Просвещённые» французы явно испытывали просто болезненное влечение к этому виду казни...
Доктор Кронбергер поместил платформу с дивайсом (у него даже было собственное имя - Михаэль) в центр Чёрного Солнца. Причём так, что нижний конец смотрел точно в центр этого магического символа, а остриё – точно в центр свастики под куполом Зала Генералов.
И, таким образом, сделал кол частью вертикальной линии, соединявшей центры этих мощнейших духовных символов. В полном соответствии с фактами, логикой и здравым смыслом, ибо такая конфигурация обеспечивала максимально широкий и мощный канал энергии Вриль.
Лилит покорно поднялась на табуретку; а палач встал на платформу с другой стороны кола. Аккуратно присела на острие кола, после чего Кристиан крепко взял её за плечи и осторожно, но уверенно помог ей ввести кол достаточно глубоко в анус, чтобы кол не выскочил, когда она на него сядет уже всем весом своего совершенного тела.
«Держи меня строго вертикально» - попросила она. И мягким, но решительным движением повалила на платформу табуретку. После чего свободно опустила ноги вдоль Михаэля. И под тяжестью собственного веса начала скользить вниз, постепенно насаживаясь на кол (благо его поверхность была абсолютно гладкой). Кристиан придерживал её за плечи, максимально замедляя этот процесс и внимательно следя за тем, чтобы кол входил в неё строго вертикально.
Лилит не кричала (видимо решила «включить метагома»), ибо боль от проникновения внутрь кола была ещё очень далека от её реального физиологического предела (с человеческой точки зрения, практически бесконечного), а метагомы прекрасно умели контролировать себя.
Только часто, глубоко и тяжело дышала и изредка слегка постанывала. Впрочем, скорее не от боли, а от явно очень сильного сексуального возбуждения. Но поскольку контролировать себя она умела зер гут, то ни дикая боль от пронзаемых колом внутренних органов, ни сильнейшее сексуальное возбуждение (которое совершенно непостижимым образом прекрасно уживалось с нечеловеческой болью – а то и вообще стимулировалось последней) не мешали ей весьма эффективно помогать Кристиану правильно насаживать её на кол.
И чтобы Михаэль входил в неё строго вертикально, и чтобы он в процессе входа причинял ей максимальную боль. Что, несомненно, имело место быть, поэтому меня удивило насколько спокойно и даже естественно она вводит в себя (ибо именно так это, по сути, и происходило) этот абсолютно чужеродный предмет.
Который, к тому же не просто входит, а последовательно разрушает (причиняя в процессе этого просто жуткую, ужасающую, нечеловеческую боль) все внутренние человеческие органы, которые он встречает на своём смертоносном пути.
Всё начинается с того, что кол разрывает промежность и проходит через таз женщины. Затем повреждает нижний отдел мочевой системы (мочевой пузырь), а у женщин (то есть, у Лилит) - ещё и детородные органы.
Двигаясь всё выше и выше внутри человеческого тела, дьявольский дивайс разрывает брыжейку тонкой кишки, пробиваясь сквозь кишки и накопления пищи в брюшной полости.
Пройдя через кишечник, кол отклоняется к передней части позвоночника в области поясницы, и скользит по его поверхности, постепенно достигая верхней части брюшной полости и поражая желудок и печень (а иногда и поджелудочную железу). В случае Лилит – всегда, ибо она намеренно управляла колом (ей это удавалось на удивление эффективно), чтобы он повредил все, абсолютно все её внутренние органы до которых мог добраться.
Поднимаясь всё выше и выше, кол прорывает диафрагму и проникает в грудную клетку, повреждая сердце и центральные кровеносные сосуды, а затем легкие, бронхи и трахею.
Именно это и происходило сейчас с Лилит. Если бы Михаэля не вставил в него горизонтальную перекладину, кол прошёл бы сквозь горло женщины и вышел наружу либо через горло, либо через рот (последнее, впрочем, потребовало бы определённого искусства и от палача, и от жертвы).
Но поскольку перекладина была предусмотрительно вставлена, Лилит реально села на кол. Формально, конечно, на перекладину, но всё равно фактически на кол. И потому кол остановился чуть ниже горла, странным образом даже не мешая ей дышать.
Впрочем, конечно же, не странным. Ибо метагом так устроен (в высшей степени предусмотрительно устроен, надо отметить), что при возникновении потенциально смертельной угрозы его (в данном случае, её) жизни автоматически включается резервная (на самом деле, конечно, основная – вспомогательной является как раз человеческая) система.
Включается и перехватывает (точнее, берёт полностью) на себя всё жизнеобеспечение организма метагома. А также предотвращает кровотечение (а также вообще любые выделения) из человеческого организма. И, разумеется, полностью (буквально в течение нескольких минут) регенерирует человеческую систему метагома.
Одна из «метагомных» подсистем, состоит из органов, для которых ни в одном человеческом языке просто нет названий. Ибо ничего даже отдалённо похожего по функциональности ни у людей, ни у животных нет и не предвидится.
Эта подсистема при посажении на кол словно взводит внутреннюю пружину. После этого ей достаточно приказать себе..., и она ракетой взлетит над орудием казни, эффектным гимнастическим соскоком приземлившись... да где захочет.
Разумеется, разорвав словно тонкие нитки любые путы – либо до, либо в процессе полёта. Что и происходило во время её «похождений во времена раннего христианства» ...
Перед... действом она попросила, чтобы после посажения на кол Кристиан согнул ей ноги в коленях, связал в щиколотках и привязал за щиколотки к запястьям связанных за спиной её рук.
Что он и сделал, разумеется. Попутно отметив про себя, что даже насаженная на кол, она всё равно была оглушительно, идеально, совершенно, неотмирно, даже, пожалуй, божественно (несмотря на сложные отношения метагомов с Господом Богом) прекрасна.
Лилит просидела на колу ровно шесть часов. После чего прохрипела:
«Сними меня».
Кристиан развязал ей руки и ноги, которые бессильно упали вдоль туловища и Микаэля, соответственно, после чего аккуратно и осторожно снял с кола (как пушинку – по крайней мере, так это выглядело со стороны).
После чего поставил её на ноги. Она бессильно опустилась на табурет, который палач вернул в вертикальное положение после того, как баронесса оттолкнула его, уронив на пол, во время посажения её на кол шесть часов назад.
Бессилие было, разумеется театром, ибо женщина-метагом даже после шестичасового сидения на колу могла запросто ракетой взмыть над орудием казни и приземлиться... да где угодно.
Впрочем, даже и после шестисуточного – метагомша могла просидеть на колу сколь угодно долго без малейшего вреда для своего здоровья – так было устроено её совсем не-человеческое тело.
Через несколько минут она полностью регенерировала - и, по-прежнему абсолютно голая – как ни в чём ни бывала сидела на табурете. Реально как ни в чём ни бывало, ибо на орудии казни не осталось ни малейшего следа её пребывания (после посажения человека кол весь в крови... и человеческих выделениях). А Лилит выглядела... как будто только что вышла из душа.
Она глубоко и мрачно вздохнула – и констатировала: «Всё это, конечно, замечательно… но по-хорошему надо бы повторить пройденное?»
«Похождения Хранителей… в смысле, метагомов на заре христианства?» - усмехнулся доктор Кронбергер. «Или подвиги – без дураков подвиги – христианских мучеников и исповедников?»
«Второе» - уверенно ответила баронесса. «Мои соплеменники как-то не горят желанием…»
Сделала небольшую паузу – и продолжила: «На кол посадить, распять… повесить, хотя бы. Только нереально это – убивать не мой стиль совсем, а эликсир регенерации создать пока не получается… и совершенно непонятно, когда получится…»
«Так ты же сама можешь… их регенерировать?» - удивлённо спросил он. Лилит покачала головой: «Не после такого. После порки – легко; резаные раны – пожалуйста, а после флагрума или посажения на кол мне не под силу…»
И мрачно резюмировала: «Говорила я Ему – такие побочные эффекты он своим шоу на Голгофе в наш мир привезёт, что потом у всех нас тысячелетиями голова болеть будет, что с ними делать. Сильно болеть…»
Закрыла глаза – и до мельчайших деталей вспомнила свою встречу с Ним. Описание которой в очень узких кругах предсказуемо получило совершенно естественное название.
Евангелие от Лилит.