Мелоди слушала меня очень внимательно, доброжелательно и заботливо, причем невооруженным взглядом было заметно, что она очень хорошо понимает, о чём я говорю. Я никак не мог отделаться от ощущения, что передо мной не девятнадцатилетняя девушка, только что закончившая среднюю школу, а умудренная опытом пожилая монахиня. А то и вообще аббатисса.
Я закончил. «Аббатисса» глубоко вздохнула и задумчиво так произнесла:
«Теперь все понятно. Конечно, любовь Эшли тебе не поможет. Как, собственно, и любой другой земной женщины. Тебе сможет помочь только непосредственно, Любовь Божья…»
Это было для меня открытием. Причем неприятным таким открытием. Я как-то надеялся обойтись без этого. Ибо к Любви Божьей у меня отношение было… не очень. С моей кочки зрения, любовь эта означала только, что Бог хочет, чтобы мы провели с Ним вечность в Царствии Небесном. И не более.
А через какие ужасы нам для этого нужно было пройти в этой земной жизни, Ему было глубоко наплевать. Хоть Голгофу. Поэтому хоть я и на словах признавал формулу Магды о том, что Бог хочет нам счастья в этой жизни и спасения после неё, сердцем я был уверен лишь во втором. А к первому относился в высшей степени скептически.
Мелоди тем временем спокойно и уверенно продолжала:
«У тебя очень чистая и светлая душа. Но в этой душе всё ещё лежит огромный камень, который тянет тебя вниз. И за который могут ухватиться Призраки, чтобы утащить тебя к себе и к Антэросу. Камень этот – огромный гранитный валун, покрытый толстым слоем грязи и глины.»
Она глубоко вздохнула, затем продолжила:
«Любовь Эшли, Эмили и других твоих женщин – это как поток прозрачной воды. Который смоет – и уже практически смыл – глину и грязь. Но которому, увы, не под силу растворить гранит. Это может сделать только Любовь Божья…»
«Которую я смогу получить как?». К сожалению, ответ я уже знал.
«Через мои страдания» - улыбнулась Мелоди. «К сожалению, твои проблемы с Господом зашли настолько далеко, что иначе Он к тебе не пробьется. Иначе никто к тебе не пробьется. Ни бог, ни человек…»
Про люденов она благополучно забыла. Или же просто не знала об их существовании. Впрочем, вспомнив свою близость с Магдой и Джоан, я, пожалуй, согласился с тем, что и люденам тоже, пожалуй, без этого было тоже ко мне не пробиться.
«Поэтому» - спокойно продолжила она – «мы сейчас спустимся в подвал, где ты меня будешь пороть и истязать. А поскольку твой валун слишком велик, то за одну сессию ты не сможешь его полностью… испарить»
«Следовательно» - она вздохнула, «ты будешь меня мучить, пока Всевышний не прикажет тебе остановиться…»
«Ты уверена?» - обеспокоенно спросил я. Ибо мне очень не хотелось везти её в приёмное отделение UCLA Medical Center. А то и, не дай бог, подальше…
«Уверена» - спокойно ответила Мелоди. «Твоя мама ведь, кажется, в свое время, в основном, металлургией занималась?»
Я ещё раз убедился, что в Лос-Анжелесе скорость стука во много раз опережает скорость звука. Буквально на днях познакомил Эшли с трудовой биографией своей матушки… и вот, пожалуйста. Уже настрекотала подруге.
«Занималась» - кивнул я.
«Отлично!» Мелоди аж просияла. «Тогда представь себе ковш с жидкой расплавленной сталью. Представил?»
«Представил». Тоже мне, проблема…
«А теперь представь себе, как из этого ковша расплавленная сталь капля за каплей стекает на гранитный валун в твоей душе, постепенно испаряя гранит. При этом испаряясь сама…»
Я представил. И тут же почувствовал сильное жжение в душе. Точно такое же жжение – только намного слабее – я чувствовал, когда избавлялся от биполярной депрессии. Одну за другой вылечивая душевные раны. И вывинчивая «детонаторы». В общем, дело знакомое. Только на этот раз мне будет существенно больнее. Ну и ладно. Главное – от валуна избавиться. Чтобы Призракам было не за что ухватиться.
«Представил» - кивнул я.
«Отлично» - снова улыбнулась Мелоди. «Каждая капля – это твой удар по моему телу. Или другое воздействие. Статическая боль – зажимы, гречка и всё такое – непрерывный ручеек. Когда ты будешь истязать меня, перед тобой постоянно будет эта картинка. Валун, ковш, капли и ручейки расплавленной стали. Пар, в который превращается гранит…»
Она была сильным визуализатором. Даже очень сильным. Ибо я видел эту картинку перед собой ярко и четко. Как на экране планшета. Или ноутбука.
«Ты будешь видеть эту картинку пока Бог будет позволять тебе истязать меня» - с железобетонным спокойствием сообщила Мелоди. «Как только Он сочтет, что хватит, картинка немедленно исчезнет. Это и будет для тебя сигналом прекратить истязание»
Она сделала паузу, давая мне возможность переварить услышанное. Когда сочла, что я переварил, вздохнула, поднялась с дивана и ласково так слегка взъерошила мне волосы.
«Пойдем. Я так понимаю, все… инструменты у тебя в подвале?»
Я кивнул. Поднялся и, взяв Мелоди за руку (мне почему-то это показалось естественным), отправился с ней в подвал.
Она шла на истязание даже более спокойно и уверенно, чем Эшли за несколько часов до неё. Что меня нисколько не удивляло, ибо Эшли шла дарить мне свою – земную – любовь, а её подруга – Любовь небесную. Любовь Божественную. Неземную. Неотмирную. Эшли просто любила меня, а Мелоди служила. Богу. Всевышнему. Господу. Христу.
Моё отношение к её поступку было… неоднозначным. Ибо слишком уж по-разному мы с ней смотрели на этот мир, на себя и на отношения человека и Бога. Да и наша суть, наша природа были совершенно разными. Мелоди была практически уже эларком (хотя еще и не приняла монашеские обеты), я же принадлежал к подвиду Homo Ludens.
Поэтому она была дуальна; для неё мир делился на черное и белое, Свет и Тьму, Добро и Зло и был полем битвы двух великих сил – Бога и Дьявола. Я же – как и все людены – был тринитарием – для меня этих сил было не две, а три – Бог, Дьявол и человечность.
Мелоди воспринимала себя как служанку, почти рабыню Бога (возможно, даже уже не «почти»); я же ни в коем случае не слугой и уже тем более не рабом Божьим (ещё чего не хватало). А только и исключительно союзником Божьим.
И то только там и тогда, когда Он сражался с Дьяволом и его армией. Тогда я без колебаний, добровольно, надевал доспехи тамплиера или иоаннита, доставал из ножен грозный Caliburn и без какой-либо жалости рубил в капусту всяческую нечисть. Но если вдруг Господь Бог поднимал руку на человечность, Caliburn немедленно превращался в нечто совсем иное. И тут уже остерегаться приходилось Его ангелам. И всяким прочим посланникам, слугам и прочим рабам.
Мы спустились в подвал. Мелоди, проигнорировав Гюйс, как-то очень естественно опустилась на колени перед андреевским крестом. Мне ничего не оставалось, как составить ей компанию. Я ожидал, что она будет молиться об успехе истязания (такая совместная молитва инквизитора и жертвы была Standard Operating Procedure как у римских инквизиторов, так и у протестантских охотников за ведьмами), но она просто молчала, склонив голову и молитвенно сложив руки.
Потом глубоко вздохнула, осенила себя крестным знамением, поднялась с колен и начала раздеваться. Разделась она быстро и очень спокойно, как будто перед сном или перед баней, аккуратно сложив одежду на кресло.
«Я думаю, что лучше делать это на кресте» - кивнула она в сторону Х-образного приспособления. «Ибо Любовь Божия идет через крест…»
Я, честно, говоря, относился ко всей истории с распятием, воскресением и дальнейшей Пятидесятницей, мягко говоря, неоднозначно. Но глядя сейчас на Мелоди и крест, неожиданно начал ощущать, что имели в виду священники и катехизаторы (и прочие католические авторы), когда говорили, что Христос страдал за наши грехи. И что женское священство в католичестве – вовсе не столь уж и безумная идея…
Я предложил девушке подбитые мехом кожаные наручи и поножи, чтобы ненароком не травмировать ей лодыжки и запястья. Она помотала головой и отказалась:
«Привяжи меня веревками. Так правильнее…»
Я пожал плечами. Правильнее так правильнее. Поэтому привязал веревками. И начал пороть. Точнее, истязать. Ибо это была никакая не пытка (выпытывать у Мелоди было решительно нечего), а самое натуральное истязание.
Я долго порол ее однохвосткой и кошками по ягодицам и спине, потом снял с креста и снова привязал – теперь уже лицом ко мне. И снова порол – по грудям и внутренней стороне бедра. Потом довольно долго продержал – со связанными за спиной руками – на деревянной лошадке (выглядит устрашающе, но для здоровья при разумном применении вполне безопасна). Потом утыкал прищепками груди, живот, вульву и бедра прищепками и заставил ходить по подвалу. Потом поставил на колени горох, заставляя периодически поднимать голени, чтобы она стояла на одних коленях. Потом истязал электротоком.
Мелоди была абсолютно права в своих визуализациях. Именно так всё у меня и было. Каждый удар по её обнаженному телу превращался в каплю расплавленной стали, которая превращала в пар ещё один маленький кусочек гранитного валуна в моей душе. Когда она стояла на коленях на горохе или мучилась от нестерпимой боли в покрытом прищепками теле, на валун лился тоненький ярко-оранжевый ручеек расплавленного металла. С тем же результатом. И, как она и предположила, в один прекрасный момент картинка просто исчезла. Разумеется, в тот же момент я истязание прекратил.
Мне очень хотелось написать, что Мелоди стоически вынесла все безумные, нестерпимые мучения, даже не застонав ни разу (хотя утверждать, что всё это время она пела хвалебные гимны Господу, я бы всё же не решился). Но написать это значило бы погрешить против Истины – и сильно. Что было бы для меня совершенно недопустимо.
На самом деле, во время истязания она вела себя, как нормальная нижняя женщина с четырехлетним опытом серьезной, но не запредельной порки, на которую вдруг свалилась в разы более крутая обработка. И, соответственно, болевые воздействия.
Она плакала, рыдала, шипела, кричала, ревела и даже выла (так что в этом никакого чуда не случилось). На что я реагировал чуть менее, чем никак. Меня интересовала только картинка перед моими глазами. И с какой скоростью уменьшался размер валуна у меня в душе. В конце концов размер уменьшился на треть как минимум, что, как мне потом сообщила Мелоди, было очень хорошим результатом.
Но одно небольшое чудо таки случилось. После того, как я прекратил истязание (после финальной работы с электротоком), я, честно говоря, думал, что после такого марафона она будет отлеживаться минимум сутки. Никаких проблем с Эмили я не ожидал, ибо свободная гостевая комната имелась, а моя сессия с Мелоди никаких сексуальных элементов не содержала. Так что по этому поводу я, как говорится, не парился.
К моему несказанному удивлению, девушка чувствовала себя… как после хорошего, длительного, глубокого массажа. Не более. Шипучее обезболивающее и чудодейственную мазь приняла, правда, с благодарностью. Но выглядела – если не замечать следов, которыми я покрыл её не то чтобы такое уж прекрасное, но вполне симпатичное и даже притягательное тело, очень даже неплохо.
Мелоди медленно поднялась с лавки, немного нетвердыми, но вполне уверенными шагами подошла ко мне, заглянула мне в глаза своими колдовскими, завораживающими, бездонными очами и прошептала:
«Я хочу тебя»