История из старой недоброй Англии имела неожиданное продолжение… однако на этот раз и потрошение… точнее, вспарывание живота, и четвертование (строго говоря, рассечение тела смертницы на шесть частей) пришлось выполнить вашему покорному слуге.
Ибо мадемуазель Мари-Анна-Шарлотта Корде д’Армон, когда очень хочет, может быть настолько убедительной, что сказать ей: «Нет» ну просто категорически невозможно.
Но обо всём по порядку. Оставив Киру-Карину-Киару мучиться от чудовищной боли на «колесе вдохновения» имени Катрин Бартез (с чьей подачи колесование становится всё более популярным среди Новых Исповедниц), а Хельгу Лауэри пребывать в ином мире, будучи привязанной к раме с практически полностью содранной кожей, я отправился… правильно, на Объект Харон.
На котором я провёл совершенно ничем не примечательную смену (разве что одной из смертниц было хорошо за шестьдесят – но у меня такое уже случалось), как обычно, слегка перевыполнив дневную норму.
Ибо мной (как обычно, с помощью Стальной Волчицы) были повешены сорок две женщины; расстреляны шестьдесят; три обезглавлены Штутгартской Девой, которая работала просто идеально… и всего одна моей самурайской катаной.
Однако я подозревал, что моё палаческое дело сегодня этим не ограничится, ибо тертуллианок (женского пола членов неофициального клуба снафф-самоубийц) оказалось на удивление не просто много, а очень много.
Поэтому я совершенно не удивился, когда ко мне в офис заявилась Шарлотта Корде – по молчаливой договорённости с Лидией Крамер моя ассистентка в отправке в лучший мир тертуллианок.
Впрочем, кто у кого тут был ассистентом – это ещё очень большой вопрос… что француженка немедленно и подтвердила, совершенно огорошив меня (и это ещё очень мягко сказано) заявлением: «Ты попал. В прошлый раз тебе удалось соскочить – а теперь точно не отвертишься…»
«Это ты о чём?» – в высшей степени обеспокоенно осведомился я. Уже догадываясь, что это её заявление (к тому же сделанное с фирменной лукавой улыбкой) не сулит мне ничего хорошего.
Я не ошибся. Ибо мадемуазель д’Армон махнула рукой в сторону двери офиса:
«Сейчас сам увидишь… и услышишь – в переговорной…»
Увидел и услышал я невысокую – хотя и несколько выше ростом миниатюрной Шарлотты – явно крашеную шатенку лет… где-то под сорок, наверное. Или даже за сорок – я плохо умею определять возраст женщины.
Шатенку весьма полненькую – что, надо отметить, её нисколько не портило, скорее даже наоборот. На шатенке была кофта с V-образным вырезом поверх футболки, что вкупе с очень короткой стрижкой почти однозначно свидетельствовало о выбранном ею способе ухода в лучший мир.
Как выяснилось, именно что почти. Ибо шатенка спокойно представилась:
«Я Оксана. По паспорту вообще-то Ксения, но мне это имя никогда не нравилось»
Обычно всё бывает ровно наоборот… но у каждой свои причуды. Женщина продолжала: «Вообще-то я ношу длинные волосы, но сейчас постриглась коротко, чтобы вам было удобнее отрубить мне голову…»
Я кивнул, ибо это было понятно по её внешнему виду. И тут она сбросила атомную бомбу хиросимской мощности: «Вообще-то я хочу, чтобы меня разорвали лошадьми… к сожалению, это нереально…»
Это было действительно так, ибо для реализации этой казни необходима почти синхронная тяга аж четырьмя лошадьми… координировать которых было очень сложной задачей даже для профессионалов, которых у нас (не только на Объекте Харон, но и в Обществе Чёрного Солнца) не было от слова совсем.
В другие времена и в других местах, видимо, были – ибо казнь разрыванием лошадьми была довольно популярна в истории человечества… впрочем, изобретательные индусы (а потом и японцы) использовали для этой цели быков. Что делало казнь существенно более длительной и мучительной.
Этот вид казни часто (и некорректно) называют четвертованием… а некорректно потому, что, отрывая конечности казнимого, лошади разрывали его не на четыре, как при четвертовании топором, а на пять частей.
Не был четвертованием и так называемый диасфендонез, при котором приговорённого привязывали к верхушкам двух наклоненных деревьев. Когда перерезали веревки, фиксирующие деревья, стволы резко распрямлялись, возвращаясь в обычное положение, отрывая конечности казнимого. Или казнимой – женщин тоже так казнили, хотя и значительно реже (я очень надеялся, что Оксана не хочет стать одной из казнённых таким образом).
Изобрели этот вид казни древние греки, его применяли и в Византии, и в древней Руси (так был казнён древлянами князь Игорь). Это была именно казнь, а не бессудное убийство… да и вообще история была весьма занятная… и по большей части меркантильная.
В 945 году от Рождества Христова киевский князь Игорь с малой дружиной вошёл в древлянскую землю для сбора дополнительной дани (на что, по мнению древлян, он не имел права), древлянская знать сначала отправила к нему посольство в надежде мирно урегулировать этот конфликт.
Не достигнув успеха на переговорах, древляне перешли к военным действиям. Из города Искоростеня навстречу дружине Игоря вышло войско древлян во главе с князем Малом. В результате вооружённого столкновения малочисленная дружина Игоря была полностью разбита, а князь Игорь пленён.
Что с ним делать, решили по правилам демократии того неоднозначного времени. Древляне созвали вече, на котором князя приговорили к смертной казни за грубое нарушение установленного порядка (говоря современным языком, за то, что он поступил не по тогдашним понятиям). И казнили принятым в тех местах способом – привязав к верхушкам согнутых деревьев и разорвав его тело на части.
В процессе многовековой гуманизации человечества этот вид казни был, казалось бы, навсегда забыт… однако он возродился (как и многие другие) ужасы прошлого во время Гражданской войны в России 1917-23 годов.
В которой повстанцы-крестьяне так казнили «красных комиссаров», которые пришли отобрать у них хлеб. Впрочем, комиссаров и жгли за милую душу, и на кол сажали, поэтому Гражданскую войну в сельской местности справедливо назвали «русской Вандеей».
Комиссары, разумеется, платили повстанцам той же монетой – достаточно вспомнить хотя бы массовое использование боевых отравляющих веществ, массовые утопления… да и дома нередко сжигали вместе с обитателями. За десятилетия до Едвабне и рижских синагог.
Какое-то время разрывание быками практиковали и римляне, но потом решили использовать для этой цели лошадей – ими намного легче управлять. Сначала четвертование осуществлялось с помощью двух колесниц; позже – с помощью четырех лошадей, по одной на каждую конечность (которые для удобства четвероногих палачей обычно предварительно надрезали).
По свидетельству Геродота, разрывание лошадьми было популярно у фракийцев, галлов и других европейских народов. Готский король Амаларих повелел разорвать дикими лошадьми жену дезертира… впрочем, скорее всего, историк ошибся и женщину казнили волочением (хотя я лично думаю, что не ошибся).
В Европе к разрыванию лошадьми обычно приговаривали за цареубийство… точнее, за убийство (и даже за покушение на убийство) ВИП-персон королевской крови. Так казнили Жана Полтро (за убийство герцога де Гиза); католика-фанатика Равальяка (убийцу французского короля Генриха IV); Жерара Бальтазара (за убийство короля Нидерландов Вильгельма Оранского).
И некоего никому до того не известного Дамьена (только за покушение на жизнь короля Людовика XV). Несмотря на то, что ранение королю было нанесено пустяковое (холодным вечером он надел второй редингот, который его и спас); что за Дамьеном не стояло никакого заговора и что сам он впоследствии раскаялся, его приговорили к смертной казни – причём к просто жуткой.
Казнь, состоявшаяся на Гревской площади Парижа 28 марта 1757, отличалась исключительной жестокостью. После многочисленных публичных истязаний Дамьен был кастрирован и разорван лошадьми.
Этот вид казни, не применявшийся до того во Франции более ста лет, был специально восстановлен палачами из династии Сансонов по старинным манускриптам. Занятно, что его поддержал… великий Вольтер, который
назвал жестокую казнь Дамьена «закономерным итогом его поступка»
Казнь продолжалась целых четыре часа, и была осуществлена с колоссальными затруднениями – лошади не смогли разорвать тело преступника сразу, и палачу пришлось сначала раздробить его суставы. После Дамьена этот способ казни более во Франции не применялся.
Разрывание лошадьми применялось в исключительных случаях, ибо было, пожалуй, самым сложным видом казни. Самым сложным потому, что лошади должны были «работать» синхронно, причём тянуть с одинаковой силой (любой, кто имел дело с этими животными, знает, что добиться этого ой как нелегко).
Палач лично покупал животных для казни, выбирая их в зависимости от физических данных осужденного (что ещё раз подтверждает исключительность этого вида казни). Обычно ноги приговоренного привязывали к более сильным лошадям, чтобы отрывание конечностей происходило одновременно.
Женщин разрыванием лошадьми не казнили, хотя вышеупомянутая история вызывает в этом серьёзные сомнения. Представительниц прекрасного пола приговаривали к другой «лошадиной» казни. Казни волочением лошадьми («мыканием»). Это была чисто «женская» казнь; мужчин так не казнили практически никогда… по крайней мере, о таких казнях ничего не известно.
Мыкание использовали изначально кочевые народы (что неудивительно совсем); при этом способе казни раздетую догола приговорённую связывали и привязывали за ноги к лошади. После чего волокли по земле, раздирая и разбивая тело до смерти. По дороге закидывая камнями для верности.
В 613 году волочением казнили почти 70-летнюю (!) королеву франков Брунгильду. Официально – за убийство десяти членов королевского дома; на самом же деле как всё ещё опасного (несмотря на её преклонный возраст) политического противника.
В течение трёх дней королеву изощренно истязали (видимо, достала она своих противников нехило); затем обнаженную долго возили по Парижу, привязав почему-то к экзотическому верблюду; и только потом “сжалились” – привязав за ноги к лошади, волокли её по камням, пока от некогда прекрасного тела королевы не остались кровавые ошметки.
Этот вид казни предсказуемо дожил… да практически до наших дней – его широко использовали во время Гражданской войны (и «белые», и «красные»); причём волочили и за лошадьми, и за автомобилями (прогресс, однако).
Так расправлялись басмачи с захваченными ими жёнами «красных комиссаров», а «красные аскеры» (пособники комиссаров из местных) … правильно, с жёнами, дочерями и вообще родственницами басмачей. Неудивительно – гражданская война вообще чудовищно жестока, а на Востоке жестока и чудовищна вдвойне…
Оксана вздохнула: «… а автомобилями или квадроциклами пошло как-то… да и не эстетично совсем…»
Я кивнул. Ибо даже по сравнению с быками (не говоря уже о лошадях – это одни из самых красивых животных), любые механические изделия смотрятся… плохо.
«Поэтому» – резюмировала тертуллианка, «я хочу, чтобы меня привязали к столбу, растянули за руки и за ноги, вспороли живот, отрубили последовательно ноги и руки – и только потом голову…»
Шарлотта указала на меня пальцем и по-немецки объявила: «Не отвертишься – сачковать больше не дам. Сам всё будешь делать…»
Она имела в виду казнь повешением, потрошением и четвертованием – так казнили за государственную измену в старой недоброй Англии в течение пости трёх с половиной столетий – с 1352 года по конец XVII века.
Одна из тертуллианок попросила, чтобы её отправили в лучший мир именно так; я отказался это делать; Шарлотта сначала подтянула смертницу за шею, потом опустила, вскрыла брюшную полость, вырезала внутренности, сожгла их в жаровне (как это и положено по ритуалу); после чего отрубила топором, которым владела просто мастерски, правую руку и левую ногу казнимой… и только потом милосердно позволила мне отрубить ей голову моей катаной.
Я обречённо кивнул. Мадемуазель д’Армон удовлетворённо кивнула – и махнула рукой в сторону двери в типа переговорную, обращаясь к Оксане:
«Пойдём, всё во дворе происходить будет…»
Мы вышли во двор… точнее, во внутренний дворик Объекта Харон (я уже смирился с тем, что Баронесса сотоварищи плевать хотели на риск засветиться). Где – кто бы сомневался – уже было всё готово для этой жуткой казни.
Примерно посередине двора в землю был вкопан невысокий – немногим более метра высотой – столб диаметром с полметра. На расстоянии около полутора метров от него были вкопаны два существенно более высоких столба, к которым были прикреплены металлические кольца – явно для рук и ног Оксаны.
«Догола раздевайся» – приказала Шарлотта. «Одежду в корзину сложишь…»
Оксана разделась догола, обнажив пышное тело, которое оказалось неожиданно… притягательным. Да, именно притягательным. Аккуратно сложив более уже не нужную ей одежду в корзину и слегка дрожа от холода – было всего плюс пять или около того – женщина вопросительно посмотрела на явно командовавшую процессом француженку.
Та приказала: «Становись спиной к центральному столбу. Ноги как можно шире, руки разведи в стороны параллельно земле…»
После чего приказала уже мне: «Слегка прижми её к столбу… на всякий случай…»
Я прижал Оксану за плечи. Она улыбнулась: «Можно за груди – мне будет даже приятно…». Я положил ладони ей на груди, которые оказались неожиданно крепкими и упругими и прижал её спиной к столбу.
Шарлотта привязала Оксану к кольцам за запястья и лодыжки и растянула так, что она слегка опустилась вниз вдоль столба. Который теперь находился чуть ниже шеи и не мешал отрубить женщине голову, когда придёт время.
Закончив с руками и ногами казнимой, француженка крепко притянула её ремнями к столбу в трёх местах – за талию, под грудью и подмышками. Отошла в сторону, полюбовалась своей работой – и изрекла:
«Теперь она точно никуда не денется – даже после того, как лишится рук и ног…»
И осведомилась у меня: «Поток энергий чувствуешь? А ведь казнь ещё даже не началась…»
Я вынужденно кивнул. Ибо одними только приготовлениями к жуткой, мучительной казни, она открыла энергетический канал Смерти такой мощности, перед которыми бледнели даже болевые каналы открытые сдиранием кожи живьём – не говоря уже о посажении на кол и, тем более, распятии.
«То ли ещё будет…» – усмехнулась она. И совершенно неожиданно спросила растянутую верёвками голую женщину: «Ты не будешь против, если мы отрежем тебе груди после того, как вскроем тебя?»
Я изумлённо посмотрел на француженку. Мадемуазель д’Армон пожала плечами и ответила по-немецки: «Ничего личного и никакого садизма – чистая энергетика. Чем сильнее боль и чем более шокирующая казнь, тем больше энергии через неё получит наш мир, задыхающийся от духовной асфиксии…»
Оксана покачала головой: «Нет, конечно. Я сама хотела это попросить, но у меня духу не хватило…»
Шарлотта довольно кивнула, взяла со столика… самый обыкновенные скальпель и протянула мне ручкой вперёд: «Это инструмент для вскрытия брюшной полости – и вообще для неглубоких разрезов…»
Я автоматически взял инструмент. Попутно отметив, что чувствую себя совершенно комфортно и перспектива вскрытия женщины живьём (за что совсем не добрые доктора СС отправились на виселицу) не вызывает у меня никаких отрицательных эмоций. Впрочем, удивительно было бы, если бы вызывала – при таком-то энергетическом потоке Вриль…
Француженка добыла из внутреннего кармана куртки маркер и провела им по животу Оксаны три линии. После чего объяснила:
«Сначала вводишь нож во влагалище и разрезаешь вульву до лобка. По дороге рассечёшь клитор – это просто неописуемая боль – матке тоже достанется…»
Я удивлённо посмотрела на неё. Она пожала плечами:
«Считается, что поврежденная матка ведет к очень быстрой смерти из-за обильной потери крови. Это не так – да и казнь будет длиться недолго, так что не волнуйся. Потом вскроешь живот, чтобы вывалился кишечник… и вообще внутренности. Потом груди, ноги и руки – именно в этой последовательности… ну, а потом уже отсечёшь голову…»
«Вы можете не торопиться» – спокойно произнесла Оксана. «Я сильная, я выдержу… хотя знаю, что боль будет неописуемая…»
Шарлотта протянула ей кляп. Женщина покачала головой: «Мужчины, которых потрошили в Англии, не орали, хотя им рот кляпом никто не затыкал. Женщины способны переносить боль даже лучше мужчин, так что и я не заору»
«Кроме того» – улыбнулась она, «Муций Сцевола ещё с детства был моим кумиром… как и Имадеддин Насими…»
Гай Муций Сцевола был неудавшимся киллером… что для него оказалось даже лучше, ибо позволило ему обессмертить своё имя. Тайно пробравшись в лагерь осадивших Рим в 509 году до нашей эры, он попытался убить их царя Порсену, но по ошибке сразил писца, сидевшего рядом, который был одет дороже и красивее.
Юношу схватили и привели к царю. Царь предсказуемо не поверил, что Гай Муций действовал в одиночку, и пригрозил пыткой огнём, если тот добровольно не выдаст своих сообщников.
В отвел пленник спокойно положил правую руку в горящий жертвенник и продолжил беседу с царём, как ни в чём ни бывало (есть подозрение, что он был одним из тех редких людей, кто совершенно нечувствителен к боли).
Поражённый таким мужеством, царь отпустил Гая Муция, получившего впоследствии за потерю правой руки прозвание Сцевола (Левша). Более того, от такого зрелища царя хватил такой нервный срыв, что он больше уже не мог продолжать войну, поэтому был вынужден снять осаду и покинуть римские земли.
«Глаза завязать?» – осведомилась Шарлотта. Оксана снова покачала головой:
«Нет, мне даже интересно будет посмотреть, как меня будут резать и отсекать мои конечности… да и вам будет спокойнее, когда вы будете видеть мои глаза». Француженка пожала плечами: «Как скажешь…»
Сделала тертуллианке инъекцию стимулятора, чтобы та не потеряла сознание во время казни, после чего сама надела пластиковую накидку от макушки до пола и протянула мне: «Надень. Ибо крови будет очень много…»
Я надел. Она кивнула: «Начинай резать…»
Я на ощупь нашёл вход во влагалище Оксаны, медленно и аккуратно ввёл в неё скальпель, после чего рассёк её вульву до лобка, по дороге разрезав клитор. На удивление, она сдержала слово и не закричала – только тяжело дышала и стонала. Вскрикнула (именно вскрикнула, а не закричала) только когда я разрезал клитор.
Всё это время я почти не отрываясь смотрел в её глаза, в которых я видел искреннюю благодарность, покой – и абсолютную уверенность в том, что она приняла правильное решение и что всё, что с ней сейчас делают и будут делать, и правильно, и праведно, и в высшей степени достойно.
Закончив с её вульвой, я дал ей немного отдохнуть перед разрезанием живота. Она глубоко вздохнула – и с трудом прошептала:
«Спасибо. Мне никогда не было так хорошо, как сейчас – я никогда не думала, что такая смерть может быть такой приятной…»
Что на самом деле не было удивительно совсем, учитывая, что энергия Вриль шла через неё просто Ниагарским водопадом, а счастье человека определяется именно объёмом этой энергии в его или её тонких телах – и ничем иным.
Мои ощущения были… неописуемыми. Ибо ни в одном человеческом языке просто нет слов, способных адекватно описать мощь энергии Вриль, в антенну которой благодаря открытому каналу Смерти превратилась под моим ножом Оксана. Антенну колоссальной, чудовищной, грандиозной мощности.
Дав женщине немного отдохнуть, я аккуратно и неглубоко ввёл скальпель в живот женщины у правого бока. После чего – ещё более аккуратно – начал разрезать её живот теперь уже поперёк, по обозначенной маркером Шарлотты дуге, шедшей ниже пупка и выгнутой к лобку.
Показались внутренности женщины, сначала выскочила одна петля кишечника, потом полезло сразу много. Доведя разрез до другого бока Оксаны, я добавил еще один (снова вдоль линии, проведённой маркером француженки), от нижней части дуги до лобка.
Как Шарлотта, видимо и хотела, живот тертуллианки раскрылся; расцвел жутким, инфернальным кровавым цветком, практически исторгая из себя кишечник. Закончив работать скальпелем, я с благоговейным ужасом и восхищением смотрел, как с каждой судорогой женского тела из неё вылезает все больше окровавленных внутренностей.
«Я красивая?» – уже в полузабытьи прохрипела Оксана. Я совершенно честно ответил: «Ты потрясающе, оглушительно, ослепительно красивая…»
Я далеко не поклонник потрошения людей – до самого недавнего времени я даже не мог смотреть на такое, не то, что самому творить (мне даже мысль об этом в голову не пришла бы) … но я вынужден был признать, что при всей своей инфернальной жути, вскрытая Оксана была действительно прекрасна.
Прекрасна совершенно неотмирной эстетикой, равной которой по силе эмоционального воздействия мне было трудно… практически невозможно себе даже представить.
«Груди» – спокойно приказала Шарлотта. «Теперь груди…»
И протянула мне другой нож – с длинным тонким широким лезвием на внушительного размера деревянной рукоятке.
Грудь Оксаны была… пожалуй ближе всего к «Спелой груше» – по одной из классификаций. Слегка обвисшая, большого размера (три с плюсом), с большими круглыми ареолами… однако упругая, а не мягкая. Поэтому резать… точнее, отрезать её мне было очень удобно.
Я взял левую грудь тертуллианки за сосок, слегка оттянул и сделал первый разрез. От чудовищной боли тело уже вскрытой женщины изогнулось, но она не даже не вскрикнула. Только негромко застонала.
Шарлотта покачала головой. «Не торопись. Работай как можно медленнее. Чем дольше она будет мучиться, тем больше энергии через неё получит наш задыхающийся мир…»
Я очень медленно и очень аккуратно отрезал Оксане сначала левую грудь, затем правую. Поместив отрезанные молочные железы женщины в любезно предоставленный француженкой контейнер.
Отдышавшись, Оксана в каком-то странном неотмирном трансе прошептала:
«Спасибо. Это было… божественно. Просто божественно…»
Я погладил её по голове и прошептал в ответ: «Ты прекрасна. Даже с отрезанными грудями и вскрытым животом ты просто божественно прекрасна…»
Что было ни разу не удивительно, ибо чувство прекрасного создаётся энергией Вриль – а эта энергия сейчас текла через Оксану полноводной Амазонкой.
Дав ей немного отдохнуть, Шарлотта протянула мне свой двуручный меч. Сделанный, насколько мне известно, королевой Анной (она была неплохим кузнецом, помимо много чего ещё) по спецификациям Сансона Великого.
И объяснила: «При всём уважении к твоей катане, для того чтобы перерубить бедро, она не подходит категорически. Тут намного более тяжёлый инструмент нужен – Ричарда Львиное Сердце, не Саладина…»
Я глубоко вздохнул – и взял меч. Оксана неожиданно кивнула: «Я готова»
Я основательно размахнулся – и одним точным и очень сильным ударом тяжеленного меча (минимум в два раза тяжелее моей катаны) отсёк тертуллианке левую ногу. Женщина дёрнулась – но даже не вскрикнула.
«Другую ногу» – приказала Шарлотта. Я размахнулся – и ещё более сильным (и столь же точным) ударом отсёк смертнице правую ногу. И снова она только дёрнулась – даже не вскрикнула.
Я хотел было отсечь Оксане левую руку, но мадемуазель д’Армон остановила меня:
«Не торопись. Полюбуйся, как это красиво. Господи, как же она прекрасна…»
Ибо даже со вскрытым животом, отрезанными грудями и отрубленными ногами тертуллианка была божественно, неотмирно прекрасна… по той же причине.
Несколько минут мы с Шарлоттой наслаждались красотой существа, в которое очень ненадолго превратилась Оксана. После чего я получил новый приказ:
«Теперь руки». Я последовательно отсёк смертнице левую и правую руки… и с удивлением отметил, что даже жуткий обрубок (как ни странно, до сих пор живой) был прекрасен. Неотмирно, божественно прекрасен.
Налюбовавшись обрубком, Шарлотта протянула мне катану: «Лучше этим…»
Я отсёк Оксане голову одним сильным и точным ударом, после чего француженка полюбовалась результатом нашей работы – и осведомилась:
«Теперь ты понимаешь, почему они все должны умереть?»
Я промолчал. Она покачала головой: «Тебе хоть кол… даже М2 на голове теши – ты всё равно будешь спасать всех, кого сможешь…»
На этот раз я ответил – спокойно ответил: «На том стою – ибо не могу иначе».