22 апреля 1942 года
Оккупированная вермахтом территория СССР
Дед Никанор как следует размахнулся ремнём, целясь пряжкой в правую ягодицу внучки, как вдруг произошло нечто незапланированное. Категорически, совершенно незапланированное.
Тщательно запертая дверь вдруг тихо скрипнула и в сени мягкими, но уверенными шагами вошла… женщина. Совершенно незнакомая ему женщина.
Высокая, статная жгучая брюнетка; очень красивая, явно физически сильная, незнакомка была необычно (если не вообще оскорбительно для российской деревни) облачена в перехваченный в талии широким армейским ремнём серый брючный костюм, белоснежную блузку и чёрные элегантные полусапожки.
Старик несколько опешил (и даже опустил ремень) – он не привык, чтобы кто-то вторгался в его дом, да еще во время такого священного для него действа, как регулярное наказание внучки.
Но незваной гостье это было, как видно, абсолютно «по барабану». Потому что женщина негромко, но твердо и уверенно – и абсолютно спокойно – приказала деду Никанору:
«Оставь девушку в покое. И отойди в сторону. Не мешай мне ликвидировать последствия твоей дури…».
От такой неслыханной наглости дед Никанор просто осатанел. Даже не осведомившись, откуда взялась незваная гостья и кто, собственно, она такая (что, на самом деле, было бы совсем не лишним) он прошипел сквозь зубы:
«А вот я тебя сейчас угощу кнутом, будешь знать, как лезть не в свое дело!». Отбросил в сторону ремень, снял со стены длинный пастуший кнут и взмахнул им, целясь прямо в грудь незнакомки.
На женщину это не произвело ни малейшего впечатления - она смотрела на деда Никанора со спокойной улыбкой. Было совершенно очевидно, что она ни капельки не боялась ни деда Никанора, ни его кнута.
Несколько удивившись спокойствию незваной гостьи, дед Никанор сильно и резко ударил её кнутом в впечатляющего размера грудь. К немалому изумлению старика, который скотину гонял с раннего детства и потому кнутом владел зер гут, удар пришелся… в воздух.
Брюнетка же. непостижимым образом увернувшись от кнута, сделала шаг вперед и… крепко ухватилась за кнут, сжав в кулаке кожаную полосу его языка. Изумлённый старик попытался вырвать кнут из кулака незнакомки... однако это оказалось всё равно, что пытаться вытащить заготовку из слесарных тисков.
В следующее мгновение словно какая-тот неведомая сила легко, как перышко, вырвала кнут из ладони старика. На мгновение дед Никанор испугался. Стоило незнакомке вернуть удар, на сей раз рукояткой кнута – и прямая и короткая дорога на тот свет старику была бы обеспечена.
Но незнакомка не стала возвращать удар. Легко, почти без видимых усилий, она сломала ручку кнута, а затем разорвала кожаную полосу, после чего выбросила остатки кнута в угол сеней.
Если бы на месте деда Никанора оказался другой человек – более спокойный и менее помешанный на собственной власти и гордыне, то, возможно, все закончилось бы вполне мирно.
Более холодный ум догадался бы, что молодая крепкая женщина явно городского (и заграничного) вида появилась в его избе на оккупированной немцами территории СССР не просто так.
И что её непоколебимая уверенность в себе вполне могла быть обусловлена отменными навыками рукопашного боя и наличием, например, огнестрельного оружия, против которого все кнуты, розги и прочие «ударные инструменты» - и даже топоры и ножи деда Никанора были абсолютно бесполезны.
Если не сказать крайне вредны, так как малейшая угроза безопасности незнакомки вполне могла вызвать немедленное применение этого оружия – с самым неблагоприятным для деда Никанора исходом.
Но, увы, быстрый и эффектный перехват кнута – причём ЖЕНЩИНОЙ вызвал у деда Никанора приступ бешенства такой невероятной силы, что заглушил даже остатки природного здравого смысла (которого в обычных условиях у старика было немало).
Привыкший к абсолютному и беспрекословному подчинению представительниц прекрасного пола (особенно минимум вдвое моложе его), Дед Никанор схватился за стоявший в углу топор, поднял его и бросился на брюнетку с диким воплем «Аааа!!!». Это была грандиозная ошибка, стоившая старику жизни.
«Деда, не надо!!!» - заорала внучка, поднимаясь на верстаке и боясь, что сейчас дед Никанор в приступе безумной ярости разрубит пополам незваную гостью, посмевшую вмешаться в священнодействие порки и встать на защиту девушки.
Но то, что случилось в следующие секунды, потрясло её гораздо больше. Ибо топор каким-то непостижимым образом улетел к дальней стене; дед Никанор согнулся пополам от чудовищной боли в солнечном сплетении, а незнакомка…
Незнакомка спокойно и уверенно обеими руками крепко ухватила старика за только что обезоруженную ей правую руку… и одним резким движением сломала её в локте.
От невыносимой боли старик заорал, а брюнетка удовлетворённо констатировала: «Всё. Больше никого ты никогда пороть не будешь – ибо не сможешь. И с топором ни на кого не бросишься – по той же причине…»
Затем ловким ударом сапога поставила воющего от жуткой боли деда на колени и совершенно неожиданно представилась:
«Меня зовут Ванда. Ванда Бергманн. Я зондерфюрерин Зондеркоманды К, которая только что вошла в вашу помойку. До меня дошли слухи, что ты тут женщин калечишь кнутом и прочими дивайсами почём зря… вижу, что это очень похоже на правду…»
Глубоко вздохнула – и объявила: «По оккупационным законам за такое преступление полагается виселица на площади… если, конечно, твоя внучка не придумает наказание, которое меня устроит…»
«Выпороть его» - неожиданно жёстко заявила девушка. И объяснила: «Вы правы – он мою маму… свою дочь даже не искалечил, а в могилу свёл… искалечил он бабушку, свою жену… а если бы Вы не вмешались, и меня бы искалечил – возможно, прямо сейчас…»
«Как выпороть?» - обыденным тоном осведомилась Ванда.
«Кнутом» - спокойно ответила девушка. «Стоя, у столба, до потери сознания…»
Ванда окинула взглядом сени, убедилась в наличии ещё одного кнута, освободила девушку от верёвок и приказала ей: «Раздень его и привяжи к столбу…»
Та кровожадно улыбнулась: «С удовольствием». А Ванда продемонстрировала деду невесть откуда взявшийся Браунинг HiPower и предупредила:
«Дёрнешься – оба колена прострелю. Тогда и ходить не сможешь…»
Девушка поднялась с верстака – порка толком ещё не началась, поэтому двигалась она совершенно свободно. Ванда отпустила руку старика; девушка взяла его за волосы и одним рывком – благо была на полголовы выше его и точно не слабее – поставила на ноги. Дед и не подумал сопротивляться, постоянно косясь на Браунинг в руке Ванды.
Девушка быстро раздела старика, подвела его к столбу, у которого он неоднократно порол кнутом её и всех остальных женщин его семьи и надёжно привязала. После чего указала на него Ванде: «Можете приступать…»
Зондерфюрерин взяла в руки кнут и кровожадно усмехнулась, обращаясь к старику: «Тебе сильно не повезло, дорогой. В прошлой жизни я была старшей надзирательницей Равенсбрюка, поэтому кнутом владею лучше любого пастуха – и уж точно порщика…»
Сделала многозначительную паузу – и ещё более хищным тоном продолжила:
«Кроме того, я ещё и бисексуальна, так что мальчиков обрабатываю с таким же удовольствием, как и девочек…»
Отошла на положенное расстояние, уверенно размахнулась – и приступила к порке. Порола (причём очень умело порола), пока не превратила тело старика в один сплошной синяк. Настолько умело порола, что он всё время порки оставался в полном сознании.
Закончив порку, вопросительно посмотрела на девушку. Та сразу всё поняла, задумалась, немного подумала и решительно кивнула. Ванда кивнула, размахнулась кнутом – и нанесла последний удар. Смертельный, переломив деду Никанору шейный позвонок.
Она умолчала о том, что в Равенсбрюке – а до того в Лихтенбурге – она выполняла обязанности ещё и неофициального палача. Официально ни там, ни там смертной казни не было, поэтому приговорённых к смерти узниц Ванда убивала точным ударом кнута во время официально просто порки. Об этом знали все – отсюда и её заслуженное прозвище Прекрасное чудовище.
Проверив пульс старика и убедившись, что он мёртв (профессиональную медсестру не обманешь), Ванда вздохнула.
«Боже, как глупо…» - подумала она. «Зачем, ну зачем он бросился на меня… Господи, как же глупо…». Теперь, когда всё было кончено, она не испытывала к старику никакого чувства, кроме жалости. Чисто женской жалости.
Ей вдруг стало действительно безумно жалко этого по-настоящему несчастного старика, который не мог выразить себя иначе, чем через создание собственной «мини-Вселенной» и психологическое подчинение и порабощение девушек и женщин, и чья незаурядная фантазия не нашла себе иного выхода, кроме как изобретение все более и более изощренных приемов унижения человеческой личности и истязаний беззащитного женского и девичьего тела.
Она ощутила себя одновременно судьей, судом присяжных и палачом; как будто это именно она сейчас, за эти несколько минут признала деда Никанора виновным в многочисленных преступлениях против человечности, приговорила его «по совокупности обвинений» к смертной казни и тут же, немедленно, «не отходя от кассы», привела смертный приговор в исполнение.
Хотя на самом деле это было совершенно не так – это было чисто рациональное решение. Ибо она вынуждена была сломать ему руку, иначе после того, как Зондеркоманда К покинет деревню, он точно кого-нибудь убьёт. Скорее всего, свою внучку – и наверняка забьёт кнутом до смерти.
А после того, как она сломала ему руку, она уже не могла оставить его в живых. О чём прямым текстом и сказала его внучке:
«Ты приняла правильное решение – после того, как я лишила его возможности пороть и после такого унижения он всё равно был бы не жилец. Руки на себя наложил бы в считанные дни… и хорошо если до того не спалил бы избу вместе со всеми вами…»
Девушка глубоко и грустно вздохнула, кивнула и предсказуемо спросила:
«Что теперь со мной будет? У меня же только бабка-калека осталась…»
Ванда спокойно и уверенно ответила: «Не волнуйся, я тебя не брошу. Я всё это устроила – поэтому теперь я за тебя отвечаю…». И осведомилась:
«Тебе сколько лет… и, кстати, как тебя зовут-то?»
«Татьяна я» - вздохнула девушка. «Мне девятнадцать исполнится… через неделю»
«Немецкий знаешь?». Таня пожала плечами: «Учила… в школе. Читаю со словарём, речь понимаю… вроде… кое-как объясниться смогу…»
«Понятно» - усмехнулась зондерфюрерин. «Ладно, поедешь со мной в Берлин, я сделаю тебе новые документы и пристрою к своим друзьям на Александер-плац. У них большая торговая фирма, они много работают на оккупированных территориях. Когда язык подучишь, посмотрим, куда тебя прислонить…»
Татьяна ошалело смотрела на неё, не веря своему счастью. Ванда рассмеялась:
«Ничего личного, милая, просто синдром Лоэнгрина заразителен до невозможности…»
«Синдром Лоэнгрина?» - удивилась девушка.
Ванда загадочно улыбнулась: «Потом расскажу. А пока быстро одевайся– и за мной. Тебе здесь делать больше нечего…»
И тут же добавила: «За бабку-калеку не волнуйся – о ней будет кому позаботиться, я всё организую…»
Повернулась и направилась к двери в совершенно иной мир.