15 сентября 1943 года
Минская область
Оккупированная вермахтом территория СССР
Людмилу взяли на рынке. Взяли быстро, бесцеремонно и в высшей степени профессионально. Двое в штатском незаметно и бесшумно подошли сзади, стальной хваткой впились в запястья. Она и опомниться не успела, как на её тонких, нежных, ещё совсем девичьих руках защёлкнулись безжалостно-стальные наручники.
Третьей в штатском была, как ни странно, женщина. Небольшого роста, светловолосая, коротко стриженная (для женщины-полицейского профессиональная необходимость). Одета просто, но со вкусом - практично, женственно и незаметно одновременно.
Быстро и ловко (чувствовался немалый опыт) обыскала Людмилу. Обнаружила гранату (советская Ф-1) во внутреннем кармане пальто задержанной – и тут же резко подняла вверх левую руку. Двое мужчин в штатском заметно напряглись.
Аккуратно извлекла гранату, взвесила на руке. Умелым, опытным движением вынула запал, опустила в левый карман элегантного серого пальто. Сама граната отправилась в правый. Мужчины успокоились.
В руке женщины неожиданно – словно из ниоткуда – появился нож. Небольшой складной перочинный нож. Швейцарский армейский нож – или, скорее всего, его немецкий эквивалент.
Женщина быстро нашла то, что искала. Письмо командира партизанского отряда руководителю городского подполья. Вспорола подкладку пальто, ловко извлекла письмо...
Людмилу сдали. Кто-то из своих. Вряд ли кто-то из отряда – скорее, гестаповцы взяли кого-то из осведомлённых подпольщиков и он – скорее, впрочем, она – не выдержали пыток. На которых, по слухам, гестаповские заплечных дел мастера не одну собаку съели...
А взяли её немцы. Сотрудники гестапо. Ибо жандармы в штатском не ходили, а местная полиция никогда не смогла бы действовать так профессионально. Значит, партизанский отряд таки привлёк настолько серьёзное внимание тайной политической полиции рейха, что они прислали профессионалов с территории рейха. Впрочем, ничего особо удивительного в этом не было – отряд нацелился на стратегический объект оккупантов...
Её посадили в машину – трофейную ГАЗ-М1, брошенную бежавшим в панике то ли партийным, то ли советским, то ли вообще НКВД-шным начальством. Видимо, наотрез отказалась заводиться (с продукцией советского автопрома такое случалось нередко).
Усадили на заднее сиденье – бесцеремонно, но без грубости. И, в отличие от сотрудников НКВД, которые грубо лапали задержанных женщин при любой возможности (а то и насиловали прямо в «воронках», даже не довозя до Большого дома), гестаповцы не прикоснулись ни к одной части её тела, кроме запястий и предплечий. Ничего лишнего – всё в высшей степени профессионально.
Водитель – явно из местных кадров – ждал их в машине. Мужчины в штатском устроились на заднем сидении справа и слева от неё. Женщина по-кошачьи мягко и очень женственно заняла переднее сиденье. Видимо, она была старшей этой группы – необычно для насквозь патриархального Третьего рейха. Очень необычно.
Её привезли в Большой дом (по местным меркам – реально большой). В котором до войны размещались городские и районные отделы НКВД и Главного Управления Государственной Безопасности СССР.
После захвата города победоносным вермахтом жильцы предсказуемо сменились – в доме теперь располагались городская полиция (из местных), военная фельджандармерия, а также гестапо (на самом деле, полиция безопасности и СД).
Мужчины в штатском по дороге куда-то пропали, так что в допросную её привела одна лишь женщина. Странно, но Людмила не чувствовала по отношению к ней никаких негативных эмоций.
И потому, что понимала, что сотрудница гестапо просто выполняла свою работу и свой долг перед Германией и немцами (как она их понимала), и потому, что с ней было удивительно спокойно и даже комфортно. Наверное, потому, что от женщины исходила какая-то странная сила, которой... ну, если не хотелось, то было всё же комфортно подчиняться...
С неё сняли наручники. Она растёрла запястья, которые уже ощутимо затекли.
«Спасибо, Грета. Вы можете быть свободны»
Эти слова произнёс человек, которого Людмила мечтала встретить всю свою жизнь. Не конкретно этого человека, конечно, но именно такого человека.
Человеку на вид было лет тридцать пять-сорок. Немного выше среднего роста, блондин со странно приветливыми и несколько ироничными голубыми глазами. Словно он воспринимал и себя, и окружающих, и войну, и свою работу, и вообще весь мир серьёзно, конечно – но не слишком серьёзно.
Его лицо – по крайней мере, по скромному мнению Людмилы – было просто сногсшибательно красивым. Это было лицо... ну если не римского или греческого полубога или даже бога, то точно героя. Воина.
Что, судя по его наградам, было не так уж и далеко от истины. Рыцарский крест с на шее. Железные кресты первого и второго классов. Германские кресты в серебре и золоте. И многие другие награды, Людмиле неизвестные.
Он явно повоевал. Заслуги гестаповцев ценились, конечно, но такие награды можно было заработать только в бою. Причём в серьёзном бою, проявив незаурядное мужество и умение.
При этом гестаповцем он таки был. Ибо был облачён в идеально подогнанную к его красивой и в высшей степени мужественной фигуре (и к явно физически сильному телу) истинного арийца фельдграу с петлицами СС.
Четыре серебряных квадратика на чёрном фоне без серебряной полосы – штурмбанфюрер. Витые майорские погоны с зелёной окантовкой. Ромб СД на левом рукаве. Правая петлица зловеще пустая – гестапо.
И тут её понесло. В голубые, алые, розовые, оранжевые, переливающиеся всеми цветами радуги восхитительно, оглушительно, неописуемо прекрасные дали. Реально неописуемые, ибо в человеческом языке просто нет слов, которые могли бы хотя бы даже отдалённо описать это...
Понёс её, разумеется, голод, всю ужасающую, всепроникающую и всепоглощающую силу которого она почувствовала только сейчас. Ей вдруг безумно – реально безумно – и совершенно непреодолимо захотелось того, чего нормальной, здоровой двадцатидвухлетней девушке и положено хотеть. Господом Богом и матушкой Природой положено.
Ласки. Объятий. Любви. Нежности. Тепла. Близкого мужчины рядом. И да, конечно, секса. Во всех его самых разнообразных вариантах...
Все эти нормальные, естественные, здоровые и вполне себе правильные и праведные девичьи – и просто человеческие - желания были безжалостно задавлены бесчеловечным сталинским режимом, который требовал от каждой советской женщины и девушки только одного – быть покорной рабыней «красного Тамерлана» Иосифа Сталина.
Либо воином-амазонкой в армии или НКВД, либо рабочей пчелой на военном заводе, либо просто машиной по производству детей.
Оккупанты свободы не принесли, ибо Людмила так и не смогла «забыть то, чему её учили в школе». И поэтому буквально с первых дней оккупации ушла в партизанский отряд. Ушла воевать за свободу и независимость своей Родины. Так, как она их понимала, разумеется.
Отряд был построен по принципу монашеского ордена. Что было разумно, конечно, ибо дай волю романтическим чувствам и сексуальным желаниям бойцов и командиров – и дисциплинированное и эффективное воинское соединение быстро превратится в вооружённое стадо...
Вот и лежала на чувствах, эмоциях и желаниях Людмилы тяжеленная плита. Которая в считанные часы (а то и минуты) была безжалостно сорвана, отброшена в сторону. И шоком задержания, и глубоким, животным страхом перед пытками и неизбежной смертью на виселице...
И появлением в её жизни Его...
Нет, она, конечно, знала, что любви покорны не только все возрасты, но и все национальности и униформы. И что самая настоящая любовь между военнослужащими вермахта (и даже ваффен-СС), с одной стороны и русскими женщинами, с другой была не такой уж редкостью.
И те, и другие власти (в смысле, оккупационные, и подпольно-партизанские) это, разумеется, бесило – ибо камня на камне не оставляло ни от той, ни от другой пропаганды и идеологии... но поделать они ничего не могли. А не могли потому, что Любовь – самая могущественная сила во Вселенной...
Она вдруг почувствовала, как где-то наверху, в небесах открылось окно, из которого на неё мощным и в самом прямом смысле сногсшибательным потоком полилось тепло. Полилось, окатило, обволокло, проникло в каждую клеточку её изголодавшегося тела. Души. Сердца.
Ей вдруг стало необыкновенно хорошо. Он вдруг поняла, что вот это и есть настоящая любовь. Настоящее счастье. Настоящее...
Она уже не стояла на холодном полу допросной. Она над ним парила. Купалась в великолепных, чистых, светлых, тёплых, нежных, ласковых и восхитительно прекрасных энергиях Любви. Не влюблённости, нет, а именно любви – она и знала, и чувствовала разницу.
На грешную землю её вернул спокойный, но совершенно безжалостный – и странно бесстрастный приказ штурмбанфюрера:
«Раздевайтесь догола».
Её словно молния ударила. Она не просто вернулась – она рухнула на грешную землю. И потеряла дар не только речи (хотя и этот тоже), но и вообще какого-либо движения… и даже шевеления.
Гестаповец некоторое время молча смотрел на неё. Потом столь же спокойно, бесстрастно – и не менее безжалостно – произнёс:
«У меня мало времени, Людмила Фёдоровна. Очень мало. Поэтому либо вы сейчас разденетесь сами – причём быстро – либо я приглашу сюда двух полицейских, которые с нетерпением ждут в коридоре»
Он говорил по-русски свободно и очень правильно, хотя и с небольшим акцентом. Как ни странно, не немецким, а почему-то польским (на их улице до войны жила польская семья, так что этот акцент был ей хорошо знаком).
Штурмбанфюрер продолжал:
«Они вас разденут силой и в процессе основательно облапают в самых привлекательных местах. Им, конечно, потом за это влетит от меня – и пребольно влетит – но они просто не удержатся. Вам это вряд ли понравится, уж поверьте...»
Она поверила. Поэтому в мгновение ока скинула с себя всё до нитки. Совершенно не задумываясь о том, куда приземлятся сброшенные ею предметы женского гардероба.
Оставшись нагой.
Она чувствовала себя... странно. Конечно, ей было стыдно, просто оглушительно стыдно… тем более, что в углу допросной маячила какая-то непонятная мрачноватая личность неопределённого возраста с волосами неопределённого цвета в фельдграу с петлицами гауптшарфюрера СС и погонами фельдфебеля.
И, тем не менее, она чувствовала себя неожиданно свободной. Нет, ей, конечно, приходилось слышать от существенно более раскованной подруги-польки что обнажение раскрепощает и освобождает, но она не ожидала, что настолько...
Гестаповец махнул рукой в сторону явно привинченной к полу грубо (очень грубо) сколоченной деревянной табуретки.
«Садитесь, пожалуйста»
Она повиновалась. Табуретка была ожидаемо – и неприятно – твёрдой. И очень холодной.
«Не так» - спокойно поправил её штурмбанфюрер. «На самый кончик»
Она снова подчинилась. Край табуретки больно впился в ягодицы. Ноги напряглись – удерживать равновесие было непросто.
«Руки назад»
Она покорно завела руки назад. Словно загипнотизированная его неожиданно мягким, спокойным и, вместе с тем, бесстрастным и безжалостным голосом.
Кто-то (вероятнее, всего, личность) снова защёлкнула на её запястьях наручники.
«Ноги в стороны» - приказал гестаповец. «Прижмите голени к ножкам стула...»
На этот раз она замерла. Ибо это было уже слишком...
«Не вынуждайте меня делать Вам больно, Людмила Фёдоровна...»
Вопреки её ожиданиям, он по-прежнему обращался к ней на «Вы» и по имени и отчеству. И (пока ещё) не бил. Если верить рассказам выживших жертв Большого Террора, выпущенных «освободителем» Берией, «нукеры батыра Ежова» её бы уже изнасиловали (скорее всего, не раз и группой) и жестоко избили. Просто так – даже без объяснений. И хорошо ещё, если не выбили зубы и не сломали пальцы...
Она нехотя выполняла приказ. Личность привязала её ноги за лодыжки к ножкам треклятой табуретки.
Людмила была раздавлена. Расплющена. Разбита. Разгромлена. Её воля к сопротивлению – и без того изрядно ослабленная арестом, страхом пыток и мучительной смерти и феерически контрастными чувствами к штурмбанфюреру – была просто уничтожена.
Она уже не контролировала себя. Начни он сейчас допрашивать её об отряде и подполье – и она выложит всё. Всё что знает. Преподнесёт на блюдечке...
Штурмбанфюрер присел на краешек стола – садиться в удобное кресло он почему-то не стал.
А дальше произошло неожиданное. Совершенно неожиданное.
«Я приношу Вам свои извинения, Людмила Фёдоровна» - неожиданно искренним, доброжелательным и, да, таки извиняющимся голосом произнёс он. «Обычно на допросах я обращаюсь с женщинами не так жёстко и неприятно для них...»
Люда с удивлением посмотрела на него. Такого она точно не ожидала.
«К сожалению, у меня действительно очень мало времени. Поэтому я вынужден был сломить Ваше сопротивление максимально быстро...»
Сделал многозначительную паузу, затем продолжил:
«Если бы мне была нужна информация о вашем отряде имени Щорса...»
Он неожиданно рассмеялся.
«Крайне неудачное название, по-моему. Ибо Николай Александрович Щорс как-то очень плохо кончил...»
В Гражданскую войну Николай Александрович Щорс командовал 44-й стрелковой дивизией Красной Армии. 30 августа 1919 года, в бою с 7-й бригадой 2-го корпуса Галицкой армии Украинской народной республики (была и такая) около села Белошицы, находясь в передовых цепях Богунского полка, Щорс был убит при невыясненных обстоятельствах. Вероятнее всего, его убили свои (власть не поделили, скорее всего). Ему было всего двадцать четыре года...
Люда продолжала изумлённо смотреть на него.
«Я изучал вашу историю, Людмила Фёдоровна» - улыбнулся штурмбанфюрер. «Ну так вот, если бы мне было это нужно, Вы бы уже пели как канарейка. А через час... два максимум, выложили бы всё...»
Он открыл ящик стола. Немного покопавшись, достал металлическую медицинскую коробочку. Достал ампулу с какой-то прозрачной жидкостью неясного цвета.
«Вы уже и так на части разобраны... а если Вам сейчас вколоть небольшую дозу этого вещества...»
Он улыбнулся и продолжил:
«Это пентотал натрия. Один из видов так называемой сыворотки правды. Действует не всегда и не на всех – иначе я уже давно потерял бы работу – но на Вас и сейчас подействует очень даже...»
Он вернул ампулу в коробочку, а коробочку – в ящик стола.
«... особенно если Вас погладить по голове...»
Ей вдруг жутко, нестерпимо захотелось именно этого. Она ничего не могла поделать – штурмбанфюрер читал её как открытую книгу.
Гестаповец неожиданно оторвался от стола, подошёл к ней.
И действительно погладил её по голове.
Она чуть снова не улетела. Его прикосновение было мягким, нежным, ласковым и каким-то даже... любящим.
Это было всё. Её последняя линия обороны пала. Она – безо всякого пентотала - больше уже не могла ему сопротивляться. Она знала, что какими бы ни были последствия, здесь и сейчас она и всё ему расскажет, и сделает всё, абсолютно всё, что он ей прикажет. Вообще всё.
Штурмбанфюрер продолжал гладить её по голове. Шее. Плечам. Она тихо мурлыкала, наслаждаясь его ласками. Несмотря на крайне неудобную позу, в которую он её определил.
«Вы, конечно же, считаете, что меня и мою группу прислали в эту, извините, Богом забытую дыру – с точки зрения моего берлинского начальства, разумеется – чтобы не допустить разрушения недавно построенного нами аэродрома?»
Его голос приходил словно из другой Вселенной.
«Да» - еле слышно прошептала она. Ей было просто необыкновенно хорошо. Она вдруг поймала себя на том, что изначально крайне неудобная и даже болезненная поза вдруг стала неожиданно комфортной. Приятной. И даже естественной...
«Вы ошибаетесь» - спокойно произнёс Борис Новицкий. Он же штурмбанфюрер Виктор Краузе.
Она изумлённо посмотрела на него. Он осторожно – и даже нежно взял её за подбородок. Чуть приподнял её голову. Заглянул ей прямо в душу – и даже глубже – своими бездонно-голубыми и странно неотмирными глазами.
Борис глубоко вздохнул, отпустил её подбородок и неожиданно официальным голосом произнёс: «То, что Вы сейчас услышите, Вы можете сообщить только Вашему командиру – и более никому. Если об этому узнает кто-то ещё, то Вы пожалеете, что на свет божий родились. Сожжение живьём на медленном огне нежными ласками покажется…»
Она испуганно взглянула ему в глаза – и чуть не обмочилась от ужаса. Ибо в его на этот раз арктически-ледяных глазах она увидела Ад. Самый настоящий Ад. И потому испуганно кивнула. Штурмбанфюрер бесстрастно продолжал:
«Мне известно, что командир вашего отряда вот уже два месяца безуспешно пытается решить поставленную перед ним Москвой задачу. И не решит – если ему не помогу я…»
От изумления Людмила вообще потеряла дар речи. Борис спокойно продолжал:
«В данном – надо отметить, редчайшем – случае наши интересы совпадают…»
Сделал многозначительную паузу – и сбросил бомбу. Как минимум, пятитонную:
«Мне от Вас нужно немногое» - неожиданно задумчиво продолжил штурмбанфюрер. «Мне нужно, чтобы Вы вернулись в отряд и передали вашему командиру капитану Красной Армии Владимиру Андрееву мою настоятельную просьбу о личной встрече...»
Неожиданно хлопнул себя по лбу и обворожительно улыбнулся:
«Да, извините, я совсем забыл представиться. Я знаю, что Вас зовут Людмила Фёдоровна Платонова, а меня зовут Виктор Краузе. Я помощник по особым поручениям рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера…»
На самом деле, это было не совсем так – Борис был (к тому же временным) личным помощником личного помощника рейхсфюрера – обер-фюрера СС графа Вальтера фон Шёнинга. Однако в данном случае это было неважно совсем.
Борис продолжал: «Моё звание в СС – штурмбанфюрер – это аналог майора вермахта и РККА...»
Это она уже знала. Невесть как пробравшийся к ним инструктор НКВД обучал и умению распознавать знаки различия военнослужащих противника.
«Моего помощника» - он указал на личность, на вид вполне комфортно устроившуюся на лавке «зовут Густав Цвюнше. Гауптшарфюрер СС Густав Цвюнше. Что-то вроде вашего старшины...»
Личность неожиданно приветливо кивнула.
«Женщину, которая произвела на Вас столь неизгладимое впечатление, зовут Лидия. Лидия Крамер. Она фольксдойче – родилась и выросла в Украине, так что по-русски говорит не хуже нас с Вами. В отличие от вашего НКВД – в этом плане на удивление прогрессивного – в СС женщин не принимают. Поэтому у Лидии только гражданское звание – криминалькомиссарин. Типа капитана НКВД…»
«Поэтому она была старшей?» - спросила Людмила.
«Да» - кивнул гестаповец. «Двое агентов, которые Вас брали – фельдфебели...»
Штурмбанфюрер сделал паузу, затем продолжил:
«Теперь детали личной встречи. В любом удобном для него месте – но как можно раньше. Условие одно – два человека от нас… я и Лидия, два человека от вас. Вооружены только личным оружием. В смысле, пистолетами...»
«А если он откажется?» - осторожно спросила Людмила. Ибо с её кочки зрения, это было вполне вероятно. Более, чем.
«Тогда передайте ему, что я нахожусь здесь в качестве личного эмиссара рейхсфюрера СС» - спокойно ответил Борис. «И что у меня есть приказ Гиммлера всем частям СС оказывать мне полное содействия. И аналогичный приказ фельдмаршала Кейтеля всем подразделениям вермахта и люфтваффе…»
Последнее было не совсем так… впрочем, граф фон Шёнинг мог убедить кого угодно в чём угодно – и уж точно и фельдмаршала и рейхсмаршала.
Сделал паузу, чтобы девушка переварила услышанное, после чего взял со стола подробную карту района, предъявил Людмиле и объяснил:
«Красным карандашом обведено место дислокации вашего отряда. Если ваш командир сдуру откажется со мной встретиться, я подниму всё, что может летать, бомбить и стрелять с аэродрома и вбомблю его отряд в каменный век.
А что чудом выживет, сожгу зажигалками. Вместе с лесом и... что под руку попадётся. То, что вдруг уцелеет, добьют профессионалы из зондеркоманды СС Оскара Дирлевангера – ваш командир знает, кто это такие и на что они способны...»
Людмила о них слышала. Причём такое слышала, что... брр, в общем. Не только не к ночи, но даже днём не будь помянуто.
Она облизала неожиданно пересохшие губы – ибо карту читать умела ещё со школы – спасибо курсам Осоавиахима – и сразу увидела, что красный карандаш обвёл место дислокации отряда практически с идеальной точностью.
И потому покорно вздохнула: «Понятно. Передам»
«Вот и отлично». Борис аж просиял. «Сейчас вы оденетесь и Вас отвезут к точке входа, через которую Вы должны были вернуться в отряд. Да-да» - с улыбкой добавил он, «мы прекрасно знаем все ваши точки входа-выхода. Все. Поэтому вас вели от леса до рынка. Где благополучно и взяли...»
«Но прежде, чем Вы отправитесь обратно в отряд» - хищно-лукаво улыбнулся он, «Вы будете подвергнуты телесному наказанию. Проще говоря, порке...»
От изумления и ужаса она аж вытаращила глаза. Очередная неожиданность. Пренеприятнейшая неожиданность...
«За что???» - вырвалось у неё. Ибо это было уж очень обидно...
«Видите ли, Людмила Фёдоровна» - строгим голосом произнёс Борис, вернувшись к столу, «Вас это сильно удивит, но я человек весьма и весьма терпимый. Однако и моя терпимость имеет определённые границы…»
Сделал многозначительную паузу, затем продолжил:
«К некоторым вещам я нетерпим абсолютно. В частности, к профессиональной некомпетентности. Особенно если эта некомпетентность ставит под угрозу жизни ни в чём не повинных людей...»
Девушка изумлённо уставилась на него. Она решительно ничего не понимала. Борис объяснил: «Граната, Людмила Фёдоровна, граната. Ваша Ф-1. Вы пошли выполнять задание с гранатой в кармане. Чем – для начала – поставили меня в крайне неудобное положение. А я этого очень не люблю...»
«Почему?» - удивилась девушка. Ибо для неё граната в кармане была совершенно естественным – и необходимым – аксессуаром. Который давал ей возможность избежать пыток в гестапо – и мучительной смерти на виселице. И прихватить с собой на тот свет парочку оккупантов.
«Потому» - всё так же спокойно объяснил штурмбанфюрер, «что без гранаты в кармане Вы – просто курьер партизанского отряда. Почтальон. Что тянет максимум на хорошую порку кнутом – и концлагерь. Не более...»
«Так Вы поэтому...» - растерянно пробормотала Людмила.
«Нет» - улыбнулся Борис. «Вас будут пороть не поэтому. Попадись Вы мне только лишь с письмом за подкладкой пальто и не были бы Вы мне нужны в качестве почтальона, я бы просто выкачал из Вас всю информацию об отряде и подполье – и отпустил на все четыре стороны...»
Людмила похолодела. Ибо прекрасно понимала последствия этого акта милосердия. И у подпольщиков, и у партизан наказание за предательство было одно. Смерть.
А поскольку нравы и там, и там, мягко говоря, оставляли желать много лучшего, перед смертью – причём похуже виселицы – её бы насиловали часами. Если не сутками. Так сказать, в назидание потенциальным предателям...
«А потому,» - продолжал Борис, «что с гранатой в кармане Вы уже не почтальон. А нарушитель Гаагской конвенции 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны. Поскольку моя страна эту конвенцию подписала, она стала частью нашего воинского устава. И поэтому законом для меня – как и для любого немецкого военнослужащего...»
Сделал в высшей степени многозначительную паузу, затем продолжил:
«Согласно этой конвенции, если оккупационные власти задерживают на гражданское лицо в одежде без опознавательных знаков, с оружием в кармане, а не на виду и не в составе группы, имеющей легко узнаваемого командира, несущего всю полноту ответственности за действия своих подчинённых...»
Ещё одна многозначительная пауза.
«То означенное лицо согласно нормам международного права является военным преступником. Подлежащим – по законам военного времени – автоматической смертной казни. По уставу вермахта и ваффен-СС – через повешение...»
«Поэтому» - вздохнул штурмбанфюрер, «по оккупационным законам я просто обязан Вас повесить. Публично. Чтобы, как говорится, другим неповадно было...»
Людмила молчала. Она понятия не имела ни о какой Гаагской конвенции (она даже не знала, что такое Гаага – город где-то, наверное?). Но не верить гестаповцу у неё не было никаких оснований. Борис невозмутимо продолжал:
«Вам очень сильно повезло, что выполнение задания рейхсфюрера для меня важнее любого закона. Но всё равно – мне крайне неудобно. Я немец и поэтому очень не люблю нарушать немецкие законы. Даже ради большего блага...»
Сделал театральную паузу – ибо это был чистой воды театр – и продолжил:
«Если бы Вам вдруг удалось взорвать Вашу гранату - хотя это в высшей степени маловероятно – у меня очень профессиональная команда - Вы могли убить или ранить не только их, но и ни в чём не повинных мирных жителей. За жизнь, здоровье и благополучие которых я как представитель оккупационных властей и сотрудник гестапо – несу личную ответственность согласно той же конвенции...»
Девушка молчала. Ибо возразить было нечего. Совсем нечего. Штурмбанфюрер Виктор Краузе был кругом прав.
«Поэтому...» вздохнул он. И обратился к личности:
«Цвюнше, освободите, пожалуйста, Людмилу Фёдоровну. Уложите на лавку и зафиксируйте...»
«Вы меня будете пороть?» - с нескрываемой надеждой спросила его Людмила. Раз уж всё равно пороть будут, лучше уж он, чем кто-нибудь другой...
«Нет» - улыбнулся Борис. «Это должен делать профессионал. А мои компетенции лежат несколько в иной области...»
Что было враньём чистой воды – как и вообще всё это… представление. Ибо на самом деле, Борису Новицкому – профессиональному ликвидатору сначала ОГПУ, потом НКВД, а впоследствии РСХА (параллельно самой разнообразной мафии) было на всякие там конвенции наплевать от слова совсем.
Цель порки (от которой неизбежно останутся впечатляющие следы) состояла лишь в том, чтобы показать командиру партизанского отряда всю серьёзность своих намерений. И готовность идти на самые крайние меры – если нужно.
Лицо девушки исказила гримаса самого настоящего ужаса. Только не личность. Этого она просто не вынесет. Умрёт от стыда и отвращения.
Борис, конечно, это заметил. И поспешил её успокоить.
«И не Цвюнше, не волнуйтесь».
У неё сразу отлегло от сердца. Борис объяснил:
«У него в моей команде совсем другие функции». Например, быстро, чисто и эффективно убрать кого прикажут. Строго говоря, не в его команде – он арендовал Цвюнше у его начальника Хорста Людвига Энке – но функции действительно были вот именно эти самые.
«Вас будет пороть Лидия. Она в этом деле профессионал. Каких поискать»
Строго говоря, криминалькомиссарин РСХА Лидия Крамер была главным специалистом гестапо (иногда и Крипо тоже) по допросам с применением технических средств – проще говоря, электротока, который давал результат в считанные минуты, пороть она и умела, и любила. Её в некотором роде нижняя Рита Малкина – она же Маргарета Эссен – не даст соврать.
Борис решил поручить порку Людмилы Лидии не столько потому, что хотел доставить удовольствие своей помощнице. Хотя и не без этого – он видел, насколько плотоядными глазами та смотрит на подпольщицу.
В основном всё же потому, что хотел обойтись с девушкой максимально жёстко – чтобы его жёсткость и безжалостность почувствовал командир отряда, когда она будет ему рассказывать о своих приключениях в гестапо.
Строго говоря, в полиции безопасности и СД, ибо гестапо было государственной тайной полицией и потому работало только в рейхе, а не на оккупированных территориях… но этот хрен редьки был точно не слаще.
Цвюнше отвязал ноги Людмилы от табуретки. Снял с неё наручники. Помог встать, что после долгого сидения в крайне неудобной позе далось ей не без труда. Отвёл к лавке. Уложил на живот. Надёжно зафиксировал запястья, лодыжки и талию. Собрал волосы на голове в аккуратный пучок. Перетянул верёвкой.
«Чтобы спина была полностью открыта» - объяснил он. По-русски он говорил чуть хуже, чем Борис, но всё равно неплохо. И с тем же польским акцентом. Видимо, они с штурмбанфюрером были родом из одних и тех же мест.
Людмила повернулась к Борису: «Вы будете присутствовать? При моей порке?» - с нескрываемой надеждой спросила она. Если пороть не будет, так, может, хотя бы поприсутствует...
«Вообще-то не собирался» - улыбнулся штурмбанфюрер. «У меня дел по горло»
Что было чистейшей правдой.
«Я бы очень хотела, чтобы Вы остались...» - попросила девушка. Что было неудивительно. Хотя ей было странно комфортно с Лидией, но с Борисом у неё была уже какая-то близость. А присутствие близкого человека во время порки позволяет гораздо легче перенести и боль, и стыд.
Он пожал плечами: «Хорошо. Мне и здесь есть, чем заняться...»
«Спасибо» - прошептала Людмила. Штурмбанфюрер обратился к помощнику.:
«Найдите Лидию. Пусть бросает всё – и немедленно сюда. А сами пока займитесь чем-нибудь общественно полезным»
Цвюнше кивнул – стандартное Jawohl! в их группе (как и у Энке) было не принято. И на удивление бесшумно исчез, тихо прикрыв за собой дверь.
Лидия появилась на пороге допросной ровно через восемь минут.
Криминалькомиссарин, конечно, была профессионалом, но даже профессионалу (особенно профессионалу) нужно сначала грамотно поставить задачу. Ибо она могла выпороть и относительно мягко (если к наказаниям приговаривали какую-нибудь важную персону или стыд был важнее боли), и даже убить несколькими ударами – а то и вообще одним (если кнута). Спасибо Ванде Бергманн – в прошлой жизни неофициальному палачу Лихтенбурга и Равенсбрюке.
Приказ был коротким и недвусмысленным – как и полагалось в СС:
«Выпороть больно - и чтобы хорошие такие следы остались...»
Людмила изумлённо – и с некоторым страхом - посмотрела на штурмбанфюрера.
Он объяснил: «Вернётесь в отряд – уединитесь с командиром. Разденетесь догола и покажете ему следы. Передадите моё категорическое неудовольствие его непрофессионализмом. И скажете, что ещё раз поймаю кого-нибудь из его людей нарушившими Гаагскую конвенцию – он знает, что это такое – он об этом сильно пожалеет. Очень сильно. Всё понятно?»
Девушка испуганно кивнула. Борис снова обратился к Лидии.
«Сегодня ей предстоит ещё обратный путь, так что...»
«Понятно» - усмехнулась криминалькомиссарин. «Должна уверенно передвигаться без посторонней помощи по пересечённой местности. Сделаем...»
«Я тебе доверяю» - улыбнулся он. Она соблазнительно улыбнулась в ответ. «Имеешь на это все основания. Я тебя ещё никогда не подводила. И не подведу»
Борис вернулся к своему столу, опустился в кресло. Достал из шкафа какой-то документ и углубился в чтение. Порка, судя по всему, его вообще не интересовала.
Грета подошла к зафиксированной Людмиле и неожиданно улыбнулась:
«Расслабься. И постарайся терпеть и не кричать как можно дольше. Хотя тебе будет очень больно. Очень. Я умею пороть очень больно – но совершенно безопасно для здоровья».
По-русски она говорила абсолютно свободно и без малейшего акцента. Ибо была фольксдойче из крымских немцев.
Лидия достала из небольшой сумки две плети, любезно предоставленные ей Борисом (до сих пор едва ни лучшим верхних в Европе). Короткий снейк – и более длинную кошку-девятихвостку. Отложила кошку в сторону.
«Ну – с Богом». Она неожиданно даже для самой себя перекрестилась. По-католически – слева направо, ибо, была одной из немногих в её родной местности, крещённых в истинной вере. Затем вернула плеть в правую руку.
И резко, хлёстко и уверенно стегнула Людмилу по пятой точке. Та от неожиданности вскрикнула. На симпатичной ягодице немедленно образовался ярко-розовый рубец.
«Я же просила терпеть» - раздражённо бросила криминалькомиссарин.
«Извините» - пробормотала Людмила. «Я больше не буду. Я буду терпеть»
И она терпела. На удивление быстро научившись сдерживать крики. Только тихо стонала. Ну, и конечно, по её симпатичному личику очень быстро потекли предательские слёзы.
Лидия порола её сильно, жёстко, абсолютно безжалостно и очень эффективно. Своевременно меняя частоту и силу ударов, чтобы тело Людмилы не привыкало - и чтобы боль не притуплялась. Закончив с ягодицами, занялась спиной, периодически чередуя кошку и снейк.
Людмиле было больно. Очень больно. Но – поди пойми этих женщин – она вдруг почувствовала, что порка ей нравится. И что ей категорически не хочется, чтобы телесное наказание прекращалось. Категорически.
Криминалькомиссарин остановилась. Обратилась к начальнику… и до кучи ещё и собственному верхнему ещё с самого начала октября:
«Здесь всё. По бёдрам пороть?». Он пожал плечами, не отрываясь от документа:
«А смысл? Своё она и так получила – а её командиру следов и на спине и ягодицах хватит. Так сказать, для визуального сообщения...»
«Я хочу по бёдрам...» - неожиданно даже для самой себя выпалила Людмила. У неё просто вырвалось...
Лидия расхохоталась. От души расхохоталась. Смех у неё был весёлый, неожиданно добрый и по-девичьи звонкий. Как колокольчик...
«Я Вас поздравляю, штурмбанфюрер. Вам попалась мазохистка. Самая натуральная мазохистка...»
Людмила непонимающе уставилась на неё. Ибо это слово слышала явно впервые.
«Мазохистка» - наставительно объяснила криминалькомиссарин, «это женщина, которой нравится, когда ей делают больно. Иными словами, получает эмоциональное и, да, сексуальное удовольствие от физической боли...»
«Впрочем» - усмехнулась она. «лично меня это не удивляет ни разу. В этой стране мазохист на мазохисте сидит и мазохистом погоняет...»
«Пси-мазохистом» - поправил её Борис. Наконец отложив в сторону документ. «Впрочем, и это спорно...»
И добавил: «Да никакая она не мазохистка. Просто ты ей нравишься. Даже очень. Это во-первых...»
Людмила прикусила губу и густо покраснела от стыда. Ибо штурмбанфюрер был прав. Лидия ей действительно очень нравилась. Причём гораздо больше, чем это было прилично. Так, как должны нравиться мужчины, а не женщины.
«Во-вторых» - с улыбкой продолжал штурмбанфюрер, «у неё просто дикий эмоциональный и чувственный голод. Её очень давно никто не любил, не целовал, не ласкал – и уж тем более не трахал...»
От острого приступа оглушительного стыда Людмила чуть не умерла. Ибо Борис действительно читал её как открытую книгу. Включая самые интимные, сокровенные и непристойные – с точки зрения советской морали – страницы.
Он улыбнулся: «А ты – хотя совершенно этого не хотела – любила её плетью...»
«Абсолютно не хотела» - фыркнула Лидия. «Даже и не думала»
Борис прекрасно знал, что его верная помощница лукавит. Ибо был полностью в курсе её интереса и к нашим, и к вашим. Проще говоря, Лидия была би. Что сходило ей с рук, ибо хотя Третий рейх безжалостно преследовал мужчин-гомосексуалистов, но лесбиянок просто не замечал.
Ибо в Фюрерштаате от женщины требовалось только одно – рожать и кормить (против чего лесбиянки – за редким исключением – и не возражали). А если эта функция выполнялась, то, что и с кем женщина делает в постели, нацистских бонз (и, следовательно, гестапо) решительно не интересовало.
«Кроме того» - уверенно продолжал Борис. «у неё – причём за очень короткое время – была такая эмоциональная встряска, что ей просто нужно элементарно прийти в себя...»
Он устроил весь этот театр в том числе и для этого тоже. Ибо на профессиональную компетентность партизан и подпольщиков ему было решительно наплевать.
Ему просто было нужно, чтобы Людмила добралась до отряда в здравом уме и твёрдой памяти. И передала сообщение по адресу как есть. Что с ней будет потом, ему было абсолютно безразлично. Как и практически все аборигены (и аборигенки), она была для него расходным материалом. И только.
«А боль стабилизирует?» - усмехнулась Лидия Крамер.
Борис кивнул. «Ага. Внимание переключает. Эндорфины, опять же...»
Криминалькомиссарин пожала плечами. «Ладно. По бёдрам так по бёдрам...»
Отвязала Людмилу, помогла ей подняться с лавки. И снова расхохоталась.
«Ну и помещение у тебя. Даже привязать объект некуда...».
Энке несколько растерянно оглядел комнату. Действительно, некуда. У его кресла сплошная спинка, на потолке ничего нет. Ни стула, ни, естественно, кровати... вообще ни-че-го. Совсем.
«Сам напросился» - довольно констатировала Лидия, не без труда подавив смешинку. «Будешь теперь её держать за руки...»
И приказала Людмиле: «Вставай». Девушка встала.
Криминалькомиссарин лукаво поманила Бориса пальцем. Тот неожиданно покорно встал из-за стола и подошёл к женщинам. Чертыхаясь про себя сразу на трёх языках – немецком, польском и русском – что позволил себя втянуть в женские игры. Хуже того – сам вляпался...
Лидия потребовала: «Два шага вперёд». Ей приказ – не ему, конечно.
Людмила сделала два шага вперёд. Штурмбанфюрер подошёл к ней сзади. Девушка покорно завела руки за спину, предвкушая вожделённую близость с ним. Не ахти, какую, конечно. Но точно лучше, чем вообще никакой.
С его точки зрения, ситуация была донельзя идиотской.
«Сам виноват» - подумал он. «В следующий раз умнее будешь...»
Хотя, с другой стороны, может и не такой уж идиотской. Её нервное напряжение всё равно снимать надо. Так что, просто работа...
Он взял её за руки. Она нахально прижалась к нему всем телом. Наслаждаясь каждым мгновением близости.
«Так она вообще что угодно выдержит...» - подумал он.
«В глаза смотри» - приказала Лидия Людмиле. «Ты должна видеть момент удара». И неожиданно влепила девушке с десяток пощёчин. Одну за другой подряд – без паузы.
Людмила ошалело посмотрела на неё. «Это лично от меня» - спокойно объяснила криминалькомиссарин. «Чтобы гранаты в карманах таскать неповадно было»
«Сильно» - подумал Борис. Впрочем, чего-то в этом роде он от Лидии ожидал.
Его помощница сделала шаг назад, взяла плеть и стегнула Людмилу по бедру. Сильно так стегнула. Девушка взвизгнула.
«Терпи» - жёстко приказала криминалькомиссарин. «А то рот тебе заткну какой-нибудь гадостью. Твоими трусами, например...»
Эта перспектива настолько не обрадовала Людмилу, что она без единого звука вытерпела всю порку по бёдрам.
«Хватит?» - спросила Лидия, закончив порку.
«Хватит» - еле слышно прошептала Людмила.
«Тогда одевайся» - приказала на самом деле зондерфюрерин СС.
Людмила быстро оделась. Свою одежду, правда, ей пришлось собирать чуть ли не по всей комнате.
Лидия открыла дверь. Выглянула в коридор: «Цвюнше!»
Как из-под земли, материализовалась личность. Криминалькомиссарин указала на Людмилу – и приказала: «Выпиши ей вездеход…»
Пропуск, дающий право свободного перемещения по городу и окрестностям.
«… и отвези куда скажешь». А Людмиле приказала:
«Когда будешь знать место и время встречи, позвонишь вот по этому телефону»
И показала девушке написанный на листке бумаги большими цифрами номер.
Людмила кивнула: «Я запомнила». И покорно последовала за Цвюнше.
«Ты её хочешь?» - спросил Борис. Нюрнбергские расовые законы на лесбиянок не распространялись, ибо с точки зрения нацистских законов таковых просто не существовало. Поэтому они могли обсуждать этот вопрос абсолютно открыто.
Впрочем, хоть бы и распространялись. Ибо для Бориса и его команды закон был один. Задание должно быть выполнено. А если закон этому мешает, то тем хуже для соответствующего закона.
Лидия пожала плечами.
«Не знаю. Пороть её было приятно, не скрою. Обратка хорошая. Сильная. Какова она в постели... не уверена, что мне так уж хочется это выяснять. Вернётся... если вернётся, тогда посмотрим...»
«Тебя высечь?» - неожиданно даже для самого себя спросил Борис.
В последнее время это не было обязательным элементом их любовных игр – их интимные отношения ныне были в основном ванильными. Просто иногда на неё накатывало – что было совершенно неудивительно при её работе.
Сегодня явно накатило. Он это чувствовал. Порка Людмилы не помогла (стало, пожалуй, даже хуже). Ибо когда на неё накатывает, пороть надо её.
Лидия задумалась. Потом уверенно и решительно заявила:
«Высечь. И сильно. Только не здесь, конечно. А потом...»
Они оба знали, что она захочет потом. Очень жёсткий секс. На грани изнасилования. За гранью, даже.
При этом обычно она хотела, чтобы он с ней в постели был нежным, заботливым и ласковым. Просто иногда... накатывало.
Они работали до вечера, а потом поехали к нему на квартиру. Которая находилась в доме, надёжно охраняемом подразделением фельджандармов.
«Раздень меня» - тихо попросила она, как только они пересекли порог. Он медленно, ласково и осторожно раздел её. Она любила, чтобы он раздевал её именно так – грубости при раздевании она не терпела никогда.
Он уложил её на живот на кровать. Привязал к спинкам кровати. Взял плеть. Другую плеть. Их плеть. И приступил к порке.
Он порол её долго, сильно, безжалостно и жестоко. Не в полную силу, конечно – в полную силу он плетью разламывал дюймовые доски. Но сильно.
Только порол – в последнее время никаких других болевых воздействий она не признавала. И только по спине и ягодицам – чтобы снять накатившее, ей нужен был комфорт горизонтального положения на кровати.
Он закончил порку, освободил её от верёвок. Наклонился к ней и тихо спросил:
«Ты как хочешь?»
«В рот» - глухо ответила она. «Сегодня в рот»
Поднялась с постели, повернулась к нему спиной. Покорно завела руки за спину, скрестила в запястьях. Он связал ей руки верёвкой – наручники она ныне категорически не признавала. Поставил на колени. И жёстко, безжалостно, даже жестоко трахнул в рот.
Потом помог ей подняться, развязал ей руки, нежно взял на руки и уложил в постель. Разделся сам и лёг с ней рядом. Она повернулась на бок. Он нежно, ласково и заботливо обнял её. Через мгновение она уже спала.
Людмила позвонила на следующий день – ближе к вечеру. Капитан Андреев предложение принял. Выбрал очень удобное место – для обеих сторон. Встреча должна была состояться на следующий день – в вечерних сумерках.
Курьер поневоле - глава из повести Зондерфюрерин
Враг моего врага
16 сентября 1943 года
Минская область
Оккупированная вермахтом территория СССР
Встреча злейших врагов – и вынужденных временных союзников – состоялась в небольшом, но очень уютном охотничьем домике, построенном задолго до большевистского переворота октября 1917 года.
Со стороны СС присутствовали Борис Новицкий – он же СС-штурмбанфюрер Виктор Краузе и криминалькомиссарин (временно зондерфюрерин) Лидия Антоновна Крамер.
Со стороны партизанского отряда имени Щорса – два капитана (облачённые в ещё дореформенную форму – с одной капитанской шпалой в пехотных петлицах). Командир отряда капитан Владимир Андреев и его начальник разведки – так он представился – Ярослав Пенкин.
Офицеры отдали честь – однако руки не пожали, по понятным причинам. По непонятной причине, капитан Пенкин поцеловал на удивление нежную (обманчиво нежную, надо отметить) руку Лидии Антоновны – к немалому удивлению последней.
«Чем обязан?» - с нескрываемым неудовольствием осведомился капитан Андреев. И тут же честно признался: «Вы меня заинтриговали…»
Борис спокойно ответил: «Давайте пока пообщаемся наедине – наши боевые замы, судя по их виду, найдут, чем заняться…»
Ибо было совершенно очевидно, что Лидия и Ярослав неравнодушны друг к другу – хотя вроде как и злейшие, непримиримые враги. Впрочем, на этой войне случались и не такие романы…
Командиры прошли в соседнюю комнату, где Борис сразу приступил к делу:
«Мне известно, что Москва отдала приказ всем партизанским отрядам, действующим в относительной близости от Минска – и городскому подполью – любым способом и любой ценой ликвидировать Вильгельма Кубе - генерального комиссара Белоруссии… точнее, Белорутении…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил:
«С точки зрения фактов, логики и здравого смысла глупость просто несусветная, ибо реальной власти у него кот наплакал – реально всем рулят вермахт и СС… они же и несут ответственность за кровавое безумие, которое здесь творится…»
Сделал ещё одну паузу – и продолжил:
«На самом деле, Кубе является сдерживающим фактором… в смысле, сдерживает СС и вермахт от совсем уже полного беспредела. Ибо экономика его интересует намного больше, чем политика…»
Гражданская администрация Кубе – и лично он сам – категорически возражали против уничтожения трудоспособных евреев (и вообще трудоспособного населения), ибо это наносило ущерб экономике генерального комиссариата.
Борис уверенно продолжал:
«В случае ликвидации Кубе, на его место придёт Курт фон Готтберг – высший руководителя СС и полиции Центральной России. Таким образом, вы устраните единственный сдерживающий фактор, после чего кровь в Белоруссии польётся даже не Волгой. А Амазонкой…»
«Вы хотите предотвратить ликвидацию Кубе?» - усмехнулся капитан Андреев.
Борис покачал головой: «Вы… в смысле, разнообразные партизаны и подпольщики, уже много раз пытались ликвидировать Кубе – безуспешно…»
22 июля 1943 года с целью ликвидации генерального комиссара подпольщики устроили взрыв в одном из театров Минска. По данным подполья, погибло 70 и ранено до 110 немецких солдат и офицеров (на самом деле в разы меньше), но Кубе покинул театр незадолго до взрыва и потому не пострадал.
Затем партизаны устроили засаду в лесу, подстерегая Кубе во время охоты; убили полсотни оккупантов (на самом деле, на порядок меньше)… но генерального комиссара снова там не было.
6 сентября 1943 года в офицерской столовой Минска удалось заминировать зал: в результате взрыва погибли 36 высокопоставленных офицеров вермахта (на самом деле снова в разы меньше), но гауляйтер и на этот раз остался жив.
Наконец, один из подпольщиков (террорист-смертник) проник на приём к Кубе, но его поведение вызвало подозрение охраны, при попытке задержать его он открыл стрельбу и был убит в перестрелке.
Командир партизанского отряда промолчал. А Борис спокойно констатировал:
«У Кубе слишком надёжная охрана, ибо он любимчик фюрера. Поэтому ничего у вас не получится…»
Сделал многозначительную паузу – и сбросил десятитонную бомбу:
«… если я вам не помогу…»
«Вы хотите помочь нам ликвидировать Кубе???» - изумлению капитана не было предела. Борис покачал головой:
«Я всё сделаю сам – мне нужно лишь, чтобы вы взяли на себя ответственность – и придумали историю, в которую все поверят…»
И тут же сбросил ещё одну бомбу – аналогичной мощности:
«В конце мая этого года генеральный комиссар – тот ещё игроман, надо отметить – познакомился в офицерском казино со смазливой, хотя и не первой молодости, официанткой Галиной. Которая на самом деле Елена Григорьевна Мазаник…»
У капитана Андреева заледенели руки. Ибо Лена Мазаник была его агентом.
Борис невозмутимо продолжал:
«Девочка она действительно далеко не первой свежести – ей уже двадцать девять. Зато опытная необычайно – в своё время перетрахала чуть ли не весь ЦК компартии Белоруссии. С Совнаркомом и НКВД в придачу…»
В 1931 году 17-летняя Лена Мазаник поступила на работу официанткой в столовую Совнаркома Белорусской ССР, а в 1939-м перешла на работу в столовую ЦК Компартии Белоруссии. К тому времени она была уже официально замужем за… ответственным работником НКВД республики.
Мало кому известно, что большевистские партийные бонзы были таковыми только на словах. В реальности каждая столовая (и не только столовая) в каждом комитете партии любого уровня была… правильно, публичным домом для партийных функционеров.
Понятно, что НКВД не могло упустить такую возможность для сбора самого разнообразного компромата, поэтому Леночка начала стучать на своё советское и партийное начальство с первого же дня своей трудовой деятельности.
Эвакуироваться Елена то ли не успела, то ли – что гораздо более вероятно – ей это не позволили чекисты – ибо такие кадры им были нужны на оккупированных территориях.
После оккупации Минска вермахтом она устроилась уборщицей в одну из немецких воинских частей, потом работала официанткой на фабрике-кухне… а в конечном итоге сумела попасть в казино для немецких офицеров. На которых теперь и стучала – только на этот раз партизанам и подпольщикам, отношения которых с НКВД были… неоднозначными.
Борис вдохновенно продолжал:
«В общем, совершенно неудивительно, что эта Мата Хари белорусского разлива обаяла Кубе – тем более, что к тому времени его жена была уже сильно беременной, да и вообще он ходок тот ещё…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил:
«Поэтому лично меня не удивило совсем, что уже пятого июня Леночка была формально принята на работу в трёхэтажный особняк по ул. Театральной, 27, в котором жил вместе с семьёй генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе… а фактически стала его временной второй женой…»
Усмехнулся и продолжил:
«Что дало ей доступ к его постели… в которую вы намерены заложить бомбу и взорвать комиссара к известной матери. То, что при этом неизбежно погибнет его уже очень сильно беременная жена и её неродившийся ребёнок, вас, очевидно, не волнует нисколько…»
«А Вас, значит, волнует?» - усмехнулся в ответ капитан Андреев.
Борис спокойно ответил: «Вы не поверите, но волнует. У меня были очень хорошие учителя…»
Если бы бравый капитан узнал, что это были за учителя и где они учили его визави, его бы инфаркт хватил. Причём сразу с инсультом. Ибо премудростям точечной ликвидации Бориса обучили в учебке Иностранного отдела ОГПУ.
«… которые накрепко вбили мне в голову стремление и умение избегать ни в чём не повинных жертв…»
И продолжил: «… поэтому да, волнует. Очень даже волнует. Вы подложили в постель к Кубе – давайте называть вещи своими именами – девочку Леночку для того, чтобы она пронесла в его особняк бомбу, подложила её в постель, завела часовой механизм… и попыталась унести ноги»
Сделал театральную паузу – и торжественно объявил:
«Только не пронесёт – ибо по моему приказу, а мне как легату рейхсфюрера подчиняются все местные СС и полиция, Леночку будут обыскивать по нескольку раз на дню – как и всех прочих работников виллы Кубе. И ничего он с этим поделать не сможет – ибо его безопасность обеспечивают СС, которые ему не подчиняются. А подчиняются мне…»
Капитан обречённо вздохнул. Борис лукаво улыбнулся – и сбросил очередную бомбу: «Адскую машину принесу и установлю я…»
«Вы???» - изумился командир партизанского отряда. Борис кивнул и продолжил:
«У меня есть бомба направленного действия – это новейшая разработка техотдела нашего абвера. В разы менее мощная, чем ваш тротиловый ужас – однако абсолютно смертельная. Ибо практически вся энергия нескольких десятков грамм мощной взрывчатки уйдёт в тело генерального комиссара. Его супруга не пострадает, даже если будет лежать рядом с ним. Чего я не допущу…»
«Но почему… в смысле, зачем вам нужно убивать Кубе??» - изумлённо спросил капитан Андреев.
Борис покачал головой: «Не мне – лично у меня нет никаких претензий к генеральному комиссару. Он мне даже симпатичен, ибо умудряется извлекать пользу для рейха даже из совершенно безнадёжной ситуации…»
Глубоко вздохнул – и сбросил очередную бомбу: «Приказ о ликвидации Кубе отдал лично рейхсфюрер…, и он мне не объяснил, зачем ему это нужно…»
Борис не знал, что Гиммлер вообще не был в курсе операции по ликвидации Кубе – хотя и был не против (последний его достал бесконечными склоками с СС).
На самом деле этот приказ ему отдал – официально от имени Гиммлера - личный помощник рейхсфюрера по особым поручениям граф Вальтер фон Шёнинг (впрочем, кто у кого был личным помощником, было ясно не всегда).
У которого действительно ещё с апреля прошлого года был просто грандиозный зуб на Кубе… однако всё же не такого размера, чтобы отдать приказ о его физическом уничтожении.
Нужного размера зуб был у Ирмы фон Таубе – руководителя и главного исполнителя операции Вепрь по ликвидации казимирского гетто. Приказ о которой отдал именно Кубе – в качестве подарка фюреру ко дню рождения.
Именно Ирма убедила графа отдать приказ о ликвидации Кубе – точнее, об акции возмездия… ну, а он отдал приказ Борису. Де-факто главному ликвидатору Главного управления имперской безопасности.
«Что от меня требуется?» - буднично-деловым тоном осведомился капитан Андреев. Ибо был совсем не против получить лавры в виде ордена и повышения в звании за работу, которую выполнит другой человек.
Вместо ответа Борис добыл из кармана листок бумаги и протянул своему визави:
«Прочитайте и запомните. Здесь всё, что должно быть Вами сделано и всё, что вы должны будете доложить в Москву…»
Капитан Андреев внимательно прочитал и кивнул: «Я запомнил. У меня очень хорошая память, так что не беспокойтесь…»
Борис вернул себе листок бумаги, смял его, положил в пепельницу на столе, добыл из кармана зажигалку, поджёг листок, дождался, пока тот полностью сгорит и поднялся из-за стола:
«Ещё раз повторю – акция назначена на полночь 22 сентября. Честь имею!».
Вышел из комнаты, забрал с собой Лидию, покинул охотничий домик и растворился в ночной тьме.
Минская область
Оккупированная вермахтом территория СССР
Встреча злейших врагов – и вынужденных временных союзников – состоялась в небольшом, но очень уютном охотничьем домике, построенном задолго до большевистского переворота октября 1917 года.
Со стороны СС присутствовали Борис Новицкий – он же СС-штурмбанфюрер Виктор Краузе и криминалькомиссарин (временно зондерфюрерин) Лидия Антоновна Крамер.
Со стороны партизанского отряда имени Щорса – два капитана (облачённые в ещё дореформенную форму – с одной капитанской шпалой в пехотных петлицах). Командир отряда капитан Владимир Андреев и его начальник разведки – так он представился – Ярослав Пенкин.
Офицеры отдали честь – однако руки не пожали, по понятным причинам. По непонятной причине, капитан Пенкин поцеловал на удивление нежную (обманчиво нежную, надо отметить) руку Лидии Антоновны – к немалому удивлению последней.
«Чем обязан?» - с нескрываемым неудовольствием осведомился капитан Андреев. И тут же честно признался: «Вы меня заинтриговали…»
Борис спокойно ответил: «Давайте пока пообщаемся наедине – наши боевые замы, судя по их виду, найдут, чем заняться…»
Ибо было совершенно очевидно, что Лидия и Ярослав неравнодушны друг к другу – хотя вроде как и злейшие, непримиримые враги. Впрочем, на этой войне случались и не такие романы…
Командиры прошли в соседнюю комнату, где Борис сразу приступил к делу:
«Мне известно, что Москва отдала приказ всем партизанским отрядам, действующим в относительной близости от Минска – и городскому подполью – любым способом и любой ценой ликвидировать Вильгельма Кубе - генерального комиссара Белоруссии… точнее, Белорутении…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил:
«С точки зрения фактов, логики и здравого смысла глупость просто несусветная, ибо реальной власти у него кот наплакал – реально всем рулят вермахт и СС… они же и несут ответственность за кровавое безумие, которое здесь творится…»
Сделал ещё одну паузу – и продолжил:
«На самом деле, Кубе является сдерживающим фактором… в смысле, сдерживает СС и вермахт от совсем уже полного беспредела. Ибо экономика его интересует намного больше, чем политика…»
Гражданская администрация Кубе – и лично он сам – категорически возражали против уничтожения трудоспособных евреев (и вообще трудоспособного населения), ибо это наносило ущерб экономике генерального комиссариата.
Борис уверенно продолжал:
«В случае ликвидации Кубе, на его место придёт Курт фон Готтберг – высший руководителя СС и полиции Центральной России. Таким образом, вы устраните единственный сдерживающий фактор, после чего кровь в Белоруссии польётся даже не Волгой. А Амазонкой…»
«Вы хотите предотвратить ликвидацию Кубе?» - усмехнулся капитан Андреев.
Борис покачал головой: «Вы… в смысле, разнообразные партизаны и подпольщики, уже много раз пытались ликвидировать Кубе – безуспешно…»
22 июля 1943 года с целью ликвидации генерального комиссара подпольщики устроили взрыв в одном из театров Минска. По данным подполья, погибло 70 и ранено до 110 немецких солдат и офицеров (на самом деле в разы меньше), но Кубе покинул театр незадолго до взрыва и потому не пострадал.
Затем партизаны устроили засаду в лесу, подстерегая Кубе во время охоты; убили полсотни оккупантов (на самом деле, на порядок меньше)… но генерального комиссара снова там не было.
6 сентября 1943 года в офицерской столовой Минска удалось заминировать зал: в результате взрыва погибли 36 высокопоставленных офицеров вермахта (на самом деле снова в разы меньше), но гауляйтер и на этот раз остался жив.
Наконец, один из подпольщиков (террорист-смертник) проник на приём к Кубе, но его поведение вызвало подозрение охраны, при попытке задержать его он открыл стрельбу и был убит в перестрелке.
Командир партизанского отряда промолчал. А Борис спокойно констатировал:
«У Кубе слишком надёжная охрана, ибо он любимчик фюрера. Поэтому ничего у вас не получится…»
Сделал многозначительную паузу – и сбросил десятитонную бомбу:
«… если я вам не помогу…»
«Вы хотите помочь нам ликвидировать Кубе???» - изумлению капитана не было предела. Борис покачал головой:
«Я всё сделаю сам – мне нужно лишь, чтобы вы взяли на себя ответственность – и придумали историю, в которую все поверят…»
И тут же сбросил ещё одну бомбу – аналогичной мощности:
«В конце мая этого года генеральный комиссар – тот ещё игроман, надо отметить – познакомился в офицерском казино со смазливой, хотя и не первой молодости, официанткой Галиной. Которая на самом деле Елена Григорьевна Мазаник…»
У капитана Андреева заледенели руки. Ибо Лена Мазаник была его агентом.
Борис невозмутимо продолжал:
«Девочка она действительно далеко не первой свежести – ей уже двадцать девять. Зато опытная необычайно – в своё время перетрахала чуть ли не весь ЦК компартии Белоруссии. С Совнаркомом и НКВД в придачу…»
В 1931 году 17-летняя Лена Мазаник поступила на работу официанткой в столовую Совнаркома Белорусской ССР, а в 1939-м перешла на работу в столовую ЦК Компартии Белоруссии. К тому времени она была уже официально замужем за… ответственным работником НКВД республики.
Мало кому известно, что большевистские партийные бонзы были таковыми только на словах. В реальности каждая столовая (и не только столовая) в каждом комитете партии любого уровня была… правильно, публичным домом для партийных функционеров.
Понятно, что НКВД не могло упустить такую возможность для сбора самого разнообразного компромата, поэтому Леночка начала стучать на своё советское и партийное начальство с первого же дня своей трудовой деятельности.
Эвакуироваться Елена то ли не успела, то ли – что гораздо более вероятно – ей это не позволили чекисты – ибо такие кадры им были нужны на оккупированных территориях.
После оккупации Минска вермахтом она устроилась уборщицей в одну из немецких воинских частей, потом работала официанткой на фабрике-кухне… а в конечном итоге сумела попасть в казино для немецких офицеров. На которых теперь и стучала – только на этот раз партизанам и подпольщикам, отношения которых с НКВД были… неоднозначными.
Борис вдохновенно продолжал:
«В общем, совершенно неудивительно, что эта Мата Хари белорусского разлива обаяла Кубе – тем более, что к тому времени его жена была уже сильно беременной, да и вообще он ходок тот ещё…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил:
«Поэтому лично меня не удивило совсем, что уже пятого июня Леночка была формально принята на работу в трёхэтажный особняк по ул. Театральной, 27, в котором жил вместе с семьёй генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе… а фактически стала его временной второй женой…»
Усмехнулся и продолжил:
«Что дало ей доступ к его постели… в которую вы намерены заложить бомбу и взорвать комиссара к известной матери. То, что при этом неизбежно погибнет его уже очень сильно беременная жена и её неродившийся ребёнок, вас, очевидно, не волнует нисколько…»
«А Вас, значит, волнует?» - усмехнулся в ответ капитан Андреев.
Борис спокойно ответил: «Вы не поверите, но волнует. У меня были очень хорошие учителя…»
Если бы бравый капитан узнал, что это были за учителя и где они учили его визави, его бы инфаркт хватил. Причём сразу с инсультом. Ибо премудростям точечной ликвидации Бориса обучили в учебке Иностранного отдела ОГПУ.
«… которые накрепко вбили мне в голову стремление и умение избегать ни в чём не повинных жертв…»
И продолжил: «… поэтому да, волнует. Очень даже волнует. Вы подложили в постель к Кубе – давайте называть вещи своими именами – девочку Леночку для того, чтобы она пронесла в его особняк бомбу, подложила её в постель, завела часовой механизм… и попыталась унести ноги»
Сделал театральную паузу – и торжественно объявил:
«Только не пронесёт – ибо по моему приказу, а мне как легату рейхсфюрера подчиняются все местные СС и полиция, Леночку будут обыскивать по нескольку раз на дню – как и всех прочих работников виллы Кубе. И ничего он с этим поделать не сможет – ибо его безопасность обеспечивают СС, которые ему не подчиняются. А подчиняются мне…»
Капитан обречённо вздохнул. Борис лукаво улыбнулся – и сбросил очередную бомбу: «Адскую машину принесу и установлю я…»
«Вы???» - изумился командир партизанского отряда. Борис кивнул и продолжил:
«У меня есть бомба направленного действия – это новейшая разработка техотдела нашего абвера. В разы менее мощная, чем ваш тротиловый ужас – однако абсолютно смертельная. Ибо практически вся энергия нескольких десятков грамм мощной взрывчатки уйдёт в тело генерального комиссара. Его супруга не пострадает, даже если будет лежать рядом с ним. Чего я не допущу…»
«Но почему… в смысле, зачем вам нужно убивать Кубе??» - изумлённо спросил капитан Андреев.
Борис покачал головой: «Не мне – лично у меня нет никаких претензий к генеральному комиссару. Он мне даже симпатичен, ибо умудряется извлекать пользу для рейха даже из совершенно безнадёжной ситуации…»
Глубоко вздохнул – и сбросил очередную бомбу: «Приказ о ликвидации Кубе отдал лично рейхсфюрер…, и он мне не объяснил, зачем ему это нужно…»
Борис не знал, что Гиммлер вообще не был в курсе операции по ликвидации Кубе – хотя и был не против (последний его достал бесконечными склоками с СС).
На самом деле этот приказ ему отдал – официально от имени Гиммлера - личный помощник рейхсфюрера по особым поручениям граф Вальтер фон Шёнинг (впрочем, кто у кого был личным помощником, было ясно не всегда).
У которого действительно ещё с апреля прошлого года был просто грандиозный зуб на Кубе… однако всё же не такого размера, чтобы отдать приказ о его физическом уничтожении.
Нужного размера зуб был у Ирмы фон Таубе – руководителя и главного исполнителя операции Вепрь по ликвидации казимирского гетто. Приказ о которой отдал именно Кубе – в качестве подарка фюреру ко дню рождения.
Именно Ирма убедила графа отдать приказ о ликвидации Кубе – точнее, об акции возмездия… ну, а он отдал приказ Борису. Де-факто главному ликвидатору Главного управления имперской безопасности.
«Что от меня требуется?» - буднично-деловым тоном осведомился капитан Андреев. Ибо был совсем не против получить лавры в виде ордена и повышения в звании за работу, которую выполнит другой человек.
Вместо ответа Борис добыл из кармана листок бумаги и протянул своему визави:
«Прочитайте и запомните. Здесь всё, что должно быть Вами сделано и всё, что вы должны будете доложить в Москву…»
Капитан Андреев внимательно прочитал и кивнул: «Я запомнил. У меня очень хорошая память, так что не беспокойтесь…»
Борис вернул себе листок бумаги, смял его, положил в пепельницу на столе, добыл из кармана зажигалку, поджёг листок, дождался, пока тот полностью сгорит и поднялся из-за стола:
«Ещё раз повторю – акция назначена на полночь 22 сентября. Честь имею!».
Вышел из комнаты, забрал с собой Лидию, покинул охотничий домик и растворился в ночной тьме.
На том стою, ибо не могу иначе
Счастье для отечества
В ночь на 21 сентября 1943 года Елена Мазаник включила часовой механизм мины, предназначенной для ликвидации Вильгельма Кубе. Взрыв должен был произойти ровно через 24 часа… если бы взрыватель мины был исправен.
Елене и в голову не могло прийти, что мина, переданная ей Владимиром Андреевым, была неисправна и взорваться никак не могла. Ибо бравый капитан, который очень даже неплохо разбирался в минно-взрывном деле, заблаговременно вывел из строя взрыватель.
Примерно в 6.30 утра Елена, обернув мину платком и положив её в сумку, вышла на работу. На случай провала у неё был при себе яд. Охранники Кубе, стоявшие на входе, не стали обыскивать хорошо знакомую им уборщицу.
Не стали потому, что к тому времени Борис аккуратно и незаметно (он это умел) убедил охрану, наконец, выполнить требование Кубе и перестать обыскивать отчаянно протестовавшую против этого издевательства его де-факто вторую жену.
Они, правда, обратили внимание на платок, которым была обвёрнута мина, но удовлетворились объяснением Елены, которая сказала, что несёт платок в подарок супруге Кубе Аните.
Переодевшись, Елена подвязала мину под платье – настолько аккуратно, что бомба под ним оказалось совершенно незаметным. Через некоторое время она отпросилась у Аниты уйти с работы — под предлогом зубной боли.
Примерно в 10 часов утра Кубе ушёл на работу, ушли в школу его старшие дети, а через некоторое время ушла в магазин с младшим ребёнком и Анита. Так как в доме осталась только одна служанка, Елена сумела проникнуть в спальню Кубе на втором этаже и заложить мину под его кровать. Сразу же после этого она покинула здание, сославшись на разрешение хозяйки.
Сев в поджидавшую их машину, выделенную директором кинотеатра Николаем Похлебаевым, Елена и две её подельницы беспрепятственно выбрались из города. Шофёр Николай Фурс высадил их в лесу, откуда женщины быстро и столь же беспрепятственно добрались до партизанской базы.
После очень позднего ужина (время было военное; война шла не лучшим образом; поэтому генеральный комиссар работал каждый день и допоздна), супруги Кубе удалились в опочивальню и очень быстро уснули.
Очень быстро потому, что за ужином они употребили бутылку любимого вина, присланного с оказией одним из берлинских друзей Кубе, который крайне некстати (или, наоборот, очень кстати) находился «вне зоны доступа».
На самом деле вино прислал Борис, который подмешал в оное весьма сильное снотворное несколько отложенного действия – дабы успели добраться до кровати. Полна отключка супругов Кубе – а также наличие заблаговременно сделанных ключей (никакой сигнализации в особняке и близко не было) – позволили ему незаметно проникнуть в спальню супругов, изъять из-под кровати установленную Еленой Мазаник бомбу и заменить её на свою – с тем же временем взрыва.
В 00.40 22 сентября 1943 года мина сработала. Кубе был убит на месте; находившаяся рядом его беременная жена Анита не пострадала. Что было бы решительно невозможно, если бы взорвалась стандартная 200-граммовая тротиловая шашка, на основе которой была сделана мина Елены Мазаник. Ибо её взрыв подбрасывает легковушку на полметра вверх – и спальню разнёс бы в хлам.
К счастью, взорвалась 50-граммовая мина направленного действия (кумулятивная, проще говоря), поэтому Анита Кубе не только не пострадала, но и в положенный срок родила совершенно здорового малыша.
Елена Мазаник вместе со своими подельницами находилась на оккупированной территории ещё три недели. Двенадцатого октября они были отправлена на самолёте в советский тыл. После написания отчёта её ещё ждал обстоятельный допрос (кто бы сомневался).
Ввиду особой важности дела, допрос вели нарком госбезопасности Меркулов, его заместитель Кобулов и начальник разведывательного управления генштаба РККА (нынешнего ГРУ) Кузнецов.
Все три персонажа были неглупыми весьма, поэтому довольно быстро поняли, что в изложенной Еленой версии концы с концами не сходятся от слова совсем. Однако докладывать Хозяину версию реальную – а то, что из этого весьма странного теракта торчали уши СС и лично рейхсфюрера, было им очевидно совершенно – они всё же не рискнули.
Поэтому расследование быстро свернули, Елену сотоварищи представили к самым высоким государственным наградам… и уже 29 октября 1943 года Елена Мазаник (вместе с её подельницами Марией Осиповой и Надеждой Троян) была удостоена высшей награды СССР - звания Героя Советского Союза.
В ответ на уничтожение Кубе в тот же день было расстреляно 300 заключённых минской тюрьмы. Всего в качестве мести за уничтожение гауляйтера в первую неделю в Минске гитлеровцами было казнено около двух тысяч человек.
Ирма об этом знала заранее, но её это не беспокоило совершенно. Ибо все расстрелянные были либо евреями, и так обречёнными на смерть – или тоже смертниками, хотя и по другим причинам.
На ставшую вакантной должность исполняющим обязанности был назначен группенфюрер СС Курт фон Готтберг – вскоре он был утверждён официально. Как и предсказывал Борис, стало не просто хуже, а гораздо хуже – так что Ирма его руками ещё и нехило долбанула местное Сопротивление.
Ибо преемник Кубе был как раз профессионалом по борьбе с оным - с пятого июля он заменял отсутствовавшего Эриха Бах-Зелевского на посту высшего руководителя СС и полиции Центральной России.
Его полномочия расширились на восточные и южные регионы Белоруссии, которые ранее находились в подчинении руководства группы армий «Центр» и рейхскомиссариата Украина.
Новый генеральный комиссар ужесточил оккупационный террор на белорусских землях, существенно прижав и партизан, и подполье… в общем, результат оказался прямо противоположным тому, на который надеялись в Москве.
При Готтберге резко активизировалась работа с белорусскими коллаборационистами - в частности, при помощи немецких властей стал стремительно развиваться Союз белорусской молодёжи.
Готтберг подписал приказы о создании Белорусской краевой обороны и Белорусской центральной рады, что резко усилило позиции коллаборационистов в де-факто гражданской войне в Белоруссии.
27 сентября 1943 года Кубе был посмертно награждён Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами (убитых террористами приравнивали к погибшим в бою). В рейхе был объявлен траур, организованы пышные похороны. Кубе похоронили в Берлине, на кладбище Ланквиц, неподалёку от Мемориала павшим в обеих мировых войнах.
Супруга Кубе Анита умерла в Германии в возрасте 98 лет в доме престарелых. Она написала книгу о муже… и письмо Елене Мазаник, когда прочитала в газете, что именно Елена убила её мужа.
Мазаник долго не решалась вскрыть конверт, опасаясь, что внутри находится какой-нибудь яд. Но всё же решилась. Оказалось, что христианка Анита Кубе простила Елену и просила, чтобы Господь благословил Мазаник.
После войны Елена жила ничем не примечательной жизнью. В 1948 году окончила Высшую республиканскую партийную школу при ЦК Компартии Белоруссии, в 1952 году — Минский государственный педагогический институт, затем долго работала заместителем директора Фундаментальной библиотеки Академии наук Белорусской ССР.
Она скончалась 7 апреля 1996 года в Минске, в возрасте 82 лет. Ни она, ни прожившая почти столетие Анита Кубе так и не узнали, что к убийству Кубе Елена не имела никакого отношения.
Узнав о гибели Кубе, Гиммлер сказал: «Это просто счастье для отечества…»
Елене и в голову не могло прийти, что мина, переданная ей Владимиром Андреевым, была неисправна и взорваться никак не могла. Ибо бравый капитан, который очень даже неплохо разбирался в минно-взрывном деле, заблаговременно вывел из строя взрыватель.
Примерно в 6.30 утра Елена, обернув мину платком и положив её в сумку, вышла на работу. На случай провала у неё был при себе яд. Охранники Кубе, стоявшие на входе, не стали обыскивать хорошо знакомую им уборщицу.
Не стали потому, что к тому времени Борис аккуратно и незаметно (он это умел) убедил охрану, наконец, выполнить требование Кубе и перестать обыскивать отчаянно протестовавшую против этого издевательства его де-факто вторую жену.
Они, правда, обратили внимание на платок, которым была обвёрнута мина, но удовлетворились объяснением Елены, которая сказала, что несёт платок в подарок супруге Кубе Аните.
Переодевшись, Елена подвязала мину под платье – настолько аккуратно, что бомба под ним оказалось совершенно незаметным. Через некоторое время она отпросилась у Аниты уйти с работы — под предлогом зубной боли.
Примерно в 10 часов утра Кубе ушёл на работу, ушли в школу его старшие дети, а через некоторое время ушла в магазин с младшим ребёнком и Анита. Так как в доме осталась только одна служанка, Елена сумела проникнуть в спальню Кубе на втором этаже и заложить мину под его кровать. Сразу же после этого она покинула здание, сославшись на разрешение хозяйки.
Сев в поджидавшую их машину, выделенную директором кинотеатра Николаем Похлебаевым, Елена и две её подельницы беспрепятственно выбрались из города. Шофёр Николай Фурс высадил их в лесу, откуда женщины быстро и столь же беспрепятственно добрались до партизанской базы.
После очень позднего ужина (время было военное; война шла не лучшим образом; поэтому генеральный комиссар работал каждый день и допоздна), супруги Кубе удалились в опочивальню и очень быстро уснули.
Очень быстро потому, что за ужином они употребили бутылку любимого вина, присланного с оказией одним из берлинских друзей Кубе, который крайне некстати (или, наоборот, очень кстати) находился «вне зоны доступа».
На самом деле вино прислал Борис, который подмешал в оное весьма сильное снотворное несколько отложенного действия – дабы успели добраться до кровати. Полна отключка супругов Кубе – а также наличие заблаговременно сделанных ключей (никакой сигнализации в особняке и близко не было) – позволили ему незаметно проникнуть в спальню супругов, изъять из-под кровати установленную Еленой Мазаник бомбу и заменить её на свою – с тем же временем взрыва.
В 00.40 22 сентября 1943 года мина сработала. Кубе был убит на месте; находившаяся рядом его беременная жена Анита не пострадала. Что было бы решительно невозможно, если бы взорвалась стандартная 200-граммовая тротиловая шашка, на основе которой была сделана мина Елены Мазаник. Ибо её взрыв подбрасывает легковушку на полметра вверх – и спальню разнёс бы в хлам.
К счастью, взорвалась 50-граммовая мина направленного действия (кумулятивная, проще говоря), поэтому Анита Кубе не только не пострадала, но и в положенный срок родила совершенно здорового малыша.
Елена Мазаник вместе со своими подельницами находилась на оккупированной территории ещё три недели. Двенадцатого октября они были отправлена на самолёте в советский тыл. После написания отчёта её ещё ждал обстоятельный допрос (кто бы сомневался).
Ввиду особой важности дела, допрос вели нарком госбезопасности Меркулов, его заместитель Кобулов и начальник разведывательного управления генштаба РККА (нынешнего ГРУ) Кузнецов.
Все три персонажа были неглупыми весьма, поэтому довольно быстро поняли, что в изложенной Еленой версии концы с концами не сходятся от слова совсем. Однако докладывать Хозяину версию реальную – а то, что из этого весьма странного теракта торчали уши СС и лично рейхсфюрера, было им очевидно совершенно – они всё же не рискнули.
Поэтому расследование быстро свернули, Елену сотоварищи представили к самым высоким государственным наградам… и уже 29 октября 1943 года Елена Мазаник (вместе с её подельницами Марией Осиповой и Надеждой Троян) была удостоена высшей награды СССР - звания Героя Советского Союза.
В ответ на уничтожение Кубе в тот же день было расстреляно 300 заключённых минской тюрьмы. Всего в качестве мести за уничтожение гауляйтера в первую неделю в Минске гитлеровцами было казнено около двух тысяч человек.
Ирма об этом знала заранее, но её это не беспокоило совершенно. Ибо все расстрелянные были либо евреями, и так обречёнными на смерть – или тоже смертниками, хотя и по другим причинам.
На ставшую вакантной должность исполняющим обязанности был назначен группенфюрер СС Курт фон Готтберг – вскоре он был утверждён официально. Как и предсказывал Борис, стало не просто хуже, а гораздо хуже – так что Ирма его руками ещё и нехило долбанула местное Сопротивление.
Ибо преемник Кубе был как раз профессионалом по борьбе с оным - с пятого июля он заменял отсутствовавшего Эриха Бах-Зелевского на посту высшего руководителя СС и полиции Центральной России.
Его полномочия расширились на восточные и южные регионы Белоруссии, которые ранее находились в подчинении руководства группы армий «Центр» и рейхскомиссариата Украина.
Новый генеральный комиссар ужесточил оккупационный террор на белорусских землях, существенно прижав и партизан, и подполье… в общем, результат оказался прямо противоположным тому, на который надеялись в Москве.
При Готтберге резко активизировалась работа с белорусскими коллаборационистами - в частности, при помощи немецких властей стал стремительно развиваться Союз белорусской молодёжи.
Готтберг подписал приказы о создании Белорусской краевой обороны и Белорусской центральной рады, что резко усилило позиции коллаборационистов в де-факто гражданской войне в Белоруссии.
27 сентября 1943 года Кубе был посмертно награждён Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами (убитых террористами приравнивали к погибшим в бою). В рейхе был объявлен траур, организованы пышные похороны. Кубе похоронили в Берлине, на кладбище Ланквиц, неподалёку от Мемориала павшим в обеих мировых войнах.
Супруга Кубе Анита умерла в Германии в возрасте 98 лет в доме престарелых. Она написала книгу о муже… и письмо Елене Мазаник, когда прочитала в газете, что именно Елена убила её мужа.
Мазаник долго не решалась вскрыть конверт, опасаясь, что внутри находится какой-нибудь яд. Но всё же решилась. Оказалось, что христианка Анита Кубе простила Елену и просила, чтобы Господь благословил Мазаник.
После войны Елена жила ничем не примечательной жизнью. В 1948 году окончила Высшую республиканскую партийную школу при ЦК Компартии Белоруссии, в 1952 году — Минский государственный педагогический институт, затем долго работала заместителем директора Фундаментальной библиотеки Академии наук Белорусской ССР.
Она скончалась 7 апреля 1996 года в Минске, в возрасте 82 лет. Ни она, ни прожившая почти столетие Анита Кубе так и не узнали, что к убийству Кубе Елена не имела никакого отношения.
Узнав о гибели Кубе, Гиммлер сказал: «Это просто счастье для отечества…»
На том стою, ибо не могу иначе
Управление снизу
19 апреля 1942 года
Берлин, Германская империя
Восстановившись после порки, Ирма позвонила графу фон Шёнингу и потребовала немедленной встречи. Когда они встретились – в парке Тиргартен, где никакая прослушка была невозможна чисто технически, Ирма заявила:
«Я побывала в Аду. В самом настоящем Аду, где я выполняла работу ближайшего помощника Дьявола. У которого есть и фамилия, и имя – и который должен за всё это ответить… и ответит, так или иначе…»
Граф фон Шёнинг молча – и даже с некоторым любопытством смотрел на эту фурию, которая временно превратилась в самую настоящую Адскую Кошку. Только на этот раз Берлина – точнее, Ванзее – а не Равенсбрюка.
Ирма безжалостно продолжала: «Я прекрасно знаю, что можно было бы спасти всех евреев Казимирска – если бы вы своевременно обратились к моему мужу. Ибо если он спас четыре с половиной тысячи киевских евреев менее, чем за неделю, то три с небольшим тысячи казимирских за месяц вполне смог бы…»
Граф кивнул: «Мы действительно рассматривали такой вариант – и, весьма вероятно, реализовали бы – но всё испортил приказ Кубе о ликвидации гетто»
«Поэтому» - безапелляционно заявила Ирма, «Кубе будет ликвидирован. Либо это сделаешь ты – руками сам-знаешь-кого…»
Бориса Новицкого - штатного ликвидатора РСХА… и Общества Чёрного Солнца.
«… либо это сделает мой муж – у него масса и других возможностей. Тем более, что он будет ну просто совсем не против…». Ибо после киевских событий Роланд фон Таубе достаточно негативно относился к любой акции по массовому расстрелу евреев, чтобы с удовольствием ликвидировать её инициатора.
Вальтер фон Шёнинг пожал плечами: «Я, собственно тоже не против – Кубе очень сильно спутал нам карты… да и полезно будет дать понять другим, что не следует путаться у нас под ногами…»
Глубоко вздохнул – и неожиданно констатировал: «Только тебе придётся подождать несколько месяцев…». Ирма удивилась: «Почему подождать?»
Фон Шёнинг объяснил: «Убрать Кубе не проблема – проблема получить одобрение рейхсфюрера, чтобы расследование привело куда нам надо. Кубе уже сильно мешает рейхсфюреру – нужно лишь дождаться подходящего момента…»
Подходящего момента им пришлось ждать почти полтора года…
Берлин, Германская империя
Восстановившись после порки, Ирма позвонила графу фон Шёнингу и потребовала немедленной встречи. Когда они встретились – в парке Тиргартен, где никакая прослушка была невозможна чисто технически, Ирма заявила:
«Я побывала в Аду. В самом настоящем Аду, где я выполняла работу ближайшего помощника Дьявола. У которого есть и фамилия, и имя – и который должен за всё это ответить… и ответит, так или иначе…»
Граф фон Шёнинг молча – и даже с некоторым любопытством смотрел на эту фурию, которая временно превратилась в самую настоящую Адскую Кошку. Только на этот раз Берлина – точнее, Ванзее – а не Равенсбрюка.
Ирма безжалостно продолжала: «Я прекрасно знаю, что можно было бы спасти всех евреев Казимирска – если бы вы своевременно обратились к моему мужу. Ибо если он спас четыре с половиной тысячи киевских евреев менее, чем за неделю, то три с небольшим тысячи казимирских за месяц вполне смог бы…»
Граф кивнул: «Мы действительно рассматривали такой вариант – и, весьма вероятно, реализовали бы – но всё испортил приказ Кубе о ликвидации гетто»
«Поэтому» - безапелляционно заявила Ирма, «Кубе будет ликвидирован. Либо это сделаешь ты – руками сам-знаешь-кого…»
Бориса Новицкого - штатного ликвидатора РСХА… и Общества Чёрного Солнца.
«… либо это сделает мой муж – у него масса и других возможностей. Тем более, что он будет ну просто совсем не против…». Ибо после киевских событий Роланд фон Таубе достаточно негативно относился к любой акции по массовому расстрелу евреев, чтобы с удовольствием ликвидировать её инициатора.
Вальтер фон Шёнинг пожал плечами: «Я, собственно тоже не против – Кубе очень сильно спутал нам карты… да и полезно будет дать понять другим, что не следует путаться у нас под ногами…»
Глубоко вздохнул – и неожиданно констатировал: «Только тебе придётся подождать несколько месяцев…». Ирма удивилась: «Почему подождать?»
Фон Шёнинг объяснил: «Убрать Кубе не проблема – проблема получить одобрение рейхсфюрера, чтобы расследование привело куда нам надо. Кубе уже сильно мешает рейхсфюреру – нужно лишь дождаться подходящего момента…»
Подходящего момента им пришлось ждать почти полтора года…
На том стою, ибо не могу иначе