Людмила Алексеевна Веригина (тематическая фамилия, однако) была далеко не оригинальна в том, что вот уже три года регулярно порола свою старшую дочь – и намеревалась столь же регулярно пороть младшую. Более того, три тысячи лет назад это было стандартной практикой в целом государстве.
В этом весьма по современным меркам... своеобразном государстве (хотя ИМХО современный Израиль – с соответствующими поправками – отличается от оного не сильно) девочек воспитывали практически так же, как и мальчиков.
В результате спартанки резко отличались от жительниц других древнегреческих государств, ибо были и спортивны, и образованы (и умели защитить себя, если потребуется). Во многом благодаря «болевому воспитанию» - сиречь порке.
Уже двух-трёхлетней девочке родителями (прежде всего отцом, разумеется) постоянно внушалась мысль, что она «должна быть похожи на быструю лань, а не на ленивую свинью». И не только внушалось.
Во дворе, почти у каждого дома, был «позорный столб» - к нему привязывали «в наказанье и назиданье» девочек возраста 9-11 лет и «спускали с них жир» – секли жестоко и в кровь. Секли только розгами – побегами молодых деревьев, обладающих, по мнению спартанцев, «живительной силой плодородия и роста».
В спартанских семьях существовал просто-таки культ порки. Девочек, начиная с раннего возраста, наказывали за самые незначительные проступки, видя в порке не столько нравственную ценность, сколько тренировку в мужестве и умении спокойно переносить боль. Кричать и просить о снисхождении считалось позором.
Любая спартанская девочка знала, что розгой её не только наказывают, но и, что с каждым ударом в ней растёт «материнская сила». Что, чем её пятая точка, спина и ноги (секли и по бёдрам тоже) будут сильнее покрыты рубцами и шрамами, тем больше станут уважать подруги и взрослые. Дети, на которых не было заметно следов от розог, безжалостно высмеивались.
Порка входила в единую систему физического воспитания девочек: тренировки их тел в силе, ловкости, выносливости. Все без исключения спартанские девочки и девушки ежедневно по много часов занимались различными физическими упражнениями, совершенствуясь в беге, метании диска, копья; но, кроме этого, они тренировали себя и в мужественном перенесении боли.
Для этого в общественное и домашнее воспитание были введены специальные тренировочные порки. Они никак не были связаны с наказаниями, и преследовали одну, ярко выраженную цель «закалить», в первую очередь мальчиков, хотя и девочек тоже, от страха перед болью.
Результаты тренировочных порок проверялись на ежегодном «Дне бичеваний» - публичном, перед всеми гражданами Спарты сечении 11-12-летних мальчиков и девочек у алтаря Артемиды Ортии.
Однако, несомненно, что вместе со всеми девочки многократно наблюдали эти ритуалы, воспитывая в себе убеждение, что только тот достоин славы и почёта в будущем, кто сможет сегодня безропотно и «красиво» перенести боль от порки.
Это «красивое», то есть без криков, дёрганий и извивания отношение к сильнейшей, запредельной боли, так же воспитывалось в девочках. Порка – не была исключением.
Спартанцы чтили телесную красоту во всех её проявлениях - порка не была исключением. Она выносилась на общество, являя собою не интимную воспитательную разборку, как в последующие эпохи, а «полнокровный спектакль страдания и доблести».
Начинался он у девочек в гиникее – женской половине дома. Их, совсем ещё маленьких, где-то с 2-х лет кормилицы «приучали к крапиве», то есть стегали за те или иные проступки побегами молодой крапивы.
В 4-5 лет её заменяла «детская розга»: ивовый прут, длиной 25-30см, которым наносилось от 10 до 50 ударов. В 6-8 лет «детскую розгу» сменяла «взрослая» – прут длиной в метр. Из рук кормилицы розга переходила в руки отца. Количество ударов возрастало до сотни - и редкая порка обходилась без крови.
Вообще слова «наказать» и «пустить кровь» были у спартанцев синонимами. Вместе с отцовской розгой в жизни девочки появлялись и тренировочные порки. Они были не столь строгими, как наказательные, но регулярными, и проводились не реже раза в месяц.
Такое большое значение порке спартанцами придавалось и потому, что, по их мнению, так лучше всего воспитывались воля, терпение и сдержанность – качества необходимые каждой женщине.
Гендерное равенство сохранялось и после достижения совершеннолетия – женщины проходили спортивную и военную подготовку наравне с мужчинами. Правитель Спарты , установивший такой порядок, считал подобную практику благом для государства сразу по нескольким причинам.
Во-первых, благодаря тренировкам женщины, по его мнению, рожали наиболее здоровых воинов. Во-вторых, суровый образ жизни приучал их к дисциплине, принуждал отказаться от привычной им распущенности.
Женщины тренировались нагими наравне с мужчинами, что в обществе, в котором отношение к публичной наготе было нормальным и здравым (это христиане потом всё испортили), воспринималось в как обычное дело.
Моё отношение к этой государственной политике в области воспитания подрастающего поколения было скорее положительным – несмотря на то, что я категорически против любых наказаний, не только телесных (я придерживаюсь педагогики великого святого Дона Боско); а утверждения о том, что Ветхий завет якобы предписывает телесные наказания детей считаю чушью собачьей – я даже написал статью, в которой разбил аргументы фундаменталистов в пух и прах.
В те времена это, скорее всего, было жизненно необходимым, ибо Спарта находилась в окружении настолько многочисленных экзистенциальных врагов (в смысле численности их армий), что страна была просто вынуждена обучить воинскому искусству и представительниц прекрасного пола. Ибо это был вопрос выживания спартанского народа - элементарный инстинкт самосохранения.
Что же касается современности, то здесь всё было гораздо сложнее и интереснее… хотя и экзистенциальные враги, и инстинкт самосохранения очень даже присутствовали - только у них была совершенно иная природа.
Собственно, отсюда и росли ноги и клиники моего имени, и всех проектов, в которых я так или иначе принимал участие: Новые Исповедницы, Харон и даже Квинт, хотя моя роль в последнем была минимальной.
Впрочем, в данный момент это было неважно – важно, что Людмила Алексеевна Веригина прислала мне фотографии двух своих произведений, сделанные, по её словам, сегодня утром.
Пятнадцатилетней Кати, которую Людмила Алексеевна еженедельно порола вот уже более трёх лет – и Лизы, которой только что исполнилось двенадцать (и потому по установленным мамой правилам, она тоже подлежала порке).
Подлежать-то подлежала… только вот ложиться на лавку под материнские розги (по спине) и ремень (по ягодицам) по неясной причине пока что категорически отказывалась… и её мама надеялась, что я смогу убедить её согласиться.
Екатерина Андреевна Веригина выглядела абсолютно счастливой девушкой (намного более счастливой, чем едва ли не практически все её сверстницы) … что было совершенно не удивительно.
Ибо, во-первых, мама любила её ремнём и розгами (которые являются мощными усилителями Любви) и потому она получала существенно больше Любви в единицу времени, чем… да кто угодно из её сверстниц и вообще детей.
Во-вторых, у меня создалось устойчивое ощущение, что её мама неосознанно (иначе я бы уже знал) открыла для дочери болевой канал, через который Катя во время каждой порки получала немалое количество… точно не Благодати Божьей, ибо Веригины были совершенно не религиозны.
А энергии Вриль… впрочем, никакой принципиальной разницы не было. Ибо счастье человеческое определяется количеством живительной энергии (хоть Благодати Божьей, хоть Вриль) в тонких телах человека – в частности, Любви (мама тоже была источником живительной энергии для дочки).
А поскольку Катя получает на порядок (а то и на два) больше живительной энергии в неделю, чем её сверстницы – и вообще московские дети – то очевидно, что она и должна быть несопоставимо счастливее.
Ибо, вопреки распространеннейшему заблуждению, физическая боль сама по себе нейтральна – разумеется, в безопасных для здоровья пределах. Она может делать человека как несчастнее (увы, чаще всего), так и счастливее – как в случае Кати… собственно, в Спарте тоже явно имел место второй вариант.
Лиза – хоть и единокровная сестра Катерины – была явно сделана из совершенно иного теста. Ибо выглядела… ну просто абсолютно иномирным существом. Да, внешне она – в джинсах, свитере и осенних ботинках – выглядела лишь чуть старше своего хронологического возраста (максимум на пару лет). Однако её взгляд был взглядом умудрённой жизненным опытом взрослой, зрелой женщины… раза так в четыре хронологически старше. А то и во все пять.
Веригины несколько неожиданно встретили меня у подъезда своего вполне современного девятиэтажного многоквартирного дома, построенного, скорее всего, по весьма неоднозначной московской программе переселения жителей ветхих хрущёвок. Тех самых, которые «в стиле баракко» …
Поздоровавшись, Людмила объяснила: «Лиза попросила. Она сказала, что ей будет удобнее с Вами общаться на природе…»
А Лиза… да нет, наверное, всё же не так уж неожиданно – судя по её взгляду Конфуция женского пола – внимательно меня осмотрела – и осведомилась:
«Вы будете меня пороть?»
Мы с Людмилой действительно рассматривали такой вариант, однако я всё же предпочёл бы, чтобы Лизу порола мама – а я ограничился ролью психолога. Подросткового психолога, если быть более точным.
Теперь уже я внимательно посмотрел на девочку… собственно, уже девушку.
И осведомился у её мамы: «Вы нее будете против, если мы пообщаемся наедине – немного в сторонке?»
Людмила Алексеевна покачала головой: «Да нет, конечно – я сама хотела это Вам предложить…»
Прямо перед домом, в котором обитали Веригины, находился небольшой парк, в который мы с Лизой и направились. Когда мы отошли на необходимое расстояние, чтобы мы могли общаться действительно наедине, я спросил девочку:
«Ты хочешь, чтобы я всё время тебя порол… почему?»
Лиза глубоко вздохнула, задумалась, затем спокойно ответила: «Первые несколько раз… раза три, наверное, да. Потом пусть уже мама…»
«Почему?» – совершенно искренне удивился я. Девушка объяснила:
«Я много общалась с Катей по поводу её порки… мы очень близкие подруги…»
Странно было бы, если бы не общалась… ну, а регулярная домашняя порка детей – если с любовью, конечно – вообще сильно сплачивает семью.
«… а месяца три уже стою на коленях и смотрю, как мама её сечёт…»
«Голышом на горохе… или на гречке?» – улыбнулся я.
Обычная практика в семьях, где практикуют такую порку. Лиза покачала головой:
«Нет, одетая и просто на полу – мама горох и всё такое не практикует, за коленки наши боится слишком…»
На самом деле, напрасно боится – но это хорошо, что относится ответственно.
Девушка продолжала: «… и я уже поняла, что порка – это не про наказание… нас не за что наказывать…»
Почему-то я в этом совершенно не сомневался.
«… не про физическую боль и даже не только – и не столько – про мамину любовь. Хотя она нас с Катей любит просто до безумия…»
И в этом я совершенно не сомневался. Лиза уверенно продолжала:
«Я, хоть тогда и мелкая была…»
На самом деле, не такая уж мелкая – девять лет при её психотипе не мелочь…
«… но поняла… скорее, почувствовала, что сразу после того, как мама её в первый раз выпорола – она никогда этого от меня не скрывала…»
И этому я был совершенно не удивлён – я был бы удивлён обратному.
«Она стала другой?» – улыбнулся я. «Гораздо лучшей, чем до порки?»
Девушка кивнула. А я задал совершенно естественный вопрос:
«Ты тоже хочешь стать другой – но почему-то считаешь, что для этого тебя должен выпороть я… возможно, несколько раз – и только потом мама?»
Она снова кивнула. А я – тоже совершенно естественно – спросил: «Почему я?»
Лиза спокойно объяснила: «То, что не мама, я поняла, когда смотрела, как она порола Катю…»
«Ибо тебе было нужно немного другое?» – очередной естественный вопрос.
«Совсем другое» – поправила меня девушка. «Во-первых, мужчина…»
«Поэтому ты попросила маму найти тебе такого?»
Лиза покачала головой: «Не напрямую – хотя она догадалась… я думаю. Она очень хорошо меня чувствует, как и Катю…»
Что меня совершенно не удивляло.
«Ты ей нашла мою клинику – или она сама?»
«Я» – гордо ответила девушка. «Мама с Интернетом… вообще со всякими гаджетами не особо дружит – она у нас старая гвардия…»
Сделала небольшую паузу – и продолжила: «Я не была уверена, что это будете именно Вы…»
«… но не сомневалась, что я сведу её с нужным человеком… так или иначе» – закончил я за неё. Она кивнула.
«Хорошо» – вздохнул я. «Я тебя выпорю – прямо сейчас… а там видно будет…»
«Только меня очень сильно надо» – уверенно заявила она. «Как взрослую – до крови… и потери сознания. Мне обязательно надо отключиться…»
«Я догадался» – усмехнулся я. Ибо уже вспомнил рассказ моей коллеги – тоже алготерапевта доктора психологических наук Ларисы Ивлевой – и потому уже знал, что в духовном плане Лиза Веригина была копией Тани Лазаревой, только хронологически на два года старше. И потому хотела ровно того же самого – Преображения.
Преображения в девушку-людена. Со всеми прилагающимися печенюшками – вечной молодостью в выбранном возрасте; нечеловеческой работоспособностью; идеальным здоровьем; иммунитетом ко всем болезням… и либидо высотой с Эверест (что-то мне подсказывало, что в этом плане Лиза дотерпит только до европейского возраста согласия в 14 лет… в лучшем случае).
Только Тане Лазаревой – по совершенно неясной для меня причине – Преображение подарила её Тётя Ира (по материнской линии) … ну, а выполнить невысказанное желание Лизы придётся уже вашему покорному слуге. Ибо положение обязывает – алготерапевт, люден… и вообще выживший тронд.
Когда мы вернулись к двум другим Веригиным женского пола, я сообщил Веригиной-старшей: «Мы обо всё договорились…»
Она с огромным облегчением вздохнула: «Спасибо Вам огромное. Я знаю… просто знаю, что ей очень нужна порка…»
«Ты даже себе не представляешь, как» – усмехнулся я про себя. «И зачем нужна…»
«… и что принуждать её нельзя ни в коем случае…»
Ибо иначе Преображение просто не произойдёт – ибо должно быть обязательно добровольным.
Я спокойно проинформировал: «Мы договорились, что я её выпорю прямо сейчас… потом, возможно, ещё пару раз… ну, а потом уже Вы будете…»
Людмила кивнула: «Примерно этого я и ожидала…»
«А можно меня тоже выпороть?» – подала голос старшая дочь. «Не сегодня – я всё ещё вся в следах от вчерашней порки…»
«Как школа на вас ещё соцработников не натравила?» – совершенно искренне удивился я. Ибо вопрос действительно экзистенциальный. Людмила улыбнулась:
«Я могу себе позволить очень хорошую частную школу для Кати и Лизы. Там берут много… но не задают вопросов и никуда не стучат… тем более, что Катя там не одна такая…»
Вопреки распространённому заблуждению, детей регулярно телесно наказывают почти в каждой третьей российской семье. Эпизодически – ещё примерно в тридцати процентах… хотя формально это уголовное преступление по УК РФ.
А Кате ответил: «Я подумаю». Людмила неожиданно кивнула: «Я не против совсем – мы с ней уже давно знаем, что ей нужна жёсткая, но любящая мужская рука, которая бы её порола… только вот найти нереально почти…»
Я с грустью понял, что не мне отвертеться… впрочем, об этом я подумаю позже.
Глубоко вздохнул – и обратился к старшей Веригиной: «Теперь мне уже с Вами нужно поговорить наедине…»
Она кивнула, ибо этого ожидала – это было совершенно естественно.
Когда мы прошли в парк, я осведомился: «Вы, конечно, в курсе, что Лиза – совершенно необычная девочка…»
Людмила снова кивнула: «Знаю, конечно. Катя тоже… но не настолько… именно поэтому им обеим так необходима регулярная порка – я это тоже знаю…»
Я уверенно продолжил: «Вы даже отдалённо себе не представляете, насколько необычная – и как это повлияет на её судьбу… и судьбу всего нашего мира…»
«Нашего мира?» – изумлённо переспросила Веригина-старшая. Ибо вот такого поворота она совершенно не ожидала.
Я кивнул: «Да, именно так. Пройдёт не так уж и много лет – и Лиза, вместе с такими же, как она, будет управлять… точнее, править всем нашим миром…»
Людмила Алексеевна грустно вздохнула – и констатировала: «Вы её у меня заберёте… в специнтернат для исключительно одарённых детей…»
В Регину Коэли – в один из таких интернатов, которого (как и всех прочих) официально не существует, хотя он находится в ближнем Подмосковье… и воспитанницы которого подвергаются еженедельной жёсткой порке.
По той же самой причине, по которой я – а потом её мама – будем пороть Лизу, пока она не поступит на подготовительные курсы интерната. Если поступит.
Я покачал головой: «Не обязательно. Завтра, когда она придёт в себя после порки, я пришлю за ней представителя интерната…»
Официального психолога оного, доктора психологических наук Алевтину Григорьевну Бельскую, далёким предком которой, по слухам, был знаменитый Малюта Скуратов – Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский.
Аля эти слухи не подтверждала, но и не опровергала, однако – судя по тому, как была спроектирована система воспитания лицеисток и как она рулила своей вотчиной, это было очень похоже на правду.
«… она проведёт стандартное тестирование; после чего, если результат будет положительный, Вам поступит официальное предложение отправить Лизу на двухлетние подготовительные курсы, которые уже сами по себе позволят ей сделать колоссальный скачок в образовании и личностном развитии…»
Людмила совершенно ошалело смотрела на меня, ушам своим не веря. Я бесстрастно продолжал: «Обучение на подготовительных курсах заканчивается экзаменами – если Лиза наберёт проходной балл…»
В чём я почему-то совершенно не сомневался.
«… Вам и ей будет предложено провести её для дальнейшего обучения уже в лицей. Его официально не существует…»
Веригина-старшая усмехнулась: «Меня это не удивляет». Я продолжил:
«… но за четыре года Лиза получит и среднее, и два высших образования на уровне лучших колледжей и университетов мира, а потом поступит на работу…»
«… в организацию, которая будет управлять миром» – абсолютно спокойно закончила за меня Людмила Алексеевна. И неожиданно добавила:
«Я занимаюсь бизнесом… зарабатываю очень неплохо, но по образованию я социолог – даже кандидатскую защитила… сама не поняла как…»
И это меня не удивило совсем. Она продолжала:
«Я не поклонница конспирологии, но уже давно пришла к выводу, что создание мирового правительства неизбежно. Ибо иначе бардак будет просто неописуемый… весь мир свалится в жуткий хаос… да информационные технологии позволяют…»
«Эти технологии» – спокойно ответил я, ибо скорее рано, чем поздно она всё равно догадается, «по-немецки называются Weltkontrolle…»
Она кивнула: «Пульт управления миром… логично». И объяснила: «Моя мама этническая немка – она сейчас с мужем, моим отчимом, живёт в Мюнхене. У нас семейный бизнес – импортируем из ЕС в Россию много чего…»
Я кивнул – и продолжил: «Weltkontrolle основан на объектно-ориентированных технологиях управления знаниями, которые называются ODL. Organization Description Language…»
Она снова кивнула: «Язык описания организаций – я закончила английскую спецшколу, так что владею свободно…»
И тут до неё дошло. Она покачала головой: «Не может быть – это же Ваши технологии… Вы их разработали…»
Я кивнул: «Вы совершенно правы… просто в силу… эээ… определённых особенностей моей личности и моего проекта я занимаюсь и алготерапией тоже»
Людмила уверенно заявила: «Я буду просто счастлива, если Лиза через несколько лет будет работать под Вашим руководством… пусть даже для этого её нужно будет очень сильно пороть…»
Я глубоко вздохнул – и проинформировал Веригину-старшую: «Вам придётся мне доверять – и принять, что выпорю я Лизу действительно очень сильно, даже сильнее чем Вас, несмотря на её девчачий возраст…»
Она кивнула: «Я догадалась. Я тоже хочу, чтобы Вы секли и Катю… иногда, я не могу сечь её так сильно, как ей нужно…»
Я продолжил: «У меня есть особая мазь…»
Разновидность нанорегенератора-М, только в качестве мази.
«… которая мгновенно снимет боль после порки, а жуткие – реально жуткие – следы исчезнут максимум через пару дней…»
«… и её снова можно будет пороть…» – задумчиво произнесла мама. И тут же спросила: «А Катю можно… этой мазью? Я хочу… и она тоже, чтобы Вы её высекли как можно скорее…»
Я кивнул: «Можно, конечно…»
Я несколько ошибся насчёт реновации – Веригины жили в просторной элитной четырёхкомнатной квартире, которые в домах, построенных по этой программе, отсутствуют как класс.
Покрытая белоснежной простынёй лавка для порки Лизы, чан с розгами (я почему-то не сомневался, что готовили их Веригины все вместе) и всё остальное необходимое для порки предсказуемо находились в огромной гостиной.
Лиза без команды разделась догола, ибо пороть её нужно было по всему телу, а в стринги и лифчик во время порки ни она, ни её мама не верили. Тело её было совершенно обычным для 12-летней девочки… впрочем, я знал, что это ненадолго.
С лавки она встанет биологически 14-летней (как минимум) девушкой… а через полгода биологически ей будет двадцать два. После чего и подготовительные курсы, и лицей Регина Коэли будут для неё единственным выходом, ибо такое Преображение вызовет вопросы даже в самой лояльной частной школе.
Перед тем, как Лиза легла на живот (Катя уже стояла на коленях), я предупредил:
«Тебе будет очень больно – просто нестерпимо больно, но бы должна терпеть… ибо можешь. Я буду сечь тебя выше твоего психологического болевого барьера, но ниже психологического…»
Девушка кивнула: «Я знаю, что это такое… мама рассказывала… она по образованию психолог… точнее, и психолог тоже…»
Я кивнул – и продолжил: «Постарайся как можно дольше не кричать…»
Она вздохнула: «Постараюсь». Но закричала очень быстро, ибо я сёк её розгами как взрослую женщину, иногда просто рассекая юную кожу ударами розгой с оттягом. Людмила смотрела на это очень спокойно. Периодически кивая…
И наслаждаясь тем же, чем и я… и Катя тоже – по её довольному виду это было очевидно. Нет, не болью Лизы – никто из нас садистом не был не разу. А живительными, спасительными, целительными энергиями Вриль, которыми истязаемая розгами девушка заполнила всю гостиную квартиры Веригиных.
Когда спина девочки превратилась в сплошную рану, а Лиза была в полубессознательном состоянии, я перешёл к ягодицам. Когда девушка отключилась, мама благодарно кивнула:
«Спасибо. Просто идеальная порка – именно так, как я хотела… и Лиза тоже»
«И я» – снова подала голос коленопреклонённая Катерина. «Я тоже так хочу…»
Я обработал совершенно иссечённые спину и ягодицы Елизаветы Андреевны мазью (анальгетик и регенератор в одном флаконе), после чего сделал инъекцию стимулятора… и через пару минут Лиза пришла в себя.
Мама освободила её от мягких верёвок, которыми перед поркой привязала к лавке за запястья, лодыжки и талию; Лиза где-то полчаса отлёживалась, потом уверенно поднялась… и тут же благодарно опустилась передо мной на колени.
Она долго целовала мне руки, потом поднялась и, совершенно не стесняясь своей наготы (потом я узнал, что Веригины чувствовали себя как дома на нудистских пляжах Европы), прошептала:
«Спасибо. Я не могу описать это словами, но мне никогда не было так хорошо… хотя так больно тоже никогда и близко не было» – с улыбкой добавила она.
«Сколько я Вам должна?» – деловым тоном осведомилась Людмила.
Я покачал головой: «Я сделал для Лизы совсем не то, что предполагал изначально… а за такое я просто не могу брать деньги…»
«Аванс хотя бы оставите себе?» – улыбнулась Веригина-старшая.
Я кивнул: «Аванс оставлю. Всё остальное бесплатно…»
«И меня, и Катю тоже будете бесплатно?» – удивилась она.
«Бесплатно» – подтвердил я. И объяснил: «Вы одно духовное тело – Вы, Катя и Лиза, а раз я буду сечь младшую бесплатно…»
Людмила кивнула: «Я поняла»
Лизу предсказуемо зачислили на подготовительные курсы лицея (официально переведя в несуществующую школу); следы у неё, Кати и Людмилы – старшая Веригина настояла на том, чтобы я смазал и её мазью-регенератором… после чего они все втроём заявились ко мне на семейную порку.
Я решил пороть хронологически «снизу вверх», поэтому начал с Лизы. Перед тем, как приступить к порке, приказал её маме: «Я понимаю, что это звучит ужасно, но Вы должны приготовить крепкий раствор соли в воде. Когда я высеку Кате спину, Вы должны будете полить ей спину раствором. Боль будет чудовищная, но это ей необходимо – потом я сниму соль специальной губкой…»
Катя кивнула: «Я согласна, мама – я сама хотела попросить высечь меня через тряпку, которую вымочили… в чане с розгами и солёной водой…»
«Тогда уж и меня» – вздохнула Людмила Алексеевна. Я кивнул: «Конечно – это само собой разумеется…»
«А можно и меня тоже?» – осторожно осведомилась уже привязанная к лавке Лиза. Я покачал головой: «Рано тебе ещё… через месяц… может быть… или два…»
Однако, когда я закончил пороть её спину, Людмила уверенно окатила спину дочери солёной водой из ковшика. От жуткой боли Лиза заорала так, что едва не рухнули стены клиники – а я ненадолго оглох, несмотря на беруши.
Веригина-старшая невозмутимо заявила: «Я очень хорошо чувствую свою дочь – ей это сейчас очень нужно…».
Отдышавшись и немного придя в себя, Лиза прохрипела: «Спасибо, мама – мне это действительно очень нужно… очень»
Перед тем, как лечь на лавку, Катя уверенно объявила: «Я очень хочу солёной воды… и чтобы Вы с меня розгами кожу сдирали… почти. И ещё я хочу пряжкой по попе… ударов десять хотя бы…»
«Я била её пряжкой» – пояснила Людмила Алексеевна. «Как раз во время последней порки… она сказала, что ей понравилось…»
Когда я начал пороть Катерину, её мама неожиданно начала командовать: «Сильнее… жёстче… с оттягом… до крови…»
Когда я закончил пороть спину Кати, и её мама аккуратно полила её солёной водой (девушка предсказуемо перенесла это гораздо легче младшей сестры), Людмила не так чтобы неожиданно осведомилась: «А можно её по пятой точке чем-нибудь посерьёзнее ремня? Ну, там прыгалками, плетью – и только в самом конце пряжкой?»
Я понял, что сопротивление бесполезно – и выпорол девушку сначала прыгалками, потом весьма кусючим снейком. Десять ударов пряжкой, правда, наносить не пришлось – Катя отключилась уже после пятого.
После того, как я отправил девушек приходить в себя в комнату отдыха, Людмила осторожно спросила: «А можно меня действительно по всему телу? По животу, грудям, соскам, вульве?». Я покачал головой: «Это за пределами БРД…»
Она продолжала настаивать: «Но это же возможно?». Я вздохнул: «Возможно»
И сделал ей первую инъекцию Эликсира Белого Ангела… после чего выпорол так, как она хотела. Когда её тело полностью регенерировало, она изумлённо осмотрела себя в зеркале и спросила: «А можно и дочек так же?». Я покачал головой: «Только после восемнадцати… и это не обсуждается…»
Людмила вздохнула и сбросила бомбу: «Я хочу… давно хочу, чтобы меня распяли. Или на кол посадили, или вообще кожу содрали… это ведь возможно?»
Я пожал плечами: «Возможно». Ибо видел, что у неё на почве чёрного мазохизма реально снесло крышу – а это неизлечимо. И вздохнул: «Вам позвонят…»
И позвонили – в результате чего уже через два дня я посадил её на кол на Вилле Вевельсбург. Потом распял… ну, а потом она естественным образом влилась в стройные ряды Новых Исповедниц…