Три стихии Святой Инквизиции - глава из романа Проект Харон

[RolandVT]

Её просьба была странной даже по меркам Проекта Харон – а я в нём чего только не повидал и не слышал. Как выяснилось, ещё не всё.

Несколько стервозного вида крашеная рыжеволосая дама лет сорока или около того глубоко вздохнула и сделала довольно впечатляющее признание:

«Пятнадцать… почти шестнадцать лет тому назад я совершила нечто совершенно неописуемое… собственно, в этом моя проблема и состоит…»

«А именно?» - обыденным тоном осведомился я, пока что, не понимая, в чём дело.

Женщина грустно вздохнула и не без труда продолжила: «Я совершила жуткое преступление, за которое я должна быть наказана…»

«… но срок давности уже истёк» - задумчиво констатировал я. Ибо – в отличие от цивилизованных стран – по российскому законодательству срок давности даже за убийство при отягчающих обстоятельствах установлен в пятнадцать лет.

Исключения есть, конечно – терроризм и всё такое прочее – но это явно был не её случай. Кроме того, если родственники потерпевшего в уголовном деле об убийстве будут подавать ходатайство о пересмотре срока давности по делу, срок давности в 15 лет может быть отменен - и преступник может понести уголовную ответственность за них даже спустя тридцать лет. Но и это явно был не её случай.

Она кивнула. Я пожал плечами и осведомился: «Вы христианка?»

Она кивнула: «Крещена в православии – правда, не воцерковлена…»

«Если Вас это устроит» - предложил я, «мой близкий знакомый, самый настоящий католический святой Вас исповедует – у него есть специальное разрешение Его Святейшества исповедовать всех христиан…»

Какого именно Папы Римского, я уточнять не стал – ибо это разрешение было дано отцу Роберту Фальке (свободно владевшему русским языком) ещё в 1941 году. Тогдашним Викарием Христа Пием XII.

«… и назначит необходимую Вам епитимью…»

Которая, конечно, не тюремное заключение, но может оказаться нелёгкой весьма – в этом отношении францисканский священник был весьма консервативен.

Женщина вздохнула: «В том-то и проблема, что я не могу заставить себя признаться в том, что я тогда совершила…»

Я сразу всё понял – и усмехнулся: «И Вы хотите, чтобы я Вас в самом прямом смысле пытал до тех пор, пока Вы не признаетесь…»

На самом деле, типичный случай для Святой Инквизиции… и не только.

Женщина кивнула.

Я мог решить её проблему в самом прямом смысле за пару минут – больше она на допросе Лидии Крамер (да хоть моей благоверной) не продержалась бы; электроток таким развязывает языки даже не за минуты, а за секунды.

Однако я счёл это неправильным и неправедным. Счёл потому, что почувствовал, что оптимальной для неё епитимьей (после истечения срока давности о наказании говорить не приходилось), была именно длительная и очень сильная боль.

Поэтому я пожал плечами: «Хорошо… как Вас зовут?»

«Людмила» - вздохнула женщина. «Можно Люда… или Люся, как Вам удобнее»

Я кивнул – и продолжил: «Я начну с методов Святой Инквизиции – дыба-страппадо, пытка питьём и пытка огнём...»

Три стихии Святой Инквизиции – ибо страппадо поднимает в воздух.

«… если Вы не признаетесь… в моём арсенале есть много что ещё…»

Она кивнула: «Хорошо… как скажете…»

Мы прошли в донжон, где я приказал Людмиле: «Догола раздевайтесь…»

Она кивнула – ибо была к этому уже готова психологически – и спокойно, как на приёме у врача (примерно так оно и было) разделась догола. После чего спокойно подошла к указанному мной блоку-страппадо и покорно завела руки за спину. Я связал ей руки в запястьях, привязал их к блоку под потолком и объяснил:

«Сейчас я подниму тебя примерно на метр от пола и привяжу к ногам тяжёлый груз, чтобы твоё тело вытянулось в струнку. Тебе будет просто дико больно в суставах; кроме того, я буду прижигать твоё тело – включая самые чувствительные места. Надеюсь, что этого хватит – и ты признаешься…»

«А если не хватит?» - осторожно осведомилась Людмила. Я пожал плечами:

«Тогда будет пытка водой… в смысле, питьём – и огнём. Этого точно хватит…»

Почему-то я не сомневался, что мне придётся применить все три стихии.

Она кивнула: «Хорошо… я поняла…»

Я сделал ей первую инъекцию Эликсира Белого Ангела – ибо калечить её точно не собирался, после чего поднял её на дыбу. Как ни странно, она даже не спросила, зачем я делаю ей укол… видимо, была поглощена своими мыслями.

Она провисела на дыбе час – и так ничего и не сказала. Хотя я и прикрепил к её ногам (предварительно связанным мной в лодыжках) пудовую гирю, и прижигал её довольно симпатичные груди, соски и много что ещё раскалёнными щипцами. От дикой боли она шипела, но так и не закричала.

Пришлось снять её с дыбы, вправить вывернутые суставы и приступить к пытке питьём а-ля маркиза де Бренвилье (ибо я пытал Людмилу в полном соответствии с рассказом Александра Дюма об оной).

Я привязал ноги Людмилы (за лодыжки) к вбитым в пол кольцам (в соответствии с наставлениями для инквизиторов), после чего опрокинул её навзничь на «малую кобылу» с острым верхом. Затем привязал её руки (за запястья) к кольцам в стене, вбитым в неё согласно тому же наставлению.

Таким образом, её голова и ноги оказались практически на одной высоте, а тело, подпертое «кобылой», выгнулось дугой, как если бы она лежала на колесе. В результате, как и маркиза в рассказе Дюма, Люда была подвергнута комбинированному истязанию – водой и дыбой... точнее, дыбой и водой, если хронологически. Английской дыбой, если быть совсем точным... точнее, её усовершенствованным «кобылой» вариантом.

Ибо верёвка, которой ноги женщины были связаны в лодыжках, была не привязана к кольцам в полу, а продета через них и прикреплена к вороту с рукояткой по типу колодезного.

Рукоятку можно было фиксировать с помощью специальной подставки, дабы максимально плавно регулировать натяжение верёвки – и растяжение тела пытаемой женщины. Которое я растянул… ощутимо.

Ну а затем началась собственно пытка питьём. К которой мне пришлось привлечь… правильно, Лидию – кого ж ещё. По моей просьбе она принесла и поставила на грубый деревянный стол (новодел, конечно, но «под старину») четыре чайника.

Каждый ёмкостью по два с половиной литра воды (для «обычного» допроса) … к которым она добавила и восемь чайников той же емкости для допроса «чрезвычайного». Ибо что-то мне подсказывало, что второе потребуется.

При «обычной» пытке это составляло десять, а при пытке чрезвычайной (именно эту я и ожидал) двадцать литров воды, каковую пытаемую (в данном случае, Людмилу) палач – в данном случае я - вынуждал проглотить.

Я взял в руку рог, вмещающий полный чайник; этот рог я вставлял в рот Людмиле и после каждых двух с половиной литров давал несколько секунд передышки - после чего мы продолжали пытку, пока не опорожнили все чайники для «обычного» допроса.

Чтобы Людмила не закрывала рот, сжимая зубы, Лидия большим и указательным пальцами зажимала ей нос. Пытаемой приходилось открыть рот, чтобы вздохнуть, и я, воспользовавшись этим, вставлял ей в рот рог.

«Обычный» вопрос ожидаемо (по крайней мере, я именно этого и ожидал) не принёс результатов – Людмила по-прежнему молчала. Поэтому нам с Лидией пришлось перейти к пытке чрезвычайной.

Сначала ударами палкой по животу я вызвал у неё рвоту… ну а потом влил в неё уже два ведра воды. С тем же результатом… то есть, безрезультатно – женщина молчала глухо. Пришлось перейти к третьей стихии – стихии огня. В стиле Катлины из Легенды о Тиле Уленшпигеле.

Я связал Людмиле руки за спиной, обул в новенькие сапоги на пару размеров меньше, чем её и посадил на крышку... нет, не гроба конечно. А «гробоподобной конструкции», которая представляла собой вариант «испанского осла». Ибо заканчивалась острой (реально острой) кромкой-ребром.

Камин был уже давно зажжён, поэтому в донжоне было реально жарко, хотя за окном было... не очень (ноябрь есть ноябрь). Я пододвинул Люду к огню достаточно близко для того, чтобы от жара сапоги стали ещё более тесными... в общем, в сочетании с жаром боль сильная очень (и это ещё очень мягко сказано). Почти что испанский сапог.

Людмила выдержала два часа – примерно так же долго пытали Катлину в романе Шарля де Костера. Затем (наконец-то) глубоко вздохнула:

«Шестнадцать лет назад я убила свою трёхлетнюю дочь… убила холодом…»

Мы с Лидией попытались снять с неё сапоги, но, как и в романе, этого не удалось сделать – пришлось их разрезать. Ноги Людмилы предсказуемо были в состоянии как в романе – красные и все в крови (Эликсир Белого Ангела не защищает от повреждений – лишь восстанавливает тело «после того»).

Мы обработали раны Люды нанорегенерирующей мазью (для ускорения процесса регенерации), после чего я сделал ей укол три-в-одном – вторая стадия Эликсира, мощный анальгетик и стимулятор «в одном флаконе».

Через пять минут неожиданно спокойным тоном Людмила рассказала о своём преступлении: «Я родила Яну в семнадцать лет. Залетела по глупости, аборт сделать не решилась… но ребёнок был нежеланный совсем…»

Обычное дело… к сожалению. Она продолжала:

«В конце концов я совсем слетела с катушек, отвела её в лес – дело было в январе – привязала за талию к дереву и так оставила. В тот же день сбежала в другой город; сменила фамилию… в общем меня так и не нашли… да и не искали…»

Грустно вздохнула – и закончила: «А моя трёхлетняя дочь умерла от холода…»

И чисто по-бабски разревелась.

На меня её рассказ почему-то не произвёл ни малейшего впечатления. Наверное, потому, что я уже давно привык к тому, что чудеса случаются – а assumption is the mother of all fuckups.

Лидия предсказуемо (и тоже по-бабски) начала утешать Людмилу, а я вышел из донжона и позвонил… правильно, Магдалене Эве-Марии ван Хоорн. Помощнику по особым поручениям в России руководителя Группы Омега кардинала Эша.

Когда Магда ответила, я осведомился: «Найдёныши пятнадцатилетней данности в базе МВД есть?». Она кивнула: «Да, конечно».

«У тебя есть к ней доступ?»

«Разумеется» - ответила Магда. «А кто тебя интересует конкретно?»

Я объяснил. Магда неожиданно рассмеялась. Отсмеявшись, явно покачала головой – хотя я этого не видел, конечно: «Бывают же в жизни совпадения…»

«В смысле?» - удивился я. Она объяснила: «Её зовут Мелисса. Мелисса Фромм. Она каким-то образом освободилась и вышла на дорогу, где её подобрал Мартин Фромм – американский журналист. Дал крупные взятки, вывез из России, удочерил… сейчас она на втором курсе UCLA. Специализируется на криминальной журналистике – по словам Элли…»

Элизабет Фёрстер – ныне первой в мире писательницей в жанре True Crime – и нашей с Магдой общей и очень хорошей знакомой.

«… подаёт очень большие надежды – и уже начинает их оправдывать. Так что» - снова рассмеялась она, «не было бы счастья, да несчастье помогло… даже очень»

После чего добавила: «Но она ничего не помнит, что с ней случилось…»

Обычное дело при психологическом шоке в трёхлетнем возрасте.

Я поблагодарил Магду, отключился и вернулся в донжон, в котором Лидия (явно с огромным трудом) привела Людмилу в некое подобие нормального состояния.

И намеренно-обыденным тоном сообщил Людмиле: «Твоя дочь жива…»

«Как… жива?» - изумлению женщины не было предела. Я объяснил:

«Её новое имя – Мелисса. Она гражданка США, живёт в Городе Ангелов, учится на криминальную журналистку, её наставница – лучшая в мире в этом жанре и моя хорошая знакомая Элли Фёрстер. И очень даже счастлива…»

И добавил: «Она ничего не помнит, что с ней было до того, как она развязала верёвку и вышла на дорогу, где её подобрал проезжавший мимо американец…»

После чего приказал Людмиле: «Свободна – тебя не за что наказывать, а свою епитимью ты только что выполнила сполна. Иди – и впредь не греши…»