11 декабря 1941 года
Париж, оккупированная территория Франции
«Вопреки распространяемому самым разнообразным агитпропом заблуждению» – уверенно заявила Ирма, «то, что я с тобой делала, большая редкость. Болевые воздействия действительно широко применяются полицией… да практически во всех странах – но крайне редко для допроса… в смысле, для извлечения информации из допрашиваемого…»
«А для чего же тогда?» – удивилась Катрин Бартез. Зондерфюрерин вздохнула:
«Чтобы выбить признание в том, что допрашиваемый совершил… или не совершил. Особенно распространён этот ужас в твоём любимом СССР…»
Девушка покачала головой: «Совсем не любимом. Моя группа – коммунисты, но не большевики. И уж точно не эти… ленинисты-сталинисты…»
«Строго говоря, ленинцы» – поправила её Ирма. И продолжила: «Для извлечения знаний из объекта боль крайне неэффективна…»
«… потому, что он или она скажет что угодно, лишь бы прекратилась боль?» – не столько спросила, сколько констатировала Катрин. «А вам потом отделяй фантазии от реальности… неделями»
Зондерфюрерин кивнула: «И поэтому тоже. Болевые воздействия дают нужный эффект только когда очень точно известно, какую информацию нужно извлечь – и что допрашиваемый её имеет в своей памяти…»
«Как в моём случае» – задумчиво произнесла девушка.
«Как в твоём случае» – эхом подтвердила Ирма. И продолжила: «Метод, который использовала я, основан на хорошо известной психологии боли… точнее, психологии болевых барьеров…»
Сделала небольшую паузу – и продолжила:
«У человека есть два болевых барьера – психологический, когда ему или ей кажется, что больше невозможно терпеть боль… и физиологический – реальный – когда боль действительно нестерпима. Первый строго индивидуальный; второй у всех людей почти одинаковый… точнее, близкий. Если, конечно, нет серьёзных проблем со здоровьем…»
Глубоко вздохнула – и уверено продолжила:
«Цель так называемой пытки – на самом деле, выпытывания… извлечения необходимых знаний из памяти допрашиваемого – состоит в том, чтобы с помощью тех или иных болевых воздействий, которые нужно подбирать для каждого человека индивидуально…»
«… вытащить человека за психологический болевой барьер» – закончила за неё Катрин Бартез. «Ибо тогда он и она расколется и выложит всё…»
«Если бы…» – усмехнулась криминалькомиссарин. «В реальности – по крайней мере, при работе с бойцами Сопротивления – у допрашиваемого достаточная сила воли, ожесточение… да и психологическая подготовка нередко весьма неплохая…». Она грустно вздохнула – и продолжила:
«В общем, хватает сил продержаться до достижения физического барьера… после чего мгновенно происходит потеря сознания – и начинай всё сначала… с тем же результатом… точнее, полным отсутствием оного…»
«Но меня вы… ты расколола…» – задумчиво произнесла Катрин. «Причём за считанные минуты… несмотря на моё ожесточение – да и с силой воли у меня всё очень даже неплохо…»
«Расколола» – улыбнулась Ирма. И эхом повторила за девушкой: «Причём за считанные минуты; несмотря на всё твоё ожесточение и твою силу воли…»
«И как же тебе это удалось?» – в высшей степени заинтересованно осведомилась девушка. Криминалькомиссарин лукаво улыбнулась – и загадочным тоном ответила: «Всё дело в стимуляторе, который я тебе ввела перед электротоком…»
«В стимуляторе?» – недоумённо переспросила Катрин.
«Да, именно в стимуляторе» – подтвердила Ирма. И объяснила: «Стимулятор позволил мне обмануть твою защитную систему. Когда боль достигла твоего физического барьера, причём за считанные минуты – в этом прелесть электротока – ты просто не смогла потерять сознание…»
Девушка изумлённо-восхищённо покачала головой: «И тогда мой инстинкт самосохранения сработал по-другому. Вынудив меня всё рассказать… чтобы я элементарно выжила…»
Зондерфюрерин кивнула: «Примерно так – хотя, конечно, есть много нюансов, которые были отработаны…»
«Раздевание, имитация расстрела, зажимы на соски…» – перечислила Катрин.
«Да, именно это» – подтвердила Ирма. «Для каждого человека применяется своя подготовка, которая дополнительно ослабляет волю…»
И добавила: «Кроме того, при использовании электротока психологический болевой барьер пересекается настолько быстро и устойчиво, что сила воли не всегда за ним успевает. Поэтому этот метод работает и без стимулятора – просто с ним надёжнее. Гораздо надёжнее…»
«Вы… ты ведь уверена, что тебе придётся снова сделать мне больно?» – робко, осторожно и очень тихо спросила девушка. «Очень больно?»
Зондерфюрерин кивнула: «Практически уверена»
«И что мне придётся снова сесть в твоё кресло; ты снова прикрепишь электроды к моим самым чувствительным интимным местам?» – ещё тише спросила Катрин.
Ирма грустно вздохнула: «Практически не сомневаюсь… к сожалению»
«Но почему???» – совершенно искренне удивилась девушка. «Ведь я же очень хочу тебе помочь… я же и так всё расскажу…»
«Не всё, к сожалению» – вздохнула зондерфюрерин. «Ты расскажешь мне только то, что ты сможешь извлечь из твоей памяти сама – и с помощью моих вопросах на первом, не-болевом этапе извлечения знаний…»
«Ты думаешь…» – Катрин Бартез запнулась. Зондерфюрерин покачала головой:
«К сожалению, я не думаю. Я знаю – ибо прекрасно представляю себе психологический портрет этого капитана Алена… или кто он на самом деле…»
Сделала многозначительную паузу – и продолжила: «Он нарциссист, психопат, социопат… и вообще позёр, пижон и вообще выпендрёжник. Его хлебом не корми – дай покрасоваться перед смазливым личиком и стройной фигуркой…»
Катрин Бартез аж расхохоталась и всенепременно захлопала бы в ладоши – если бы её руки не были заведены за спинку стула и стянуты в запястьях стандартными полицейскими наручниками. Отсмеявшись, она кивнула:
«Абсолютно точно – ты словно присутствовала при нашем общении…»
«Поэтому» – уверенно продолжала Ирма, «он всенепременно похвастался тебе своими намерениями войти в историю Франции примерно, как Герострат Греции»
Летом 356 года до Рождества Христова этот житель древнегреческого города Эфес (ныне турецкий Сельчук), который сжёг храм Артемиды в этом городе. Тем самым уничтожив одно из Семи чудес света. Это было нетрудно; хотя само здание было из мрамора, многие элементы внутри были выполнены из дерева.
Под пыткой (что характерно) он сознался, что поджёг храм для того, чтобы его имя помнили потомки. Эфесцы приговорили его к смертной казни… что характерно, путём сожжения на костре живьём (стандартное наказание за осквернение храма в те жутковатые времена). И постановили никогда не упоминать его имя. Однако историк, рассказавший о преступлении Герострата, сохранил таким образом его имя для потомков.
Надо отметить, что своей цели Герострату удалось добиться не полностью (и это не считая того, что на костре он явно пожалел, что устроил этот фейерверк). Ибо храм был восстановлен довольно быстро — уже к началу III века. Всего через каких-то полсотни лет.
Возведение нового святилища профинансировал Александр Македонский. Второй храм Артемиды ничуть не уступал первому и выглядел не менее великолепно. В знак благодарности жители города установили в святилище портрет полководца.
Отреставрированный храм Артемиды простоял почти семьсот лет. Разрушение его началось в 263 году уже нашей эры, когда его полностью разграбили готы (кто бы сомневался).
А ещё столетие спустя под напором христианства пало язычество как таковое. Святилище Артемиды разрушила… да та же высокоморальная христианская публика, которая изнасиловала, избила и живьём разрезала на части великую Гипатию. Мрамор разобрали для других построек, после чего снесли крышу, нарушив целостность здания. Колонны начали падать в болото, где они и сгинули.
«К сожалению» – вздохнула зондерфюрерин, «это актёр каких поискать…»
«И это совершенно точно» – подтвердила Катрин Бартез.
«… и поэтому он так зашифровал свой… анонс, что твоё подсознание запихнуло его в настолько глубокую кладовку…»
«… что добраться до него получится только с помощью боли» – грустно вздохнув, закончила за неё Катрин. «Сильной боли. Очень сильной боли… ибо только такая боль может открыть дверь этой кладовки…»
Ирма кивнула. Девушка ещё более грустно вздохнула – и кивнула:
«Спрашивай, я готова…»
Криминалькомиссарин честно возилась с девушкой почти сорок пять минут неболевыми методами, пока та честно не покачала головой: «Всё – больше я ничего не вспомню». И грустно осведомилась: «Теперь зажимы на соски?»
Ирма кивнула – и проинструктировала Катрин: «Расслабься. Полностью раскройся для боли и позволь ей войти в каждую клеточку твоего тела. Подружись с болью – сейчас она твоя союзница… и сосредоточься на том, что мы ищем…»
Она прекрасно понимала, к чему это приведёт после окончания этой алго-сессии – учитывая экзальтированный психотип девушки. Но ничего поделать не могла – на кону были тысячи жизней…
Зондерфюрерин открыла коробочку с зажимами, поставила по одному на каждый сосок девушки – и продолжила допрос. Затем вздохнула, покачала головой (ибо нужная информация упорно отказывалась даваться в руки) … и поставила ещё по одному зажиму на каждую ареолу Катрин. Потом ещё по одному, потом ещё…
Посмотрела на часы и покачала головой: «Увы, зажимы придётся снять – продолжение уже небезопасно для твоего здоровья… ибо это всё-таки грудь…»
Девушка обречённо кивнула: «Я поняла. Значит, кресло?»
«Значит, кресло» – грустно вздохнула Ирма. Которая была совершенно не в восторге от повторения пройденного – несмотря на то, что ей нравились боль и страдания Катрин. Ибо прекрасно знала, что будет потом… ибо таких Катрин у неё в обоих лагерях были десятки…
Ирма сняла с девушки браслеты, освободила её ноги от верёвок и отвела в донжон. Привязала девушку к креслу, прикрепила электроды к её клитору и малым половым губам, ввела электрод во влагалище до соприкосновения с шейкой матки и проинструктировала:
«Расслабься и полностью отдайся боли. Я понимаю, что требую от тебя невозможного – но ты должна продержаться до тех пор, пока не извлечёшь то, что нам нужно из этой кладовки в твоей памяти. Сейчас от тебя зависят тысячи жизней. Жизней французов – мужчин, женщин, стариков, детей…»
Катрин кивнула: «Я это прекрасно понимаю». Глубоко вздохнула – и решительно объявила: «Я готова. Включай ток…»
Ирма дала ток. На то, чтобы вспомнить, у Катрин ушло две минуты и одиннадцать секунд. Она заорала: «Стоп. Стоп… выключай… Я вспомнила…»
Отдышавшись и придя в себя, она объяснила: «Однажды капитан Ален мне сказал, что оккупанты вырвали сердце Парижа. Тогда я не придала этому значения, но сейчас, под током, я вдруг почувствовала, что это именно то, что мы ищем…»
«Это ведь то?» – с робкой надеждой на то, что боли больше не будет, спросила она.
«Вы ведь всегда встречались на Монмартре?» – быстро спросила Ирма.
«На Монмартре» – удивлённо подтвердила девушка.
«Вокруг холма гуляли?»
«Гуляли» – ещё более удивлённо подтвердила Катрин Бартез.
«На холм поднимались?»
Девушка уже совсем удивлённо покачала головой: «Нет, никогда…»
«Конечно, не поднимались» – усмехнулась про себя зондерфюрерин. «Это было бы слишком очевидно – а этот позёр обожает говорить загадками…»
Глубоко вздохнула, сняла электроды с интимных мест девушки, отложила в сторону. Затем наклонилась к голой Катрин, нежно потрепала по щеке и с глубочайшим уважением и восхищением произнесла:
«Это именно то, милая Катрин. Это именно то, что я искала… что мы с тобой искали. Все твои нечеловеческие боль и страдания были не напрасны – ты только что спасла минимум пять тысяч человеческих жизней. А то и все десять…»
Она хотела освободить девушку от верёвок, но та неожиданно покачала головой: «Не надо… пока. Я хочу так посидеть… ещё немного»
Ирма пожала плечами: «Как скажешь»
Подошла к настенному телефонному аппарату внутренней связи (такие были в каждой комнате), сняла трубку, набрала номер временного кабинета Николь Ру.
Когда её супруг ответил, она металлическим голосом произнесла:
«Я знаю, где капитан Ален планирует нанести финальный удар. И это действительно страшно. Очень страшно…»
Глубоко вздохнула – и сбросила бомбу: «Он нанесёт удар ровно в полночь с 24 на 25 декабря в Базилике Святого Сердца на холме Монмартр на Рождественской Мессе. Если мы его не остановим, погибнут тысячи людей…»