Операция Карфаген. Дом на Курфюрстендамм

[RolandVT]

26 июля 1941 года

Берлин, Германская империя

Посетителем со срочным делом предсказуемо оказался граф Вальтер фон Шёнинг. Который, ничего (пока) не объясняя, на правах старшего по званию (на две ступени) приказал Колокольцеву проследовать за ним в его типа служебное авто.

Служебного потому, что номера были с рунами СС (очень удобно в Берлине военного времени), а типа потому, что, как догадывался Колокольцев, это была де-факто личная автомашина графа.

А догадывался он об этом потому, что и у него имелся такой же типа служебный автомобиль. Только не впечатляющий Адлер-Дипломат, как у фон Шёнинга, а гораздо более скромный Опель-Капитан.

Граф решил времени зря не терять и потому начал свой инструктаж (в неизбежности которого Колокольцев тоже не сомневался) буквально через мгновение после того, как лимузин тронулся с места.

«Тебе предстоят аж целых восемь битв с вполне себе демоническими сущностями – пусть и из плоти и крови». Сделал небольшую паузу – и продолжил:

«Каждая такая битва – как, собственно, и практически любая другая – выигрывается или проигрывается ещё до её начала...»

В полном соответствии с бессмертным изречением Сунь Цзы - великого китайского полководца VI века до нашей эры.

«... причём победа или поражение определяется во многом энергетикой противоборствующих сторон...»

Колокольцев кивнул. Ибо был достаточно хорошо знаком с военной историей, чтобы знать, что едва ли не решающим фактором успеха на поле боя является боевой дух соответствующего войска.

Даже в случае просто сумасшедшей разницы в численности и вооружении противоборствующих сторон. За примерами далеко ходить было не надо – это полтора года назад блестяще продемонстрировали финны в Зимней войне против чудовищного большевистского монстра. А финские ВВС весьма успешно продолжали демонстрировать и до сих пор.

«Ты прекрасно понимаешь» - спокойно и бесстрастно продолжал граф, «что в этих сражениях противостоять тебе будут не партизаны и даже не отряды НКВД особого назначения...»

Сформированные и подготовленные к заброске в тыл вермахта ещё до вторжения оного в СССР. Де-факто превентивный удар германской военной машины существенно спутал карты Советам, однако, по данным абвера, кое-где такая заброска, как говорится, имела место.

«... поэтому воевать тебе придётся не против стрелкового оружия и гранат – тем более, не против артиллерии и миномётов...»

Граф сделал многозначительную паузу.

«... а против дьявольских, демонических энергий, перед которыми бессильно любое материальное оружие. Их можно победить...»

«... только светлыми энергиями» - закончил за него Колокольцев.

Фон Шёнинг кивнул: «Именно так. А поскольку ты будешь иметь дело с самыми настоящими Вратами Ада...»

«... мне потребуются все светлые энергии, к которым я смогу подключиться» - снова закончил фразу Колокольцев. И пояснил – скорее самому себе:

«И мои внутренние энергии – чи и Кундалини; и те энергии, которые я получаю после Преображения – без которого мне не поручили бы это задание...»

Граф кивнул: «Точно не поручили бы». Колокольцев продолжил: «... и Благодать Божья, которую я получаю от Святой Церкви – и земной, и небесной; и энергии Вальхаллы, Асгарда и Фольквангра, которые мне даёт Фрейя...»

Фон Шёнинг кивнул и закончил за своего визави: «… и те энергии, за которыми мы сейчас как раз и едем…»

У Колокольцева с интуицией было не просто хорошо, а очень хорошо (ибо работа обязывала). Поэтому предчувствия его, как правило, не обманывали. Однако сегодняшний день был настолько особенным, что интуиция обманула его аж дважды. И насчёт места назначения, и насчёт характера мероприятия, на которое его отвёз граф Вальтер фон Шёнинг. По крайней мере, изначального.

Колокольцев ожидал, что граф отвезёт его в Ванзее – на Виллу Вевельсбург, что было бы совершенно логично с энергетической кочки зрения. Однако фон Шёнинг отвёз его… на бульвар Ку-дамм.

На всемирно знаменитую Курфюрстендамм (до Великой Войны на этой улице, прообразом которой послужили, ни много, ни мало, Елисейские поля, обитали аж сто двадцать берлинских миллионеров).

Жизнь на Курфюрстендамм («мостовой курфюрстов») била ключом: здесь, в частности в знаменитом Romanisches Café (в доме номер 238), встречались артисты и художники, в кинотеатрах шли премьеры немых и первых звуковых фильмов. Поэтому Ку-дамм стала для многих синонимом «золотых двадцатых» годов Веймарской республики.

Нацисты, впрочем, быстро отметились и здесь, причём отметились неслабо. 20 марта 1927 года берлинские СА устроили на Ку-дамм серьёзные беспорядки, от которых досталось в том числе и Романскому кафе.

А четыре с небольшим года спустя, 12 сентября 1931 года на Ку-дамм произошёл первый в Германии еврейский погром, организованный штурмовиками СА под руководством гауляйтера Берлина Йозефа Геббельса (с которым Колокольцев в некотором роде подружился) и руководителя берлинских СА – впоследствии начальника полиции общественного порядка Берлина Вольфа-Генриха фон Хелльдорфа (просто хорошего знакомого).

«Дом Лилит» (как он сразу про себя окрестил «место назначения») находился буквально в двух шагах от Romanisches Café, рядом с лютеранской мемориальной церковью Кайзера Вильгельма.

Серый массивный, чисто немецкий четырёхэтажный особняк, построенный на рубеже веков почти одновременно с Романским кафе (и тоже в неороманском стиле), выглядел и обыденно, и необычно одновременно.

Обыденно потому, что прекрасно вписывался в общий ансамбль Ку-дамм, а необычно потому, что аура дома была какой-то неотмирной. Иномирной. Потусторонней.

Как и его фактическая хозяйка. Которая встретила графа и Колокольцева на первом этаже (этажи со второго по четвёртого были жилыми, а вечеринка проходила в роскошном зале на первом этаже) абсолютно голой.

Ибо – и это была вторая «обманка» его интуиции – граф привёз его на самую настоящую (и на удивление многолюдную) секс-вечеринку. Энергетика которой была просто оглушительной... только вот никоим образом не соответствовала содержанию только что прочитанного им «отчёта».

Женщины (в основном, молоденькие девушки) раздевались догола в громадной прихожей (оформленной, как ни странно, в чёрно-красно-золотых цветах уже восемь лет как почившей в бозе Веймарской республики). Аккуратно складывали одежду на скамьи, расположенные вдоль стен прихожей – и проходили в зал.

В просто огромного размера зал, с высоченным куполообразным потолком, напоминавшим то ли лондонский Собор Святого Павла, то ли верхнюю комнату на Вилле Вевельсбург. Скорее, впрочем, второе, ибо потолок храма украшала на этот раз золотая свастика, а в самом центре пола находился гигантский символ Чёрного Солнца...

Как и комната на Вилле Вевельсбург, зал имел круглую форму. По периметру зала тоже располагались двенадцать колонн. Только окон не было (зато были двенадцать дверей), да и в качестве светильников использовались не газовые факелы, как на вилле, а вполне себе современные (причём очень красивые и явно баснословно дорогие) хрустальные люстры.

Примерно четверть зала занимал роскошный стол-буфет, уставленный самыми разнообразными яствами и напитками (что-то подсказывало Колокольцеву, что источником этого несметного по меркам войны гастрономического богатства было их совместное с рейхсфюрером коммерческое предприятие).

Бóльшую часть зала занимали небольшие столики, окружённые удобными мягкими креслами, выполненными в кластическом стиле. В креслах комфортно и как-то по-домашнему естественно, расположились полностью (причём весьма консервативно) одетые мужчины и совершенно обнажённые женщины.

Некоторые были в красивых бархатных масках, некоторые без. Колокольцев вдруг вспомнил, что ему никто почему-то не предложил надеть маску. Да и на Лилит маски не было...

Мужчины и женщины мило (и тоже как-то по-домашнему) беседовали. Периодически та или иная пара поднималась и удалялась за ту или иную дверь – явно для того, чтобы уединиться. И заняться... понятно чем.

«Все присутствующие здесь мужчины» - объяснила Лилит, «это воины. Защитники Германии, Европы, всей нашей цивилизации от экзистенциальной угрозы…». Глубоко и очень красиво вздохнула – и добавила:

«А женщины – это Хельферинен, помощницы мужчин. Обязанность которых – помогать мужчинам во всём. Удовлетворяя их потребности. Эмоциональные, функциональные, духовные... ну, и физиологические, конечно...»

«Дом Лилит» начинал ему всё больше и больше напоминать... правильно, «Ашрам фрау Ульрих». Только вот девушки были какие-то... не такие. В смысле, не такие, как у фрау. Совсем не такие.

Все как на подбор высокие, стройные с высокой, крепкой грудью... и, самое главное, с длинными, ниже пояса волосами – совсем не по нынешней берлинской (и вообще европейской) моде.

«Ты совершенно прав» - улыбнулась Лилит (по обыкновению, прочитавшая его мысли). «Мы действительно используем эти вечеринки в качестве канала энергии Вриль. Не такого мощного, конечно, как мистерии на Вилле Вевельсбург – человеческое тело и психика просто не выдержит такого на регулярной основе...»

«Охотно верю» - согласился Колокольцев, имевший опыт участия в такой мистерии. «Точно не выдержит»

Лилит кивнула и продолжила: «... но всё равно весьма полезный для нашего проекта. Женщина вообще представляет собой естественный канал энергии Вриль, а высокая, стройная, обнажённая молодая женщина с высокой крепкой грудью и длинными волосами...»

«Просто идеальная энергетическая антенна?» - улыбнулся Колокольцев.

«Да» - подтвердила Лилит. «Которую, тем не менее, должен настраивать мужчина. Поэтому только патриархальное общество является естественным...»

«... ибо инструмент не может быть равен музыканту?» - улыбнулся он.

Она кивнула. «Именно»

Затем неожиданно взяла его за руку и мягко, нежно, женственно и очень тихо (еле слышно) прошептала: «Пойдём. Нам пора...»

И направилась куда-то в глубины колоссального «Зала Лилит». Он покорно последовал за ней.

Абсолютно голая баронесса подошла к одной из внушительного размера дверей, на которой (как, впрочем, и на всех других) были выгравированы последовательно восьмиконечный мальтийский крест иоаннитов (сверху), символ Чёрного Солнца (посередине) и свастика (внизу). Видимо, отражая иерархию символов, принятую у Хранителей. Нажала какую-то потайную кнопку – и дверь распахнулась.

И тут Колокольцев... нет, конечно, не сразу всё понял (ибо кое-какие вопросы у него всё же оставались), но, по крайней мере, смог связать в некое пусть ещё не до конца чёткое, но всё же единое целое «Дом Лилит» и содержание только что прочитанного им «отчёта о приключениях метагомов на заре христианства», как он для себя окрестил этот документ.

Ибо дверь вела в небольшую залу, которая словно сошла с холста современного художника, пытавшегося изобразить пыточную камеру инквизиции. Безуспешно – в первую очередь потому, что у Святой Инквизиции, как у института церковного, не было и быть не могло таких чисто земных и светских инструментов, как пыточные камеры, орудия пыток и так далее.

Всё это (включая палачей) арендовалось у светских властей. А поскольку профессия палача в Европе всегда была одной из самых засекреченных, а подследственные (их «жертвы») давали подписку - под страхом смертной казни – молчать обо всём, что с ними происходило в пыточных камерах, вся без исключения литература и живопись на пыточную тему были исключительно плодом авторского воображения.

Нечто подобное Колокольцев уже видел – и в лондонском донжоне Госпожи Эллен, и в заведении Госпожи Ингрид на берлинской Виттенберг-плац, и даже на Вилле Вевельсбург (правда, обстановка там была куда скромнее) ... и даже в собственном доме в Ванзее.

Где он порол свою теперь уже законную жену. Очень долго она вообще не могла жить (в самом прямом смысле) без регулярной жёсткой порки, иначе её просто убила бы работа надзирательницы женских концлагерей СС.… но, к счастью, радикальная смена работы (в настоящее время она трудилась в РСХА в должности детектива гестапо) оказалась настолько эмоционально благотворной, что порка была ей нужна всё реже и реже.

Алго-камера («комната боли») в «доме Лилит» была примерно того же размера, что и донжон на Виттенберг-плац. За исключением намного более высоких потолков (таких же, как и в главном зале «дома имени баронессы»).

И обстановка была другой. Пожалуй, даже существенно другой. Во-первых, на потолке и на полу залы имелись те же самые символы, что и в главном зале – свастика на потолке (на этот раз чёрная на белом фоне, как на Вилле Вевельсбург) и символ Чёрного Солнца на полу. В донжоне на Виттенберг-плац (как и в лондонском) этих символов, разумеется, не было.

Как и в донжонах Госпожи Ингрид и Госпожи Эллен, в «алго-камере» Лилит имелись и андреевский крест, и широкая деревянная – в крестьянском стиле – скамья для порки. Но если в донжонах плети, ремни и прочие дивайсы (инструменты для порки) были развешаны вдоль стен и, таким образом, выставлены на всеобщее обозрение, на стенах залы не было ни одного дивайса.

Очевидно, что все они находились внутри огромного деревянного шкафа (как минимум прошлого века), занимавшего почти всю дальнюю стену. Возможно, потому, что здесь дело явно обстояло гораздо более серьёзно и поэтому дивайсы были слишком жутковаты для того, чтобы их показывать присутствующим.

В отличие от знакомых Колокольцеву донжонов, освещение в которых был вполне современным (тривиальные лампы накаливания), алго-камера Лилит была освещена самыми настоящими свечами.

Огромными, длинными, толстыми свечами явно средневекового дизайна. Искусно размещёнными, ибо их неотмирно-приглушённый свет создавал в высшей степени мрачно-торжественное настроение.

Ощущения Колокольцева были... всё-таки, наверное, предсказуемыми. Ибо он чувствовал примерно то же самое, что и во время мистерии на Вилле Вевельсбург, только интенсивность ощущений была (предсказуемо) намного ниже.

«Пока ниже» - отметил он про себя. Не без оснований подозревая, что, как говорится, всё ещё впереди.

Впрочем, он очень даже явственно чувствовал и спокойствие, и умиротворение, и ощущение энергии Вриль, которая сходила на него из свастики под потолком и через его чакры выходила в окружающий мир, помогая Воинам Света в их экзистенциальной войне с Силами Тьмы (большевиками).

Ещё одним существенным отличием алго-камеры от донжонов было наличие у правой стены массивного стола явно тюремно-инквизиторского стиля. Если верить многочисленным полотнам на тему пыток и казней, именно такие столы использовались в пыточных во времена Возрождения (вопреки распространённым заблуждениям, времена эти были вовсе не гуманными – подозреваемых жестоко пытали по всей Европе – и не только Европе).

Стол располагался под небольшим зарешеченным окном (ещё одно отличие от Виттенберг-плац, где не было вообще никаких окон). У стола предсказуемо располагались два не менее массивных грубовато (даже брутально) элегантных кресла. Деревянных, обитых кожей – явно из той же самой эпохи.

Одно из кресел (ближайшее к Колокольцеву) было свободно, в другом же восседал неопределённого возраста джентльмен в элегантной чёрной бархатной маске.

Джентльмен потому, что он был одет не в белую рясу монаха-доминиканца, а в самый настоящий английский смокинг (словно только что доставленный прямо со знаменитой Оксфорд-стрит), белоснежную, идеально выглаженную рубашку (оттуда же), эффектный чёрный галстук-бабочку, элегантнейшие чёрные туфли (тоже оксфорды) и традиционнейший английский пояс-кушак каммербанд.

Джентльмен был... шкафообразным (это первое слово, которое пришло в голову Колокольцеву после того, как он увидел джентльмена). Вторым ему в голову пришло даже не слово, а двустишие из Баллады о Робин Гуде:

Там был кузнец – Малютка Джон, верзила из верзил,
Троих здоровых молодцов он на себе возил.

Джентльмен, правда, выглядел не совсем, как легендарный Малютка Джон. Ибо волосы у него были не рыжие, как у английского кузнеца, а тёмные, почти чёрные. Да и внешность была не английская, а явно немецкая (скорее всего, баварская). В крайнем случае, австрийская.

И по профессии он был явно не кузнец – слишком уж аристократичным был его облик. Короткая армейская стрижка, военная выправка... скорее всего, старший офицер. Полковник... или (что вероятнее, учитывая место службы графа фон Шёнинга) минимум оберштурмбанфюрер СС. Хотя было в нём что-то и от баварского (или скандинавского) лесоруба. Или воина-викинга...

Впрочем, его облачение вызывало у Колокольцева стойкую ассоциацию с другой, намного менее престижной (даже презираемой) профессией. Палача. Причём именно немецкого палача, ибо рабочей одеждой оператора гильотины (Fallbeil) традиционно был чёрный фрак с белой рубашкой и чёрным галстуком-бабочкой.

Правда, у него (палачом, разумеется, всегда был мужчина) были ещё цилиндр и белые перчатки, которых на джентльмене не наблюдалось от слова совсем.

«Добрый вечер» - неожиданно приветливо произнёс джентльмен, поднимаясь из-за стола. «Меня зовут Кристиан...»

Колокольцев был абсолютно, стопроцентно уверен, что это имя насквозь фальшивое. Впрочем, никакого практического значения это не имело.

«Добрый вечер» - учтиво поклонился он. И представился: «Роланд»

«В этой комнате» - спокойно проинформировала его Лилит, снимая элегантные чёрные туфли (единственное, что было на ней ещё надето) «происходит регулярная порка девушек. Членов Общества Чёрного Солнца...»

«И не только порка» - столь же спокойно добавил Кристиан. «Практикуются и другие... болевые воздействия»

«Истязания?» - неожиданно даже для самого себя спросил Колокольцев.

Лилит кивнула. «Да, именно истязания. Распространённый термин пытка глупый, на самом деле. Ибо здесь никто ни у кого ничего не выпытывает. Просто девушкам – и женщинам – делают больно. Очень больно. Нестерпимо больно. И длится это иногда очень долго. Часами...»

«Они...». Колокольцев запнулся.

«Да» - подтвердила Лилит, как обычно, прочитав его мысли. «Каждая принимаемая в общество девушка и женщина знает, что её ожидает еженедельная порка. Иногда только порка, иногда ещё и дополнительные... болевые воздействия. И даёт подписку о добровольном согласии. Которое действительно всегда добровольное – мы никого ни к чему не принуждаем...»

«У нас противоположная проблема» - усмехнулся Кристиан. «От желающих вступить в Общество отбоя нет. Хотя мы ведём себя тише воды, ниже травы...»

Последнюю фразу он произнёс на чистейшем русском. Почему-то с явным ленинградским (точнее, наверное, всё-таки питерским) выговором.

«И в чём смысл?» - осторожно спросил Колокольцев. «Зачем все эти регулярные истязания красивых... даже очень красивых женщин?»

Кристиан глубоко вздохнул:

«Это в двух словах не объяснишь. Поэтому я сейчас организую первый акт сегодняшнего истязания, а потом всё подробно объясню...»