Зарядные устройства - глава из романа Ночь и туман
Posted: Tue Feb 13, 2024 11:33 pm
11 декабря 1941 года
Париж, оккупированная территория Франции
Стервозная Мари Штерн была не совсем права, когда заявляла, что цель Колокольцева состояла в том, чтобы отвесить звонкую оплеуху своему начальству. И потому, что рейхсфюрер был совсем не против, ибо за каждую прибывшую в город/кибуц Харон будет выставлен солидный счёт, который всенепременно будет оплачен… и потому, что комиссар Фернан Давид был абсолютно прав.
Колокольцев действительно (выражаясь языком бизнеса) позиционировал себя как неисправимого романтика… однако на самом деле был отъявленным прагматиком; дьявольски расчётливым оператором и манипулятором.
Спасение евреек (впрочем, не только евреек) было для него не целью, а средством. Средством подзарядить свои «энергетические батарейки», которые – несмотря на его сверх-человеческую природу – на его работе скорее рано, чем поздно садились и нуждались в основательной подзарядке.
Причём в зарядке разными энергиями (различной «духовной частоты»); именно поэтому одного только спасения евреек ему было недостаточно. Ему ещё нужен был секс – благо с этим никаких проблем не было… да практически нигде. Причём секс с разными партнёршами – иначе это быстро приедалось и эффективность «подзарядки» падала едва ли не на порядок.
Однако сегодня ему не хватало и этой добавки – уж больно энергетически мощными были его противники. Идеальными были бы энергии Смерти… к сожалению, убивать было просто некого. И не за что.
Да, уничтожение Приюта Дьявола даст ему мощную инъекцию энергий Смерти… точнее, богини Морты (отношение с которой были, мягко говоря, неоднозначными) – но это будет только через несколько часов. А ему энергии были нужны сейчас. Прямо сейчас.
Если бы не принцесса Жюли с её настоятельным требованием её выпороть (которое он удовлетворил), у него были бы большие проблемы. Очень большие проблемы. Очень большие энергетические проблемы.
Однако он её выпорол – и потому решение нашлось; причём нашлось практически сразу же после того, как он закончил её пороть. А пытка (реально пытка, ибо Ирма информацию выпытывала) электротоком мадемуазель Катрин Бартез только подтвердила правильность найденного решения.
Которое состояло в том, что ему нужно пороть женщин… до тех пор, пока его «энергетические батарейки» не будут полностью заряжены. Благо это было в интересах женщин же – после порки они отправятся домой, а не будут мёрзнуть и голодать в грязи парижской тюрьмы… да и телесные наказания после оккупации Франции стали де-факто общепринятыми не только в Париже.
Женщин – от совсем внешне девочки до женщины за пятьдесят – было почти вдвое больше, чем евреек. Двадцать две – и все политические (уголовниц, видимо, решили привести отдельной партией).
Видимо, идея ненасильственного сопротивления (в насилии, согласно составленному полицией списку женщин с указанием их прегрешений, не была уличена ни одна) оказалась неожиданно популярной среди прекрасной половины жителей Парижа.
Колокольцев вежливо поздоровался – и представился: «Я штандартенфюрер СС Роланд фон Таубе – личный помощник рейхсфюрера Генриха Гиммлера по особым поручениям. В Париже я выполняю особое задание фюрера – и потому обладаю практически неограниченной властью…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «У меня для вас две новости. Первая очень хорошая, а вот вторая – это как посмотреть…»
«В смысле – как посмотреть?» – удивилась яркая брюнетка лет двадцати или около того. Колокольцев её вопрос проигнорировал… однако отметил про себя, что эта… активистка будет его первой алго-ласточкой.
Просто продолжил: «Очень хорошая новость для вас состоит в том, что уже через пару-тройку часов вы все будете дома…»
«Как… дома?» – изумилась симпатичная блондинка лет сорока или около того. «Вы что – нас отпускаете?»
«Отпускаю» – кивнул Колокольцев. «Ибо не считаю ваши… прегрешения достойными заключения в тюрьму или в лагерь – не говоря уже о чём-то более серьёзном. Подпишете стандартное обязательство впредь не предпринимать никаких действий прости местных или оккупационных властей – и домой…»
«А та, которая как посмотреть?» – осторожно осведомилась невысокая шатенка лет тридцати. Похоже, в этой компании явного лидера не ожидалось.
Колокольцев пожал плечами и бесстрастно проинформировал: «Седьмого декабря фюрер Великогерманского рейха подписал секретную директиву, которая делает любые действия, направленные против оккупационных или местных властей не просто намного более рискованными. А смертельно опасными…»
Женщины изумлённо уставились на него. Он продолжил:
«Эта директива отменяет как расследования – полицейские и прокурорские – так и судебные процессы над так называемым Сопротивлением. Теперь все такие дела будут решаться в административном порядке, без суда и следствия – уполномоченным офицером СС…»
Строго говоря, полиции безопасности и СС – но особого значения это не имело.
«… который имеет права сделать с вами всё, что угодно. Отправить в Равенсбрюк – это настоящий Ад для женщин; расстрелять, повесить, затравить собаками, изнасиловать, отправить на гильотину в Берлине…»
Женщины были в шоке – и это было очень мягко сказано. Колокольцев бесстрастно продолжал: «Директива фюрера распространяется на всех, кто в момент её подписания находился в тюрьме или попал в неё после 7 декабря…»
«То есть, Вы имеете право сделать с нами всё, что угодно?» – уточнила брюнетка. Догадавшаяся, кто в данном случае был уполномоченным офицером СС…, впрочем, это было совершенно очевидно.
«Абсолютно всё, что мне заблагорассудится» – подтвердил Колокольцев.
«И что Вы с нами сделаете?» – с трудом преодолевая животный страх, спросила блондинка. До которой, похоже, дошло, куда она вляпалась.
«Я уже сказал – по домам отпущу» – рассмеялся Колокольцев. Однако добавил: «Но перед этим, скажем так, проведу индивидуальную разъяснительную работу с каждой из вас – в соседней комнате»
Он указал на дверь донжона – и продолжил:
«… дабы быть уверенным в том, что больше никто из вас не будет делать глупостей, поумерит свою гордыню и поймёт, наконец, что своими идиотскими выходками – пусть и сколь угодно не насильственными – вы только привезёте себе жуткие боль, страдания, а то и смерть…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Отключите дурацкие бабские эмоции и включите мозги, наконец. И вы быстро поймёте, что на исход войны и на судьбу Франции ваши нелепые выходки не повлияют никак – как бы вы ни выпрыгивали из своих прекрасных шкурок…»
Многозначительно вздохнул – и продолжил:
«Судьба Франции решается только и исключительно на Восточном фронте – а повлиять на неё, кроме Советов, могут только англичане и американцы. Поставками всякой всячины Красной Армии и тылу – и бомбёжками германской промышленности, транспорта и так далее. А вы – как вы не надрывайтесь – на судьбу Вашей страны не можете повлиять никак. Вообще. Совсем…»
Усмехнулся – и продолжил: «Никакого вреда ни оккупантам, ни коллаборантам вы нанести не в состоянии; единственные, кому вы сможете причинить вред – это вы сами и ваши родные и близкие»
«И в чём будет заключаться эта… работа с нами?» – скорее с любопытством, чем со страхом осведомилась брюнетка.
Колокольцев загадочно усмехнулся: «Увидишь». И добавил: «А поскольку инициатива наказуема, ты будешь первой…»
Брюнетка пожала плечами: «Мне даже легче будет – ненавижу ждать и теряться в догадках – что со мной будет…»
Брюнетку звали Сильви; фамилия у неё была совершенно неподходящей для женщины – Шевалье; ей было двадцать три года; она преподавала в школе французский язык и литературу.
Когда она вошла в донжон и увидела всё его великолепие, она вздохнула и покачала головой: «Мне следовало догадаться – я слышала, что после оккупации в полиции, когда не хотят возиться с мелочёвкой, дают пару десятков горячих по обнажённым мягким частям… и отпускают восвояси…»
Смерила Колокольцева неодобрительным взглядом – и с некоторой ноткой презрения в голосе усмехнулась: «Только я не знала, что они теперь французских женщин отдают офицерам СС для развлечения…»
Колокольцев пожал плечами:
«Если ты предпочитаешь гильотину в Берлине или Равенсбрюк – то не вопрос, я тебе это прямо сейчас организую. Выпишу приказ о твоей депортации; в рейхе тебя будет судить Народная судебная палата. Если сильно повезёт – поедешь в Равенсбрюк, где тебя с твоим зловредным характером будут бить смертным боем каждый день – и в конечном итоге забьют до смерти. Если не повезёт – гильотинируют в тот же день… хотя не факт, что будет для тебя везением…»
«Извините» – пробормотала Сильви, до которой, наконец, дошло, что шутки уже давно закончились, и что её судьба и её жизнь целиком и полностью в руках полковника СС. «Я совсем берега потеряла от страха…»
Она предсказуемо опустилась на колени: «Простите меня, я сама не соображала, что несла…»
«Выпорю – прощу» – совершенно искренне пообещал Колокольцев. И приказал: «Догола раздевайся»
Сильви торопливо разделась догола, затем, как могла, прикрылась руками и дрожащим от стыда и страха голосом спросила: «Мне на лавку или…»
Она запнулась. Колокольцев усмехнулся: «Или. Я буду пороть тебя стоя, плетью, по всему телу… чтобы лучше дошло…»
И указал на кольца на полу: «Встань туда. Лодыжки к кольцам; руки сложи в ладонях и вытяни вперёд…»
Она подчинилась – а что ей ещё оставалась делать? Он привязал её за лодыжки к кольцам в полу, связал ей руки в запястьях, привязал к блоку под потолком, вытянул её тело в струнку – после чего объявил:
«Тебе сейчас будет больно. Очень больно – и не делай вид, что ты это не заслужила… своей бабской дурью и своей чудовищной гордыней…»
«Заслужила» – грустно вздохнула Сильви. Он кивнул: «Я рад, что ты это поняла»
И продолжил: «Но это будет недолго – всего несколько минут…»
Он уже решил, что даст ей пятьдесят ударов плетью по спине, ягодицам и бёдрам с интервалом примерно десять секунд между ударами. Пять ударов в минуту – десять минут всего. Четыре женщины в час; у него было четыре часа до выдвижения к цели… шестерых или около того будут пороть другие…
И продолжил: «Пороть я умею; у меня большой опыт, так что никакого вреда для твоего здоровья не будет. Через пять дней ни следа не останется…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «Звукоизоляция здесь отменная; в допросной никто ничего не услышит… но всё равно постарайся не орать…»
«Я постараюсь» – неуверенно пообещала Сильви. Догадываясь, что своё обещание вряд ли сдержит…
Так и получилось. Она закричала уже после первого не особо сильного удара не особо кусючей плетью по голой спине. И продолжала кричать всё время порки, которая продолжалась существенно меньше, чем планировал Колокольцев.
Сильви вопила так, что он очень быстро решил, что тридцати ударов ей хватит с лихвой – в результате она получила десять ударов по верхней части спины, десять по ягодицам и по пять по каждому бедру. По внешней стороне – внутреннюю, самые чувствительные части женского тела (после половых органов и груди), он решил не трогать.
Когда он закончил порку, всё её лицо было в слезах, а тело сотрясалось от рыданий. Он дал ей успокоительного, а лицо вытер чистым полотенцем из пачки, безжалостно конфискованной им в хозблоке.
Она с трудом пробормотала: «Спасибо». Глубоко вздохнула – и призналась: «Я была полная дура – и получила, что заслужила. Я только сейчас поняла, насколько хуже всё могло быть…»
Он взял правой рукой из банки мазь – анальгетик и заживляющее в одном флаконе – а левой взял её за руку, чтобы было удобнее смазывать её синяки и ранки. От неожиданности она дёрнулась; он жёстко приказал:
«Стой спокойно и не дёргайся. Я просто смажу твои синяки и ранки мазью, которая сразу снимет боль… и через пять дней уже не останется и следа»
И усмехнулся: «Успокойся – я не собираюсь тебя лапать; тем более, насиловать. Не мой это стиль – да и времени у меня нет на это… развлечение…»
И махнул рукой в сторону двери: «Мне всю вашу дурную компанию перепороть надо – а времени в обрез…»
Когда он начал втирать мазь в её спину, она мгновенно успокоилась. А когда он закончил, она глубоко вздохнула и констатировала: «Мне очень приятно было – особенно после такой боли. И уже совсем не больно…»
Он кивнул: «Так и должно быть – мазь мгновенного действия…»
А она неожиданно попросила, уже полностью доверяя ему: «А можно мне грудь погладить? Просто погладить – мне так гораздо легче будет прийти в себя…»
Он нежно погладил ей сначала левую грудь, затем правую. Она полностью расслабилась и успокоилась; он отвязал её; она быстро оделась – ибо ей было ну просто до невозможности стыдно голой.
Он подошёл к столу, выписал пропуск на её имя, затем указал на стопку заранее подготовленных стандартных «обязательств о ненападении»:
«Заполни». Она быстро подчинилась, он протянул ей пропуск: «Предъявишь на вахте, потом в фойе – там получишь свои документы и вещи»
И с усмешкой добавил: «Иди и больше не греши…»
Сильви исчезла, обгоняя собственную тень – на визг у неё уже не осталось сил.
Следующей он взял симпатичную толстушку – дочь булочника (кто бы сомневался), хозяйку квартиры, на которой собиралась какая-то группа Сопротивления. Она с трудом разделась догола – ему даже пришлось ей ощутимо помочь… после чего он понял, что пороть её стоя будет просто нереально.
Поэтому он подвёл её к лавке, уложил на живот, привязал за лодыжки и запястья (за талию не стал ввиду отсутствия таковой) … и влепил по десятку ударов средней силы по её спине и ягодицам. Больше не стал – она и так чуть не умерла на лавке. Скорее, впрочем, от жгучего стыда, чем от боли.
Чтобы привести её в чувство, ему пришлось вколоть сильнейший стимулятор – и оставить приходить в себя, пока он порол следующую. Та – машинистка по имени Софи Лансье – получила все полсотни, ибо он сразу почувствовал, что она выдержит.
Когда он закончил и начал втирать ей мазь в спину и ягодицы, она аж застонала от наслаждения. А когда он обработал её бёдра внутри, она спокойно попросила: «Я хочу выше… между ног…»
Она кончила буквально через пару минут его ласки – другой рукой он ласкал её грудь. Кончила к немалому изумлению и Колокольцева, и (особенно) булочницы. Когда Софи отдышалась, она спокойно прокомментировала:
«К порке я привычная – меня папаша до потери сознания лупцевал с десяти лет… и до восемнадцати. Но я никогда даже близко так не возбуждалась…»
Затем неожиданно осведомилась: «Жену тоже так лупишь?»
«С чего ты взяла?» – совершенно искренне удивился он. Софи спокойно объяснила: «Ты меня не порол – ты меня любил плетью; мне есть, с чем сравнивать… потому я так и возбудилась – и так быстро кончила… а так бывает только когда любимого человека стегают…»
«Без комментариев» – усмехнулся он.
Когда он отвязал её, она сначала подписала обязательство и взяла пропуск – и только потом оделась. Затем фамильярно чмокнула его в щёку, прошептала:
«Спасибо – мне было… очень хорошо, на самом деле». И улыбнулась: «Займись следующей – эту я в чувство приведу… а то они там уже помирают от страха»
И таки привела. Успокоила, помогла одеться и подписать обязательство, после чего с подписанным пропуском и булочницы тоже покинула донжон.
Следующая приняла порку спокойно, после чего без какой-либо экзотики подписала обязательство, получила пропуск и отправилась домой к мужу и двоим детям – мал мала меньше.
Потом была проблема – женщина даже со стула подняться не могла от ужаса (фантазии о героическом сопротивлении палачам и тюремщикам разбились о гранит жестокой реальности).
Пришлось попросить аж сразу двух женщин привести её в донжон, раздеть догола и уложить на лавку. От злости (Колокольцев не терпел слабых обоего пола) он порол её до потери сознания (на это ушло тридцать семь ударов), после чего пришлось вызвать санитаров и отправить её в медпункт – приходить в себя.
Потом он выпорол двоих помощниц – они перенесли порку совершенно спокойно, как будто их сначала всю юность пороли родители, а потом сразу начали лупцевать мужья. Ни то, ни другое не соответствовало действительности – Колокольцев этому поверил – просто у дамочек было всё в порядке с силой воли.
А потом в донжон вошла весьма напуганная Колетта Кристель. С которой Колокольцев не имел ни малейшего понятия, что делать.
Ибо Колетте буквально только что исполнилось шестнадцать лет…
Париж, оккупированная территория Франции
Стервозная Мари Штерн была не совсем права, когда заявляла, что цель Колокольцева состояла в том, чтобы отвесить звонкую оплеуху своему начальству. И потому, что рейхсфюрер был совсем не против, ибо за каждую прибывшую в город/кибуц Харон будет выставлен солидный счёт, который всенепременно будет оплачен… и потому, что комиссар Фернан Давид был абсолютно прав.
Колокольцев действительно (выражаясь языком бизнеса) позиционировал себя как неисправимого романтика… однако на самом деле был отъявленным прагматиком; дьявольски расчётливым оператором и манипулятором.
Спасение евреек (впрочем, не только евреек) было для него не целью, а средством. Средством подзарядить свои «энергетические батарейки», которые – несмотря на его сверх-человеческую природу – на его работе скорее рано, чем поздно садились и нуждались в основательной подзарядке.
Причём в зарядке разными энергиями (различной «духовной частоты»); именно поэтому одного только спасения евреек ему было недостаточно. Ему ещё нужен был секс – благо с этим никаких проблем не было… да практически нигде. Причём секс с разными партнёршами – иначе это быстро приедалось и эффективность «подзарядки» падала едва ли не на порядок.
Однако сегодня ему не хватало и этой добавки – уж больно энергетически мощными были его противники. Идеальными были бы энергии Смерти… к сожалению, убивать было просто некого. И не за что.
Да, уничтожение Приюта Дьявола даст ему мощную инъекцию энергий Смерти… точнее, богини Морты (отношение с которой были, мягко говоря, неоднозначными) – но это будет только через несколько часов. А ему энергии были нужны сейчас. Прямо сейчас.
Если бы не принцесса Жюли с её настоятельным требованием её выпороть (которое он удовлетворил), у него были бы большие проблемы. Очень большие проблемы. Очень большие энергетические проблемы.
Однако он её выпорол – и потому решение нашлось; причём нашлось практически сразу же после того, как он закончил её пороть. А пытка (реально пытка, ибо Ирма информацию выпытывала) электротоком мадемуазель Катрин Бартез только подтвердила правильность найденного решения.
Которое состояло в том, что ему нужно пороть женщин… до тех пор, пока его «энергетические батарейки» не будут полностью заряжены. Благо это было в интересах женщин же – после порки они отправятся домой, а не будут мёрзнуть и голодать в грязи парижской тюрьмы… да и телесные наказания после оккупации Франции стали де-факто общепринятыми не только в Париже.
Женщин – от совсем внешне девочки до женщины за пятьдесят – было почти вдвое больше, чем евреек. Двадцать две – и все политические (уголовниц, видимо, решили привести отдельной партией).
Видимо, идея ненасильственного сопротивления (в насилии, согласно составленному полицией списку женщин с указанием их прегрешений, не была уличена ни одна) оказалась неожиданно популярной среди прекрасной половины жителей Парижа.
Колокольцев вежливо поздоровался – и представился: «Я штандартенфюрер СС Роланд фон Таубе – личный помощник рейхсфюрера Генриха Гиммлера по особым поручениям. В Париже я выполняю особое задание фюрера – и потому обладаю практически неограниченной властью…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «У меня для вас две новости. Первая очень хорошая, а вот вторая – это как посмотреть…»
«В смысле – как посмотреть?» – удивилась яркая брюнетка лет двадцати или около того. Колокольцев её вопрос проигнорировал… однако отметил про себя, что эта… активистка будет его первой алго-ласточкой.
Просто продолжил: «Очень хорошая новость для вас состоит в том, что уже через пару-тройку часов вы все будете дома…»
«Как… дома?» – изумилась симпатичная блондинка лет сорока или около того. «Вы что – нас отпускаете?»
«Отпускаю» – кивнул Колокольцев. «Ибо не считаю ваши… прегрешения достойными заключения в тюрьму или в лагерь – не говоря уже о чём-то более серьёзном. Подпишете стандартное обязательство впредь не предпринимать никаких действий прости местных или оккупационных властей – и домой…»
«А та, которая как посмотреть?» – осторожно осведомилась невысокая шатенка лет тридцати. Похоже, в этой компании явного лидера не ожидалось.
Колокольцев пожал плечами и бесстрастно проинформировал: «Седьмого декабря фюрер Великогерманского рейха подписал секретную директиву, которая делает любые действия, направленные против оккупационных или местных властей не просто намного более рискованными. А смертельно опасными…»
Женщины изумлённо уставились на него. Он продолжил:
«Эта директива отменяет как расследования – полицейские и прокурорские – так и судебные процессы над так называемым Сопротивлением. Теперь все такие дела будут решаться в административном порядке, без суда и следствия – уполномоченным офицером СС…»
Строго говоря, полиции безопасности и СС – но особого значения это не имело.
«… который имеет права сделать с вами всё, что угодно. Отправить в Равенсбрюк – это настоящий Ад для женщин; расстрелять, повесить, затравить собаками, изнасиловать, отправить на гильотину в Берлине…»
Женщины были в шоке – и это было очень мягко сказано. Колокольцев бесстрастно продолжал: «Директива фюрера распространяется на всех, кто в момент её подписания находился в тюрьме или попал в неё после 7 декабря…»
«То есть, Вы имеете право сделать с нами всё, что угодно?» – уточнила брюнетка. Догадавшаяся, кто в данном случае был уполномоченным офицером СС…, впрочем, это было совершенно очевидно.
«Абсолютно всё, что мне заблагорассудится» – подтвердил Колокольцев.
«И что Вы с нами сделаете?» – с трудом преодолевая животный страх, спросила блондинка. До которой, похоже, дошло, куда она вляпалась.
«Я уже сказал – по домам отпущу» – рассмеялся Колокольцев. Однако добавил: «Но перед этим, скажем так, проведу индивидуальную разъяснительную работу с каждой из вас – в соседней комнате»
Он указал на дверь донжона – и продолжил:
«… дабы быть уверенным в том, что больше никто из вас не будет делать глупостей, поумерит свою гордыню и поймёт, наконец, что своими идиотскими выходками – пусть и сколь угодно не насильственными – вы только привезёте себе жуткие боль, страдания, а то и смерть…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Отключите дурацкие бабские эмоции и включите мозги, наконец. И вы быстро поймёте, что на исход войны и на судьбу Франции ваши нелепые выходки не повлияют никак – как бы вы ни выпрыгивали из своих прекрасных шкурок…»
Многозначительно вздохнул – и продолжил:
«Судьба Франции решается только и исключительно на Восточном фронте – а повлиять на неё, кроме Советов, могут только англичане и американцы. Поставками всякой всячины Красной Армии и тылу – и бомбёжками германской промышленности, транспорта и так далее. А вы – как вы не надрывайтесь – на судьбу Вашей страны не можете повлиять никак. Вообще. Совсем…»
Усмехнулся – и продолжил: «Никакого вреда ни оккупантам, ни коллаборантам вы нанести не в состоянии; единственные, кому вы сможете причинить вред – это вы сами и ваши родные и близкие»
«И в чём будет заключаться эта… работа с нами?» – скорее с любопытством, чем со страхом осведомилась брюнетка.
Колокольцев загадочно усмехнулся: «Увидишь». И добавил: «А поскольку инициатива наказуема, ты будешь первой…»
Брюнетка пожала плечами: «Мне даже легче будет – ненавижу ждать и теряться в догадках – что со мной будет…»
Брюнетку звали Сильви; фамилия у неё была совершенно неподходящей для женщины – Шевалье; ей было двадцать три года; она преподавала в школе французский язык и литературу.
Когда она вошла в донжон и увидела всё его великолепие, она вздохнула и покачала головой: «Мне следовало догадаться – я слышала, что после оккупации в полиции, когда не хотят возиться с мелочёвкой, дают пару десятков горячих по обнажённым мягким частям… и отпускают восвояси…»
Смерила Колокольцева неодобрительным взглядом – и с некоторой ноткой презрения в голосе усмехнулась: «Только я не знала, что они теперь французских женщин отдают офицерам СС для развлечения…»
Колокольцев пожал плечами:
«Если ты предпочитаешь гильотину в Берлине или Равенсбрюк – то не вопрос, я тебе это прямо сейчас организую. Выпишу приказ о твоей депортации; в рейхе тебя будет судить Народная судебная палата. Если сильно повезёт – поедешь в Равенсбрюк, где тебя с твоим зловредным характером будут бить смертным боем каждый день – и в конечном итоге забьют до смерти. Если не повезёт – гильотинируют в тот же день… хотя не факт, что будет для тебя везением…»
«Извините» – пробормотала Сильви, до которой, наконец, дошло, что шутки уже давно закончились, и что её судьба и её жизнь целиком и полностью в руках полковника СС. «Я совсем берега потеряла от страха…»
Она предсказуемо опустилась на колени: «Простите меня, я сама не соображала, что несла…»
«Выпорю – прощу» – совершенно искренне пообещал Колокольцев. И приказал: «Догола раздевайся»
Сильви торопливо разделась догола, затем, как могла, прикрылась руками и дрожащим от стыда и страха голосом спросила: «Мне на лавку или…»
Она запнулась. Колокольцев усмехнулся: «Или. Я буду пороть тебя стоя, плетью, по всему телу… чтобы лучше дошло…»
И указал на кольца на полу: «Встань туда. Лодыжки к кольцам; руки сложи в ладонях и вытяни вперёд…»
Она подчинилась – а что ей ещё оставалась делать? Он привязал её за лодыжки к кольцам в полу, связал ей руки в запястьях, привязал к блоку под потолком, вытянул её тело в струнку – после чего объявил:
«Тебе сейчас будет больно. Очень больно – и не делай вид, что ты это не заслужила… своей бабской дурью и своей чудовищной гордыней…»
«Заслужила» – грустно вздохнула Сильви. Он кивнул: «Я рад, что ты это поняла»
И продолжил: «Но это будет недолго – всего несколько минут…»
Он уже решил, что даст ей пятьдесят ударов плетью по спине, ягодицам и бёдрам с интервалом примерно десять секунд между ударами. Пять ударов в минуту – десять минут всего. Четыре женщины в час; у него было четыре часа до выдвижения к цели… шестерых или около того будут пороть другие…
И продолжил: «Пороть я умею; у меня большой опыт, так что никакого вреда для твоего здоровья не будет. Через пять дней ни следа не останется…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «Звукоизоляция здесь отменная; в допросной никто ничего не услышит… но всё равно постарайся не орать…»
«Я постараюсь» – неуверенно пообещала Сильви. Догадываясь, что своё обещание вряд ли сдержит…
Так и получилось. Она закричала уже после первого не особо сильного удара не особо кусючей плетью по голой спине. И продолжала кричать всё время порки, которая продолжалась существенно меньше, чем планировал Колокольцев.
Сильви вопила так, что он очень быстро решил, что тридцати ударов ей хватит с лихвой – в результате она получила десять ударов по верхней части спины, десять по ягодицам и по пять по каждому бедру. По внешней стороне – внутреннюю, самые чувствительные части женского тела (после половых органов и груди), он решил не трогать.
Когда он закончил порку, всё её лицо было в слезах, а тело сотрясалось от рыданий. Он дал ей успокоительного, а лицо вытер чистым полотенцем из пачки, безжалостно конфискованной им в хозблоке.
Она с трудом пробормотала: «Спасибо». Глубоко вздохнула – и призналась: «Я была полная дура – и получила, что заслужила. Я только сейчас поняла, насколько хуже всё могло быть…»
Он взял правой рукой из банки мазь – анальгетик и заживляющее в одном флаконе – а левой взял её за руку, чтобы было удобнее смазывать её синяки и ранки. От неожиданности она дёрнулась; он жёстко приказал:
«Стой спокойно и не дёргайся. Я просто смажу твои синяки и ранки мазью, которая сразу снимет боль… и через пять дней уже не останется и следа»
И усмехнулся: «Успокойся – я не собираюсь тебя лапать; тем более, насиловать. Не мой это стиль – да и времени у меня нет на это… развлечение…»
И махнул рукой в сторону двери: «Мне всю вашу дурную компанию перепороть надо – а времени в обрез…»
Когда он начал втирать мазь в её спину, она мгновенно успокоилась. А когда он закончил, она глубоко вздохнула и констатировала: «Мне очень приятно было – особенно после такой боли. И уже совсем не больно…»
Он кивнул: «Так и должно быть – мазь мгновенного действия…»
А она неожиданно попросила, уже полностью доверяя ему: «А можно мне грудь погладить? Просто погладить – мне так гораздо легче будет прийти в себя…»
Он нежно погладил ей сначала левую грудь, затем правую. Она полностью расслабилась и успокоилась; он отвязал её; она быстро оделась – ибо ей было ну просто до невозможности стыдно голой.
Он подошёл к столу, выписал пропуск на её имя, затем указал на стопку заранее подготовленных стандартных «обязательств о ненападении»:
«Заполни». Она быстро подчинилась, он протянул ей пропуск: «Предъявишь на вахте, потом в фойе – там получишь свои документы и вещи»
И с усмешкой добавил: «Иди и больше не греши…»
Сильви исчезла, обгоняя собственную тень – на визг у неё уже не осталось сил.
Следующей он взял симпатичную толстушку – дочь булочника (кто бы сомневался), хозяйку квартиры, на которой собиралась какая-то группа Сопротивления. Она с трудом разделась догола – ему даже пришлось ей ощутимо помочь… после чего он понял, что пороть её стоя будет просто нереально.
Поэтому он подвёл её к лавке, уложил на живот, привязал за лодыжки и запястья (за талию не стал ввиду отсутствия таковой) … и влепил по десятку ударов средней силы по её спине и ягодицам. Больше не стал – она и так чуть не умерла на лавке. Скорее, впрочем, от жгучего стыда, чем от боли.
Чтобы привести её в чувство, ему пришлось вколоть сильнейший стимулятор – и оставить приходить в себя, пока он порол следующую. Та – машинистка по имени Софи Лансье – получила все полсотни, ибо он сразу почувствовал, что она выдержит.
Когда он закончил и начал втирать ей мазь в спину и ягодицы, она аж застонала от наслаждения. А когда он обработал её бёдра внутри, она спокойно попросила: «Я хочу выше… между ног…»
Она кончила буквально через пару минут его ласки – другой рукой он ласкал её грудь. Кончила к немалому изумлению и Колокольцева, и (особенно) булочницы. Когда Софи отдышалась, она спокойно прокомментировала:
«К порке я привычная – меня папаша до потери сознания лупцевал с десяти лет… и до восемнадцати. Но я никогда даже близко так не возбуждалась…»
Затем неожиданно осведомилась: «Жену тоже так лупишь?»
«С чего ты взяла?» – совершенно искренне удивился он. Софи спокойно объяснила: «Ты меня не порол – ты меня любил плетью; мне есть, с чем сравнивать… потому я так и возбудилась – и так быстро кончила… а так бывает только когда любимого человека стегают…»
«Без комментариев» – усмехнулся он.
Когда он отвязал её, она сначала подписала обязательство и взяла пропуск – и только потом оделась. Затем фамильярно чмокнула его в щёку, прошептала:
«Спасибо – мне было… очень хорошо, на самом деле». И улыбнулась: «Займись следующей – эту я в чувство приведу… а то они там уже помирают от страха»
И таки привела. Успокоила, помогла одеться и подписать обязательство, после чего с подписанным пропуском и булочницы тоже покинула донжон.
Следующая приняла порку спокойно, после чего без какой-либо экзотики подписала обязательство, получила пропуск и отправилась домой к мужу и двоим детям – мал мала меньше.
Потом была проблема – женщина даже со стула подняться не могла от ужаса (фантазии о героическом сопротивлении палачам и тюремщикам разбились о гранит жестокой реальности).
Пришлось попросить аж сразу двух женщин привести её в донжон, раздеть догола и уложить на лавку. От злости (Колокольцев не терпел слабых обоего пола) он порол её до потери сознания (на это ушло тридцать семь ударов), после чего пришлось вызвать санитаров и отправить её в медпункт – приходить в себя.
Потом он выпорол двоих помощниц – они перенесли порку совершенно спокойно, как будто их сначала всю юность пороли родители, а потом сразу начали лупцевать мужья. Ни то, ни другое не соответствовало действительности – Колокольцев этому поверил – просто у дамочек было всё в порядке с силой воли.
А потом в донжон вошла весьма напуганная Колетта Кристель. С которой Колокольцев не имел ни малейшего понятия, что делать.
Ибо Колетте буквально только что исполнилось шестнадцать лет…