Клин клином - глава из романа Проект Харон

[RolandVT]

Некоторые печальные (и, вообще-то, криминальные) истории имеют крайне неприятное свойство повторяться. Повторилась и история с домашним насилием, которому моя теперь уже бывшая вторая жена подвергалась почти что семь лет.

У девушки, которая пришла ко мне в клинику за защитой от домашнего насилия – чего-то подобного я ожидал уже давно – даже имя было похожее: Вилена (мою бывшую звали Владислава). Правда, Васильевна, а не Юрьевна… впрочем, это неважно совсем. Важно, что…

«Когда мой отец погиб полгода назад» - вздохнула Вилена, «моя мама совсем с катушек слетела. Как с цепи сорвалась…»

Я уже примерно предполагал, что услышу дальше – и не ошибся. Ибо девушка запнулась, помолчала немного и решительно продолжила:

«Чуть больше года назад, когда мне исполнилось четырнадцать лет…»

Возраст сексуального согласия в большинстве стран Европы – в частности, в Австрии, Венгрии, Италии, Германии, Болгарии, Португалии… и даже, как ни странно, во вроде бы как мусульманской Албании.

«… отец начал на меня засматриваться… ну, вы понимаете, в каком смысле…»

Я кивнул: «Это называется эфебофилия… нередкое явление, к сожалению…»

Вилена удивлённо посмотрела на меня. Я объяснил: «Эфебофилия - половое влечение взрослых людей к юношам и девушкам 12-16 лет… ибо в нынешнем мире шестнадцатилетние уже считаются сексуально совершеннолетними…»

«О да!» - усмехнулась Вилена. Я продолжил:

«Эфебофилию постоянно – и некорректно – путают с педофилией; половым влечением к детям до 11-летнего возраста включительно. Хотя это совершенно иное расстройство психики – у них даже механизм разный…»

Это мне в своё время очень доходчиво объяснил доктор психологии и медицины Вернер Шварцкопф (в России он предпочитал не указывать свою настоящую фамилию - Блох).

Девушка кивнула – и продолжила: «Мама всё очень быстро поняла – и была просто в шоке… ибо любила и меня, и его – и понятия не имела, что делать…»

Обычно в такой ситуации женщина – несмотря на материнский инстинкт – выбирает мужа… однако в данном случае выбор явно был противоположным.

Ибо Вилена продолжила: «… впрочем, ей не пришлось ничего решать – отец избавил её от этой необходимости…»

«Под трамвай попал?» - усмехнулся я, вспомнив булгаковского Берлиоза.

«Под КАМАЗ» - поправила меня девушка. «Полиция даже не стала дело заводить – сразу списала на несчастный случай…»

Меня это не удивило – ибо моя (к её почему-то ужасу) вторая свекровь примерно так решила проблему сексуального интереса мужа к её дочери. Правда, там обошлось без смертоубийства – ему просто руки переломали… впрочем, скорее просто повредили… ненадолго.

Он всё понял – и потом даже близко не подходил к дочери в этом плане. Однако в чём-то стало едва ли не хуже – вместо этого он её (когда починил руки) порол, лупил и вообще истязал почём зря… при участии супруги.

«Я знаю, что его мама убила» - спокойно продолжила Вилена. «Она у меня очень вспыльчивая, и когда вспыхнет… в общем, вспыхнула она тогда…»

Запнулась, глубоко и грустно вздохнула – и продолжила:

«Наверное, она в глубине души меня обвинила в том, что это из-за меня она была вынуждена убить мужа. Тем более, что основания были…»

Теперь уже я удивлённо посмотрел на неё. Она спокойно объяснила:

«Я гиперсексуальна – и очень рано созрела…»

Обычное дело в современном мире.

«В одиннадцать лет мне легко давали шестнадцать, а на улице приставали весьма взрослые дядьки… причём ни разу не…». Она запнулась.

«Эфебофилы» - подсказал я. Вилена кивнула – и продолжила:

«Я еле дотерпела до европейского возраста сексуального согласия…»

Скорее германского, итальянского… впрочем, это было неважно.

«… и пустилась во все тяжкие. Благо мама – надо отдать ей должное – ещё за пару лет до того объяснила очень подробно, что да как… да и в школе учили неплохо…»

Глубоко вздохнула – и неожиданно покраснела: «Спала с одноклассниками, старшеклассниками, учителями, просто знакомыми, стриптиз на вечеринках танцевала… красилась, одевалась… вообще вела себя, как Лолита…»

Мало кто знает, что в сексуальных отношениях совершеннолетнего мужчины и несовершеннолетней девушки не всегда ясно, кто кого соблазнил и кто кого эксплуатирует. Даже если это отношения отца/отчима и дочери/падчерицы.

Вилена продолжала: «Через пару недель после гибели отца, когда было уже окончательно объявлено, что это несчастный случай, мама меня впервые выпорола… даже избила ремнём. Это потом она стала меня пороть как положено – даже лавку где-то раздобыла. А сначала просто била… по чему получится…»

Грустно вздохнула – и продолжила: «Я очень быстро сообразила, что лучше не двигаться – тогда удары будут только по спине, ягодицам и бёдрам…»

Сделала небольшую паузу – и продолжила:

«Сначала лупила меня в чём я была… потом стала заставлять поднимать платье или юбку или халат… брюки дома мне почему-то запрещены были… как и шорты. Потом уже стала укладывать на лавку – тогда уже голой совсем…»

«Ремнём?» - осведомился я. Вилена покачала головой:

«Не только. Да, в основном ремнём, но ещё и скакалкой, собачьим поводком – у нас одно время крупная собака была… ротвейлер; потом стала пластиковыми розгами сечь – это очень больно, на самом деле…»

Я кивнул, хотя сам сей дивайс никогда не юзал… однако был наслышан.

Девушка продолжала: «По лицу била ладонями… сильно, даже губы мне несколько раз разбила… линейкой по рукам… тяжёлой… постоянно на колени ставила – иногда на горох, гречку… даже на стиральную доску пару раз – и на разбитую фарфоровую миску, когда я её случайно разбила…»

Глубоко вздохнула и с трудом продолжила: «Однажды заставила всю ночь на горохе простоять… так привязала, что я встать не могла… я думала, что умру…»

Сделала паузу – и честно призналась: «Я боюсь… я очень боюсь. Боюсь, что она меня или убьёт, или искалечит – и неизвестно, что хуже… или я сойду с ума… или покончу с собой… или сначала её убью, а потом с собой покончу…»

«Понятно» - усмехнулся я. Ибо было действительно кристально ясно, что, если я немедленно не вмешаюсь, то закончится всё это безумие - а это было именно безумие - чем-то из вышеперечисленного.

Вмешаться можно было по-разному, поэтому я задал Вилене в самом прямом смысле экзистенциальный вопрос: «Что ты знаешь обо мне и моей клинике?»

Девушка ответила неожиданно спокойно и уверенно:

«Я знаю… точнее, слышала, что у Вас такая крыша, что Вы можете сделать с кем угодно практически что угодно – и это вам сойдёт с рук…»

«Не совсем так» - улыбнулся я, «но близко к тому». И начал озвучивать варианты.

«Твоя мама может просто исчезнуть… да хоть сегодня. И больше её никто никогда не увидит – и о ней не услышит…»

Будика очень сильно не любила таких сабжей женского пола… как и королева Анна… да и Стальная Волчица была от таких персон не в восторге (в Третьем рейхе к детям – особенно женского пола – относились трепетно весьма).

Поэтому любая из них с удовольствием организует для мамы Вилены реинкарнацию Равенсбрюка – с аналогичным финалом. Уходом в иной мир через трубу подмосковного промышленного крематория.

Вилена покачала головой: «Я не хочу, чтобы она умерла. Несмотря на всё то, что она со мной творила, я люблю её. Наказать… да, наверное, надо – ибо такое должно быть наказано – но не убивать, конечно…»

Я кивнул – и озвучил следующий вариант: «Статья 228 Уголовного кодекса Российской Федерации. Незаконное хранение наркотических средств в особо крупном размере. От десяти до пятнадцати лет строгого режима…»

Ибо именно столько в цивилизованных странах мама Вилены получила бы за истязания дочери – давайте называть вещи своими именами.

Девушка снова покачала головой: «Я знаю свою маму – она и года в колонии не выдержит. Руки на себя наложит. Нет, это тоже не вариант»

Оставался единственный вариант – и он Вилене точно не понравится… хотя будет приемлемым… надеюсь.

«Твоя мама больна» - спокойно и уверенно констатировал я.

Девушка кивнула: «Я знаю – поэтому и не держу на неё зла… хотя творит она со мной нечто совершенно невообразимое…»

И грустно добавила: «Только я понятия не имею, как её вылечить. Я узнавала – никто не берётся…»

«Кстати» - осведомился я, «неужели в твоей школе никто не в курсе того, что с тобой происходит дома? Синяки… в смысле следы должны быть впечатляющие»

Вилена покачала головой: «У моей мамы салон косметологии… в смысле, салон красоты. Там у неё такой водостойкий тональный крем, что ничего не видно…»

Я кивнул – и уверенно объявил: «Я не сомневаюсь, что смогу вылечить твою маму… примерно за неделю. И наказать… в процессе лечения…»

«Так быстро?» - удивилась девушка. Я кивнул – и продолжил: «Оставлять тебя одну было бы неразумно… у тебя хобби есть?»

Она кивнула: «Я рисую. Карандашом, кистью… недавно вот ИИ-генераторы освоила… вроде неплохо получается…»

Генераторы изображений из текстовых запросов на основе систем искусственного интеллекта. Шедеврум, NightCafe… сейчас их уже десятки, если не сотни.

«Тогда поживёшь у моей хорошей знакомой…»

На Вилле Вевельсбург.

«… которую многие считают лучшим художником всех времён и народов…»

«У Хельги Лауэри???» - изумлению Вилены не было предела. «Она в Москве???»

«В Подмосковье, если быть более точным» - поправил её я. «Отсюда примерно полчаса езды, если пробок нет на дорогах…»

Девушка восхищённо покачала головой: «Ради того, чтобы пообщаться с этой великой затворницей – её никто никогда не видел – и увидеть все её картины… любой художник и искусствовед душу Дьяволу продаст…»

«Душу продавать не надо» - рассмеялся я, «да и Хельга не из компании Сатаны, а совсем даже наоборот. Но вот через Ад тебе действительно придётся пройти…»

Вилена испуганно посмотрела на меня. Я объяснил. Она внимательно меня выслушала, задумалась, долго думала… затем решительно кивнула:

«Я справлюсь». Глубоко вздохнула – и резюмировала:

«Звоните маме. Номер её сотового…». Она продиктовала номер и добавила: «Её зовут Алла Валерьевна…»

Я набрал номер. Мама Вилены ответила после третьего гудка. Я максимально доброжелательно – хотя мне ну просто ооочень хотелось сдать её сразу королеве Анне, Будике и Стальной Волчице произнёс:

«Здравствуйте, Алла Валерьевна. Меня зовут Артур Михайлович, я психотерапевт. Вилена сейчас в моей клинике… в моём кабинете; я с ней пообщался - и мы решили, что для всех будет лучше, если она к Вам вернётся прямо сейчас. Диктуйте адрес…»

Женщина была сильно… даже очень сильно удивлена, но адрес продиктовала.

Я нарисовал на экране планшета (с помощью соответствующего софта, разумеется) маршрут, рассчитал время с учётом пробок и объявил Алле:

«Мы будем примерно через сорок пять минут…»

Нас отвезла Стальная Волчица – в последнее время Лидия Крамер бесцеремонно выгоняла мою охрану. Служба безопасности Die Neue SS (в лице генерала СС Генриха Мюллера) ворчала, но терпела. Ибо связываться со Стальной Волчицей было себе дороже – примеров хватало.

По дороге Лидия бесстрастно констатировала – по-немецки; в обязательной анкете все пришедшие ко мне на приём должны были указать знание языков и Вилена указала, что владеет лишь английским – и то так себе:

«Не знаю, что тут у тебя происходит, но если потребуется – я и голыми руками удавить смогу… кого потребуется…»

За свою примерно 85-летнюю карьеру киллерши Лидия Крамер кого только не убивала – от грудных детей до двухметровых оборотней-волколаков. Поэтому к подобным заявлениям следовало относиться со всей серьёзностью.

Перед тем, как позвонить в дверь квартиры, где обитали Вилена и её мама, я добыл из кармана одноразовый шприц с первой инъекцией Эликсира Белого Ангела. Девушка испуганно посмотрела на меня. Я объяснил:

«После этой инъекции твоя мама может делать с тобой всё, что угодно, кроме того, что тебя немедленно убьёт. Хоть на кол посадить…»

Вилена покачала головой: «До этого точно не дойдёт – она хоть и безбашенная, но всё же не настолько…»

Я кивнул – и продолжил: «Этот эликсир… нанорегенератор человеческого тела, если официально…»

Имени Белого Ангела – доктора Йозефа Менгеле (он же доктор Хельмут Вольф).

«… полностью восстановит твоё тело даже после жесточайшей порки. Да, тебе будет очень больно – но искалечить тебя мама не сможет… и убить тоже…»

«Я очень рада это слышать» - вздохнула Вилена. Получила инъекцию - и решительно позвонила в дверь их с мамой обители.

Алла Валерьевна оказалась крупной (не толстой, а именно крупной) блондинкой лет сорока весьма решительного вида. Такая какого угодно мужика под КАМАЗ столкнёт – хоть Арнольда Шварценеггера, хоть даже борца сумо.

Мы вошли в прихожую; девушка закрыла за собой дверь, после чего (совершенно неожиданно для её мамы) опустилась на колени, завела руки за голову, и, глядя в пол, тихим голосом произнесла… почти прошептала:

«Мама я очень тебя люблю… мне очень стыдно, что я от тебя сбежала… ведь ты тоже меня очень любишь…»

Перевела дух – и продолжила:

«Я знаю, что я должна быть за это наказана… строго наказана… я это понимаю и принимаю… и вообще, ты можешь делать со мной всё, что ты захочешь – я буду покорно это принимать, беспрекословно тебе подчиняться… и всё равно буду любить тебя…»

Насколько искренне это было сказано, мне было неясно совсем… впрочем, это было уже совершенно неважно. Ибо максимум через неделю в голове душе и сердце Аллы Валерьевны всё встанет на место (об этом есть кому позаботиться).

А той же недели, проведённой под крылом Хельги Лауэри, Вилене будет достаточно, чтобы маме и в голову не пришло даже голос на неё повысить – не то, что руку поднять. Ибо по коучингу подрастающего поколения Хельге мало равных… собственно, мне таковые вообще неизвестны.

Мама Вилены вопросительно посмотрела на меня. Я пожал плечами:

«Делайте с ней всё, что сочтёте нужным…». И добавил: «Я останусь – это в ваших же с Виленой интересах…»

«Чтобы я не потеряла берега и ненароком дочь не покалечила?» - усмехнулась Алла Валерьевна. И кивнула: «Разумно…»

После чего приказала Вилене: «Голову подними, руки за спину…»

Девушка повиновалась и покорно повернула голову, подставляя щёку. Ибо уже знала, что её ждёт. И не ошиблась – мама со всего размаха влепила ей оглушительную пощёчину. Вилена дёрнулась – и тут же подставила другую щёку.

Алла Валерьевна отвесила дочери никак не меньше трёх десятков пощёчин… хорошо хоть, что губы не разбила. Хотя Эликсиру всё равно, что восстанавливать – максимум через полчаса после окончания истязаний губы будут как новенькие.

Вдоволь нахлеставшись, женщина приказала: «Руки вперёд, ладонями вверх…»

И не так чтобы уж неожиданно то ли попросила меня, то ли приказала:

«В комнате слева на столе линейка… большая. Принесите, пожалуйста…»

И крепко взяла дочь за волосы, видимо, не желая прерывать процесс.

Когда я вернулся с линейкой (реально тяжёлая – производства ещё сталинского СССР… если не вообще николаевской России), было очевидно, что всё это время Алла таскала дочь за волосы… и даже драла ей уши (необычная СМ-практика).

Забрала у меня линейку (поблагодарить меня ей и в голову не пришло) и начала лупить – другое слово мне просто в голову не приходит – девушку по рукам. Лупила сильно… настолько сильно, что я ещё раз поблагодарил себя за то, что сделал Вилене инъекцию Эликсира. Иначе мама точно искалечила бы дочь одной только линейкой… а ведь это было только начало истязания.

Девушка переносила избиение относительно спокойно – даже не стонала, только шипела от явно очень сильной боли. Видимо, уже привыкла к истязаниям…

После того, как решила, что хватит, приказала: «Встать. Юбку вверх, трусы вниз, до колен. Ноги в стороны как можно шире…»

Вилена подчинилась. Я удивлённо посмотрел на её маму. Алла Валерьевна пожала плечами: «Вы же врач… ну, или типа того. Так что ничего страшного…»

По пунцовому лицу её дочери – причём далеко не только от пощёчин – было видно невооружённым взглядом, что ей просто неимоверно стыдно. Её мама не так чтобы уж совсем неожиданно приказала мне:

«Розги принесите… пожалуйста. Они в гостиной, в чане. Лучше штук пять сразу»

Как ни странно, розги оказались не пластиковыми, а то ли ивовыми, то ли кизиловыми (я не особо разбираюсь - предпочитаю плеть). Видимо, Алла Валерьевна решила перейти на натурпродукт… что правильно.

И, не дав мне никак на это отреагировать, от души размахнулась – и в полную силу ударила дочь линейкой по обнажённой правой ягодице. Вилена дёрнулась, но даже не застонала. Видимо, было не в первой.

Розги были подготовлены… основательно – похоже, мама Вилены не сомневалась, что дочь к ней скоро вернётся – тогда и розги пригодятся. Вернувшись в неожиданно просторную прихожую – почти отдельную комнату – я протянул женщине розги.

Она взяла эту «взрослую» розгу длиной в метр и толщиной с большой палец мужчины средней комплекции, размахнулась – и предсказуемо ударила дочь по внутренней стороне бедра.

Алла Валерьевна секла Вилену по бёдрам чётко, умело, сильно… и абсолютно безжалостно. Довольно долго девушка лишь шипела от боли, потом застонала – и, наконец, закричала.

Её мама одобрительно кивнула: «Молодец… долго держалась, уважаю…»

И с усмешкой добавила: «Но у любого терпения есть предел…»

Закончив пороть бёдра дочери, которые превратились в сплошной кровоподтёк, Алла Валерьевна задумчиво покачала головой:

«По грудям бы тебя высечь… только потом лечить замучаешься…»

«Её можно сечь по грудям» - неожиданно даже для самого себя произнёс я. «У меня есть очень сильный препарат – она быстро восстановится и никаких негативных последствий не будет…»

«А по другому месту?» - предсказуемо осведомилась Алла Валерьевна.

Я покачал головой: «А вот этого не надо совсем – ибо возраст ещё не тот…»

Женщина кивнула и приказала дочери: «Догола раздевайся…»

Сгорая от стыда, Вилена разделась догола и приняла вторую позу нижней женщины: ноги широко расставлены; спина прямая; грудь вперёд (очень красивая грудь, надо отметить); руки за головой.

Я вздохнул: «Руки ей лучше за спиной связать… это очень больно, особенно такими тяжёлыми розгами… почти батогами…»

Девушка неожиданно обратилась ко мне: «Можно, вы будете меня держать за руки во время… этого. Мне так намного легче будет…»

Я вопросительно посмотрел на её маму. Алла Валерьевна пожала плечами:

«Я не против… так даже надёжнее будет»

Вилена покорно завела руки за спину; я взял её за запястья…, и её мама приступила к порке грудей девушки. После первого же удара Вилена закричала – ибо мама била её не просто сильно, а очень сильно – и очень точно (женщина очень хорошо знает, как бить женщину, чтобы той было максимально больно).

Боль явно была просто дикая, а Вилена кричала так громко и так жутко, что мне захотелось пристрелить её маму прямо здесь и сейчас – благо я (по требованию своей супруги) никогда не расставался с табельным 10-миллиметровым Глок-29.

Однако я дал слово Вилене, поэтому мы оба вынуждены были терпеть. Алла Валерьевна порола… точнее, секла дочь основательно – и потому долго (мне даже показалось, что бесконечно долго). И закончила только тогда, когда грудь дочери превратилась… в точную копию её бёдер, если с точки зрения цвета.

Вилена стонала, выла, кричала, орала, вопила, голосила так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули (беруши я сдуру не взял с собой).

Закончив порку грудей дочери, Алла Валерьевна спокойно заявила:

«Вот поэтому тебя и надо было высечь по грудям. Ибо эффект от порки только тогда, когда ты орёшь, как будто с тебя сдирают кожу…»

Женщине и в голову не могло прийти, что я запросто мог устроить ей… вот именно это. Причём сегодня же. И устроил бы – рука бы не дрогнула и самому снять с неё кожу, причём необратимо, без нанорегенератора – если бы не слово, которое я дал её дочери.

Когда Вилена пришла в себя, она повернулась ко мне и прохрипела:

«Спасибо Вам. Если бы Вы меня не держали, я наверное, умерла бы от боли…»

Учитывая мощнейшую энергетику выжившего тронда (вашего покорного слуги), она могла быть совсем недалека от истины. Дав дочери немного отдохнуть, Алла Валерьевна приказала ей:

«Иди в гостиную, ложись на живот. Буду пороть тебе спину и ягодицы…»

Вилена снова покорно подчинилась, хотя было совершенно очевидно, что ей просто дико больно – она легла на лавку иссечённой грудью, да и её бёдра были одним сплошным кровоподтёком.

«Привяжи её» - приказала мне её мама. Я аккуратно, но надёжно привязал девушку к лавке за лодыжки, талию и запястья, так что она и пошевелиться не могла. Надёжно зафиксировал, в общем.

Алла Валерьевна взяла розгу, размахнулась – и начала пороть дочь. Причём порола настолько методично и с такой нечеловеческой жестокостью, что я с огромным трудом удержался от того, чтобы придушить её голыми руками - благодаря своей жене (в прошлом едва ли не лучшего бойца спецназа абвера Бранденбург-800), я это весьма неплохо умел.

Во время порки Вилена дважды теряла сознание; мама её дважды приводила в чувство – и продолжала пороть. Закончила она только когда спина и ягодицы дочери стали точно такими же, как бёдра и груди – сплошным кровоподтёком.

Убедившись, что она закончила, я приказал ей: «Иди на кухню»

Она изумлённо посмотрела на меня, перехватила мой взгляд… и сразу поняла, что неподчинение может немедленно оказаться весьма вредным для её здоровья. И потому её как ветром сдуло.

Я освободил в третий раз потерявшую сознание Вилену от верёвок, сделал ей вторую инъекцию Эликсира в комплекте с сильнодействующим снотворным, после чего отнёс на руках на кровать в её комнате.

Затем прошёл на кухню и проинформировал Аллу Валерьевну:

«Я сделал Вилене укол регенератора человеческого тела в комплексе с мощным снотворным. Она проспит часов двенадцать или около того – а когда проснётся, на её теле не останется и следа от жуткой порки, которую ты ей устроила…»

«Вы действительно врач…» - прошептала женщина.

«И врач тоже» - ответил я словами героя Стивена Сигала в фильме Under Siege.

После чего не столько спросил, сколько констатировал:

«Надеюсь, ты понимаешь, что дальше так продолжаться не может? Если бы не мой… эликсир и не моё присутствие, ты уже сегодня искалечила бы её… или она от боли лишилась бы рассудка…»

Она хотела что-то сказать, но я её перебил:

«А если бы она совсем сбежала, то… здравствуй, сексуальное… и не только сексуальное насилие, проституция, наркотики… и так далее – до ранней смерти…»

Мама Вилены грустно вздохнула: «Я всё это прекрасно понимаю… и я очень люблю свою дочь… но ничего не могу с собой поделать…»

«Вилена тоже тебя очень любит» - уверенно произнёс я, «несмотря на весь тот жуткий ужас, который ты с ней творишь…»

Она удивлённо посмотрела на меня. Я металлическим голосом продолжил:

«Если бы не категорический запрет Вилены, ты уже сегодня горько пожалела бы, что на свет Божий родилась…»

«Я догадалась» - неожиданно спокойно ответила Алла Валерьевна. «Правда, я думала, что этого не случилось по другим причинам…»

«Ты ведь историк по образованию?» - осведомился я. Она кивнула:

«Учительница средней школы. Закончила Московский педагогический – исторический факультет. Специализировалась по истории древнего мира…»

«Тогда должна знать про подвиги Будики в Лондиниуме…» - усмехнулся я.

Её аж передёрнуло. Ибо она поняла, что это серьёзно – и это не преувеличение.

Я бесстрастно продолжил: «Ты больна… точнее, одержима ненавистью к себе. Ненавистью за то, что проглядела в муже педофилию… точнее, эфебофилию…»

Она кивнула – ибо, в отличие от дочери, явно изучила матчасть. И потому знала.

«… и была вынуждена его убить, имитировав несчастный случай. Кстати» - уверенно добавил я, «это, скорее всего, было правильное решение…»

«Откуда вы…» - она запнулась. Я усмехнулся: «Мои партнёры… скажем так, весьма информированные люди. В том числе и в этих вопросах…»

И продолжил: «Наложить на себя руки у тебя духу не хватило… и хорошо»

«Я не могла оставить дочь сиротой» - вздохнула она. Я кивнул – и продолжил:

«… поэтому твоя ненависть к самой себе выплеснулась на Вилену – и приняла такие жуткие формы…»

Алла Валерьевна задумалась… надолго задумалась. Затем кивнула:

«Да, наверное, Вы правы… это действительно так…»

И предсказуемо задала экзистенциальный вопрос: «И что мне теперь делать?»

«Мне доверять» - усмехнулся я. Посмотрел на часы – и объявил:

«Накорми… чем бог послал, а через час пойдёшь на дочь посмотришь. Много интересного увидишь… точнее, не увидишь…»

Бог послал вполне диетическую еду – приготовленную в духовке курицу с гарниром из варёных овощей, к которым прилагался салат из овощей свежих. На десерт были печёные яблоки… в общем, всё как я люблю. Даже иван-чай.

Когда через полтора часа мы вошли в комнату Вилены, её мама изумлённо покачала головой: «Ох и ничего же себе… я думала, только в фантастических романах бывает…»

Ибо на теле её (на самом деле, горячо и искренне любимой) дочери действительно не было ни следа жуткой порки, которую только что перенесла Вилена.

А я объявил: «Твою одержимость ненавистью к самой себе можно либо выбить плетьми – как это делали католические монахи и монахини в течение столетий – либо выдавить болью. Я очень надеюсь, что сработает первый вариант…»

«Почему надеетесь?» - удивилась Алла Валерьевна.

«Потому что, если не сработает» - наставительным тоном ответил я, «придётся тебя на кол посадить часов так на шесть. Или кожу живьём содрать…»

Она с ужасом посмотрела на меня… и поняла, что я совершенно серьёзно.

«Собирайся» - вздохнул я. «Поедем тебя лечить болью…»

И добавил: «Я действительно врач. Алготерапевт. Алго-терапия – лечение болью – древнее и ныне совершенно незаслуженно забытое искусство врачевания. Лечит очень многие психические расстройства… да и физические тоже»

Первый вариант сработал – правда, для этого мне пришлось высечь маму ещё более жестоко, чем она секла дочь. К тому же стоя – и плетью, а не розгами. Когда Алла Валерьевна пришла в себя, она благодарно вздохнула:

«Спасибо – одержимость оставила меня; мне больше не хочется истязать дочь…»

Я покачал головой: «Лучше перебдеть, чем недобдеть – поэтому сейчас тебя отвезут в реабилитационный центр, где ты пробудешь неделю в заботливых руках лучших профессионалов Европы в вопросах психологии боли…»

Причём вот уже много десятилетий.

«А как же Вилена?» - в высшей степени обеспокоенно спросила её мама.

Я улыбнулся: «Вилена всё это время проведёт в гостях у Хельги Лауэри… слыхала про такую?». Алла Валерьевна вздохнула и усмехнулась:

«Ещё как слыхала – дочь мне все уши прожужжала…»

Об Алле Валерьевне и её дочери я ничего не слышал почти два года. Только после Дня Сингулярности, когда Хельга вышла из затворничества в радикально изменившийся мир, она на открытии её очередной скульптуры (памятника Рейнгарду Гейдриху, как ни странно), указала мне на маму и дочь, в которых я с трудом узнал своих в некотором роде бывших пациенток:

«У Вилены уже своя галерея в Нью-Йорке – Ева Грааф, которая Браун, помогла открыть. Мама у неё что-то вроде импресарио… ну и я помогаю по мере возможностей. У девочки большое будущее – очень большое…»

В общем, как это очень часто бывает, не было бы счастья – да несчастье помогло.