... которая, радикально изменившись, в конце концов превратилась в "Семь дней в сентябре". Роман закончен.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------
Колокольцев вздохнул и продолжил: «В пятнадцатом мне было ещё девять – несмышлёныш, а вот в двадцатом уже почти пятнадцать. Поэтому чтобы я не влез куда не надо по детско-юношеской дури...»
«Тебя и отправили к дальней тётке» - улыбнулась Лилит. «Во избежание крайне неприятных последствий и для тебя, и для твоих родителей»
Он снова кивнул. «Как-то так, наверное. В общем, когда наши соседи поехали туда по своим делам, меня отправили с ними прицепом. У деревни, кстати, название было характерное - Глушица»
«Соответствовало?» - с улыбкой спросила Лилит.
«Не совсем» - ответил он.
«То есть?». Её удивление было на удивление искренним.
«Это была не глушь» - медленно ответил он.
«А что же?»
«Другая планета».
«Поясни» - потребовала Лилит.
«Поясняю» - улыбнулся Колокольцев. «Где-то... за час, наверное, до того, как мы въехали в Глушицу... мы словно пересекли невидимую границу. Между нашим миром и каким-то другим. Воздух стал вкуснее, трава и листва зеленее, ветерок нежнее, солнце как-то мягче – день был очень солнечным. Небо... ласковее, наверное»
Он глубоко вздохнул, явно занова переживая те ощущения почти тринадцатилетней давности.
«Но, самое главное, я вдруг п0чувствовал удивительный покой... да, именно душевный покой. На душе стало как-то очень хорошо, тепло, уютно и очень светло...»
Сделал небольшую паузу, затем продолжил:
«Уже лет пять моя жизнь была... нервной. Даже очень. Пять лет почти непрерывной войны, бесконечная чехарда властей... смутное время, в общем. Со всеми сопутствующими прелестями – репрессии, преступность, трудности буквально со всем – с едой, работой у родителей, предметами первой необходимости. За то, что сегодня нужно кричать во всех углах чтобы не заподозрили в нелояльности (с весьма печальными последствиями), завтра могут расстрелять. Или повесить – публично на площади...»
«Да уж» - усмехнулась Лилит. «Не зря у китайцев пожелание Чтоб ты жил в эпоху перемен считается самым страшным проклятьем...»
Он кивнул: «Вот именно. А после пересечения этой невидимой границы... в общем, ощущение было такое, что война, преступность, все прочие неурядицы остались где-то там... даже, наверное, не просто в ином мире – в ином измерении даже...»
«Примерно так оно и было» - совершенно неожиданно заявила Лилит.
Он изумлённо уставился на неё.
«То есть?»
Она вздохнула.
«Вы действительно въехали в другой мир. Измерение... нет, вы остались в нашем измерении, а вот мир действительно поменяли...»
Сделала небольшую паузу, затем продолжила:
«Наш мир – это мир христианский, как ни крути. Христианство религия жутко нетерпимая – если это истинное христианство, а не та жалкая пародия на него, которую проповедуют с амвонов и православные, и протестантские, и – к сожалению – католические священники. Поэтому, придя в языческий мир, христианство его уничтожило практически полностью...»
Глубоко и как-то неодобрительно вздохнула (похоже, что то, как христианство обошлось с язычеством, ей не понравилось – и сильно). Затем продолжила:
«... причем если на православной территории имело место хоть и сильно недружественное, но всё же поглощение язычества христианством, католики уничтожили язычество практически под корень. Ровно так же они потом обошлись и с еретиками – катарами, богомилами и так далее...»
«Но всё-таки не везде?» - осторожно предположил Колокольцев.
Лилит кивнула. «Не везде. Осталось несколько островков язычества, типа деревни Глушицы. Хотя формально она – как часть всего мироздания – находится под присмотром христианской Троицы (другого верховного Бога во Вселенной не существует), её отдали в управление языческому божеству...»
«Какому?» - заинтересованно спросил собкор.
«У него много имён» - спокойно ответила Совершенная. «Западные славяне – поляки в том числе – называют его Святовит. Восточные знают его под именем Сварога. Скандинавы называют его Один, древние германцы поклонялись ему под именем Вотана. Альфёдр, Игг, Фератюр – это всё его имена. Как и ещё несколько десятков»
Сделала небольшую паузу, затем продолжила:
«Это бог войны и победы и, что очень важно – небесный огонь. Одно время ему – как и почти всем верховным языческим богам – регулярно приносили в жертву людей, но, к счастью, это безобразие давно прекратилось. Собственно, это было условием более верховных богов – языческие территории будут ограждены от христианизации только в том случае, если их обитатели будут вести себя гуманно...»
Он кивнул. «Разумно»
«Ладно» - вздохнула она. «Это всё, конечно, интересно – даже очень, но давай-ка вернёмся к твоему пребыванию в Глушице...»
«Давайте» - согласился он. «Деревня меня не то, чтобы очень уж поразила – чего-то подобного я и ожидал после того, как попал в иной мир, но порадовало. В том смысле, что у меня на душе было радостно...»
Глубоко вздохнул (снова переживая впечатления от Глушицы) и продолжил:
«Всё очень чистенько, опрятно, приветливо, удобно – дома, дворы, дороги, сады, огороды. Все улыбаются – причём искренне так улыбаются – от души; здороваются – искренне-доброжелательно. И мужчины, и женщины одеты опрятно, хоть и скромно, но с несомненным вкусом...»
«Что очень любопытно» - добавил он – «я не увидел на улице ни одной животины. Ни свиньи, ни козы, ни барашка, ни курицы, ни утки, ни гуся, ни даже бродячей собаки или кошки. У каждой зверюшки там был свой дом и свой хозяин...»
«Мне это чем-то напомнило» - задумчиво заметил он, «деревни амишей. Только обитатели Глушицы были нормальные – без всех этих дурацких заморочек амишей. Одеты ярко, красиво, разнообразно; в домах электричество – там вроде какая-то сильно бурная речка протекает. Ветряки, опять же – в общем, на деревню хватает.
Хотя ни тракторов, ни авто, ни даже мотоциклов я не заметил. Подводы, коляски... велосипеды даже есть. Газ в каждом доме (баллоны), с промтоварами тоже вроде всё нормально – они вовсю торгуют с окружающим миром (собственно, у наших соседей с ними какой-то бизнес был). Хотя сами стараются во внешний мир не ездить – обычно к ним приезжают. И, хотя они гостеприимны весьма, у них мало кто даже на ночь остаётся...»
«Неудивительно, что не ездят» - понимающе хмыкнула Лилит. «Кому охота из рая в помойку...»
Сделала небольшую паузу – и задала совершенно естественный вопрос:
«А почему тогда они согласились тебя принять – пусть и на временное, но всё же продолжительное жительство?»
Он пожал плечами: «Мне они не докладывали. Наверное, потому, что я был... чем-то вроде беженца от войны. А у них – как и у христиан – принято помогать ближнему своему. Я бы даже сказал, что куда как более принято, чем у христиан»
«И потом» - добавил он, «как и амиши, они пусть и неохотно, но принимают к себе постоянных жителей – новых членов общины, так сказать – со стороны. В смысле, из нашего мира...»
«Как у христиан...» - задумчиво протянула Лилит. «То есть, они не христиане?»
Он пожал плечами: «За все три месяца – я уехал в Глушицу в самом начале июня, сразу после окончания занятий в школе – я не видел ни одного христианского символа. Ни креста, ни иконы – ни-че-го...»
Глубоко вздохнул и продолжил: «Мамина – ну и моя тоже – дальняя родственница (я её сразу про себя прозвал моя деревенская тётушка) оказалась улыбчивой, приветливой симпатичной женщиной лет тридцати (потом я узнал, что ей только что исполнилось тридцать два)»
«Её мужа я почти не видел – он как-то особого интереса ко мне не испытывал, очевидно, как и их маленькие дети – трёх, пяти и одиннадцати лет. Все мальчики. Для них я был какое-то чудо чудное и диво дивное, от которого, тем не менее, нужно держаться подальше...»
Лилит пожала совершенными плечами:
«Нормальная реакция детей в замкнутых сообществах. Особенно в столь сильно отличающихся от внешнего мира...»
Он кивнул и продолжил:
«Мне отвели комнату наверху с отдельным входом и лестницей, поэтому я с моими хозяевами контактировал довольно мало. Хотя с тётушкой общался, конечно...»
«Приехали мы в пятницу, она меня тут же отвела в баню. И как следует вымыла...»
«Нагишом?» - неожиданно удивлённо спросила Лилит.
Он кивнул: «Конечно, нагишом. Мы оба были в чём мать родила. Собственно, меня это не так чтобы уж совсем удивило – к тому времени я уже прочитал воспоминания польского дипломата Бернгарда Таннера (немца на службе польского короля), который в конце XVII века посетил Москву и не только Москву. Он очень подробно описывал совместное мытьё мужчин и женщин – понятно, что голышом – в общественных московских банях. Церковные и светские власти России с этим, конечно, пытались бороться – но безуспешно...»
«Поэтому» - заключил он, «я к этому отнёсся совершенно спокойно. Тётя Агнешка – кстати, её имя означает непорочная чистота – была женщиной очень красивой, но у меня и в мыслях не было предпринять какие-либо действия сексуального характера...»
«А после бани?» - заинтересованно спросила Лилит.
Он вздохнул. «После бани тётя Агнешка – впрочем, она настояла, чтобы я её называл просто Агнешка – по её словам, тётя её старит – отвела меня в мою неожиданно просторную, светлую и уютную комнату наверху...»
Он запнулся, видимо, подбирая правильные слова:
«... и сообщила мне, что у них в деревне принято пороть детей... точнее, подростков. Тинейджеров, как говорят в Североамериканских Соединённых Штатах. Все дети – обоего пола – с двенадцати до восемнадцати лет (сиречь до достижения совершеннолетия) подлежали обязательной еженедельной порке...»
«И как ты на это отреагировал?» - ещё более заинтересованно спросила Лилит.
Он пожал плечами.
«Спокойно я на это отреагировал. Хотя в моей семье родители меня пальцем не трогали (не говоря уже о порке). Ибо единственный ребёнок, да ещё и еле выживший. Даже голос не повышали.
Мама мне рассказывала, что её в детстве и юности мама порола – причём сильно порола, да и на горох, бывало, ставила – но только за какие-то очень серьёзные провинности.
Порка детей в семьях в Белостоке была делом обычным – некоторые даже под это ветхозаветное обоснование подводили. Хотя я к тому времени – к почти пятнадцати годам, то есть, неплохо знал иврит (спасибо знакомому раввину) и Библию почитывал.
И потому знал, что известные библейские пассажи – пожалеешь розгу, потеряешь ребёнка и всё такое – можно интерпретировать совершенно по-другому. Безо всяких телесных наказаний»
Глубоко вздохнул и продолжил:
«И про регулярную порку я слышал – мама рассказывала, что её подругу мама (дочерей у них в деревне всегда мамы пороли – по понятным причинам) порола регулярно – по субботам. Но тоже за конкретные – накопившиеся за неделю – прегрешения. Так что ничего особо нового я не услышал. Необычным было только то, что в Глушице подростков пороли просто так – без привязки к конкретным прегрешениям.»
«А тётя Агнешка» - по-прежнему очень заинтересованно спросила Лилит. «как-нибудь эту необычную порку объяснила?»
«А тётя Агнешка» - эхом ответил ей собкор, «не объяснила это никак. Просто сказала, что так принято. И что поскольку я приезжий и их временный житель, то я могу отказаться – без каких-либо негативных последствий для себя. Ко мне все будут относиться одинаково – вне зависимости от того, соглашусь я на порку или нет...»
«Демократично» - улыбнулась Совершенная. «Точнее, толерантно. Необычно для замкнутых сообществ. Дальше»
«Дальше... дальше Агнешка сказала мне следующее. Она даёт мне пятнадцать минут на то, чтобы принять решение. Если я согласен на регулярную порку, то я должен раздеться догола – у них всегда пороли полностью обнажёнными...»
«Чувство стыда усиливает эмоциональный эффект от порки» - прокомментировала Лилит. «Дальше»
«... и лечь на живот на кровать. Она меня привяжет – благо обе спинки представляли собой металлические решётки – и выпорет. На первый раз ремнём – это не так больно. Потом будет сечь вымоченными в солёной воде розгами...»
«Стандартный деревенский инструмент телесных наказаний» снова прокомментировала Лилит. «И что ты?»
«Решение я принял очень быстро» - ответил собкор. «Разделся и лёг – как требовала Агнешка»
«Почему разделся?» - бесстрастно спросила Совершенная. «И почему так быстро?»
Он пожал плечами. «Во-первых, потому, что я всё-таки в душе конформист. Раз принято пороть – значит будут пороть. Не хотелось быть ни белой вороной, ни, тем более, паршивой овцой. Пусть в лицо никто ничего не скажет...»
«Но в глубине души уважать не будут?» - улыбнулась Лилит.
Он кивнул. «Точно» И продолжил:
«Во-вторых... во-вторых...» - он задумался, видимо, подбирая правильные слова. Наконец, подобрал:
«Во-вторых... ну Вы же понимаете. Идёт война – уже пять лет как, мне пятнадцать лет уже скоро. Юношеская романтика боя и всё такое прочее...»
«Прекрасно понимаю» - улыбнулась Лилит.
«... в общем, хотя я не горел желанием идти в бой вот прямо сейчас – хотя некоторые (Аркадий Голиков, например) в шестнадцать лет полком командовали, но это всё же было шестнадцать, да и я тогда считал, что на войну нужно идти совершеннолетним и юридически дееспособным...»
«Похвальное желание» - одобрительно кивнула Совершенная. «Слова не мальчика, но мужа. Поддерживаю и одобряю»
«... но понимал, что для солдата – а даже офицер в конечном итоге всё равно солдат – жизненно необходима способность стойко переносить боль и страдания. Я никогда не был таким уж поклонником Спарты, но ко многим элементам подготовки спартанских воинов относился с большим уважением – и восхищением...»
«Например, к порке мальчиков?» - улыбнулась Лилит.
Он кивнул. «Да. Не могу сказать, что мне так уж хотелось испытать это на себе – скорее нет, чем да – но мужество спартанских мальчиков – детей, по сути, во время ежегодной порки в храме Артемиды меня восхищало. Просто восхищало...»
Сделал восхищённую паузу – и продолжил:
«Не знаю, извращение это или просто... творческий подход к делу, или прагматизм даже, но я бы лично просто никогда не додумался бы до того, чтобы превратить ежегодную обязательную порку мальчиков в спортивное соревнование...»
Покачал головой и продолжил:
«... которое к тому же продолжалось в течение чуть ли не целого дня. Победителем был, понятное дело, тот, кто сможет выдержать наибольшее число ударов. Родители – как и на любом другом состязании – активно болели за своих отпрысков, подбадривали их, требуя, чтобы мальчики страдали безропотно, и, самое главное, красиво...»
Лилит кивнула. «Спартанцы были помешаны на красоте почти так же, как и на войне. Ну, и мистики не чурались – как, впрочем, и все народы в дохристианскую эру. Поэтому жрецы Артемиды гадали – не знаю, правда, насколько успешно - по полученным мальчиками ранам, рассматривая их под светом священного огня и изучая по своим правилам...»
«Кстати» - с улыбкой добавила она, «девочек в Спарте тоже регулярно пороли. Причём тоже сильно и тоже долго. Вообще, их воспитание практически ничем не отличалось от воспитания мальчиков – из девочки готовили не только жену и мать, но и воительницу. Которая в спартанском обществе имела почти равные права с мужчиной – редчайшая редкость в то время...»
Сделала небольшую паузу и продолжила:
«Порка входила в единую систему физического воспитания девочек - наряду с тренировкой их тел в силе, ловкости и выносливости. Любая спартанская девочка знала, что розгой её не только наказывают, но и, что с каждым ударом в ней растёт "материнская сила", что, чем её пятая точка, спина и бедра будут сильнее покрыты рубцами и шрамами, тем больше станут её уважать подруги и взрослые. Девушки, на которых не было заметно следов от розог, так же высмеивались, как слабые мальчики. Их называли "неженками" и "трусихами..."
Собкор поймал себя на том, что Лилит рассказывала обо всём этом не как историк, а как очевидец. А то и вообще участница.
«Конечно, меня пороли» - весело ответила Совершенная, разумеется, прочитав его мысли. «Много раз пороли. Ремнём, розгами, плетью, кнутом даже. По спине, ягодицам, бёдрам. Очень больно и очень долго – как правило, до потери сознания. И на коленях я на горохе стояла – пока не падала, потеряв сознание...»
Глубоко вздохнула и сменила тему:
«Ладно, это всё лирика. Итак, ты разделся догола и лёг на кровать на живот. И потому, что считал, что порядок есть порядок и ему нужно подчиниться, и потому, что видел в этом возможность доказать самому себе, что сможешь стойко переносить даже сильную и долгую боль...»
Он кивнул. «Именно так. Агнешка вернулась ровно через пятнадцать минут – я проверил по настенным часам – довольно хмыкнула и приступила к делу. Привязала меня не верёвками, а полотенцами, дабы не повредить запястья...».
Лилит кивнула. «Разумно. Дальше»
«... и начала пороть. Я ойкнул – не столько от боли, сколько от неожиданности, хотя вроде внутренне был к этому готов... но больше не издал ни звука...»
«И что Агнешка?» - заинтересованно спросила Совершенная.
«Её это разозлило» - усмехнулся он. «Она привыкла к тому, что дети кричат, плачут и всё такое – потому что пороли их сильно и долго. Чтобы пробрало, так сказать...»
«Распространённая практика» - прокомментировала Лилит. «Меня, правда, почти всегда пороли пока сознание не потеряю. Потом приводили в чувство, давали немного отдохнуть – и снова пороли. И так раза три-четыре...»
И неожиданно добавила: «Я сообщу тебе, когда меня будут пороть кнутом в следующий раз. Это очень красивое и очень эмоционально и духовно насыщенное зрелище – порка красивой полностью обнажённой женщины кнутом стоя. Особенно если её красота совершенная – как у меня. И когда женщина страдает красиво – а я страдаю очень красиво...»
«Я могу задать Вам вопрос?» - осторожно спросил он. К её откровению он, как ни странно, отнёсся совершенно спокойно. Он настолько её боялся – реально боялся – что с самого начала решил беспрекословно ей подчиняться. Скажет прийти – придёт. Скажет смотреть – будет смотреть. Вот только пороть её рискнёт вряд ли. Даже если она попросит...
«Уже задал» - улыбнулась она, в очередной раз прочитав его мысли. «У меня очень простое отношение к порке детей. На самом деле, для любого человека, хотя бы минимально знакомого с детской психологией, единственно здравое отношение...»
«А именно?»
«Всё зависит от конкретного ребёнка» - наставительно ответила она, «Есть дети, которых действительно нужно регулярно пороть – некоторых даже каждую неделю. Есть те, кого пороть нужно только когда они это заработают. А есть те, кого нельзя пороть никогда и ни при каких обстоятельствах...»
Он согласно кивнул: «Разумно». И неожиданно даже для самого себя вернулся к рассказу о собственной порке.
«Агнешка порола меня, пока не устала совершенно. Число ударов не считала ни она, ни я; но, думаю, сотни две я получил. Если не больше.»
«Долго потом сидеть не мог?» - участливо спросила Лилит.
Он покачал головой. «У них есть какое-то уникальное снадобье, которое боль снимает практически мгновенно. А синяки проходят за день-два – так что особо нашкодивших чад секут и между обязательными еженедельными порками. Кстати, она мне так и не объяснила, в чём смысл оных. Просто сказала, что таков порядок...»
Лилит на это не отреагировала никак. Он продолжил:
«Закончив меня пороть, она отбросила в сторону ремень (мужской, солдатский) и решительно – не зло, просто решительно – пообещала: В следующую субботу засеку розгами до потери сознания...»
«Как Алёшу Пешкова в Детстве Горького?» - улыбнулась Совершенная.
Он пожал плечами. «Наверное. Правда, я сильно сомневаюсь, что она читала эту повесть. Хотя Горький написал и издал это автобиографическое произведение за шесть лет до моей порки – в 1914 году...»
«И что, засекла?» - заинтересованно спросила Лилит.
«Нет» - спокойно ответил Колокольцев. «Духу не хватило. Хотя секла она меня действительно жёстко. Жестоко даже. Сильно, частыми ударами (чтобы тело не отдыхало), периодически с оттягом, иногда вообще до крови...»
«А ты?» - участливо спросила Лилит.
«Я просто всё время порки держал перед глазами картину истязания – там это было реально истязание – спартанских мальчиков в храме Артемиды...»
«И молчал?»
«И молчал» - эхом ответил он. «Только тяжело дышал. Раздражало это мою порщицу безумно, конечно... но она так из меня не извлекла ни стона, ни, тем более, крика. Хотя очень старалась. Очень...»
«Полезный опыт» - констатировала Совершенная. «Только вот в застенках ОГПУ он не помог бы тебе нисколько...»
Глубоко вздохнула и неожиданно спросила (впрочем, явно уже зная ответ):
«А после того, как она выпорола тебя в первый раз...»
«Она вздохнула – и пригласила меня теперь уже на свою собственную порку. Когда пороть будут уже её...»
«О как!» - очень натурально удивилась Лилит (впрочем, он ей нисколечко не поверил). «Она как-нибудь это объяснила?»
«Объяснила» - ответил он. «Она сказала, что в Глушице считается, что жизнеспособна лишь та семья – и то сообщество – в которых женщина беспрекословно подчиняется мужчине. Нет, у неё, конечно, есть голос – но чисто совещательный. А все принципиальные решения принимает мужчина.»
Лилит пожала плечами. «Это просто естественный закон природы. Бога, Бытия, Вселенной... Разумеется, необходимо в каждом сообществе – и в каждой семье – его реализовать наилучшим образом... но, в общем и целом, именно так и должно быть. Всегда и везде...»
Он несколько опешил. Такого от богини он не ожидал совсем. Но, тем не менее, продолжил:
«Женщина – существо эмоциональное и потому склонное периодически бунтовать против естественного порядка вещей. А поскольку бунт этот может нанести серьёзный вред благополучию семьи и общества...»
«... то женщине необходимо периодически напоминать об этой реальности.» - закончила за него Совершенная. «Чтобы она, как говорится, берега не потеряла. И самый лучший способ это реализовать – пороть женщину каждую неделю. Каждую неделю женщина должна раздеться догола перед своим мужчиной, лечь на лавку, кровать... впрочем, это детали – и получить столько ударов, сколько мужчина сочтёт нужным ей дать. Разумеется, в рамках безопасности для её физического и психического здоровья...»
«И Вас...» - он не договорил, испугавшись собственного вопроса.
«Конечно» - спокойно улыбнулась она. «Каждую неделю у меня порка. Причём я придерживаюсь точки зрения, что для максимально эффективной порки женщину необходимо пороть выше психологического предела – но ниже физического, естественно.»
«Поэтому» - спокойно и бесстрастно продолжала Лилит, «меня секут кнутом, тяжёлыми плетьми... вообще очень болезненными инструментами. А поскольку я смотрю на это действо несколько шире – я считаю, что женщину периодически нужно истязать – а порка всего лишь один из инструментов болевого воздействия...»
Она глубоко вздохнула.
«... то мне приходится и долго стоять на горохе, и проходить через многое другое...»
Он молчал. Такого от неё он не ожидал совсем. Поэтому счёл за благо вернуться к Агнешке.
«Она сказала, что, к сожалению, люди в Большом Мире, вместо того, чтобы принять этот естественный закон природы и реализовать его наилучшим образом в семье и обществе, нарушают его сплошь и рядом. С катастрофическими последствиями и для себя, и для семьи, и для общества, и вообще для всего мира в целом»
«Поэтому чтобы защитить себя от этих последствий, тебе полезно... впитать в себя этот естественный закон?» - улыбнулась Лилит.
Он кивнул. «Именно. Я, разумеется, согласился. Не с тем, что это естественный закон природы – насчёт этого у меня были и остаются большие сомнения, даже очень большие – а с тем, чтобы присутствовать при её порке. Просто потому, что мне это было интересно. Со многих кочек зрения...»
«В общем» - вздохнул он, «без пяти одиннадцать следующего утра я спустился в гостиную, где Агнешка уже готовилась к порке...»
«Тогда я ещё не знал – она мне это позже рассказала – что после того, как в очередной раз меня выпорола – что она тоже была пришельцем из нашего мира. Они с её будущим мужем познакомились, когда он по каким-то делам приехал в Белосток на ярмарку. Он несколько месяцев подряд периодически ездил в город – большая редкость для Глушицы...»
Колокольцев вздохнул. Затем продолжил:
«В общем, влюбились они друг в друга до потери пульса и она очень быстро согласилась выйти за него замуж и переехать в Глушицу. Приехала...»
«И узнала их маленький секрет?» - улыбнулась Лилит.
Он снова вздохнул: «Узнала, конечно»
«И?»
Собкор пожал плечами.
«Он сказал ей то же самое, что она потом сказала мне. Что хотя по правилам Глушицы её – как женщину - нужно пороть каждую неделю, она может отказаться без каких-либо последствий для неё. К ней будут относиться как к его жене – независимо от того, согласится ли она ложиться под его розги или нет...»
«И что она?»
«Она сказала, что должна подумать. Тогда он предложил ей посмотреть на действо...»
«То есть на порку матери... как зовут её мужа?»
«Яцек. Его маму – её нынешнюю свекровь – зовут Беата»
«Значит, Беаты»
«Да, Беаты. И его сестры Ирены – она была ещё не замужем, поэтому по правилам её порол её – и его - отец»
«Она согласилась?»
Он кивнул: «Да. Немного подумала – и согласилась»
«И?»
«Она пришла к ним в субботу – благо это было на следующий день уже. Они встретили её очень приветливо – она уже успела с ними пообщаться до того. Беата сказала, что порка состоится в гостиной и что по правилам женщина обязана войти в гостиную голой. Но если она на это не согласна, то может войти и одетой – это её право, как пришелицы...»
«И что Агнешка?» - с нескрываемым интересом спросила Лилит.
«Она потом сказала мне, что почти сразу почувствовала, что между ними протянулась какая-то ниточка...»
«Серебряная нить» - прокомментировала Совершенная. «Очень большая редкость в этом мире»
«... и что если она не разденется, то эта ниточка может порваться – а этого ей очень не хотелось. И ещё она почувствовала, что не раздеться – остаться в одежде – было бы неправильно. Совсем неправильно»
«И поэтому она разделась?»
«И поэтому она разделась» - эхом ответил Колокольцев. «Спокойно разделась догола, прекрасно зная, что её увидит голой, в общем то, совсем незнакомый мужчина. Хотя была обычной польской женщиной – то есть, консервативной и весьма стеснительной»
«И всё равно разделась?»
Он вздохнул: «И всё равно разделась. Догола. И к своему удивлению, почувствовала, что ей очень легко, приятно и комфортно обнажённой с этими людьми. Гораздо приятнее, легче и комфортнее, чем одетой...»
«Что было потом?» - заинтересованно спросила Совершенная.
«Беата и Ирена разделись тоже – собственно, они разделись первыми – Агнешка раздевалась, когда они были уже обнажены...»
«И?» - неожиданно нетерпеливо спросил Лилит.
«... и аккуратно насыпали на пол гречку. В Глушице её предпочитают гороху»
Совершенная одобрительно кивнула. «Что разумно. Ибо существенно менее травмоопасно для коленей...»
Он продолжил:
«Причём насыпали гречку в трёх местах...»
«Почему-то я в этом не сомневалась» - усмехнулась Лилит. «И предложили Агнешке встать рядом с ними?»
«Нет» - улыбнулся собкор. «Просто встали на колени рядышком. И взялись за руки – мать и дочь»
«И что Агнешка?» - заинтересованно спросила Совершенная.
«Она сказала мне, что ей так захотелось взять Беату за руку...»
«Стать одной семьёй?»
Он кивнул: «Да, как-то так. Поэтому она сама, без просьбы с их стороны, встала на колени на гречку рядом с Беатой и взяла её за руку...»
«Больно было?» - участливо спросила Лилит.
Он кивнул. «Она сказала, что больно. Но терпимо. И так комфортно, тепло, уютно, что ей и в голову не пришло встать с гречки. На гречке с ними ей было гораздо... счастливее, наверное, чем без боли, но и без них. И ещё...»
Он запнулся.
«... она почувствовала себя любимой. Несмотря на наготу, боль...»
«На самом деле, благодаря им» - вставила Лилит. «Дальше»
«Дальше... дальше Беата сказал ей, что они будут стоять на гречке столько, сколько её муж – его зовут Болеслав - сочтёт нужным. Потом он выпорет Ирену, а потом...»
«Агнешку?»
Лилит покачала головой. «Потом к ним присоединится Яцек. И если Агнешка согласится...»
«Он её выпорет?»
«Именно так» - кивнул Колокольцев.
«И что было потом?» - весьма заинтересовано спросила Совершенная.
«Простояли они на гречке все втроём, держась за руки, как одна семья...»
«Ради этого всё и делалось» - вставила Лилит. «Чтобы они максимально быстро стали действительно одной семьёй. Дальше»
«... минут десять. Потом Ирена поднялась, отряхнула гречку с колен и легла на лавку. Болек привязал её – и начал пороть. Порол долго, сильно и, видимо, очень больно...»
«Именно так и надо пороть» - снова вставила Лилит. «Иначе это не порка – а просто массаж...»
«... сначала ремнём по ягодицам, потом розгами по спине, потом снова ремнём по пятой точке. Ирена сначала терпела, потом плакала, кричала, потом ревела белугой...»
«Нормальная реакция на качественную порку» - прокомментировала Совершенная. «Правильная»
«Болек закончил пороть дочь, она немного отлежалась; потом он отвязал её, она не без труда поднялась с лавки, несколько нетвёрдой походкой вернулась к семье и снова встала на гречку, взяв маму за руку...»
«Всё правильно» - одобрительно кивнула Лилит. «Как и должно быть. И что после этого сделала Агнешка?»
Колокольцев вздохнул: «Агнешка... она рассказала мне, что как на автопилоте поднялась, отряхнула гречку с колен, легла на живот на лавку, вытянулась в струнку, повернула голову к Беате и Ирене и глухо сказала: Зовите»
Он сделал небольшую паузу и продолжил:
«Болек вышел за дверь, позвал Яцека – женщины продолжали стоять на коленях на гречке – он вошёл в гостиную, привязал Агнешку (привязывает всегда порщик), нежно погладил её по голове и начал пороть...»
Глубоко вздохнул, затем продолжил:
«Порол сильно, жёстко, долго и очень больно – без скидок на первый раз. Практически так же, как Болек порол Ирену – они ровесницы, кстати...»
«И что Агнешка?» - заинтересованно спросила Лилит.
Колокольцев пожал плечами.
«Что Агнешка? Плакала, кричала – орала даже, ревела потом... но»
«Но?»
Он улыбнулся. «Но она чувствовала, что он её любит. Реально любит. А до этого чувствовала, что Болек любит свою дочь. И что вообще они все очень сильно друг друга любят. И именно лёжа на лавке под его ремнём и розгами, где-то посередине порки она окончательно поняла, почувствовала, что стала его женой. Поэтому всё выдержала, всё вытерпела, отстояла на гречке всю довольно долгую порку Беаты – муж её чуть ли не до потери сознания засёк...»
Сделал небольшую паузу, затем продолжил:
«Потом они поднялись с гречки, обнялись – и Беата сказала ей: Добро пожаловать в семью. Теперь ты одна из нас...»
Вздохнул и закончил: «Через месяц они поженились – причём весь этот месяц Яцек её регулярно порол, разумеется. Через год она родила ему первенца. Теперь у них трое детей. И очень счастливая семья»
«И он продолжает её регулярно пороть» - констатировала Лилит.
«И он продолжает её регулярно пороть» - эхом подтвердил Колокольцев.
И продолжил:
«Когда я спустился вниз, в гостиную, она ещё не разделась. Успела только аккуратно насыпать гречку на пол. Яцек – который к моему появлению отнёсся почему-то совершенно безразлично – приказал ей: Раздевайся. Догола.»
Глубоко вздохнул (видимо, заново переживая те ощущения) и продолжил:
«Мне это очень понравилось. Очень. Всё это было каким-то очень правильным. Мне сразу захотелось самому так приказывать женщине... ну, или девушке...»
Снова вздохнул и продолжил:
«Агнешка разделась донага – покорно и быстро, но не суетливо. И не эротично, а практично - очень экономными движениями, натренированными за уже не одну сотню раздеваний. Аккуратно сложила одежду, положила на стул. Встала посередине комнаты, выпрямилась, завела руки за спину, опустила голову и покорно замерла в ожидании следующего приказа...»
Лилит одобрительно кивнула: «Очень правильная поза очень правильной женщины. Дальше»
Он тоже кивнул: «Я тоже так подумал. Точнее, почувствовал»
И продолжил:
«Долго ждать не пришлось – Яцек практически сразу же потребовал: Вставай на колени на гречку. Стой прямо. Руки за голову. Будешь стоять, пока я не прикажу подняться. И это было тоже очень правильно. Мне тоже сразу же захотелось так приказывать девушке. Чтобы она – голая, стройная, красивая, покорная – смиренно и терпеливо ждала моего приказа. А потом, выполняя мой приказ, встала на колени на гречку, завела руки за голову и выпрямилась...»
«Что Агнешка и сделала» - констатировала Лилит.
Он кивнул: «Сделала. Стояла она долго... очень даже долго, наверное. Полчаса где-то, не меньше...»
«Это не долго» - фыркнула Совершенная. «В былые времена провинившихся жён... да и детей тоже часами заставляли стоять. Я однажды целую ночь простояла... правда, это не совсем удачный пример, наверное. Хотя боль я чувствую так же, как и обычная – среднестатистическая – женщина, моё тело внутренне устроено несколько по-другому. Поэтому я могу и сутки простоять – без какого-либо ущерба для моего здоровья...»
Колокольцев пропустил этот комментарий мимо ушей. По очень простой причине – ему было просто нечего сказать. Поэтому он просто продолжил:
«Я почти сразу поймал себя на том, что мне очень нравится, что ей больно. Что это очень правильно и праведно, конечно – но ещё и очень приятно. Мне приятно. Более того, я впервые почувствовал очень сильное сексуальное возбуждение. Очень.»
И пояснил: «Мне вдруг дико захотелось тискать ей груди. Долго и сильно тискать. Тем более, что груди у неё были великолепные – грушевидной формы трёшки с большими выпуклыми сосками. Если бы я лично не видел её отпрысков, никогда не поверил бы, что она родила и выкормила троих...»
Лилит пожала плечами.
«Ничего удивительного. В аномальных зонах люди обычно крепкие, здоровые, красивые и очень устойчивые. То, что в нашем мире превратит цветущую девушку в расплывшуюся женщину средних лет, в Глушице не повлияет на неё практически никак»
Он кивнул. «Начёт красоты это Вы прямо в точку попали. В Белостоке и его окрестностях красавцев и красавиц немало – поляков, евреев, русских, да и смешение кровей, как говорится, имеет место быть – что красоте весьма способствует...»
«Вопреки заблуждениям нацистов» - вставила Лилит. «Смешение кровей с другими нациями – в разумных пределах, конечно – способствует генетическому развитию нации. Развитию, а не деградации...»
Его это удивило, ибо она была в некотором роде соратницей штурмбанфюрера СС. С другой стороны, он не чувствовал никакой нити между ней и фон Шёнингом. Вообще никакой.
Они хоть и были вроде бы коллегами (хотя с его кочки зрения более подходящим определением был венгерский термин байтарш – товарищ по трудной борьбе), но по ощущениям были совершенно разными существами. Разного вида – и из разных миров.
«Ты совершенно прав» - подтвердила она, по обыкновению прочитав его мысли. «Мы с Вальтером действительно разные существа. Действительно принадлежим к разным видам. Он пусть и модифицированный – радикально улучшенный, то есть – но всё же человек. Рождённый, как и все обычные люди – безо всякого непорочного зачатия или другой какой экзотики. И лишь потом превратившийся – точнее, превращённый – в людена»
«Я же» - спокойно объявила она, «метагом. За-человек. Действительно в некотором роде из другого мира. Хотя мы действительно делаем одно общее дело...»
«Кстати» - лукаво добавила она. «Байтарш – действительно самое лучшее слово для нас с Вальтером. Мне это как-то до сих пор в голову не приходило. Так что спасибо»
Ему очень хотелось сказать: «Всегда пожалуйста», но он почему-то промолчал. Вместо этого продолжил своё повествование.
«... но в Глушице все без исключения красавцы и красавицы. Вообще. Юноши, девушки, мужчины, женщины, дети, старики... Я нигде и никогда не видел настолько красивых стариков – и мужчин, и женщин»
Глубоко вздохнул и вернулся к описанию порки.
«Ну так вот, где-то через полчаса или около того – Агнешка уже с трудом удерживалась, чтобы не упасть от боли – Яцек приказал ей подняться. Она с трудом встала с колен – он и не подумал ей помочь (а мне это и в голову не пришло, ибо было бы вмешательством в священнодействие) ...»
«... отряхнула гречку с колен, не без усилий добралась до лавки, легла на живот, вытянулась в струнку. Он привязал её – и начал пороть. Сразу резко, сильно, хлёсткими, частыми ударами – чтобы тело не успевало отдохнуть – периодически меняя темп, чтобы тело не могло привыкнуть к боли. Сначала ремнём по ягодицам, потом розгами по спине, потом снова ремнём по ягодицам...»
Глубоко вздохнул – воспоминания явно доставляли ему немалое удовольствие – и продолжил:
«Она терпела довольно долго – ударов сто, наверное, если не больше – но потом не выдержала. Стонала, кричала, плакала, потом орала, потом вопила, потом ревела... под конец хрипела, а потом уже только тихо скулила...»
«И тебе это нравилось». Это был не вопрос, это было утверждение.
Он кивнул. «Очень. У меня была абсолютная уверенность, что это было правильно и праведно. Богоугодно даже. Хотя – несмотря на усилия училок-монахинь в католической школе, которую я посещал, в существовании Бога у меня к тому времени были уже серьёзные сомнения»
«Совершенно естественные» - прокомментировала Лилит. «И столь же совершенно ошибочные»
Колокольцев пропустил это – как и её предыдущие подобные комментарии – мимо ушей. Ибо хотя был по-прежнему атеистом (сказывалось программирование, которому он подвергался долгие годы в Советской России), но, неожиданно открыв для себя существование люденов, метагомов, аномальных зон (и, как он сильно подозревал, много чего ещё) он уже не был так уверен в том, что бога нет. Хотя пока ещё не был полностью уверен и в обратном.
Он продолжил:
«Мне дико хотелось не только лапать за груди Агнешку – вообще любую красивую голую женщину – но и пороть её. Сечь. Делать ей больно. Очень больно. Мне бешено – реально бешено, ибо я находился в состоянии крайнего эмоционального возбуждения – нравилась её боль, её мучения, её страдания. Мне очень хотелось, чтобы Яцек порол её запредельно больно и столь же запредельно долго, чтобы он засёк её до крови, до диких, животных, нечеловеческих воплей, до потери сознания...»
«И как?» - заинтересованно улыбнулась Лилит. «Засёк?»
Колокольцев покачал головой:
«Нет, конечно. К моему великому разочарованию. Он отвязал её от лавки, дал ей отдохнуть... с полчаса, не меньше»
Он глубоко вздохнул – и продолжил:
«И все эти полчаса мне дико хотелось её изнасиловать. Поставить в коленно-локтевую позу и насиловать – именно насиловать, чтобы ей было страшно, больно, неприятно – во влагалище и в анус. А потом взять за волосы – крепко и больно – поставить на колени и заставить сделать мне отменный минет. Или вообще изнасиловать в рот...»
«Продвинутые фантазии для четырнадцатилетнего подростка» - усмехнулась Совершенная. «Особенно в провинциальном Белостоке»
Он улыбнулся. «Мы дружили семьями с Розенфельдами – это еврейские партнёры моего отца по какому-то подпольному бизнесу. Их старший сын Марек был моим... ну, наверное, всё-таки не другом. Просто закадычным приятелем.
И вот однажды он мне под большим секретом принёс книгу Краткое руководство по технике секса. Книга хоть и была обильно иллюстрирована, но была на немецком, которого Марек не знал. Но ну просто ооочень хотел прочитать (он был где-то на год старше меня)»
«И ты ему перевёл?» - улыбнулась Лилит.
Он кивнул: «И я ему перевёл. Он мне даже неплохо заплатил. Всё записал – а потом брал деньги со своих приятелей за просмотр и прочтение. Причём, по слухам, и с мальчиков, и с девочек. Он вообще без комплексов был совершенно...»
«Предприимчивый юноша» - усмехнулась Лилит. «Далеко пойдёт.»
Затем уверенно и странно эмоционально-нейтрально добавила: «Кончит вот только плохо...»
Шесть с половиной лет спустя победоносный вермахт войдёт в Варшаву. Марк Розенфельд – к тому времени преуспевающий варшавский книготорговец (и не только книготорговец) - не успеет эвакуироваться и 16 октября 1940 года вместе со всем еврейским населением польской столицы будет интернирован в городском гетто.
Девятнадцатого апреля 1943 года он станет одним из руководителей восстания в Варшавском гетто. Восьмого мая, когда бункер повстанцев будет окружён эсэсовцами Юргена Штроопа, он покончит с собой, предпочтя пулю в висок из своего «парабеллума» Циклону-Б в газовой камере Треблинки.
«В общем, понятно» - улыбнулась Лилит. «Имело место быть сексуальное возбуждение промышленной мощности. И как же ты его снимал, позволь поинтересоваться? Одной мастурбацией обойтись не удалось, так ведь?»
Слегка смутившись, он кивнул.
«Не удалось, конечно. Поэтому на следующий день меня выпорола...»
«Надеюсь, не Агнешка?» - усмехнулась Лилит.
Он покачал головой. «Нет, конечно. Лайма. Молодая учительница в местной школе. Она, кстати, тоже из пришелиц. Её предупредили, что её ждёт, если она согласится работать в Глушице. И что она может отказаться...»
«Но она не отказалась?». И это был не вопрос – это было утверждение.
Он кивнул. «Никто не отказывался. Она была не замужем, поэтому её порол директор школы. Вечером того же дня она пришла ко мне в комнату и просто сказала, что меня нужно высечь. По спине. Розгами. Причину не объяснила, но я всё понял...»
«А потом» - добавил он, «мы с Агнешкой просто поменяли порядок порки. Сначала – с утра – пороли её, а уже вечером, когда она полностью приходила в себя после порки, она порола меня. Напряжение как рукой снимало. Причём до следующей её порки...»
Лилит одобрительно кивнула. «Распространённый способ снятия сексуального напряжения. Стандартное ‘лекарство от похоти’ в женских монастырях. Прекрасно работает – если аббатиса правильная и праведная, конечно. В мужских тоже в некоторых используется. Как и в консервативных христианских – в основном, в католических - семьях»
Сделала небольшую паузу и продолжила:
«Европейские флагеллянты – их ещё называли бичующиеся – использовали самофлагелляцию (кстати, весьма болезненными инструментами) не только в качестве обряда покаяния (скорее, впрочем, епитимьи, которую они сами на себя накладывали), но и для умерщвления плоти – борьбы с греховными искушениями. В первую очередь, разумеется, с сексуальными»
Усмехнулась и добавила: «Святая Римско-Католическая Церковь в лице папы Климента VI это рвение, правда, не оценила. Ибо не без оснований считала, что епитимью может накладывать только священник, а наложение оной на самого себя есть грех самоуправства – и, следовательно, гордыни...»
Затем неожиданно спросила:
«У меня к тебе очень важный вопрос. Правильность, праведность, естественность, сексуальное возбуждение, фантазии всякие – это всё понятно и совершенно не удивительно. Мне интересно другое...»
«Что же?» - удивлённо спросил Колокольцев.
«Чувствовал ли ты что-нибудь ещё когда пороли тебя и когда ты наблюдал за поркой Агнешки?»
Она, конечно, уже знала ответ, ибо читала не только его мысли, но и его – целиком и полностью, как открытую книгу. Но ей почему-то было очень важно улышать это от него.
Он кивнул. «Да. Чувствовал. Прикосновение к Высшему»
Лилит одобрительно улыбнулась.
«Именно ради этого всё и затевалось. Порка и всё такое. Да, еженедельная порка подростков без объяснения причин действительно полезна в качестве ‘умерщвления плоти’ – точнее, сдерживания гормонов – поскольку это резко снижает вероятность натворить серьёзную глупость...»
«Профилактическая порка?» - улыбнулся Колокольцев.
Она кивнула: «Да, хотя обычно это так не называется. И да, еженедельная порка женщин мужчинами действительно способствует укреплению семьи и сообщества, гарантируя соблюдение естественного закона. И, тем самым, существенно содействуя процветанию и, да счастью – как отдельных обитателей Глушицы и подобных аномальных зон, так и всего сообщества в целом»
Сделала многозначительную паузу, затем продолжила:
«Но это не главное. Главное – это действительно Прикосновение к Высшему – точнее, создание и сохранение духовного (точнее, энергетического) канала между людьми – обитателями аномальной зоны – и их... наверное, правильнее всего называть его протектором. Защитником»
«Святовитом?» - осторожно спросил собкор.
Лилит пожала плечами. «Имя не имеет значение. Я вообще очень сильно сомневаюсь, что обитатели Глушицы называют его по имени...»
Он кивнул. «Не называют. По крайней мере, я ни разу не слышал, ни это имя, ни имя какого-либо другого божества...»
«Потому, что это не нужно» - объяснила Совершенная.
«А что нужно?» - заинтересованно спросил Колокольцев.
Лилит начала издалека.
«Хотя с духовной точки зрения Глушица – это действительно иной мир, но физически она часть нашего мира. Токсичного и... вампиричного...»
Он изумлённо уставился на неё. Она поспешила его успокоить.
«Не в физическом смысле, разумеется. Никто и ничто в этом мире – кроме самок комаров и некоторых других насекомых – не пьёт человеческую кровь. Речь идёт об энергетическом вампиризме – мир в целом (ну, и его отдельные особо выдающиеся представители) выкачивает из людей жизненную энергию. Реально жизненную – если уровень этой энергии падает ниже критического, человек умирает...»
«Энергию Ци?» - осторожно спросил собкор, вспомнив какой-то древнекитайский трактат, который пару месяцев назад он прочитал от корки до корки. В переводе на немецкий, разумеется.
Лилит покачала головой. «Нет. Ци (индусы называют её прана) – это энергия физического тела. Её выкачать из человека практически невозможно. Выкачивают энергии других – нематериальных, ‘тонких’ - тел. Астрального, тонического, мутабельного, стихийно-статического и стабильно-трансцендентного. В основном из астрального и тонического - ну и мутабельного немного. Из двух высших тел вампирить энергию можно, конечно, но проблематично весьма»
Колокольцев пропустил это откровение мимо ушей. Ибо ему пока вполне хватило Святовита, аномальных зон, люденов и метагомов. Более чем.
«В общем, это не важно» - вздохнула она. «Важно, что обитателям Глушицы необходимо постоянно защищать себя от отравления токсинами нашего мира и от его энергетических вампиров»
«А такую защиту может дать только Святовит?» - уже чуть менее осторожно спросил собкор. «Протектор?»
«Ангел-хранитель, на самом деле» - поправила его Лилит. «С точки зрения язычников – не совсем правильной, а местами так и вовсе совсем неправильной – Святовит – это бог. Языческий бог...»
«А на самом деле?» - уже гораздо более спокойно спросил Колокольцев.
«А на самом деле» - эхом ответила Совершенная, «Бог у нас один. С большой буквы. Пресвятая Троица – Отец, Сын и Дух Святой. Все остальные сущности – либо души умерших людей, либо ангелы, либо демоны. Которые тоже ангелы – только падшие»
«А Святовит как во всё это вписывается?»
«Святовит относится к нейтральным ангелам. Он не падший, но и не Божий. Сам по себе, в некотором роде. Поэтому не Слуга Божий, как, например, Архангел Михаил...»
«А что-то вроде наёмника?» - предположил Колокольцев.
Она кивнула. «Что-то в этом роде. При этом – как, собственно, это и положено в соответствии с фундаментальным вселенским принципом Свободы Воли – люди должны предпринять усилия – серьёзные усилия – чтобы получить его поддержку»
«И они это делают...»
«Посредством порки» - закончила за него Лилит. «И нижние – дети и женщины, и верхние – мужчины и взрослые...»
«Нижние?» - удивился собкор.
«С пространственной точки зрения» - объяснила Совершенная. «Во время порки удары наносятся сверху вниз – порку кнутом стоя в Глушице не практикуют»
И продолжила:
«... поднимаются над нашим токсичным и вампиричным миром. К Высшему. К Святовиту. К свободе. К Счастью...»
Сделала многозначительную паузу. И объяснила:
«В этой цели нет ничего необычного, на самом деле. Христианские богослужения – месса, литургия и так далее – имеют ровно ту же самую цель. Да и распространённые, например, в католичестве (да и в православии тоже) практики умерщвления плоти по сути своей точно такие же. В смысле цели.
Боль – вериги, власяница и т.д. - создаёт духовный кокон, защищающий человека от яда и вампиризма окружающего мира и – как воздушный шар – поднимающий его или её над этим миром»
«И – что очень важно» - добавила она, «открывает дорогу в человеческую душу высшим жизненно важным энергиям. Благодати Божьей – хотя мне гораздо больше нравится англоязычный термин»
«Divine Grace?»
Она кивнула. «Именно. Хотя в немецком термине - Göttliche Gnade – тоже есть определённый шарм...»
«Есть» - согласился Колокольцев.
Лилит продолжила:
«Divine Grace действительно живительная энергия. Настолько живительная – что безо всяких цигунов, йоги и прочих упражнений, диеты и так далее способна даровать и красоту, и идеальное здоровье, и невероятное по современным понятиям долголетие...»
«Я слышал, что люди в Глушице живут долго. И сохраняют умственные и физические способности практически до самой смерти...»
«Долго» - согласилась Лилит. «Но не так долго, как предполагалось изначально. Адам и Ева должны были жить неограниченно долго в физическом теле. Причём всё это время оставаясь молодыми...»
«Изначально?» - удивился собкор.
«До грехопадения» - объяснила Совершенная. «После грехопадения каждое следующее поколение постепенно отдалялось от Бога – что всё больше и больше сокращало продолжительность человеческой жизни...»
«То есть...»
«Да» - подтвердила Лилит. «Книга Бытия совершенно точно описывает продолжительность жизни первочеловека Адама и его потомков. Адам действительно прожил 930 лет, Сиф – 912, Енос – 905, Малелеил – 895... Ламех 777 и так вплоть до современных 122 лет...»
Он удивлённо посмотрел на неё.
Она пояснила: «Дольше всего в современной истории человечества прожила женщина (женщины обычно живут дольше мужчин) – француженка Жанна Луиза Кальмон. Она скончалась совсем, в общем-то недавно – в 1997 году в Арле в возрасте 122 лет и 164 дней...»
Она неожиданно хлопнула в ладоши. Звонко так хлопнула.
«Ладно» - улыбнулась она. «Это всё теория. Пора приступить к практике»
Он изумлённо уставился на неё.