Операция Карфаген. Акт Первый

[RolandVT]

26 июля 1941 года

Берлин, Германская империя

Кристиан подошёл к баронессе (сейчас, конечно, к объекту истязаний) и неизвестно откуда взявшимся тонким шёлковым шнурком аккуратно связал ей руки за спиной (которые она завела сама, без приказа).

Это действо, очевидно, носило чисто ритуальный характер. Ибо, во-первых, Лилит и не собиралась сопротивляться, а во-вторых, столь тонкий (и, к тому же шёлковый) шнурок она могла разорвать. практически не напрягаясь – одним резким движением.

Ибо такое было под силу даже обычному среднему человеку (секрет был не в силе, а в умелой концентрации энергии). В учебке ОГПУ этому в высшей степени успешно учили всех и каждого – даже субтильных женщин (были и такие среди разведчиков-нелегалов). А уж метагому-то с этим шнурком справиться было вообще раз плюнуть...

Закончив, он повернул баронессу лицом к себе... и влепил ей одну за другой с десяток пощёчин. Или даже дюжину (а то и больше, Колокольцев, разумеется, не считал). Лилит предсказуемо покорно подставляла под его удары идеально-совершенные щёки.

«Ключ к успеху истязания» - спокойно прокомментировал Кристиан, «в абсолютной покорности со стороны женщины – нижней на языке садизма/мазохизма...»

Колокольцев был уже знаком с этой терминологией – Госпожа Ингрид успела его просветить ещё в тридцать третьем. Что прелюбопытно, в постели – он ей настолько понравился, что она (будучи дамочкой совершенно без комплексов) сама предложила ему провести ночь вместе.

Просто из любопытства и безо всяких БДСМ-изысков, занимаясь чисто ванильным сексом. В котором она была просто великолепна, хотя проституткой никогда не была, предоставляя исключительно услуги экстремального массажа (так она со смехом называла жёсткую порку страждущих нижних мужчин).

Ну а потом пришлось, как говорится, расширить и углубить – чтобы грамотно, качественно и (самое главное, безопасно) регулярно пороть Ирму Бауэр. Сначала просто любовницу, затем сожительницу, а ныне законную и официальную жену.

Кристиан между тем продолжал: «... и разумной, рациональной жестокости со стороны верхнего мужчины. Цель которой состоит в том, чтобы причинить нижней женщине максимально сильную боль в течение максимально длительного времени. Боль, которая кажется нестерпимой – это обязательное требование – но на самом деле вполне переносима...»

Колокольцев кивнул: «Разумно»

Кристиан влепил Лилит ещё несколько пощёчин. Та по-прежнему покорно подставляла щёки.

«Удары по лицу» - прокомментировал палач, «гораздо более интимны и унизительны, чем удары по спине, ягодицам и даже бёдрам...»

«Согласен» - снова кивнул Колокольцев.

Кристиан подошёл к шкафу, открыл один из ящиков и достал оттуда чашу... с самыми обыкновенными деревянными бельевыми прищепками. Нанизанными на самую обыкновенную (правда, довольно тонкую) джутовую верёвку.

Начиная с изрядно возбуждённых идеальных сосков Лилит (в этом метагом явно ничем не отличалась от обычной женщины), аккуратно поставил... да, наверное, десятка три прищепок на внушительного размера совершенные, идеальные груди и живот истязаемой женщины.

Затем прицепил к верёвке (в её самом низу тела Лилит, чуть ниже её половых губ) впечатляющего размера грузик. Объяснив:

«Так больнее. Впрочем,» - плотоядно добавил он, «очень скоро ей будет намного больнее. Несравнимо больнее...»

Совершенная тяжело и часто дышала, стиснув зубы. Видно было, что ей уже очень больно. «Метагомы» - спокойно заявил Кристиан, «чувствуют боль точно так же, как и люди. Возможно, даже острее...»

«Охотно верю» - подумал Колокольцев. Но благоразумно промолчал.

«На самом деле» - задумчиво продолжил палач, «они даже в худшем положении, чем люди. В намного худшем...»

«Почему?» - искренне удивился Колокольцев.

«Потому» - наставительно объяснил Кристиан, «что человек может потерять сознание от болевого шока, сойти с ума, умереть...»

«А метагом нет?» - снова удивился Колокольцев.

Палач покачал головой.

«Нет. Метагом не может ни умереть от боли, ни сойти с ума – в смысле, лишиться рассудка, ни даже потерять сознание...»

Глубоко вздохнул и, как говорится, подвёл итог: «Женщине-метагому остаётся только одно. Терпеть. Терпеть нестерпимую боль...»

Вернулся к Лилит, развязал ей руки и приказал: «Возьми из шкафа ведьмину доску...». С огромным трудом, кусая губы от уже нестерпимой боли (каждое движение причиняло утыканной прищепками женщине просто жуткую боль), но абсолютно покорно Совершенная подошла к шкафу, открыла дверцы и достала внушительного размера квадратную деревянную доску.

Утыканную длинными и довольно толстыми гвоздями остриями вверх.

Морщась от боли, вернулась к палачу, поставила доску на пол. Разумеется, гвоздями вверх. «Дверцу закрой» - спокойно приказал Кристиан.

Лилит подчинилась. Мучаясь от сильнейшей боли, покорно вернулась к шкафу, закрыла дверцу и вернулась к палачу. Сама, без приказа завела руки за спину, повернулась спиной к нему.

Кристиан снова связал ей руки за спиной (на этот раз прочной джутовой верёвкой) и приказал: «Вставай на колени на доску»

Сиречь на гвозди...

Лилит покорно выполнила приказ. Со связанными за спиной руками (чтобы было сложнее держать равновесие) самостоятельно ей это сделать было очень сложно, поэтому Кристиану пришлось ей помочь.

От внезапной дикой боли в коленях она зашипела. Но тут же взяла себя в руки и затихла. Было слышно только её дыхание – частое, глубокое и тяжёлое. Она даже не стонала. Пока не стонала...

«И не будет» - спокойно заявил Кристиан. Похоже, он тоже умел читать мысли. Или же просто был очень хорошим – и очень наблюдательным – психологом.

И объяснил: «Метагомы прекрасно умеют контролировать себя. Ей очень больно, но ни кричать, ни даже стонать она не будет. Чтобы не мешать нашей беседе...»

Затем неожиданно добавил: «Обычно я ещё выворачиваю ей руки на дыбе. Но это выглядит весьма неэстетично, поэтому на этот раз я решил обойтись без этого...»

«И хорошо» - подумал Колокольцев. Ибо даже утыканная прищепками, стоящая (идеально ровно) на коленях на утыканной гвоздями доске, дрожащая от нестерпимой боли (видимо, с этим не могут справиться даже метагомы) Лилит была головокружительно, неотмирно, фантастически, идеально прекрасна. Дыба всенепременно разрушила бы эту совершенную картину.

Он неожиданно даже для самого себя наклонился к ней и прошептал: «Мне очень нравится, что тебе больно. Очень больно. Что ты стоишь абсолютно голая, со связанными за спиной руками на коленях на гвоздях. Очень нравится...»

На самом деле, это признание было вполне разумным. Ибо она, даже мучаясь от нечеловеческой (реально нечеловеческой) боли явно не утратила способности читать его мысли.

«Я знаю» - неожиданно спокойно прошептала она. «Мне нравится, что тебе нравится...» Кристиан махнул рукой (скорее, впрочем, увесистой медвежьей лапой) в сторону кресла справа от инквизиционного стола: «Прошу»

Колокольцев с некоторой опаской опустился в предложенное ему кресло (вроде не ведьмин стул, но мало ли). Кресло оказалось неожиданно удобным – словно было сделано по заказу специально для него. Палач удобно устроился в кресле напротив.

Теперь оберштурмбанфюрер понимал... да уже практически всё. Нагота девушек в «зале Лилит» была в некотором роде «энергетическим разогревом», а созерцание истязания баронессы было не чем иным, как мощнейшим усилителем энергий Вриль, проводником которых и являлся этот особняк.

Причём энергии эти входили не только в него, давая ему необходимое... да-да, оружие достаточной мощности, чтобы не только одержать победу над Силами Зла, закрыть, забетонировать Врата в Ад, но и гарантировать, что это навсегда. Что ни один из как минимум восьми «порталов в Ад» (их могло оказаться и существенно больше), никогда снова не откроется. Ни при каких обстоятельствах.

Он уже чувствовал резкое, радикальное, качественное усиление проходящих через него энергий (в основном через него, хотя и его тонким телам кое-что перепадало) ... как чувствовал и другое.

Даже не чувствовал, а, пожалуй, знал – ибо об этот ему не то, что говорили, а кричали, вопили даже и факты, и логика, и просто элементарный здравый смысл. А вопили они ему о том, что раз уж Лилит принципиально неубиваема и не может сойти с ума, то сможет выдержать – причём без какого-либо вреда как для «физического», так и для «психического» здоровья (или что там под этим понимается у метагомов) внешние воздействия, которые проходят по статье «виды смертной казни».

Тем более, что яркие и эффектные примеры этого десятками были представлены в только что прочитанном им «отчёте о похождениях метагомов на заре христианства». Правда, тогда метагомы решали несколько иную задачу, но суть действа это нисколько не меняло.

Будучи человеком творческим, Колокольцев попытался представить себе, какими будут следующие... воздействия, которым герр Кристиан подвергнет баронессу. Немного подумав, он решил, что её, скорее всего, ждёт порка флагрумом – самым настоящим римским флагрумом (который на самом деле есть орудие не телесного наказания, а смертной казни), а затем посажение на кол. Ибо последнее создаст ну просто идеальнейшую энергетическую антенну.

«Совершенно верно» - с огромным трудом произнесла Лилит. Несмотря на чудовищную боль, не утратившая способности читать его мысли. «После гвоздей будет порка настоящим флагрумом – а потом Кристиан меня посадит на кол...»

Палач обвёл алго-камеру громадными руками то ли лесоруба, то ли викинга и совершенно неожиданно заявил:

«Всё это очень и очень печально. Печальная необходимость, если быть более точным. Необходимость, да – но очень и очень печальная...»

Глубоко и очень грустно вздохнул и объяснил:

«Когда Иисус Назарянин пришёл в наш мир, у него вполне предсказуемо было две программы. Программа минимум и программа максимум. Программа-максимум – преобразование нашего в высшей степени грешного, грязного и несовершенного мира в идеальное по определению Царствие Небесное - провалилась с оглушительным треском...»

Колокольцеву (который к тому времени уже не подвергал сомнению евангельскую историю) это было ясно как, извините, Божий день. Достаточно было просто посмотреть вокруг, причём даже не очень внимательно.

«Программа-минимум» - спокойно, невозмутимо и бесстрастно продолжал Кристиан, «была, разумеется, выполнена. Ибо альтернативой – абсолютно неприемлемой как наверху, так и внизу – было превращение нашего пусть и несовершенного, но всё же человеческого мира в самый настоящий Ад. Несравнимо, несопоставимо более ужасный, чем самые кошмарные диктатуры и гражданские войны в нашем мире...»

Это Колокольцеву трудно было себе представить. Очень трудно, несмотря на очень и очень развитое воображение (писатель и журналист, всё-таки – положение обязывает). Пришлось поверить лектору на слово.

Лектор продолжал: «Назарянин реально спас человечество от Ада – поэтому Он действительно самый настоящий Спаситель. Спас, открыв канал, через который человечество – всё человечество, а не только и, увы, не столько евреи...»

Последнее Колокольцева не удивило совершенно. Он не был антисемитом ни разу, ибо вырос в, по сути, еврейском городе в приветливой и доброжелательной еврейской среде (да и почти все его друзья детства были евреи) и доподлинно знал, что в процентном отношении евреи внесли в мировую культуру, искусство, науку и так далее вклад в разы бóльший, чем любая другая нация.

Однако (спасибо библиотеке Берлинского университета и приятелю-психологу) он достаточно хорошо разбирался в психологии, чтобы не менее доподлинно знать, что статус избранного Богом народа неизбежно приводит к торжеству просто чудовищной гордыни.

Смертного греха, между прочим. Со всеми вытекающими из этого в высшей степени неприятными последствиями. Для гордецов, разумеется.

Палач продолжал: «... получили – и до сих пор получают – необходимый объём Благодати Божьей. Необходимый и достаточный для того, чтобы предотвратить оккупацию и уничтожение нашего мира Силами Зла.»

Это было очень похоже на правду. Очень.

Кристиан сделал многозначительную паузу и продолжил: «К сожалению, этот канал был открыт – прокопан, хотя при прочтении Святого Евангелия...»

Палач явно был католиком. Не факт, что особенно ревностным, но всё же убеждённым католиком. Хотя явно не во всём согласным с официальным вероучением Святой Римско-Католической Церкви.

«... в голову приходят лишь взрывные работы»

И с этим Колокольцев был согласен чуть более, чем полностью.

«... с помощью крайне нежелательных – с точки зрения гуманизма – инструментов. Которые, по сути отравили этот канал. Боли и страданий. Причём запредельной боли и нечеловеческих страданий...»

«И смерти?» - осторожно спросил оберштурмбанфюрер. Полностью согласный насчёт боли и страданий. Ибо прочитал пару книг о методах и инструментах пыток, казней и телесных наказаний (разумеется, в библиотеке Берлинского университета). И поэтому очень хорошо осведомлённый об ощущениях распятого.

Кристиан покачал головой. «Нет. В том-то и дело, что нет...»

И тут же сбросил бомбу. Тонн так на пять гексогена. Или амматола.

«... тем более, что, строго говоря, Назарянин не умер на кресте...»

Колокольцев аж глаза вытаращил от изумления. Палач весело расхохотался, явно довольный впечатлением, которое он произвёл на своего визави. Видимо, актёрское мастерство (и опыт) были ему не чужды совсем.

Отсмеявшись, объяснил: «Нет, я ни в коей мере не сомневаюсь в истинности евангельской истории. Просто я смотрю на неё глазами врача...»

Весело улыбнулся и объяснил: «Хотя меня часто принимают то за кузнеца, то за лесоруба, то даже за портового грузчика – и такое бывает – на самом деле я врач. Военный врач. Подполковник рейхсвера в отставке. Сейчас официально работаю в медицинской службе СС в чине штандартенфюрера – полковника...»

Колокольцеву было приятно, что он практически не ошибся в определении воинского звания палача. И его звания в СС. Единственное, о чём он не догадался, так это о профессии Кристиана.

Которая была, пожалуй, самой естественной для палача, ибо снабдила его всеми знаниями, необходимыми для максимально эффективного болевого воздействяи на человеческое тело.

Палач между тем продолжал: «Хорошо известно – даже далёким от медицины людям – что на самом деле существуют два вида смерти...»

«Клиническая и биологическая?»

Кристиан кивнул: «Да. Обратимая и необратимая. Человек может находиться в состоянии клинической смерти не более шести минут, после чего наступает необратимая биологическая смерть»

Сделал многозначительную паузу и продолжил:

«Когда говорят, что Назарянин умер на кресте, обычно подразумевают именно биологическую смерть Спасителя...»

«Которой на самом деле не было?»

«Не было» - подтвердил палач. «Была клиническая смерть, которая длилась трое суток или около того. Для Homo Sapiens столь долгое нахождение в состоянии клинической смерти, конечно, невозможно, но Назарянин был даже не за-человеком, а за-метагомом, единственным в своём роде…»

«Поэтому для него это было вполне возможно?»

«Конечно» - кивнул Кристиан. «Как и другие чудеса – исцеление, возвращение Лазаря из мёртвых, хождение по воде, превращение воды в вино и всё остальное, описанное в Святом Евангелии...»

И добавил: «А выжить на кресте – даже после удара копьём Лонгина – может даже метагом. Кстати, о метагомах»

Сделал многозначительную паузу и продолжил:

«Поскольку человек не может находиться в состоянии клинической смерти трое суток, с чисто человеческой точки зрения это были самая настоящая смерть и самое настоящее воскресение. Что привело к ещё одному крайне негативному побочному эффекту Спасения...»

Глубоко вздохнул и объяснил:

«Согласно официальной истории христианской Церкви – кстати, в этом вопросе совершенно одинаковой у всех деноминаций (и у католиков, и у православных, и у протестантов), кровь мучеников есть семя Церкви»

Ещё одна многозначительная пауза.

«Эта фраза, авторство которой приписывают Тертуллиану - действительно великому раннехристианскому писателю, богослову, проповеднику и миссионеру (кстати, он является, по сути, автором фундаментальной концепции Святой Троицы) – утверждает, что христианство завоевало Римскую Империю в основном благодаря самопожертвованию христианских мучеников...»

«Которые умерли, но не отказались от веры во Христа» - закончил за него Колокольцев, незаметно для себя вернувшийся в католическую веру. «Что настолько впечатлило наблюдавших за из мученической смертью язычников, что они все – ну или почти все – быстро обратились в христианство...»

«Именно так» - подтвердил Кристиан. «Хотя многих эта, по сути, догма сподвигла на попытки повторить якобы подвиг раннехристианских мучеников, это чушь полная. Чистейшей воды пропаганда. Как говорят у вас в Советском Союзе, насквозь лживый агитпроп...»

«Почему?» - искренне удивился Колокольцев. Которому лекции о мучениках в белостокской католической школе казались вполне соответствующим фактам, логике и здравому смыслу.

«Потому» - наставительно объяснил палач, «что, во-первых, в те годы в Римской Империи религиозных фанатиков было как грязи. Среди которых совершенно искренне готовых умереть за свои – зачастую совершенно безумные – убеждения было хоть отбавляй...»

Колокольцев кивнул. Ибо уже давно подозревал (и даже мог это доказать с фактами в руках), что религиозный фанатизм – любой – есть просто одна из разновидностей острого клинического психоза. Который нередко сопровождался суицидальным синдромом (точнее, одной из его распространённых разновидностей – синдромом мученика).

«Поэтому религиозные фанатики, предпочитавшие смерть – даже ужасную смерть на костре, на кресте и так далее – отказу от своих религиозных убеждений (и от их постоянной проповеди, что немаловажно) были настолько распространённым явлением, что сам факт такого самопожертвования никак не мог никого обратить ни в какую веру...»

«А во-вторых?» заинтересованно спросил Колокольцев.

«А во-вторых» - эхом ответил Кристиан, «не следует забывать, что публичные казни в те годы были одним из немногих развлечений – пресловутых зрелищ – доступных всем без исключения. Зрелищ, гораздо более эмоционально и энергетически насыщенных, чем любые другие...»

«Благодаря сверхмощным энергиям смерти?» - осторожно спросил Колокольцев.

«Конечно» - подтвердил палач. «В те годы население всех без исключения провинций Римской империи – да и других государств того времени – практически поголовно состояло из неисправимых садистов-танатофилов...»

Получавших эмоциональное – да что там греха таить, и сублимировано-сексуальное – удовольствие от созерцания мучительной смерти других человеческих существ.

«... у которых начисто сносило крышу буквально с первых минут ритуала публичной смертной казни. Настолько начисто, что они просто психологически и даже биохимически не могли думать о таких возвышенных вещах, как героизм христианских мучеников...»

«И как же христианство победило на самом деле?» - наигранно-дивлённо спросил Колокольцев. Ибо после прочтения «Отчёта» знал, как. Однако ему было интересно узнать мнение Палача по этому вопросу.

Кристиан объяснил: «Во-первых, силой Слова. Христианской проповеди. Точнее, конечно, мощным энергетическим воздействием Благодати Божьей. Святого Духа, полученного апостолами в Пятидесятницу...»

«И передаваемого через хиротонию – наложение рук?»

Видимо, он что-то всё ещё помнил из того, чему его учили монахини в католической школе...

«Скорее, активацией присутствующей в каждом человеке Божественной Сущности» - поправил его Кристиан. «Ну, и сверхсознания – канала связи со Святой Троицей, конечно. Но да, через хиротонию, разумеется – Благодать Божия (как, впрочем, и другие энергии) от человека к человеку передаётся исключительно через руки. Которые возлагаются на голову акцептора, точнее, на его – или её, ибо ничто не мешает делать это и с женщинами...»

Вопреки дурацким догматам католической Церкви. С которыми в этом плане Колокольцев тоже был решительно не согласен.

«... коронную чакру. Во-вторых» - продолжил он, «разумеется, чудесами. На которые апостолы, получившие мощнейший заряд Святого Духа в Пятидесятницу, были способны очень даже (хотя далеко не так, как за-метагом Назарянин)»

«Но этих чудес оказалось недостаточно...» - задумчиво протянул Колокольцев. Констатировав прекрасно известный ему из «Отчёта» факт.

«Этих - недостаточно» - подтвердил палач. «Нужны были другие – гораздо более впечатляющие...»

«Что-то вроде микро-воскресения?». Похоже, собкор начал что-то понимать.

«Что-то вроде» - кивнул Кристиан. «Наглядная и убедительная демонстрация могущества христианского Бога...»

«И тогда-то на сцене и появились метагомы?» - не унимался Колокольцев. «Во множественном числе?»

«Появились» - улыбнулся палач. «И действительно во множественном числе. Впрочем» - улыбнулся он, «всё это тебе уже известно – из только что прочитанного тобой отчёта... как ты там его окрестил?»

«О приключениях метагомов на заре христианства» - признался Колокольцев. И мысленно ругнул себя за то, что не догадался, что вся сегодняшняя спецоперация была умело срежиссирована графом, палачом... и Лилит.

Которая совершенно неожиданно вставила свои пять марок – слегка дрожащим от нестерпимой боли голосом: «Ты ведь читал историю святой Варвары Илиопольской...» - обратилась она к Колокольцеву.

Он кивнул: «Читал, конечно»

Лилит тяжело – даже очень тяжело – вздохнула: «Это моя история». И объяснила: «Варвара, её отец, градоначальник – всё это, конечно, как ты говоришь, церковные сказки...»

Глубоко вздохнула, преодолевая сильнейшую боль в коленях, животе и грудях и продолжила: «Меня действительно заставляли отречься от христианства. Действительно пороли кнутом из воловьих жил. Стоя, привязав к андреевскому кресту. Очень жестоко пороли – дивайс реально страшный. Раны растирали – причём не власяницей, а солью с перцем...»

Что-то подобное Колокольцев и подозревал. Ибо о методах ближневосточных палачей был очень даже наслышан.

«Тело прижигали – правда, не трогая ни груди, ни половые органы. Ну, и когти действительно применяли – причём основательно так применяли»

Сделала небольшую паузу и продолжила: «Ночью я регенерировала – то есть, полностью восстановила кожу и всё остальное. А утром...»

Она задумчиво вздохнула.

«Я метагом. То есть, не-человек. Кроме того, я в некотором роде наёмник Божий. Поэтому правила поведения для женщины-христианки на меня не распространялись и не распространяются...»

«Не сомневаюсь» - подумал Колокольцев. Ибо Лилит была особой брутальной весьма. Несмотря на внешнюю покорность, смирение и хрупкость.

«В общем» - резюмировала она, «я не то, чтобы имею право на убийство... скажем так, по негласному договору со Всевышним это мне не возбраняется. Как правило, я не лишаю жизни своих палачей – мне вполне хватает того, что они получают от шока, вызванного моими... эскападами»

Снова глубоко вздохнула. И продолжила:

«Но в тот раз на меня что-то нашло. Поэтому я просто банально свернула шеи своим тюремщикам. Видимо, плебс что-то почувствовал, поэтому...».

Она снова задумчиво вздохнула:

«... всю дорогу от камеры до дворца все передо мной падали на колени. Я шла как королева, как триумфатор, как ангел, сошедшая с небес. А когда дошла... в общем, я не знала – реально не знала - что в город только что прибыл императорский легат. Которого, естественно, уже успели ввести в курс дела.»

Сделала многозначительную паузу и продолжила:

«Ему хватило одного взгляда на меня. По его приказу (он имел на это право) Диоскура и Мартиана – имена и должности совершенно реальны - немедленно арестовали, судили и в тот же день публично сожгли на костре. Город, естественно, обратился в христианство в полном составе...»

Кристиан дождался окончания её речи, и невозмутимо продолжил:

«Помимо решения основной задачи, эта программа массовой дезинформации сподвигла наиболее фанатичных и радикальных христиан на мученическое самопожертвование...»

«Позволив более умеренным, рациональным и здравомыслящим договориться с римской властью и в центре, и на местах?» - улыбнулся Колокольцев.

Палач кивнул. «Именно. Это, кстати, третий – и едва ли не самый главный - инструмент, с помощью которого христианство завоевало Империю. Затем – уже с использованием колоссальных ресурсов оной – и всю Европу. А потом – и Америку, и значительную часть Африки...»

«К сожалению» - бесстрастно продолжал Кристиан, «был ещё и четвёртый инструмент. Ибо для обращения населенных пунктов в христианство, помимо представлений...»

«Нужен был ещё и широкий канал Благодати Божьей? Который неизбежно – и намертво – оказался привязан к боли и страданиям? И мог активироваться только через них?» - закончил за него Колокольцев. Который теперь уж точно понимал, что к чему и как.

«Неизбежно и намертво» - подтвердил палач. «Кстати, поэтому исторически правильной является не фраза Тертуллиана, а совсем другая...»

«Боль и страдания метагомов есть семя Церкви?»

Палач кивнул: «Точно. Теперь, правда, не только метагомов – и не только Церкви...». Колокольцев удивлённо посмотрел на него. «То есть?»

«Как тебе уже говорила Лилит...»

Которая явно проинформировала палача – хотя бы в общих чертах – об их десятилетней давности беседе на Вилле Вевельсбург.

«... христианская Церковь – которая к тому же распалась на католическую, пару десятков православных и бесчисленное множество протестантских сект – слишком загрязнила и сузила канал Благодати Божьей, чтобы его было достаточно для спасения христианской – и вообще человеческой – цивилизации от Сил Зла. По сути, от Ада...»

«К сожалению, вынужден согласиться» - задумчиво кивнул Колокольцев.

Кристиан продолжил: «Поэтому Всевышнему – точнее, святой Троице и примкнувшей к ним Богоматери...». Её Величеству. Царице Небесной. Королеве ангелов и святых. Императрице Вселенной.

«... пришлось создать альтернативный канал. По которому, к сожалению – к большому сожалению, на самом деле – прийти в наш мир может только альтернативная энергия. Тоже спасительная, и близкая - но не идентичная – Благодати Божьей...»

«Потому что единственным – эксклюзивным – каналом Divine Grace может быть только христианская Церковь?». И это был не вопрос, а утверждение.

«Разумеется» - подтвердил врач. «Только христианская Церковь. Поэтому для альтернативной энергии – Вриль или, точнее, Мьёльнир – пришлось создавать и альтернативный канал...»

«Частью которого является Общество Чёрного Солнца?»

«Основной частью» - поправил его Кристиан. «Поэтому мы отвечаем за максимально эффективное снабжение мира спасительной энергией Вриль...»

«Что возможно лишь через боль и страдания метагомов и людей?»

Палач пожал плечами. «К сожалению. Отсюда и еженедельные порки, и периодические истязания...»

«И сексуальное насилие?» - осторожно спросил Колокольцев.

«И сексуальное насилие» - эхом подтвердил Кристиан. «Ибо, к сожалению – к большому сожалению – Вриль является энергией существенно более низкого уровня, чем Divine Grace…»

«И поэтому ей необходима мощная сексуальная составляющая?». Вопрос, понятное дело, был чисто риторическим.

Врач кивнул: «Необходима... к сожалению. Отсюда и все эти секс-вечеринки с обнажёнными красавицами, и твои эскапады с Ирмой и Вандой... и многое, многое другое...»

«Лилит насиловали?» - неожиданно даже для себя обыденным тоном спросил Колокольцев. Как ни странно, ему очень хотелось, чтобы ответ на этот вопрос оказалась положительным.

«Насилуют» - поправил его Кристиан. «Не так чтобы уж очень часто – довольно редко, на самом деле, но регулярно. И не только её...»

Колокольцев удивлённо посмотрел на него.

Палач пожал плечами. «Некоторые – не все, конечно, но некоторые - девушки и женщины в нашем обществе абсолютно добровольно соглашаются периодически работать в борделях. В тех борделях, где клиенты очень жёстко – жестоко даже обходятся с девушками. Насилуют практически...»

«Потому что для максимизации мощности канала Вриль необходимо... слияние секса и насилия? Секса, боли и страданий?». Увы и ах, это был не вопрос, а в чистом виде констатация неоспоримого – и пренеприятнейшего – факта.

Вопрос, как и предыдущие, был чисто риторическим. Ибо собкор уже давно почувствовал, что мощность канала Вриль в алго-камере выросла в разы. Без сомнения, в результате сексуальных (а истязание Лилит было, как ни крути, именно сексуальным) боли и страданий Совершенной.

Кристиан кивнул: «К сожалению. К очень большому сожалению...»

Было очевидно, что он с очень большой неохотой выполняет свою... миссию. Но, тем не менее, выполняет. Как и положено немцу... и католику.

«Кстати, насчёт боли и страданий...». Палач посмотрел на часы, удовлетворённо вздохнул, хлопнул в ладоши – и объявил:

«Пора заканчивать первый этап истязания нашей общей знакомой и переходить ко второму. К порке флагрумом...»