История с распиленной совместными усилиями Шарлотты Корде и Будики христианской мученицей Полиной (ибо антенна Благодати Божьей была таковой по определению) получила вполне ожидаемое продолжение.
Продолжение бесцеремонно материализовалось в моём типа офисе на Объекте Харон в облике очень красивой явно натуральной стройной (я бы даже сказал, поджарой) кареглазой брюнетки лет сорока пяти и явно начальственного вида.
Облачена (именно облачена) брюнетка была в длинное – до пят – весьма консервативное, хотя и элегантное (и явно не дешёвое) чёрное шерстяное платье, подпоясанное тонким женственным ремешком с маленькой золотой пряжкой. Обуто продолжение было в не менее элегантные чёрные осенние сапожки явно из натуральной кожи. Тоже категорически не дешёвые.
Брюнетка, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно (и по-женски удобно) устроилась в гостевом кресле напротив меня и представилась:
«Я игуменья Елисавета – настоятельница монастыря святой великомученицы Варвары. Можете обращаться ко мне как это принято – матушка Елисавета. Или по моему мирскому имени – Лариса Дмитриевна, как Вам удобнее…»
Последнее означало, что игуменья была в курсе моего вероисповедания – и моего отношения к РПЦ вообще и к монахиням, монастырям, и так далее, в частности. Что меня совершенно не удивило – ибо я сразу догадался, откуда.
Её визит меня тоже совершенно не удивил – я его ожидал уже не первую неделю. Ожидал потому, что прикомандированная к проекту Харон группа Инланд-СД уже проинформировала меня, что отец Афанасий (до того, как он моими стараниями прочно угодил под элегантный каблук императрицы Александры Фёдоровны) плотно общался именно с игуменьей Елисаветой.
Да и название монастыря даже не говорило, а просто орало о неизбежности визита матушки Елисаветы в мою совсем не скромную рабочую обитель.
Ибо, согласно церковным сказкам (извините, Житиям Святых), история мученичество святой Варвары Илиопольской (по другим данным, Варвары Никомидийской) была настолько вопиющим фейком, что 14 февраля 1969 года тогдашний папа римский Павел VI в своём апостольском послании Mysterii Paschalis… удалил из католического календаря имя Варвары с формулировкой: «ее деяния совершенно невероятны».
Согласно легенде (а это именно легенда, в которой нет ни слова правды), Варвара жила то ли в тогдашней Никомедии (ныне турецкий город Измит), то ли в Илиополе Финикийском (он же Баальбек в нынешнем Ливане). Даже церковные сказочники… извините, историки до сих пор не пришли к единому мнению, что не преминул отметить на удивление здравомыслящий (в данном случае) Павел IV.
Её отец — некий Диоскур – был городским чиновником при императоре Максимиане (согласно легенде, дело было во время Великого гонения на христиан как раз при этом сабже и Диоклетиане Великом).
Он запер Варвару (якобы зело красивую), в башне, чтобы скрыть её от посторонних глаз. Обычное дело в те времена – и не только в тех местах. В период заточения Варвара, изучая окружающий мир, который был виден ей из окон, якобы пришла к мысли о существовании Единого Создателя. На самом деле, это не удивительно – многолетнее одиночное заключение даёт и не такие результаты.
Когда отец, стремясь выгодно (разумеется, для себя) продать её замуж – давайте называть вещи своими именами – разрешил ей выходить из башни, Варвара двинула ну просто совсем в ином направлении. Познакомилась с христианами и христианками Илиополя, приняла крещение… и предсказуемо решила стать Невестой Христовой.
Пока что ничего такого уж невероятного – таких историй хватало во все времена и у всех народов (и до сих пор хватает); причём двигают девицы как раз в нечто круто религиозное. Но дальше начинается реальная дичь.
Когда её отец-язычник Диоскур узнал о христианском вероисповедании дочери (что-то мне подсказывает, что она это и не скрывала), он разозлился и отвёл Варвару к правителю города Мартиану.
Что, конечно, чушь полная – ибо в то время обращение в христианство дочери чиновника было для него таким позором, что он вылетел бы со службы (а то и из города) обгоняя звуки собственного визга. Поэтому в реальности дочь вернулась бы в башню и находилась бы там пока не поумнеет.
Её заставляли отречься от христианской веры, но она отказалась. Девушку подвергли жестоким мучениям: бичевали воловьими жилами, раны растирали власяницей, опаляли огнём. Предсказуемо не помогло – фанатички (а по описаниям, это было именно так), способны выдержать и не такое.
Точнее, не помогло бы – если бы это имело место быть в реальности. На самом деле, как сказали бы братья Стругацкие, НЕ БЫВАЕТ. Не бывает потому, что такого рода телесные воздействия сделали бы невозможным замужество Варвары (ибо товар был бы вконец испорчен).
Что автоматически поставило бы крест на финансовых, служебных и социальных амбициях Диоскура, которые были для него несопоставимо важнее каких-то там религиозных проблем (даже на пике гонений пострадали менее одной десятой процента христиан).
Согласно церковным сказкам, правитель города Мартиан дал отцу право свершить суд над дочерью. Бред сивой кобылы в лунную ночь, ибо слова и дела христиан в империи того времени юридически были государственной изменой, для борьбы с которой были созданы специальные трибуналы.
Имевшие эксклюзивное право выносить смертные приговоры, поэтому за такое самоуправство градоначальник сам лишился бы головы (у соимператоров с этим было строго).
Язычник Диоскур якобы согласился стать палачом своей дочери: он обезглавил Варвару. Вместе со святой Варварой была казнена святая Юлиана, открыто объявившая себя христианкой во время истязаний святой Варвары. Позднее Диоскура и Мартиана постигло возмездие – оба они были сожжены молнией.
Какая святая – такие и мощи, поэтому неудивительно, что история с мощами святой великомученицы Варвары была ещё чудесатее – хотя, казалось бы, дальше уже некуда совсем.
В XIX веке французский археолог и историк религии Людовик Лаланн насчитал аж три тела (в Египте, в Венеции и в итальянской Пьяченце близ Милана) и две головы, находящиеся в разных местах, которые выдавались за мощи Варвары.
Помимо этого, во множестве других церквей существовало огромное количество останков, выдаваемых за мощи Варвары; из-за чего археолог иронично писал о том, что количество мощей так велико, что для перевозки их потребовался бы не один шестиконный экипаж.
Как будто этого было мало, согласно преданию, когда Варваре отрезали голову, из ран текло вместо крови молоко. Поэтому в некоторых монастырях, особенно в Италии, показывали склянки, якобы наполненные молоком святой Варвары.
Я уже знал, почему Лариса Дмитриевна (в миру Ионова) выбрала для своего монастыря – он был создан именно ею, хотя и не без помощи отца Афанасия – имя именно святой великомученицы Варвары (образцом для подражания стал, скорее всего, одноимённый греческий женский монастырь XVI века).
Как знал и почему она выбрала при постриге (в знак ухода из мира православные монахи и монахини принимают новое имя) именно Елисавету – спасибо досье, любезно предоставленного гауптштурмфюрером Кёнигом из Инланд-СД. Однако я не упустил возможность прибрать к рукам контроль за ситуацией.
«Постриг приняли в честь Святой Преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Фёдоровны Романовой?» – обыденным тоном осведомился я.
«Да» – удивлённо ответила игуменья. «А Вы откуда знаете?». Я пожал плечами:
«Святая Варвара – христианская мученица… великомученица даже…»
По терминологии православной церкви, это мученица высокого рода или сана, претерпевшая за Христа великие мучения.
«… поэтому совершенно логично выбрать настоятельницу, принявшую постриг тоже в честь великомученицы… к тому же настоятельницы женского монастыря»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «Новомученики сейчас очень популярны в РПЦ; Елизавета Фёдоровна – действительно великая княгиня – самая известная из них… так что вполне логичное предположение…»
Елизавета Александра Луиза Элла Гессен-Дармштадтская вполне могла бы стать спасительницей России (ибо масштаб её Личности позволял очень даже) … если бы вышла замуж за Николая Александровича (будущего императора Николая II), а не за его дядю Сергея Александровича.
Что теоретически было возможно – она была всего на четыре года старше Николая. Который, к великому сожалению для Российской империи, женился на младшей сестре Елизаветы Аликс… что и определило трагическую судьбу четы других Романовых – и всей страны и государства. И сделало императорскую семью официально мёртвыми… хотя и подарило им всем жизнь вечную.
Елизавета в совершенстве овладела русским языком, говорила на нём почти без акцента. Ещё исповедуя лютеранство, посещала православные богослужения. В 1888 году, вместе с супругом, совершила паломничество в Святую землю (впоследствии она стала председателем Императорского православного палестинского общества).
После посещения Иерусалима, и общения с тогдашним начальником Русской Духовной Миссии, создателем Русской Палестины (собирательное название земельных владений и недвижимости, принадлежавших Российской империи и РПЦ, а затем СССР… потом снова РПЦ) Антонином, Елизавета Фёдоровна твёрдо решила перейти в православие.
Что она и сделала в 1891 году, написав перед этим своему отцу:
«Я всё время думала, и читала и молилась Богу — указать мне правильный путь — и пришла к заключению, что только в этой религии я могу найти настоящую и сильную веру в Бога, которую человек должен иметь, чтобы быть хорошим христианином»
В качестве супруги московского генерал-губернатора (великий князь Сергей Александрович был назначен на этот пост в 1891) организовала в 1892 году Елисаветинское благотворительное общество – фактически детский дом, куда попадали «законные» дети – для «незаконных» с 1764 года существовал Московский Воспитательный дом.
Деятельность общества вскоре распространилась и на всю Московскую губернию. Елисаветинские комитеты были образованы при всех московских церковных приходах и во всех уездных городах Московской губернии.
Кроме того, Елизавета Фёдоровна возглавила Дамский комитет Красного Креста, а после гибели супруга (17 февраля 1905 года он был убит бомбой террориста Ивана Каляева) она была назначена председательницей Московского управления Красного Креста.
С началом русско-японской войны Елизавета Фёдоровна организовала Особый комитет помощи воинам, при котором в Большом Кремлёвском дворце был создан склад пожертвований в пользу воинов: там заготавливали бинты, шили одежду, собирали посылки, формировали походные церкви.
В письмах Елизаветы Фёдоровны к Николаю II великая княгиня предстаёт сторонницей самых жёстких и решительных мер в отношении любого вольнодумства вообще и революционного терроризма в частности.
«Неужели нельзя судить этих животных полевым судом?» — спрашивала она у Николая в письме, написанном в 1902 году вскоре после убийства министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, и сама же отвечала на вопрос:
«Необходимо сделать всё, чтобы не допустить превращения их в героев … чтобы убить в них желание рисковать своей жизнью и совершать подобные преступления Кто он и что он — пусть никто не знает… и нечего жалеть тех, кто сам никого не жалеет».
Эти и другие документы позволяют сделать однозначный вывод – если бы реальная власть в империи оказалась в руках Елизаветы Фёдоровны (что было бы неизбежно, если бы её супругом был мягкотелый Николай), большевики и прочие бешеные животные (тут она была совершенно права) были бы вырезаны с такой жестокостью и настолько поголовно, что мы до сих пор жили бы при царях.
Однако женой Николая стала истеричка Аликс… поэтому результат оказался прямо противоположным. Впрочем, об этом чуть ниже.
На первый взгляд, её решение посетить в тюрьме Ивана Каляева – убийцу её мужа – и даже подать официальное прошение императору Николаю II о помиловании террориста (оно не было удовлетворено) было совершенно нелогичным – однако определённая логика в этом была… и даже не чисто женская.
Ибо Елизавета была достаточно умна, чтобы понимать, что казнь Ивана Каляева превратит его в мученика революционной идеи; в пример для подражания… что и случилось. Я думаю, что у неё существовал план, как этого не допустить и как использовать Каляева в борьбе с террористами… но он не сохранился.
После гибели мужа Елизавета Фёдоровна с высочайшего соизволения заменила супруга на посту председателя Императорского православного палестинского общества и исполняла эту должность до падения монархии.
Вскоре после гибели мужа она продала все свои драгоценности (отдав в казну ту их часть, которая принадлежала династии Романовых) и на вырученные деньги купила на Большой Ордынке усадьбу с четырьмя домами и обширным садом.
В которой расположилась основанная ею в 1909 году Марфо-Мариинская обитель милосердия (это не был монастырь в точном смысле слова; сёстры обители занимались благотворительной и медицинской работой).
Была сторонницей возрождения чина диаконесс — служительниц церкви первых веков христианства, которые принимали рукоположение, участвовали в совершении литургии (сейчас служат иподиаконы), занимались катехизацией женщин, помогали при крещении женщин, служили больным.
Получила поддержку большинства членов Святейшего синода в вопросе о присвоении этого звания сёстрам обители, однако консервативный император упёрся и решение так и не было принято.
При создании обители был использован как русский православный, так и европейский (католический) опыт. Сёстры, жившие в обители, приносили обеты целомудрия, нестяжания и послушания; однако, в отличие от монахинь, по истечении определённого срока устав обители позволял сестрам выйти из неё и создать семью.
Сёстры получали в обители психологическую, методологическую, духовную и медицинскую подготовку. Им читали лекции лучшие врачи Москвы, беседы с ними проводили духовник обители отец Митрофан Сребрянский (позднее архимандрит Сергий; канонизирован Русской православной церковью) и второй священник обители отец Евгений Синадский.
Обитель оказывала духовно-просветительскую и медицинскую помощь нуждающимся, которым часто не просто давали еду и одежду, но помогали в трудоустройстве, устраивали в больницы.
Нередко сёстры уговаривали семьи, которые не могли дать детям нормальное воспитание (например, профессиональные нищие, пьяницы и т. д.), отдать детей в приют, где им давали образование, хороший уход и профессию.
В обители были созданы больница, амбулатория, аптека, где часть лекарств выдавали бесплатно, приют, бесплатная столовая и ещё множество учреждений. В Покровском храме обители проходили просветительские лекции и беседы, заседания Палестинского общества, Географического общества, духовные чтения и другие мероприятия.
Поселившись в обители, Елизавета Фёдоровна вела подвижническую жизнь: ночами ухаживала за тяжелобольными или читала Псалтирь над умершими, а днём трудилась наряду со своими сёстрами, обходя беднейшие кварталы.
Она посещала Хитров рынок — самое трущобное место тогдашней Москвы, вызволяя оттуда малолетних детей. Там её уважали за достоинство, с которым она держалась, и полное отсутствие превознесения себя над обитателями трущоб.
Во время Первой мировой войны Елизавета Фёдоровна активно заботилась о помощи русской императорской армии, в том числе раненым в боях солдатам. Тогда же она старалась помочь военнопленным, которыми были переполнены госпитали, в результате её… предсказуемо обвинили в пособничестве немцам (она была этнической немкой).
При её участии в начале 1915 года была организована мастерская по сборке протезов из готовых частей, получаемых в большинстве из Петербургского завода военно-врачебных изготовлений, где имелся особый протезный цех. До 1914 года в России эта отрасль промышленности не развивалась. Средства на оборудование мастерской, размещавшейся в частном владении, собирались из пожертвований.
Крайне негативно относилась к Григорию Распутину, хотя ни разу с ним не встречалась. Убийство Распутина она расценила как патриотический акт, что ещё раз подтверждает, что, придя к власти, с врагами она бы не церемонилась.
Отказалась покинуть Россию после прихода к власти большевиков, продолжая заниматься подвижнической работой в своей обители. 7 мая 1918 года она была арестована чекистами, заключена под стражу и выслана из Москвы в Пермь.
В конце мая её вместе с другими представителями дома Романовых перевезли в Екатеринбург. А через два месяца, отправили в город Алапаевск в 150 км от Екатеринбурга. Елизавета Федоровна не теряла присутствие духа, в письмах наставляла оставшихся сестёр, завещая им хранить любовь к Богу и ближним.
В ночь на 18 июля 1918 года великая княгиня Елизавета Фёдоровна была убита с особой жестокостью – её живой сбросили в шахту в 18 км от Алапаевска. Шахту взорвали гранатами, завалили бревнами и засыпали землёй.
Вместе с ней в шахте погибли великий князь Сергей Михайлович; князь Иоанн Константинович; князь Константин Константинович (младший); князь Игорь Константинович; князь Владимир Павлович Палей; Фёдор Семёнович Ремез, управляющий делами великого князя Сергея Михайловича и сестра Марфо-Мариинской обители Варвара Яковлева.
Последнее для меня стало ещё одним – уже гораздо более здравым – объяснением выбора игуменьей Елисаветой именно этого имени для своей обители.
Все в самом прямом смысле великомученики, кроме застреленного великого князя Сергея Михайловича, были сброшены в шахту живыми. Когда тела были извлечены из шахты после освобождения города белыми, то было обнаружено, что некоторые жертвы жили и после падения, умирая от голода и ран.
Рана князя Иоанна, упавшего на уступ шахты возле великой княгини Елизаветы Фёдоровны, была перевязана частью её апостольника. Окрестные крестьяне рассказывали, что несколько дней из шахты доносилось пение молитв. Жуть жуткая, иными словами (впрочем, чего ещё ждать от красных вурдалаков).
Останки убитых извлекли из шахты, положили в гробы и в конечном итоге отправили в Иерусалим. Там великую княгиню похоронили под храмом равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании, исполнив желание Елизаветы Фёдоровны, выраженное ею во время паломничества в 1888 году.
Я (на самом деле, далеко не только я) нарисовал на Баронессу огромный зуб за то, что она не спасла действительно великую княгиню – хотя вполне могла это сделать, ибо это было куда проще, чем спасти императорскую семью.
Не сделала понятно почему – в отличие от своей младшей сестры, Елизавета была совершенно неуправляема; кроме того, Баронесса пришла в ужас от одной только мысли о неизбежной динамике отношений между сёстрами.
В 1918 году Лилит было совершенно не до сестринских разборок – все силы уходили на создание Общества Туле и ДАП (будущей НСДАП) … в общем, она решила не создавать себе и своей свите нехилую головную боль и позволила большевикам совершить своё чёрное дело.
Игуменья Елисавета уважительно кивнула – и предсказуемо объявила:
«Полина, которую вы вертикально распилили – одна из моих монахинь…»
Я никак на это не отреагировал, ибо примерно этого и ожидал. Полина, хоть и была одета в гражданское, как и её настоятельница – иначе их по моему приказу на пушечный выстрел не подпустили бы к Объекту Харон – была настолько благодатной (в смысле Благодати Божьей), что могла быть только монахиней.
Настоятельница бесстрастно продолжала: «Я бы хотела, чтобы Вы сделали то же самое со всеми моими монахинями – нас всего двадцать шесть…»
Как Бакинских комиссаров… кстати, по нашим временам монастырь немаленький – в самых крупных чуть более пятидесяти.
«… а потом со мной…»
«Всех вертикально распилить?» – улыбнулся я. Игуменья покачала головой, достала из элегантной дамской сумочки – явно подарок богатого спонсора её обители – несколько скреплённых степлером листов бумаги и протянула мне:
«Здесь полный список того, что нужно сделать – источник, разумеется, Жития Святых… здесь и истязания, и казни. Боль максимальной силы максимально долго… впрочем, вы всё это и сами знаете…»
Я кивнул – и осведомился: «И зачем это вам?». Хотя, конечно, уже знал ответ.
Она глубоко и очень грустно вздохнула: «Совершенно очевидно, что Церковь умирает во всех своих составляющих – и православной, и католической, и протестантской… точнее, так называемой реформатской…»
Я кивнул – ибо придерживался ровно такого же мнения. Игуменья продолжала:
«К великому сожалению, никакая Церковь уже не реформируема; для спасения мира неизбежно придётся создать параллельную церковь с нуля, а затем поглотить остатки окончательно развалившихся…»
Я снова кивнул – ибо именно в этом состояла суть моего проекта L-XIV. L-XIV потому, что именно такое имя – Лев XIV – я выбрал для будущего Спасителя Церкви. Нового Папы Римского, которым придётся стать отцу Роберту Фальке – ситуация зашла так далеко, что во главе Новой Церкви должен был стать самый настоящий католический святой (а в этом у отца Роберта конкурентов не было).
Лев XIV потому, что для спасения человечества необходимо было провести Новую Евангелизацию, обратив в католичество не менее миллиарда человек… лет за пять, максимум за десять. А это можно было сделать только лишь успешным решением социальных вопросов… чем в первую очередь и занимался папа Лев XIII. Который 15 мая 1891 года опубликовал энциклику Rerum Novarum, заложившую основы современной римско-католической социальной доктрины.
Которую необходимо существенно изменить… вот этим мы и займёмся совместно с SSPX и Opus Dei… собственно, уже занимаемся. Правда, пока что занимается пока исключительно ИТ-отдел Управления специальных проектов Die Neue SS, который с помощью искусственного интеллекта и моих технологий управления знаниями, создаёт глобальную онлайн-церковь. Которая и поглотит физическую.
Игуменья уверенно-вдохновенно продолжала: «… а для этого необходимо новое Семя Церкви…»
«… которым и должны стать Вы и Ваши монахини, совершив самопожертвование, точнее, став христианскими мученицами в стиле, описанном в Житиях Святых…»
Она кивнула – и ещё более уверенно заявила: «Я не сомневаюсь, что после того, как видео нашего мученичества попадёт в Сеть…»
Что, скорее всего, неизбежно.
«… у нас найдутся тысячи последователей и последовательниц. И очень быстро сформируется критическая масса, необходимая для создания Новой Церкви…»
У меня появилось очень нехорошее ощущение, что цель игуменьи (возможно, бессознательная, хотя вряд ли) состоит вовсе не в создании Новой Церкви. А в том, чтобы реализовать то, чего не удалось первохристианским мученикам и мученицам – вызвать Второе Пришествие Христа.
Со всеми описанными в Откровении Иоанна Богослова сопутствующими и побочными эффектами – и с превращением нашего мира в общество поголовной святости… сиречь в духовный ГУЛАГ похлеще большевистского.
Это в мои планы не входило категорически, поэтому я столь же категорически не собирался выполнять требование игуменьи. Только вот как прекратить всё это безобразие навсегда, я пока что категорически не понимал.
Положение спасла… правильно, моя де-факто вторая жена Анна Болейн, которая не так уж чтобы совсем неожиданно материализовалась в моём типа офисе. Материализовалась и осведомилась у игуменьи: «Я Вам никого не напоминаю?»
Та внимательно посмотрела на Анну и осторожно ответила: «Натали Дормер?»
Видимо, сериал «Тюдоры» смотрели и в монастыре святой Варвары.
Анна рассмеялась: «Это она на меня похожа, а не я на неё… играет хорошо, надо отметить – я тогда примерно такой и была…»
После чего усмехнулась, обращаясь к настоятельнице: «Только не делай вид, что ты мне не поверила. Ты достаточно мистически талантлива, чтобы точно знать, что я – действительно Анна Болейн. Королева Анна Болейн…»
Игуменья судорожно кивнула. Королева Анна убийственным тоном продолжила:
«Ты даже отдалённо себе не представляешь, во что вляпываешься и против насколько могущественной Силы пошла. Поэтому либо ты прямо сейчас исчезнешь и даже думать забудешь о мученичестве – своём и твоих монахинь…»
Сделала многозначительную паузу и рассмеялась: «Нет, никто вам даже больно не сделает – за исключением практически безболезненного укола. Который вам полностью и необратимо сотрёт память – и вы проведёте всю жизнь в психушке…»
Ещё одна разработка отдела фармакологии Управления специальных проектов.
Победоносно посмотрела на игуменью и приказала:
«Свободна. И больше никогда на глаза мне не попадайся. Иначе быстро отправлю в комфортную финскую дурку…»
Настоятельницу как ветром сдуло – спорить с королевой Анной дураков нет. А Анна Болейн неожиданно приказала уже мне: «Собирайся – проект Харон для тебя завершился. Пора инициировать День Сингулярности – точнее, все три дня»