11 декабря 1941 года
Париж, оккупированная территория Франции
Стервозная Мари Штерн была не совсем права, когда заявляла, что цель Колокольцева состояла в том, чтобы отвесить звонкую оплеуху своему начальству. И потому, что рейхсфюрер был совсем не против, ибо за каждую прибывшую в город/кибуц Харон будет выставлен солидный счёт, который всенепременно будет оплачен… и потому, что комиссар Фернан Давид был абсолютно прав.
Колокольцев действительно (выражаясь языком бизнеса) позиционировал себя как неисправимого романтика… однако на самом деле был отъявленным прагматиком; дьявольски расчётливым оператором и манипулятором.
Спасение евреек (впрочем, не только евреек) было для него не целью, а средством. Средством подзарядить свои «энергетические батарейки», которые – несмотря на его сверх-человеческую природу – на его работе скорее рано, чем поздно садились и нуждались в основательной подзарядке.
Причём в зарядке разными энергиями (различной «духовной частоты»); именно поэтому одного только спасения евреек ему было недостаточно. Ему ещё нужен был секс – благо с этим никаких проблем не было… да практически нигде. Причём секс с разными партнёршами – иначе это быстро приедалось и эффективность «подзарядки» падала едва ли не на порядок.
Однако сегодня ему не хватало и этой добавки – уж больно энергетически мощными были его противники. Идеальными были бы энергии Смерти… к сожалению, убивать было просто некого. И не за что.
Да, уничтожение Приюта Дьявола даст ему мощную инъекцию энергий Смерти… точнее, богини Морты (отношение с которой были, мягко говоря, неоднозначными) – но это будет только через несколько часов. А ему энергии были нужны сейчас. Прямо сейчас.
Если бы не принцесса Жюли с её настоятельным требованием её выпороть (которое он удовлетворил), у него были бы большие проблемы. Очень большие проблемы. Очень большие энергетические проблемы.
Однако он её выпорол – и потому решение нашлось; причём нашлось практически сразу же после того, как он закончил её пороть. А пытка (реально пытка, ибо Ирма информацию выпытывала) электротоком мадемуазель Катрин Бартез только подтвердила правильность найденного решения.
Которое состояло в том, что ему нужно пороть женщин… до тех пор, пока его «энергетические батарейки» не будут полностью заряжены. Благо это было в интересах женщин же – после порки они отправятся домой, а не будут мёрзнуть и голодать в грязи парижской тюрьмы… да и телесные наказания после оккупации Франции стали де-факто общепринятыми не только в Париже.
Женщин – от совсем внешне девочки до женщины за пятьдесят – было почти вдвое больше, чем евреек. Двадцать две – и все политические (уголовниц, видимо, решили привести отдельной партией).
Видимо, идея ненасильственного сопротивления (в насилии, согласно составленному полицией списку женщин с указанием их прегрешений, не была уличена ни одна) оказалась неожиданно популярной среди прекрасной половины жителей Парижа.
Колокольцев вежливо поздоровался – и представился: «Я штандартенфюрер СС Роланд фон Таубе – личный помощник рейхсфюрера Генриха Гиммлера по особым поручениям. В Париже я выполняю особое задание фюрера – и потому обладаю практически неограниченной властью…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «У меня для вас две новости. Первая очень хорошая, а вот вторая – это как посмотреть…»
«В смысле – как посмотреть?» – удивилась яркая брюнетка лет двадцати или около того. Колокольцев её вопрос проигнорировал… однако отметил про себя, что эта… активистка будет его первой алго-ласточкой.
Просто продолжил: «Очень хорошая новость для вас состоит в том, что уже через пару-тройку часов вы все будете дома…»
«Как… дома?» – изумилась симпатичная блондинка лет сорока или около того. «Вы что – нас отпускаете?»
«Отпускаю» – кивнул Колокольцев. «Ибо не считаю ваши… прегрешения достойными заключения в тюрьму или в лагерь – не говоря уже о чём-то более серьёзном. Подпишете стандартное обязательство впредь не предпринимать никаких действий прости местных или оккупационных властей – и домой…»
«А та, которая как посмотреть?» – осторожно осведомилась невысокая шатенка лет тридцати. Похоже, в этой компании явного лидера не ожидалось.
Колокольцев пожал плечами и бесстрастно проинформировал: «Седьмого декабря фюрер Великогерманского рейха подписал секретную директиву, которая делает любые действия, направленные против оккупационных или местных властей не просто намного более рискованными. А смертельно опасными…»
Женщины изумлённо уставились на него. Он продолжил:
«Эта директива отменяет как расследования – полицейские и прокурорские – так и судебные процессы над так называемым Сопротивлением. Теперь все такие дела будут решаться в административном порядке, без суда и следствия – уполномоченным офицером СС…»
Строго говоря, полиции безопасности и СС – но особого значения это не имело.
«… который имеет права сделать с вами всё, что угодно. Отправить в Равенсбрюк – это настоящий Ад для женщин; расстрелять, повесить, затравить собаками, изнасиловать, отправить на гильотину в Берлине…»
Женщины были в шоке – и это было очень мягко сказано. Колокольцев бесстрастно продолжал: «Директива фюрера распространяется на всех, кто в момент её подписания находился в тюрьме или попал в неё после 7 декабря…»
«То есть, Вы имеете право сделать с нами всё, что угодно?» – уточнила брюнетка. Догадавшаяся, кто в данном случае был уполномоченным офицером СС…, впрочем, это было совершенно очевидно.
«Абсолютно всё, что мне заблагорассудится» – подтвердил Колокольцев.
«И что Вы с нами сделаете?» – с трудом преодолевая животный страх, спросила блондинка. До которой, похоже, дошло, куда она вляпалась.
«Я уже сказал – по домам отпущу» – рассмеялся Колокольцев. Однако добавил: «Но перед этим, скажем так, проведу индивидуальную разъяснительную работу с каждой из вас – в соседней комнате»
Он указал на дверь донжона – и продолжил:
«… дабы быть уверенным в том, что больше никто из вас не будет делать глупостей, поумерит свою гордыню и поймёт, наконец, что своими идиотскими выходками – пусть и сколь угодно не насильственными – вы только привезёте себе жуткие боль, страдания, а то и смерть…»
Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Отключите дурацкие бабские эмоции и включите мозги, наконец. И вы быстро поймёте, что на исход войны и на судьбу Франции ваши нелепые выходки не повлияют никак – как бы вы ни выпрыгивали из своих прекрасных шкурок…»
Многозначительно вздохнул – и продолжил:
«Судьба Франции решается только и исключительно на Восточном фронте – а повлиять на неё, кроме Советов, могут только англичане и американцы. Поставками всякой всячины Красной Армии и тылу – и бомбёжками германской промышленности, транспорта и так далее. А вы – как вы не надрывайтесь – на судьбу Вашей страны не можете повлиять никак. Вообще. Совсем…»
Усмехнулся – и продолжил: «Никакого вреда ни оккупантам, ни коллаборантам вы нанести не в состоянии; единственные, кому вы сможете причинить вред – это вы сами и ваши родные и близкие»
«И в чём будет заключаться эта… работа с нами?» – скорее с любопытством, чем со страхом осведомилась брюнетка.
Колокольцев загадочно усмехнулся: «Увидишь». И добавил: «А поскольку инициатива наказуема, ты будешь первой…»
Брюнетка пожала плечами: «Мне даже легче будет – ненавижу ждать и теряться в догадках – что со мной будет…»
Брюнетку звали Сильви; фамилия у неё была совершенно неподходящей для женщины – Шевалье; ей было двадцать три года; она преподавала в школе французский язык и литературу.
Когда она вошла в донжон и увидела всё его великолепие, она вздохнула и покачала головой: «Мне следовало догадаться – я слышала, что после оккупации в полиции, когда не хотят возиться с мелочёвкой, дают пару десятков горячих по обнажённым мягким частям… и отпускают восвояси…»
Смерила Колокольцева неодобрительным взглядом – и с некоторой ноткой презрения в голосе усмехнулась: «Только я не знала, что они теперь французских женщин отдают офицерам СС для развлечения…»
Колокольцев пожал плечами:
«Если ты предпочитаешь гильотину в Берлине или Равенсбрюк – то не вопрос, я тебе это прямо сейчас организую. Выпишу приказ о твоей депортации; в рейхе тебя будет судить Народная судебная палата. Если сильно повезёт – поедешь в Равенсбрюк, где тебя с твоим зловредным характером будут бить смертным боем каждый день – и в конечном итоге забьют до смерти. Если не повезёт – гильотинируют в тот же день… хотя не факт, что будет для тебя везением…»
«Извините» – пробормотала Сильви, до которой, наконец, дошло, что шутки уже давно закончились, и что её судьба и её жизнь целиком и полностью в руках полковника СС. «Я совсем берега потеряла от страха…»
Она предсказуемо опустилась на колени: «Простите меня, я сама не соображала, что несла…»
«Выпорю – прощу» – совершенно искренне пообещал Колокольцев. И приказал: «Догола раздевайся»
Сильви торопливо разделась догола, затем, как могла, прикрылась руками и дрожащим от стыда и страха голосом спросила: «Мне на лавку или…»
Она запнулась. Колокольцев усмехнулся: «Или. Я буду пороть тебя стоя, плетью, по всему телу… чтобы лучше дошло…»
И указал на кольца на полу: «Встань туда. Лодыжки к кольцам; руки сложи в ладонях и вытяни вперёд…»
Она подчинилась – а что ей ещё оставалась делать? Он привязал её за лодыжки к кольцам в полу, связал ей руки в запястьях, привязал к блоку под потолком, вытянул её тело в струнку – после чего объявил:
«Тебе сейчас будет больно. Очень больно – и не делай вид, что ты это не заслужила… своей бабской дурью и своей чудовищной гордыней…»
«Заслужила» – грустно вздохнула Сильви. Он кивнул: «Я рад, что ты это поняла»
И продолжил: «Но это будет недолго – всего несколько минут…»
Он уже решил, что даст ей пятьдесят ударов плетью по спине, ягодицам и бёдрам с интервалом примерно десять секунд между ударами. Пять ударов в минуту – десять минут всего. Четыре женщины в час; у него было четыре часа до выдвижения к цели… шестерых или около того будут пороть другие…
И продолжил: «Пороть я умею; у меня большой опыт, так что никакого вреда для твоего здоровья не будет. Через пять дней ни следа не останется…»
Сделал небольшую паузу – и продолжил: «Звукоизоляция здесь отменная; в допросной никто ничего не услышит… но всё равно постарайся не орать…»
«Я постараюсь» – неуверенно пообещала Сильви. Догадываясь, что своё обещание вряд ли сдержит…
Так и получилось. Она закричала уже после первого не особо сильного удара не особо кусючей плетью по голой спине. И продолжала кричать всё время порки, которая продолжалась существенно меньше, чем планировал Колокольцев.
Сильви вопила так, что он очень быстро решил, что тридцати ударов ей хватит с лихвой – в результате она получила десять ударов по верхней части спины, десять по ягодицам и по пять по каждому бедру. По внешней стороне – внутреннюю, самые чувствительные части женского тела (после половых органов и груди), он решил не трогать.
Когда он закончил порку, всё её лицо было в слезах, а тело сотрясалось от рыданий. Он дал ей успокоительного, а лицо вытер чистым полотенцем из пачки, безжалостно конфискованной им в хозблоке.
Она с трудом пробормотала: «Спасибо». Глубоко вздохнула – и призналась: «Я была полная дура – и получила, что заслужила. Я только сейчас поняла, насколько хуже всё могло быть…»
Он взял правой рукой из банки мазь – анальгетик и заживляющее в одном флаконе – а левой взял её за руку, чтобы было удобнее смазывать её синяки и ранки. От неожиданности она дёрнулась; он жёстко приказал:
«Стой спокойно и не дёргайся. Я просто смажу твои синяки и ранки мазью, которая сразу снимет боль… и через пять дней уже не останется и следа»
И усмехнулся: «Успокойся – я не собираюсь тебя лапать; тем более, насиловать. Не мой это стиль – да и времени у меня нет на это… развлечение…»
И махнул рукой в сторону двери: «Мне всю вашу дурную компанию перепороть надо – а времени в обрез…»
Когда он начал втирать мазь в её спину, она мгновенно успокоилась. А когда он закончил, она глубоко вздохнула и констатировала: «Мне очень приятно было – особенно после такой боли. И уже совсем не больно…»
Он кивнул: «Так и должно быть – мазь мгновенного действия…»
А она неожиданно попросила, уже полностью доверяя ему: «А можно мне грудь погладить? Просто погладить – мне так гораздо легче будет прийти в себя…»
Он нежно погладил ей сначала левую грудь, затем правую. Она полностью расслабилась и успокоилась; он отвязал её; она быстро оделась – ибо ей было ну просто до невозможности стыдно голой.
Он подошёл к столу, выписал пропуск на её имя, затем указал на стопку заранее подготовленных стандартных «обязательств о ненападении»:
«Заполни». Она быстро подчинилась, он протянул ей пропуск: «Предъявишь на вахте, потом в фойе – там получишь свои документы и вещи»
И с усмешкой добавил: «Иди и больше не греши…»
Сильви исчезла, обгоняя собственную тень – на визг у неё уже не осталось сил.
Следующей он взял симпатичную толстушку – дочь булочника (кто бы сомневался), хозяйку квартиры, на которой собиралась какая-то группа Сопротивления. Она с трудом разделась догола – ему даже пришлось ей ощутимо помочь… после чего он понял, что пороть её стоя будет просто нереально.
Поэтому он подвёл её к лавке, уложил на живот, привязал за лодыжки и запястья (за талию не стал ввиду отсутствия таковой) … и влепил по десятку ударов средней силы по её спине и ягодицам. Больше не стал – она и так чуть не умерла на лавке. Скорее, впрочем, от жгучего стыда, чем от боли.
Чтобы привести её в чувство, ему пришлось вколоть сильнейший стимулятор – и оставить приходить в себя, пока он порол следующую. Та – машинистка по имени Софи Лансье – получила все полсотни, ибо он сразу почувствовал, что она выдержит.
Когда он закончил и начал втирать ей мазь в спину и ягодицы, она аж застонала от наслаждения. А когда он обработал её бёдра внутри, она спокойно попросила: «Я хочу выше… между ног…»
Она кончила буквально через пару минут его ласки – другой рукой он ласкал её грудь. Кончила к немалому изумлению и Колокольцева, и (особенно) булочницы. Когда Софи отдышалась, она спокойно прокомментировала:
«К порке я привычная – меня папаша до потери сознания лупцевал с десяти лет… и до восемнадцати. Но я никогда даже близко так не возбуждалась…»
Затем неожиданно осведомилась: «Жену тоже так лупишь?»
«С чего ты взяла?» – совершенно искренне удивился он. Софи спокойно объяснила: «Ты меня не порол – ты меня любил плетью; мне есть, с чем сравнивать… потому я так и возбудилась – и так быстро кончила… а так бывает только когда любимого человека стегают…»
«Без комментариев» – усмехнулся он.
Когда он отвязал её, она сначала подписала обязательство и взяла пропуск – и только потом оделась. Затем фамильярно чмокнула его в щёку, прошептала:
«Спасибо – мне было… очень хорошо, на самом деле». И улыбнулась: «Займись следующей – эту я в чувство приведу… а то они там уже помирают от страха»
И таки привела. Успокоила, помогла одеться и подписать обязательство, после чего с подписанным пропуском и булочницы тоже покинула донжон.
Следующая приняла порку спокойно, после чего без какой-либо экзотики подписала обязательство, получила пропуск и отправилась домой к мужу и двоим детям – мал мала меньше.
Потом была проблема – женщина даже со стула подняться не могла от ужаса (фантазии о героическом сопротивлении палачам и тюремщикам разбились о гранит жестокой реальности).
Пришлось попросить аж сразу двух женщин привести её в донжон, раздеть догола и уложить на лавку. От злости (Колокольцев не терпел слабых обоего пола) он порол её до потери сознания (на это ушло тридцать семь ударов), после чего пришлось вызвать санитаров и отправить её в медпункт – приходить в себя.
Потом он выпорол двоих помощниц – они перенесли порку совершенно спокойно, как будто их сначала всю юность пороли родители, а потом сразу начали лупцевать мужья. Ни то, ни другое не соответствовало действительности – Колокольцев этому поверил – просто у дамочек было всё в порядке с силой воли.
А потом в донжон вошла весьма напуганная Колетта Кристель. С которой Колокольцев не имел ни малейшего понятия, что делать.
Ибо Колетте буквально только что исполнилось шестнадцать лет…