Они познакомились в Интернете. Не на тематическом сайте – после своего крайне неудачного тематического опыта четыре года назад она удалила все свои аккаунты на пиплах, Галактике, Ионе и всех прочих, где успела зарегиться.
А просто вКонтакте. Он написал ей, попросил добавить её в друзья. Она просмотрела его профайл (какая-никакая, но защита от неадекватов), увидела что он поэт. Причём не просто поэт, а поэт талантливый, известный, состоявшийся и признанный. Успешный, одним словом.
Поэт-критик, главный редактор популярного поэтического журнала, лауреат нескольких престижных литературных премий. Даже правительственную грамоту однажды получил. Правда, к последнему он относился без особого восторга, ибо его отношение к российским властям было, мягко говоря, довольно негативным. Что для творческой интеллигенции не редкость совсем.
Впрочем, в политику он никогда не лез, убеждения свои держал при себе, поэтому без проблем прошёл соответствующую «проверку на благонадёжность». Ну, и связи, конечно, помогли – по его словам, его с удовольствием читали даже на Старой площади – в Администрации Президента Российской Федерации.
Её это заинтересовало. И польстило весьма. Ибо не каждый день простой русской женщине из подмосковного райцентра с... в общем, не особо престижной, хотя и важной профессией пишет поэт.
К тому же его стихи ей понравились. Даже очень понравились. И вообще он казался – в отличие от очень многих поэтов – спокойным, уверенным в себе и совершенно не тщеславным.
Поэтому в друзья она его добавила, на сообщение ответила... после чего завязалась довольно оживлённая переписка. Ей было очень комфортно с ним общаться буквально с первой минуты несмотря на то, что она не всегда понимала, что именно он хотел сказать - слишком много иронии было в его словах (не говоря уже о произведениях).
Через три недели они встретились в реале. Это получилось как-то очень... естественно, наверное. Чтобы её успокоить (ибо времена нынче опасные), он прислал ей несколько своих фотографий с известными людьми – артистами МХАТ, политиками, предпринимателями - и сказал, что публичные люди не бывают маньяками – они у всех на виду. Ей это понравилось, хотя она согласилась бы на встречу вживую и без этого. Ибо к тому времени уже достаточно ему доверяла.
И... подружились, наверное. Хотя многие считают что между мужчиной и женщиной дружбы не бывает и быть не может, у них как-то получалось. Они встречались часто - практически каждую неделю (к тому времени она уже развелась во второй раз и была женщиной свободной) – и общались... разнообразно.
Они гуляли в парках (Кузьминки, Коломенское, Сокольники, Царицыно), болтали о том о сём в маленьких симпатичных литературных кафешках, ходили в музеи, на выставки, в театры (он водил её на все премьеры в театр Маяковского, где у него был знакомый режиссёр). Как старшеклассники ещё советских времён (когда в СССР «секса не было»). И им это... нравилось.
Она с удовольствием убиралась в его холостяцкой квартире, готовила с ним еду (хотя скорее помогала ему – повар он был отменный), даже сшила ему шторы и покрывала для кровати, кресел и стульев (в своей прошлой жизни она была довольно умелой портнихой).
С ним она впервые в жизни покаталась на горном велосипеде (правда, в парке, не в горах – с последними в Москве как-то не очень). Французском, ручной сборки – прощальный подарок одной из его многочисленных гражданских жён.
Однажды он попросил её перевести в текст запись его интервью. Двойного, с другим тоже очень талантливым и известным поэтом. Ей понравилось. И то, что узнала очень много о русской классической литературе, конечно – но более всего то, что она сделала для него что-то полезное, важное и нужное. Что она ему нужна. Поэтому это было гораздо больше, чем понравилось. Она была счастлива. Просто счастлива. И по-женски, и по-человечески.
Он научил её делать ему массаж. Классический, никакой эротики, только спины и шеи. А потом и сам стал делать ей такой же (он когда-то давно закончил курсы массажистов и с тех пор регулярно практиковал).
Делал он массаж очень профессионально и просто божественно. Она просто улетала. Реально улетала. И, конечно, ей очень нравилось её ощущение нужности. Которое, если верить Сергею Образцову, и есть счастье.
Он всегда отворачивался (или вообще выходил из комнаты), когда она раздевалась до пояса (он даже юбку ей снимать не позволял) и ложилась на кровать в предвкушении его массажа. И перед тем, как она поднималась после массажа. И не позволял себе никакой ласки – только уверенные, грамотные, эффективные движения профессионального массажиста.
А ей очень хотелось его ласки. Очень. Она всегда просто обожала петтинг – нежные прикосновения кончиков пальцев мужчины к её телу очень медленными движениями. Даже через одежду – не говоря уже к обнажённому телу.
Правда после первого развода ей вдруг очень резко захотелось грубости в сексе... да и вообще в отношениях с мужчинами. Так, собственно, её и занесло в Тему. Из которой она потом долго и с огромным трудом выбиралась.
Она была совсем не против и лечь с ним в постель, да и ему она нравилась как женщина – она это и видела, и чувствовала. Но он ни разу не попытался не то, что обнять её или поцеловать – даже прикоснуться к ней.
Однажды она прямо спросила его почему. Он ответил, что слишком ценит установившуюся между ними мистическую близость (по его словам, у него ни с одной женщиной ничего подобного и близко не было). И очень боится, что даже если прикоснётся к ней, то это тёплое, доброе, светлое и неотмирное ощущение исчезнет.
Он был полиаморен, что для поэтов скорее правило, чем исключение. Только гражданских жён у него было аж семь (в официальный брак он так ни разу и не вступил, и больше двух лет ни с одной прожить так и не смог). Тоже скорее правило, хотя среди поэтов встречаются и отличные семьянины. Поэты – они разные бывают (некоторые даже умудряются весьма успешно заниматься бизнесом).
Он был почти постоянно влюблён в кого-то, причём это почти всегда была девушка (влюблялся он только в молоденьких, хотя ему было уже за сорок) редкостной стервозности и независимости.
Полная противоположность её мягкому, тёплому, покладистому и доброму характеру, который ему напоминал его покойную маму. Причём сильно так напоминал – ей иногда казалось, что он воспринимает её именно как свою маму, хотя она была почти на десять лет моложе его.
Если девушка была зело ревнивая, их отношения прекращались на месяц-два. Но никогда не на больший срок – больше двух месяцев в его жизни ни одна такая пассия не задерживалась. Ибо стервозные женщины всем хороши, кроме одного - напрягают слишком. Что в современном и без того агрессивном мире долго терпеть просто невозможно.
Его пассии появлялись в его жизни и быстро исчезали, а она оставалась. Поэтому он почти с самого начала стал называть её не по имени (хотя её имя ему очень нравилось и очень ей шло), а по прозвищу, которое он ей дал. Константа.
Он с самого начала сказал, что она абсолютно свободна. Что она ему очень нужна (хотя объяснить почему, так и не удосужился), но в его жизни она будет ровно столько, сколько захочет.
И что если она выйдет замуж (что он настоятельно ей рекомендовал ибо, по его мнению, ей комфортно только в замужнем состоянии) и её муж будет против их общения, он это и поймёт, и примет.
Но она замуж не торопилась. Совсем. Слишком уж болезненным был и её только что закончившийся брак, и расставание.
Так продолжалось... да с полгода, наверное. Она уже практически привыкла к их странно-дружеским отношениям, как вдруг всё переменилось буквально в мгновение ока.
Они сидели в его гостиной (она же его кабинет). Она, как обычно, на удобном дивание, а он – как обычно – в комфортном кресле. Просто молча сидели – ей с ним было удивительно комфортно и приятно просто молчать. Долго сидели и долго молчали... пока вдруг он задумчивым и странно-извиняющимся тоном произнёс:
«Мне нужно тебя пороть. Очень нужно. Очень долго и очень больно. Я знаю, что ты не любишь порку, что ты её боишься, но мне очень, очень нужно, чтобы ты выдержала. Чтобы ты позволила мне пороть тебя так долго, как мне будет нужно. И так сильно и больно, как мне будет нужно. И выдержала. Как бы тебе ни было больно и страшно...»
Как ни странно, она не возмутилась. И даже не то, чтобы очень сильно испугалась. Хотя в Тему возвращаться ей ой как не хотелось – слишком малоприятными были её воспоминания о её... заходе четыре года назад.
Поэтому она просто спросила:
«Почему? Почему тебе нужно меня пороть?»
Он глубоко и как-то очень грустно вздохнул:
«Я довольно долго был весьма посредственным поэтом. Успешным – это зачастую никак не коррелирует с талантом и даже с гениальностью – но посредственным...»
Он запнулся.
«А потом... потом я попал в автокатастрофу. Пять минут в состоянии клинической смерти. Земного времени, разумеется...»
Он снова запнулся. Видимо, ему было трудно найти подходящие слова для описания произошедшего.
«Я... в общем, я побывал в каком-то совершенно другом мире. Нет, ничего подобного тому, о чём пишут во всяких там Жизнь после жизни и так далее, я не видел. Я видел...»
Он развёл руками. «Извини, я не могу это описать. В человеческом языке просто нет таких слов...»
«Это было... страшно?» - осторожно спросила она.
Он покачал головой. «Нет. Это было... другое. Просто другое. Мистическое. Колдовское. Завораживающее...»
«И благодаря этому ты стал...»
Он кивнул. «Да. Совсем другим поэтом. Небо и земля. Успех, признание совсем другие тоже, конечно, но самое главное – совсем другие стихи. Да сама посмотри...»
Он взял со стола папку. Протянул ей. «Слева до, справа – после...»
Это было действительно небо и земля. Сногсшибательная разница.
«Десять лет» - задумчиво произнёс он. «Десять лет я сижу на энергетической подпитке. И с каждым днём она сжимается, как шагреневая кожа...»
«И ты считаешь...» - тихо произнесла она. Почти прошептала.
«Я вижу» - перебил он её. «Я мистик немного, поэтому иногда просто вижу. Вижу, что когда ты будешь лежать голая на моей кровати, привязанная к спинкам за руки и за ноги...»
Эта картинка её неожиданно возбудила. Причём неслабо так возбудила.
«... а я буду тебя пороть ремнём по твоей соблазнительнейшей пятой точке...»
Она заметно покраснела. Впрочем, попка у неё действительно была соблазнительнейшая...
Он запнулся. «... я снова окажусь в этом мире. Там будет не так ярко, как после клинической смерти, но всё равно...»
«... ты получишь необходимое тебе вдохновение?» - тихо спросила она.
Он кивнул: «Да»
«Тогда я согласна» - прошептала она. «Я всё вытерплю. Всё»
«Почему?» - совершенно искренне удивился он. Ибо думал, что её придётся уговаривать, убеждать, умолять...
Не пришлось.
«Потому что ты мужчина, а я женщина» - спокойно ответила она. «А женщина должна служить мужчине. Особенно если я – простая женщина, а ты известный поэт...»
«Тебе будет больно» - честно предупредил он. «Очень больно. Нестерпимо больно...»
Она спокойно кивнула. «Я привыкла подчиняться и служить. Сколько себя помню, я всегда подчинялась. Отчиму. Бабушке. Тёте. Сестре старшей. Потом второму мужу... Перед ним раздеваться по приказу нравилось. На коленях перед ним стоять... долго»
Глубоко вздохнула и уверенно продолжила:
«Мне всегда это нравилось. Даже очень. Когда я подчиняюсь и служу мне сразу становится всё понятно и спокойно. Ибо я всегда считала и считаю, что это правильно...»
Он просто потерял дар речи. Как же ему повезло...
«Я...» - она запнулась. «У меня был ДС. Виртуальный. Дважды. С одним и тем же верхним. Из Питера. Первый раз – девять месяцев, потом – когда я от него сбежала, а он меня вернул – два... с половиной, наверное»
Об этом она ему не говорила никогда. Он вообще не знал, что у неё был тематический опыт.
Она вздохнула и продолжила:
«Стандартный ДС с фото и видео отчётами и подробным описанием, что я делаю и где нахожусь. Допросы с пристрастием, унижения... ну и всё такое прочее. На коленях стояла перед компом... долго. Раздевалась перед видеокамерой, стриптиз танцевала... как могла. Ласкала себя – ему очень нравилось смотреть, как я кончала...»
Он заметно возбудился. Что для того, что ему нужно было сделать, было скорее полезно, чем вредно.
Она продолжала:
«Мне это очень нравилось... и самой, и ему удовольствие доставлять. Я потом – после того, как мы расстались всё-таки, подсознательно искала таких же отношений. Хотя активных попыток найти дистанционного Верхнего не предпринимала...»
Что с его кочки зрения было странно на самом деле.
«А потом» - неожиданно задумчиво произнесла она, «я... переросла, наверное, эти отношения. Ибо всё это... мелкое какое-то»
Глубоко и как-то неожиданно радостно вздохнула. И продолжила:
«А то что хочешь ты... это именно то, что я очень долго искала. Служить мужчине через боль – это действительно высшее. Терпеть запредельную нестерпимую боль столько, сколько тебе будет нужно, чтобы подарить тебе вдохновение для создания поэтических шедевров... это счастье. Самое настоящее счастье. Высшее счастье...»
Она встала с дивана и без команды начала раздеваться. Видимо, для неё это было абсолютно привычное дело. Медленно, спокойно, грациозно, женственно и очень красиво сняла жёлтый свитер.
Завела руки за спину, расстегнула белоснежный лифчик, позволила ему соскользнуть вдоль её тонких, изящных и очень женственных рук. Отбросила на диван, обнажив небольшие, но удивительно красивые груди с ровными, аккуратными розовыми сосками.
Освободила ступни от туфель. Расстегнула и сняла чёрные женские брючки. Спустила до щиколоток и сняла чёрные же тонкие колготки. Затем проделала то же самое с маленькими белыми кружевными трусиками.
Оставшись нагой.
«Куда мне лечь?» - спокойно и с какой-то непоколебимой уверенностью в правильности и праведности, спросила она. И с удивительной... нежностью. Заботой. Лаской. Любовью.
Он махнул рукой в сторону спальни, всё ещё до конца не веря в реальность происходящего.
«На кровать. На живот, естественно»
Они прошли в спальню. Она неожиданно остановилась перед кроватью.
«Никогда не думала, что буду получать такое удовольствие. Наслаждение. Радость. Счастье. От того, что буду раздеваться догола не для того, чтобы получить ласку. А чтобы отдать своё тело на жуткую, страшную, запредельную боль. Истязание. Ради того, чтобы подарить вдохновение талантливому, творческому, гениальному человеку. Тебе»
И упала на кровать как на колени перед алтарём в храме.
«Истязать» - подумал он. «Именно истязать я тебя буду. До крови пороть. До потери сознания ведь засеку. Потом верну в сознание и снова пороть буду. Пока не получу всё, что мне нужно. Всё вдохновение. Все энергии. А потом как только синяки сойдут – снова пороть буду...»
Этот энергетический канал был (предсказуемо) на порядки слабее клинической смерти. Поэтому черпать из него энергии ему нужно было не реже раза в две-три недели – он это очень хорошо чувствовал.
Он надёжно привязал её за запястья и лодыжки к спинкам кровати (благо решетчатые). Завязал ей глаза шарфом – так ощущения острее будут. Затем полез в шкаф за дивайсами.
Тему он давно уже не практиковал, ибо ему нужна была весьма специфическая обратка – канал даже, а такую получить от нижней женщины – один шанс из миллиона. Поэтому у него оставалась дивайсов раз-два и обчёлся. Кошка-девятихвостка, которую он как-то купил на распродаже дивайсов в «Крутом мене» (клубе ТН-щиков). Отлично подойдёт для её нежной спинки.
Метровая плеть из неожиданно мягкой кожи, которую он купил у пастуха в Марокко (он вообще очень любил путешествовать и проводил в дороге едва ли не больше времени, чем дома). Банальные спортивные прыгалки. И, конечно, широкий тяжелый офицерский ремень.
С которого он и решил начать порку. Подошёл к кровати (его жертва лежала совершенно неподвижно и спокойно, ровно и глубоко дышала). Он вдруг понял... скорее почувствовал, что это было жертвоприношение.
Реально жертвоприношение. Она приносила в жертву себя, своё тело, свои боль и страдания на алтарь его вдохновения. Его творчества. Его успеха. Его счастья.
Он примерился, размахнулся... и в изумлении замер. Ибо его запястье перехватила какая-то сила. Непоколебимо уверенная, невероятно жестокая и абсолютно непреодолимая сила.
Удивление длилось всего мгновение. А потом пришла боль.
Его запястье пронзила настолько чудовищная, нестерпимая, запредельная боль, что у него потемнело в глазах. Он даже не опустился, он просто рухнул на колени. По дороге каким-то непостижимым образом умудрившись развернуться почти на 180 градусов. Или так его развернула Сила?
Он открыл глаза. Боль оставалась, конечно, но стала какой-то ноющей. И, в общем, терпимой.
Сила неожиданно оказалась женщиной. Среднего роста, темноволосая, кареглазая, явно спортивного телосложения, коротко стриженая, она была облачена в светло-красный костюм (пиджак и юбка), кремовую блузку, чёрные колготки (или чулки?) и открытые чёрные туфли на низком каблуке.
«Вот так и стой» - удовлетворённо и как-то плотоядно улыбнулась женщина. «Тебе полезно будет постоять на коленях перед женщиной... для разнообразия».
И неожиданно добавила: «Стой неподвижно. Шевельнёшься – руку сломаю...»
Он повиновался. Сила явно не шутила. Только осторожно – и безмерно удивлённо - пробормотал:
«Как Вы...»
«Работа у меня такая – появляться бесшумно и там где меня не ждут» - усмехнулась женщина. «У меня даже прозвище было на прошлом месте работы – Ниндзя...»
Ему как-то сразу расхотелось выяснять, где именно она раньше работала. И, тем более, где она работает сейчас...
«А вообще меня зовут Магдалена» - неожиданно весело представилась Ниндзя. «Магда»
«Что происходит?» - глухо спросила жертва. Ибо обещанная ей жесткая порка всё как-то не начиналась и не начиналась.
«А ты вообще помалкивай» - резко оборвала её Магда. «Если не хочешь, чтобы я твоему гению нос разбила. Или чего похуже сделала»
Её брутальность просто зашкаливала. Реально зашкаливала. Жертва замолкла, ибо не сомневалась, что Сила именно так и поступит.
Магдалена подошла к кровати. Наклонилась над жертвой, стала развязывать узлы на верёвках, которыми та была привязана к кровати. Жертва и не попыталась возмутиться. Ибо ей было страшно. Реально страшно.
Освободив жертву, Ниндзя сняла с её глаз повязку. Затем скомандовала:
«Подъём»
Та повиновалась. Селась на кровати, растерянно глядя на... Она так и не могла понять, какую, собственно, роль незнакомая женщина играет в её жизни вообще и в текущем событии в частности.
«Совсем подъём» - резко и жёстко уточнила Магда.
Жертва спрыгнула с кровати, встала рядом с сексодромом. По привычке завела руки за голову, широко расставила ноги – как любил её бывший муж.
«Руки по швам» - приказала Ниндзя. «Ноги вместе. Я не по девочкам совсем, так что созерцать твои интимные места мне без надобности. И не Тема у нас тут совсем».
Жертва нехотя подчинилась. Нехотя потому, что Магда ей... нравилась. Она никогда не пробовала близости с женщиной, но лесбийские фантазии её посещали. Редко, но посещали.
Кроме того, её неудержимо влекло к Силе – к любой Силе – а Магда была олицетворением такой Силы, до которой девяти из десяти мужчин было как до Луны пешком. Если не 99 из ста.
«Всем оставаться на местах» - бросила Ниндзя. «Кто шевельнётся – пожалеет. И сильно».
Никто и не подумал пошевелиться, пока Магда отсутствовала. Отсутствовала она, впрочем, недолго. Ровно столько, сколько было нужно, чтобы сходить в гостиную и вернуться оттуда с одеждой жертвы.
«Одевайся» - мрачно приказала Ниндзя, протягивая одежду жертве.
Та оделась буквально в мгновение ока. Благо... скажем так, определённые навыки в своё время получила. На своей предыдущей работе.
Магда достала из внутреннего кармана пиджака стандартный почтовый конверт и протянула жертве.
«Что это?» - удивилась та.
«Пластиковая карта Сбербанка» - спокойно объяснила Ниндзя. «На ней триста пятьдесят тысяч рублей. У тебя... эээ... определённые финансовые трудности имеются, так что это тебе поможет. И сильно. Пин-код там же естественно»
Жертва машинально взяла конверт. Уже решительно ничего не соображая.
«Вернёшься домой, уйдёшь со всех тематических ресурсов» - бесстрастно приказала Магда. Жертва машинально кивнула. «Увижу в Теме – а я увижу, будь покойна – накажу. Да так, что мало не покажется...»
Жертва снова покорно – и даже подобострастно - кивнула.
«Этого своего... гения» - Магда пренебрежительно махнула рукой в сторону поэта – «забудь. Удали из списка контактов и заблокируй везде. Один раз попробуешь пообщаться – неважно, онлайн или в реале...»
«Я поняла» - испуганно кивнула жертва.
«Это хорошо, что поняла» - довольно улыбнулась Ниндзя. «Через пару дней или около того к тебе придёт человек. Скажет что от Магдалены. Будешь делать всё, что он скажет...»
«А скажет он» - спокойно продолжила Магда, «что и как тебе нужно будет сделать, чтобы выбраться из той глухой задницы, в которой ты сейчас находишься...»
«Всё поняла?» - жёстко спросила она.
Жертва снова испуганно кивнула.
«Тогда брысь отсюда!» - почти крикнула Ниндзя.
Жертва исчезла в мгновение ока. Обгоняя звуки своего бесшумного визга.
«Теперь с тобой побеседуем... красавец» - кровожадно обратилась Магда к коленопреклонённому поэту. «Гений доморощенный, твою мать... Креативный ты наш...»
Она коротко размахнулась и влепила ему пощёчину. Причём так сильно влепила, что он точно упал бы... если бы не получил оплеуху уже по другой щеке.
Ему было очень больно и очень стыдно. Но это было только начало. Разогрев, так сказать.
Магда жестко, сильно и очень больно взяла его за волосы. Откинула голову назад. И заговорила – причем настолько властно, жёстко и безжалостно, что словно вгоняла ему в голову, в самый мозг длинные, толстые гвозди. Раскалённые гвозди.
«Ты... ты вообще знаешь, какие у неё проблемы? Ты знаешь, что она уже давно по краю пропасти ходит? Пропасти, где смерть или безумие – и не известно, что хуже? Ты знаешь, какой у неё кошмар с деньгами? Что ей жить не на что буквально?»
Глубоко и как-то жёстко вздохнула и продолжила:
«Ты... скотина ты такая – а ты реально скотина – любить её должен. Ласкать. В лепёшку расшибиться, а деньги для неё найти. Чтобы у неё проблем финансовых не было никаких...»
Ещё одна многозначительная пауза. Очень многозначительная. Очень неприятно многозначительная.
«... а ты, урод, её вместо этого пользуешь. Юзаешь. Ради своих виршей поганых. Которые никому не нужны нафиг – кроме кучки неадекватов, кретинов и идиотов...»
Он молчал. Теперь ему было страшно. Просто страшно. До невозможности страшно.
Она отпустила его волосы и покачала головой. Неприятно так покачала. Пугающе даже.
«Канала ему, видети ли захотелось. Ты вообще соображаешь, что это такое? Не знаешь ведь ни черта – в прямом смысле, кстати - а лезешь...»
А вот теперь ему стало настолько страшно, что его прошиб холодный пот. Его просто трясло.
«Ты хоть отдалённо представляешь, что там? И кто там? Ты хоть знаешь, что оттуда припрётся, если ты канал откроешь? И что те, кто сюда заявятся, сделают с тобой же? С ней? Вообще со всеми нами?»
Он молчал. Теперь уже он просто сходил с ума от страха. Он умирал. Рассыпался. Разваливался на части. А она все столь же спокойно, монотонно и бесстрастно вколачивала, вбивала ему прямо в мозг раскалённые гвозди:
«Вот, почитай на досуге» - она достала из кармана и швырнула на кровать флэшку. «Это книги Фрэнсиса Пола Уилсона про Наладчика Джека...»
Что-то такое он где-то слышал. Ужастики вроде. Совсем не его жанр.
«Особенно» - всё тем же убийственным тоном продолжала она, «обрати внимание на Иное. Которое на самом деле Иные... впрочем, от этого не лучше. И не легче. Нисколько»
«Господи, куда же я по дури вляпался?» - пронеслось у него в голове. И тут же исчезло. Остался только страх. Нет, ужас. Животный, запредельный, нечеловеческий ужас.
«Меня действительно зовут Магдалена» - уже несколько более доброжелательным тоном произнесла она. «Магдалена Эва Мария ван Хоорн...»
Он с самого начала предполагал, что она иностранка. Ибо у него был достаточно тонкий слух, чтобы безошибочно распознавать даже самые трудноуловимые, еле заметные акценты.
«Я работаю в... впрочем, у нашей организации нет официального названия. В России её называют Контора. Те, кто знает о её существовании, конечно...»
Он пару раз слышал разговоры о Конторе. Когда общался с поклонниками его творчества в ФСБ и Администрации Президента РФ. Но считал это просто пустым трёпом, на который и те, и другие были горазды весьма.
«Наша задача... в общем, помнишь КОМКОН-2 в Жуке в Муравейнике?»
Он кивнул. Как и всякий московский интеллигент, ключевые произведения Стругацких он знал чуть ли не наизусть.
«Очень хорошо» - довольно улыбнулась Магда. «Ибо мы – это примерно то же самое. И – как и КОМКОН-2 – имеем право применять оружие... как агент 007. Хотя никаких двух нулей ни у кого из нас нет, конечно...»
Его это, как ни странно, не испугало. Во-первых, было уже некуда; во-вторых, если бы она хотела его убить, уже давно убила бы.
«В общем, так» - резюмировала она. «С ней никаких контактов. Узнаю – а я узнаю непременно – пожалеешь, что вообще на свет родился...»
Он испуганно кивнул. Ибо имел все основания ей верить.
«Из Темы брысь. И чтобы никогда не возвращался. Аккаунты и контакты удалить... в общем, ты знаешь, что делать...»
Он снова кивнул. Уже несколько менее испуганно. Хотя ему все равно ещё было страшно.
«Дивайсы я заберу. Завтра к тебе придёт человек от меня и подробно объяснит, что делать дальше. И чего категорически не делать...»
Она посмотрела на часы.
«Стоять на коленях будешь... ещё полчаса. Здесь камеры, за дверью опергруппа, так что если поднимешься...»
Она глубоко – и очень хищно – вздохнула:
«В общем, не советую тебе подниматься, пока не выстоишь...»
Развернулась и королевской, царственной походкой вышла из комнаты. Тихо хлопнула входная дверь.
Он остался стоять на коленях.