«Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, - взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, - выслушайте... И если вам померещится, что некая истина невыносима, - вынесите ее...»
Честертон
-----------------------------------------------------------------------
Отец Мартин после завершения аутодафе вернулся в свою келью, где долго молился об успехе аутодафе предстоящих. Сегодняшнее явно не удалось (если вообще не было безнадежно испорчено). Маргит пришлось удушить петлей, Агнесса как-то подозрительно быстро умерла, а Гертруду и вовсе пришлось застрелить из арбалета и, вместо того, чтобы сжечь, ее решили отвезти на кладбище и сбросить в яму с негашеной известью – такова была ее ведьминская сила. Силен был дьявол и велики ведьминские козни – даже упорные и героические усилия Святой Церкви были не в состоянии его победить.
И более всего огорчался отец Мартин, что, поскольку не прошли осужденные через все страдания, назначенные им кроткой, заботливой и любящей христианской церковью, Бог отвергнет их души на Страшном Суде и попадут они в ад, на гораздо более страшные и долгие мучения. Болело сердце у отца Мартина за души заблудшие и хотел он их страдания как можно более уменьшить, да только вот уж больно сильны были козни дьявольские, спасавшие грешников от очищения.
Потому и молился истово, прося у Бога мудрости и проницательности, дабы всех ведьм, колдунов и еретиков определить и выловить и очищение назначить им правильное. Отец Мартин не любил ни слова «наказание», ни слово «воздаяние», ибо считал, что лишь Господь имеет право воздавать и наказывать за грехи, а дело Церкви – лишь очищать души грешников земным страданием. И силы и мужества просил у Бога, дабы очищение назначенное твердо, но милосердно, с любовью, заботой и кротостью, до конца довести.
И еще он молился за заблудших грешников, чтобы нашли они в себе силы самим явиться с трибунал святой инквизиции, принести покаяние за грехи и добровольно пройти через очищение – пыткой и костром, болью и мученической смертью. Ведь спасение души для христианина гораздо важнее, чем комфорт грешного земного тела.
Отец Мартин заблуждался – и сильно. Сегодняшнее аутодафе было еще менее удачным, чем он полагал. Гертруда осталась жива, просто временно потеряла сознание от болевого шока. Стрела арбалета ударилось о звено цепи, которой осужденную привязали к столбу, изменила траекторию и под углом вошла в левую грудь женщины, не задев ни одного жизненно важного органа.
И до ямы с негашеной известью осужденная еретичка не доехала. Очнулась по дороге и застонала – после чего возчиков как ветром сдуло. К счастью, поблизости оказался люден – Джеймс Мортимер – который не упустил представившегося шанса спасти женщину и сделать очередную «маленькую бяку» столь люто ненавидимой им христианской церкви.
В результате через пару часов Гертруда уже лежала на столе на «конспиративной квартире» Ордена Хранителей Огня и над ней колдовали Мортимер и Рудольф Шнайдер – хозяин квартиры (тоже, разумеется, люден).
Людены обладали чрезвычайно мощной биоэнергетикой, поэтому могли залечивать раны – и быстро – одним только воздействием своего мощного биополя. А два людена – это гораздо больше, чем один. Синергетика, знаете ли. Один плюс один равняется пяти.
Стрела была аккуратно извлечена (хорошо, что она оказалась без зазубрин – подумал Джеймс) Через час с небольшим от глубокого проникающего колотого ранения левой груди Гертруды не осталось и следа. А еще через полтора часа Джеймс и Гертруда с упоением, неистовством и даже яростью, но, вместе с тем, с искренней заботой и нежностью занимались любовью. Обычной, земной, человеческой любовью, которая бывает между мужчиной и женщиной. И ничего удивительного – в экстремальных обстоятельствах чувства вспыхивают быстро.
Отец Мартин не знал, что составители Нового Завета ошибались, и ошибались жестоко. Всевышний не любил и не уважал тех, кто не сопротивлялся Злу насилием, кто любил врагов своих и кто чтил Власть, которая, якобы, от Всевышнего. А любил и уважал только подобных Себе (раз уж он такими людей создал). Сильных, смелых, умных, независимых, ярких Личностей, которые и врагов ненавидят, и власти сопротивляются. Ибо лишь на тех опереться можно, кто сопротивляется. И чем сильнее сопротивление, тем прочнее опора.
Не тех Всевышний любит, кто подчиняется Демону Судьбы (которого искушенные в оккультизме людены называли Демоном Кармы), а тех, кто ему сопротивляется (и, в конце концов, убивает этого Демона, обретая Личную Свободу и Неограниченное Долголетие). Не слуг Он любит, но повстанцев; не мучеников, но гордых и успешных воинов; не безвинных жертв, но победителей. И помогает им.
Не смерть и страдание угодны Ему, а Жизнь и Счастье человеческое; не нищета, но богатство и процветание; не нищета духовная, но сила, богатство и стойкость духа; не кротость и покорность, но дерзость и сопротивление; не тупая вера, но поиски Истины; не «спасение души» от «мук адовых», но тела человеческого от страданий, мучений и смерти.
И жизнь вечную человек должен обрести не в загробном мире, а в самом что ни на есть земном, не путем «покаяния» и «искупления грехов», но Преображения своего физического тела, сожжения не тела, но накопленной кармы (а это как раз требовало не только наличия, но и максимально эффективного функционирования физического тела и физическое страдание не помогало сжигать карму, но, напротив, мешало).
Именно поэтому Всевышний и не принял душу Агнессы, безропотно прошедшей через все муки и бичевание и с покаянием и причащением и прощением палачей своих умершей на костре (к счастью, правда, не от огня, а от маленькой отравленной стрелы Мортимера, сумевшего прекратить мучения девушки). Белой птицей взлетела ко Всевышнему чистая душа Агнессы, но не принял ее Всевышний, ибо не терпел рабов – ни «Божьих», ни человеческих.
Потому и ударилась душа девушки о дверь стеклянную, отгородившую ее от тонких слоев астрала, где души человеческие обитают между реинкарнациями. Ударилась и превратилась в сокола грозного, Ангела Мщения, которому предстояло, как призраку, жить в тонких энергетических слоях Земли и преследовать палачей своих до полного им отмщения.
Подчинение Злу сатанинской христианской Церкви, добровольное приношение своего тела, созданного для Преображения, для физического бессмертия, для Вечной Красоты на алтарь Сатане – Богу Боли, Страданий и Смерти в глазах Всевышнего было грехом тягчайшим. Потому и обречена была душа Агнессы на долгие мытарства в земных тонких слоях, и мытарства эти могли закончиться только после смерти – и жуткой смерти – последнего из ее палачей.
И еще не знал отец Мартин, что служил он не Богу, а Сатане, и что это он – отец Мартин - а не его невинные жертвы, после смерти отправится в Ад – всерьез и надолго. Ибо не было в глазах Божьих более страшного греха и более ужасного преступления, чем преднамеренное причинение страданий и мучительной смерти человеческому существу - пусть даже и трижды виновному. А уж если невиновному…
Грех отца Мартина был в миллионы раз тяжелее греха даже самой злобной ведьмы, самого черного колдуна, самого глубокого и искреннего адепта черной магии, искренне и явно поклонявшегося и служившего Сатане. Ибо все дела ведьминские и козни колдовские – всего лишь незначительные «возмущения астрала», от которых не так уж сложно было защититься.
Вполне достаточно было молитвы искренней и крестного знамения (в этом случае крест был не символом защиты, а символом смерти – уничтожения колдовства, снятия порчи или сглаза, изгнания демона, разрушения темных чар). А пытки, бичевание, сожжение на костре человека – грех явный, жуткий и смертный. И наказание Божье за грех сей ужасный – хоть и не вечные, но очень долгие муки адовы. И начаться Ад сей для отца Мартина должен был уже сегодняшней ночью.
Помолившись и поужинав, отец Мартин отошел ко сну (не забыв, разумеется, произнести вечернюю молитву). Тут-то все и началось…
Отец Мартин очнулся в какое-то странное состояние – между сном и явью. Причем именно «в состояние», а не «в состоянии». Как будто из сна он не вернулся в состояние бодрствования, а перешел в какое-то «третье состояние» - между сном и явью, между небом и землей, между этим миром – и Тем.
Такое с ним бывало и раньше, и было это состояние весьма и весьма жутковатым – но не более. Такие «пробуждения» посещали отца Мартина примерно раз в месяц и всякий раз он испытывал легкий ужас, попадая в таком состоянии. По углам комнаты копошились непонятные тени, что-то очень страшное таилось за дверью, под кроватью, в сундуке с одеждой. Но никогда прежде эти существа явно не появлялись перед отцом Мартином и обычно утренней молитвы вполне хватало для того, чтобы даже воспоминания о неприятном сне (а в том, что это действительно был сон, отец Мартин был совершенно уверен) полностью исчезли.
На этот раз все было по-другому. Отец Мартин лежал на спине на своей узкой деревянной кровати. Голова его покоилась на высокой горе подушек (единственная роскошь, которую себе позволял этот благочестивый францисканский священник). Как обычно, в этом «третьем состоянии» он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но мог все видеть, слышать и чувствовать.
Священник судорожно оглядел комнату и с неподдельным ужасом увидел Ее. В глубине его довольно просторной монастырской кельи (председателю инквизиционного трибунала полагались намного более просторные апартаменты, чем простому монаху) стояла только что сожженная им Агнесса.
Отец Мартин хотел перекреститься, но руки не слушались его. Хотел закричать, но не слушался и язык. Его охватил Ужас. Не страх, а именно Ужас, причем такой силы, которого инквизитор не испытывал никогда (а в бытность воином монахом и секретным агентом Святого Престола ему доводилось попадать в аховые переделки – и с честью выходить из них).
От Агнессы исходило какое-то удивительное – и необычайно страшное – белое сияние. Да и она сама была идеально белой – и ее кожа, и волосы, и странное просторное одеяние, все было безупречно, безукоризненно, совершенно белым. Она олицетворяла собой Белый Цвет – цвет Смерти. Ужасной смерти.
Она смотрела на священника совершенно белыми глазами, в которых, тем не менее, была и радужная оболочка, и зрачки, только были они тоже совершено, запредельно белыми (и оттого особенно жуткими) – и в глазах этих было нечто, вызывавшее глубокий Ужас. Отец Мартин смотрел в эти белые глаза, не в силах оторваться от них, и видел в них Вечность. Вечность адовых мук, мрачной белой ледяной пустыни. Вечность Преисподней.
Белая Агнесса молчала и первые несколько мгновений просто стояла, неотрывно и страшно глядя на инквизитора своими страшными белыми глазами. Затем она медленно, очень медленно, почти незаметно двинулась к неподвижно лежавшему священнику. И начала преображаться.
Преображаться в Нечто совершенно жуткое, кошмарное; в нежить, в существо, которое, казалось, вырвалось из самых глубин ада – и пришло к отцу Мартину даже не забрать его душу и унести с собой в преисподнюю, в Геенну Огненную, а сотворить с его телом и душой нечто, не поддающееся описанию человеческим языком.
Сначала исчезла ее одежда и Белая Агнесса осталась абсолютно голой. И, по-прежнему, абсолютно белой. Даже маленькие соски ее на ее маленькой груди были ослепительно белыми – и все равно хорошо видимыми.
Затем ее тело начало разбухать в суставах, как это обычно бывает после подвешивания, встряхивания и растягивания на дыбе. Потом изо рта Белой Агнессы потекла ярко-алая кровь, как после пытки водой. Запястья и лодыжки тоже покраснели, как после того, как раздетую Агнессу с привязанными к ногам каменными гирями подвесили к потолку и сбросили вниз, а затем резко остановили, разрывая весом тела и гирь весь верхний костно-мышечный аппарат, а веревкой – до мяса - запястья рук.
Затем из промежности на бедра потекла кровь, как после «испанского осла», «кресла иудеев» и «фаллоса Сатаны». На руках, ногах, плечах, бедрах, маленьких грудях Белой Агнессы (которая, впрочем, к этому моменту была уже вся в крови и синяках) появились, покраснели и набухли полосы от розог, плетей и кнута. Ноги покраснели и раздулись, как после пытки огнем – поджаривания подошв и лодыжек.
По всему телу Белой Агнессы пошли ожоги, как после обожжения перьями с серой. Левая грудь превратилась в бесформенные клочья мяса, как это бывает после разрывания раскаленными щипцами. Из тела призрака начали исчезать целые куски мяса, вырванные раскаленными клещами и появились алые полоски содранной кожи.
Пальцы на одной руке Белой Агнессы были раздроблены, словно после применения тисков, ногти посинели и кровоточили, словно из-под них только что вытащили иголки. На другой кисти кожи и мяса вообще не было, они, очевидно были содраны специальными пыточными инструментами. Остались только оголенные кости.
Но что было всего ужаснее, левая половина лица Белой Агнессы стала постепенно обугливаться, чернеть, как во время сожжения на костре. Из-под сгоревшей кожи и мяса явственно проступил оскал черепа. Оскал смерти. Оскал Преисподней.
На глазах священника идеальной красоты женское тело быстро превращалось в жуткое чудовище, исчадие Ада, гору безобразных, обожженных, истерзанных, изувеченных членов. И это чудовище медленно, но очень верно и настойчиво шло к своему инквизитору – и шло не прощать и не умолять о снисхождении, как это делали женщины, которых милосердный, заботливый и любящий отец Мартин и человеколюбивая, верная Завету Христа Святая Церковь, неустанно пекущиеся о спасении их душ, подвергали еще более изощренным мучениям и истязаниям, а шло Мстить. И Мстить страшно. И беспощадно.
Вообще говоря, то, что увидел отец Мартин в преображении Белой Агнессы, не было для него чем-то необычным и тем более страшным. Он свято верил учению Святой Церкви и Священного Писания, о том, что женщина была сосудом греха, что все грехи – от плотского тела и что с этими грехами надо было неустанно бороться во имя спасения души христианина, спасения, которому всячески мешает греховное плотское тело.
Ведь сам Спаситель говорил, а Евангелист Матфей записал в святом Евангелии своем (то есть Благой и Доброй Вести своей), в главе пятой, стихах девятнадцатом и двадцатом, «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.»
Но раз грешник или ведьма слишком слабы верою в Господа нашего Иисуса Христа или слишком одержимы Дьяволом или злым духом, чтобы добровольно выполнить этот завет нашего Господа и Спасителя, то Святая Церковь Христова просто обязана помочь в этом заблудшему грешнику.
Ведь если плоть человека грешит и тащит его душу в ад, то эту плоть нужно умерщвлять безжалостно и чем более грешна плоть, тем более безжалостно ее надлежит умерщвлять. А какие члены тела грешат больше всего? Конечно руки и половые органы. Поэтому именно эту плоть и надлежит умерщвлять безжалостно прежде всего, очищая душу грешницы страданием.
Поэтому и приказывал отец Мартин на предварительной пытке сразу после бичевания спины, плечей, поясницы, ягодиц и бедер женщины (что обвиняемой, что свидетельницы, все равно), обязательно подвергать бичеванию груди и половые губы женщин. Причем в конце этого бичевания несчастным мученицам помощник палача специальными щипчиками раздвигал половые губы, чтобы удар розгой приходился точно по клитору. В прочем, с точки зрения отца Мартина и христианской церкви эти мученицы были тяжкими грешницами, просто обязанными благодарить Святую Церковь, отца Мартина, судей и палачей за спасение их души от мук адовых.
Потому и ломали – по инструкциям отца Мартина и святой христианской инквизиции - суставы рук и плеч наказуемых варварским подвешиванием и встряхиванием (при этом висящей женщине прижигали серой груди, соски и половые губы), и дробили пальцы тисками, и загоняли иглы под ногти, и отрубали руки перед сожжением, и на дополнительной («очищающей») пытке пронзали груди раскаленными вилами, и рвали их раскаленными щипцами – а иногда и вовсе отрезали, как источник сатанинской и ведьминской силы.
Потому и сажали женщин на «испанского осла» (который также называли «деревянной кобылой») – заточенное бревно с острой верхней кромкой, да еще и подвешивали к ногам тяжелые гири. И истязали влагалище – и фаллосом Сатаны, и вагинальной грушей, и веревкой, на которую сажали грешниц, и «креслом иудеев», и толстым железным колом, на который сажали признавшихся ведьм (вводя этот кол им во влагалище), подлежащих очищению болью и страданиями.
Не изощренным садизмом отдельных изуверов объяснялись эти дикие, нечеловеческие пытки, а доктриной Сына Божьего, Спасителя нашего и ангельской заботой неустанной святой католической церкви о спасении души заблудших грешниц от мук адовых.
Правда, Агнессе не пришлось вынести все эти истязания. Так как девушка вела себя на допросе образцово-показательно, то отец Мартин решил, что злой дух в ней не слишком силен и для изгнания оного будет вполне достаточно двух-трех встряхиваний, бичевания у костра, однократного сидения на «испанском осле» и двукратного пронзания грудей раскаленным шилом. С последующим, разумеется, сожжением заживо на костре.
Белая Агнесса, точнее, жуткое, безобразное и омерзительное существо, в которое она превратилась, медленно, но неуклонно приближалось к отцу Мартину, широко открывая рот, полусгоревшие губы которого не могли скрыть страшного оскала зубов – зубов, вроде бы, вполне человеческих, но почему-то невообразимо страшных.
У отца Мартина возникло жуткое ощущение, что это существо собирается сожрать его живьем. Он силился отвести глаза от чудовищного призрака, но не мог. Пытался закрыть глаза, но и этого не мог сделать, словно ему на голову надели страшное устройство, которое использовали для пыток бессонницей (устройство это не позволяло пытаемой закрыть глаза и пытка продолжалась)
Мертвую тишину кельи разорвал громовой голос.
«Не смей отворачиваться, слуга Сатаны! Ведь это существо – твое творение. Ты его создал, и оно пришло воздать тебе – по заслугам!»
Почти под потолком кельи, в самом дальнем ее углу, парил удивительно красивый - и от того еще более страшный - ангел. Высотой примерно в половину человеческого роста, в ярко-белой рубахе до пят и ярко-синем плаще поверх его. Белоснежные крылья на спине, как и подобает ангелу. От ангела исходило золотисто-красное сияние. В руках он держал – острием книзу - длинный серебристый меч. Лик ангела сиял необыкновенной, неземной красотой, длинные волнистые каштановые волосы свободно опадали на плечи.
«Боже» - простонал про себя отец Мартин (язык его по-прежнему не слушался). «Ведь это же сам Сатана!».
Отец Мартин несколько ошибался, что, впрочем, недалеким католическим священникам было вполне простительно. Перед ним был не мифический Сатана (такой сущности на самом деле не существовало), а Люцифер – довольно странное существо из когорты ангелов, носившее необычный титул «покровителя мятежных душ» и время от времени выполнявшее деликатные поручения Всевышнего.
Между тем Белая Агнесса приблизилась к священнику настолько близко, что стояло уже совсем рядом. От нее веяло ледяным холодом Тьмы и жутко, омерзительно и тошнотворно воняло серой. В этом жутком существе словно воплотились все замученные отцом Мартином безвинные жертвы. Все двести пятьдесят две.
Инквизитору было не привыкать видеть женские тела, искалеченные и изуродованные по его приказу. Он не только совершенно спокойно относился к процессу превращения пытками и истязаниями изысканных и гармоничных женских форм в окровавленное и опаленное бесформенное месиво из мяса, костей и остатков кожи, но и считал это очень важным в процессе изгнания Дьявола из души грешницы – ведь Сатана, как известно, отличался неземной красотой.
Следовательно, красота грешницы была мощным орудием Дьявола и эту красоту необходимо было как можно быстрее разрушить, обезобразить, дабы лишить Дьявола этого эффективного оружия. Но все это было там – в мрачном подземелье монастырской тюрьмы, где под руководством отца Мартина жестко пытали и истязали обвиненных в колдовстве. Там он был безраздельным Властителем, полновластным хозяином, и эти существа, в которых палачи по его приказам превращали цветущих женщин, были в его полной власти и, следовательно, абсолютно безопасны.
Здесь же все было иначе. Здесь, наоборот, Белая Агнесса была абсолютной и безраздельной хозяйкой и отец Мартин был теперь в полной ее власти.
Существо наклонилось на телом отца Мартина. Оскаленный рот приблизился к солнечному сплетению.
Священнику наконец удалость отвести взор от жуткого чудовища, которое явно вознамерилось пожрать тело отца Мартина. Впрочем, лучше бы он этого не делал.
В углу комнату стояли два жутких, безобразных черта. Настолько жутких, что человеческая фантазия была не в состоянии описать столь ужасные, отвратительные, безобразные и кошмарные существа, какими были эти исчадия ада. А за ними…
Стена кельи исчезла и вместо нее отец Мартин увидел огромный зал, в котором дымились котлы с серой и кипятком, пылали жаровни, лежали страшные инструменты истязаний. «И это все для меня…» - с ужасом понял священник.
Существо между тем уже готовилось вонзить свои ужасные зубы в живот инквизитора.
«Боже» - отцу Мартину наконец удалось выдавить из себя сдавленный крик. «Она пожрет меня! Помогите!»
«Никто тебе не поможет – да и не заслуживаешь ты никакой помощи!» - снова раздался громовой голос Люцифера. «Ты – слуга Сатаны, отрекся от Всевышнего и продал душу Дьяволу, врагу рода человеческого. Ты пожрал тело, здоровье и жизнь этой несчастной девушки – и сотен других. Теперь она пришла пожрать тебя, чтобы отмстить за их кровь, боль и слезы, страдания и смерть.
А эти черти придут за тобой, когда придет твой смертный час – и возьмут твою душу, и отнесут ее в ад, где тебе воздастся в стократном размере за каждую причиненную тобой боль, слезу, смерть и увечье. И будешь ты сотни лет страдать в мучениях адовых!»
Люцифер резко опустил меч, словно вонзив его в воображаемый пол. Черти с вилами в руках неспешно направились к отцу Мартину. Существо с силой вонзило зубы в живот отца Мартина. Дикая, нестерпимая боль пронзила все тело священника – от живота до пяток до верхушки темени и кончиков пальцев. Последнее, что он увидел, проваливаясь в темноту – страшное обгорелое лицо Белой Агнессы, ее окровавленный рот, из которого свешивались его внутренности…
Отец Мартин проснулся. Было, как обычно, раннее утро. Он долго лежал, не в силах прийти в себя после ночного кошмара. Потом долго и исступленно молился – вроде бы, полегчало. Взглянул из окна на солнечные часы – пора было идти объявлять приговор Катерине.
«Фу, слава Богу» - отец Мартин еще несколько раз истово перекрестился. «Это был сон. Всего лишь сон. Страшный, но сон.»
Инквизитор ошибался. Это был не сон, а астральное «путешествие в будущее». Отныне и до самой смерти кошмары будут мучить его еженощно, пока он окончательно не лишится рассудка и не превратится в растение. А потом, когда придет его смертный час, за ним придут Другие – и страшный ночной кошмар превратиться в явь длиною в несколько земных столетий…