Page 1 of 1

Пани Ванда

Posted: Mon Jul 19, 2021 5:54 pm
by Кристина
Было около полудня, когда мы развернули лошадей и направились обратно.

Возвращаться с прогулки мы решили другой дорогой, проходящей через лес. Свежий морозный воздух и быстрая скачка возбудили пани Ванду. Щеки ее раскраснелись. Волосы слегка выбились из-под соболей шапки и, золотистые на ярком солнце, локоны придали ее и без того очаровательному личику еще большую прелесть. Она непрерывно смеялась и щебетала о какой-то чепухе. Я же, бездумно поддерживая разговор, был погружен в совсем другие размышления.



Дело было в том, что я сгорал от вожделения. Вид этой молодой, изумительно красивой женщины, находящейся так близко, доводил меня почти до исступления. Посудите сами.

Двадцать лет. Стройная и сложенная как Диана. Золотые роскошные волосы в крупных тугих локонах. Чистые, правильные черты лица. Бездонные, синие как сапфиры глаза. Слегка припухлые, но изящно очерченные яркие губы. Звонкий, чистый голос, переливчатый смех. Добавьте ко всему этому нарядный, шитый золотом, охотничий костюм, чудесную белую, как сметана кобылу, и непринужденную грацию, с которой юная амазонка держалась в седле. В дополнение к портрету моей спутницы скажу, что она была владелицей крупного поместья, и что она была вдовой.



Вот уже неделю пани Ванда гостила в моем замке. Мы проводили друг подле друга целые дни, предаваясь всяческим увеселениям: пировали с гостями, посещали моих соседей - хлебосольных шляхтичей, где отбивали каблуки в бесконечных мазурках и полонезах, охотились, или, как сегодня, совершали вдвоем дальние прогулки верхом по живописным окрестностям.



Казалось, что все это очень увлекает ее и, что она не торопится покинуть мое общество ради своего вдовьего уединения. Временами мне казалось, что пани Ванда готова перейти, наконец, к более тесным отношениям со мной. Но, увы, каждой ночью ей удавалось ускользнуть от меня в отведенные ей покои, и все мои попытки проникнуть туда, оканчивались тем что ее служанка Зося с ласковой улыбкой сообщала мне, что ясновельможная пани уже спит. А на утро она снова кокетливо улыбалась мне, полная радости жизни и соблазна.

И сейчас, измученный этой чувственной бесконечной игрой, я не мог оторвать жадного взгляда от ее ладной фигурки, тонкого профиля, маленькой точеной ножки в сафьяновом сапожке, изящно продетой в стремя. В голове моей перемешались самые смелые фантазии о нашей будущей близости и какие-то немыслимые планы достижения этой самой близости.

Тем временем мы въехали в густой лес, дорога пролегала между гигантскими голубыми елями, ветви которых были нарядно убраны снежным кружевом. Ели были так высоки, что их стрельчатые верхушки, казалось, смыкались у нас над головами. Это придавало дороге вид огромного готического костела. Было очень тихо и мерное цоканье копыт по промерзшей дороге гулко отдавалось в холодном воздухе.



Вдруг наше внимание привлек птичий гвалт, доносившийся откуда-то спереди и справа. И сразу же к нему добавился другой звук, похожий на рокот в котором, однако, можно было различить человеческие голоса. По мере того как мы приближались к источнику звука, становилось понятно, что это гомон толпы людей.

- Интересно, что это там такое? - нарочито округлив глаза, спросила Ванда. - Ну-ка, посмотрим! Догоняйте, пан Анджей!



Пришпорив кобылу, Ванда понеслась вперед. Я поспешил вслед за ней, на скаку передвинув саблю вперед, поперек седла - время было беспокойное: в округе то и дело появлялись то запорожские, то татарские шайки, да и своего разбойного быдла было немало. Я нагнал ее у развилки дорог. Левая вела к моему замку, правая к родовому замку воеводы Тадеуша Белошинского. Шум, привлекший наше внимание, доносился справа. Не долго думая, мы направились туда.



Дорога вывела нас на опушку леса, через сто шагов от которой, стояли крайние хаты Грудно - маленького поселка расположившегося вокруг воеводского замка. Сам замок стоял на невысоком холме и был хорошо виден. На краю поселка, со стороны леса было местное кладбище, возле ограды которого собралась толпа местных жителей.

- Похороны? -разочарованно спросила Ванда.



Я молча пожал плечами. Перейдя на шаг, мы подъехали ближе. Какой-то человек не крестьянского вида, по-видимому, житель замка, окруженный людьми, что-то громко выкрикивал в толпу. Я заметил, что он читает грамоту с сургучной печатью, болтающейся на шнурке. Однако когда мы приблизились, он уже закончил. Увидевшие нас крестьяне сняли шапки, а бабы поклонились в пояс.



- Что тут у вас происходит, - спросил я у крестьянского мальчишки, лет восьми, который крутился возле наших лошадей и с бесстыдным любопытством нас разглядывал.

- Разве ясновельможный пан не знает? Сейчас будут вешать Эвишку.

- Кто она такая?

- Девчонка, прислуга у пана воеводы.

- Что же она сделала?

- Да свалялась с воеводским конюхом Яцеком, - развязно отвечал мой сопливый собеседник. - Они обокрали пана воеводу и убежали, да их быстро догнали. Они стреляли из пистолетов и убили жолнера. Потом жолнеры застрелили Яцека, а Эвишку привезли обратно в замок. Теперь ее повесят. Голую!

Мальчишка поднял на меня глаза, оценивая какое на меня произвел впечатление его рассказ.



- Все пришли смотреть. Даже старая Беата! - добавил он.

Я вопросительно посмотрел на свою спутницу. На ее прелестном личике отразилась борьба чувств. Видно было, что страх и отвращение борются в ней с любопытством. Но, как это водится у женщин, любопытство взяло верх.

- Посмотрим? - слегка покраснев, робко спросила она. Я не стал возражать.



Осмотревшись, я увидел виселицу, поставленную недалеко от кладбищенской ограды. Она была старой, столб и поперечный брус почернели от времени и непогоды. Под виселицей, примерно в половину человеческого роста высотой, был сооружен дощатый эшафот тоже почти черный. На него вели четыре ступени. К перекладине была приставлена высокая лестница. На дальнем от нас краю эшафота стоял, выделяясь своим цветом, свежий грубо сколоченный сосновый гроб. Высокий человек, одетый в полушубок, сметал метлой с помоста остатки снега. Я услышал позади себя какой-то шум и, оглянувшись, заметил на краю кладбища двух мужиков долбящих землю - они копали могилу. Я указал на них Ванде.

- Какой ужас! - тихо воскликнула она. Однако, мне показалось, ее ужас был несколько притворным.

В этот момент толпа снова загалдела: "Смотрите!.. Вон-вон, едут!.. Везут!.. Смотри!.. Смотри!..". Тут же крики усилились: "Смотрите!.. Вот она!.. Она!.. Курва!.. Воеводина подстилка!.. Шлюха!!! Так ей и надо!" Среди выкриков преобладали женские голоса.

Из главной улицы поселка, которая соединяла замок с кладбищем, появилась процессия, и направилась к виселице. Впереди шли десятка два жолнеров. Они, грубо расталкивая древками алебард толпу, прокладывали путь остальным и расчищали пространство перед виселицей. За ними, в сопровождении нескольких всадников замковой стражи, возглавляемых нарядно одетым шляхтичем, двигались сани, запряженные пегой клячей.



В санях стояла скамья, на которой сидел ксендз, одетый в черную сутану, в руке он держал распятие. Подле него на коленях сидела женщина в накинутой на плечи облезлой шубейке. Лица ее было не видно из-за низко склоненной головы и длинных светло-русых волос, потоками спадавшими на обе стороны. Из-под шубы видны ее молитвенно сложенные руки, между ладонями была зажата горящая восковая свеча. Запястья сжимали черные браслеты кандалов, соединенные тяжелой цепью. Следом за санями шел палач, лицо его закрывал, надетый на голову, мешок с прорезями для глаз. Судя по остальной его одежде, это был один из стражников. Сани подъехали к эшафоту и остановились. Мы тоже продвинулись поближе. Толпа хоть и неохотно, но покорно, расступалась перед нашими лошадьми.



- Пан Комеда! - обратился я к шляхтичу, я узнал его, мы были знакомы - его маеток находился недалеко от моего замка. Сейчас он служил начальником стражи у воеводы.

- А! Пан Анджей! Доброго здоровья! - он тронул коня и приблизился к нам. - Целую ноги ясновельможной пани! Приехали посмотреть?

- Нет, мы случайно проезжали мимо. Тут один сорванец рассказал нам в чем дело…

- Да, история… Пан воевода так любил мерзавку, в завещании оставлял ей много денег. Черную девку, он взял ее в дом, баловал, не давал тяжелой работы, держал все время в покоях. Сладко ела, мягко спала. А она? Какая черная неблагодарность! Ну, теперь пусть получает по заслугам!

- А сколько ей лет, пан Комеда? - спросила Ванда.

- Пятнадцать. Извините, мне нужно приступать к своим обязанностям.

- Еще ребенок… - прошептала пани Ванда.

Шляхтич подъехал к саням, и что-то сказал палачу, тот в ответ кивнул.

- Вы закончили, святой отец? - ксендз кивнул. - Начинайте!



Палач подошел к саням и, наклонившись, снял шубейку с плеч осужденной. Под шубой оказалась грубая холщовая рубаха. Она вздрогнула, подняла плечи и еще ниже склонила голову, казалось, что она хочет спрятаться. Палач мягко вынул свечу из ее рук и передал священнику, после этого он, обняв девушку за плечи, заставил ее подняться и сойти с саней. Зазвенели цепи, сковывавшие ее. Руки она продолжала держать перед собой, сложив вместе ладошки, опустив к ним лицо и высоко подняв плечи. Палач снова заставил ее сесть на край саней, и приказал кузнецу снять оковы. Тот очень ловко и быстро справился со своей работой. Палач присел на корточки и, как маленькую, по очереди приподнимая, свисающие с края саней ноги, разул ее, стащив теплые валенные полусапожки и белые шерстяные чулки. У нее оказались белые нежные детские ступни.



Даже палач слегка задержал в руке ее ножку, казалось, залюбовавшись ее прелестью. Я тоже не мог оторвать взгляда от них. Опасаясь, как бы Ванда не заметила мой не слишком целомудренный взгляд, я покосился на нее. Но она была целиком поглощена развивающимися пред нашими глазами событиями.



Палач взял девушку под локти и заставил спрыгнуть с саней на землю. Оказавшись босиком на утоптанном снегу, она будто очнулась от забытья, вскрикнула: "Ах!", и, выпрямившись, стала испуганно озираться по сторонам.



Впервые мы увидели ее лицо. Ее красоту нельзя было назвать классической. Слегка скуластая, курносая, с крупными, выступающими вперед губами, из под которых часто поблескивали крупные белые зубы. Можно было бы сказать, что это лицо не женщины, а девочки, но в нем была какая-то бесовская, животная чувственность, которая делала его неотразимым для любого мужчины. С первого же взгляда на нее появлялось непреодолимое желание обладать ею. Обладать грубо, сладострастно, греховно. Я сразу понял, почему старый воевода взял ее в дом и всячески баловал. И еще понял, почему воевода не присутствует на казни.



- Да она совсем дитя, бедняжка! - пани Ванда пододвинулась ко мне и сжала мою руку, однако, видимо застеснявшись своего порыва, тут же выпустила ее.

Эвишка испуганными округлившимися карими глазами, в которых стояли слезы, оглядывала толпу, словно ища защиты или хотя бы сочувствия. Она непроизвольно и трогательно переминалась на месте, пытаясь поджать то одну, то другую, сразу озябшую и покрасневшую ножку. Толпа опять загудела, хотя не так громко. Но в этом гуле не было сочувствия, скорее в нем слышалось злорадство. Крестьяне никогда не прощают выскочек. Губы девушки скривились в плачущую гримасу, слезы потекли по щекам.



Она громко всхлипнула. Палач скомандовал: "Берите ее!", и два жолнера подхватили девушку с обеих сторон и повели к эшафоту. В это время третий забрался на лестницу и прилаживал на виселице очень толстую серую веревку с петлей на конце.



Эвишку заставили подняться по ступеням, сразу вслед за ними на помост поднялся палач. И тут несчастная увидела гроб. Видимо только сейчас она до конца осознала, что происходит, что сейчас ее будут убивать, что спасения нет и этот гроб приготовлен для нее. Она судорожно дернулась в сторону и стала выдираться из рук солдат. Но они легко справились с девчонкой и поставили ее к переднему краю эшафота возле покачивающейся тяжелой петли.

- Пустите! Пустите меня! - рыдающим голосом выкрикнула она.



Толпа одобрительно отозвалась на этот отчаянный вопль. Девушку сотрясала истерика. В этот момент сзади к ней подошел палач и мягко, даже ласково обнял ее за плечи и прижал ее спиной к своей груди. От этого прикосновения истерика вдруг оставила ее и она тихо и жалобно заплакала. Он сомкнул свое объятие на ее груди и, чуть помедлив, быстро нагнулся, схватил подол ее рубахи и резко потянул его вверх. Ростом она едва доходила ему до плеча, поэтому сразу оказалась обнаженной снизу до верха груди, с рубахой высоко поднятой над головой. Она попыталась сделать какое-то движение, чтобы удержать рубаху. Но он дернул рубаху дальше и, вынужденно подняв руки вверх, мелькнув темными подмышками, она выскользнула из рубахи и осталась на помосте совершенно голой. Толпа заревела, засвистела, заулюлюкала. Мужики, бабы, девки и дети - все упивались таким редким зрелищем. По-видимому, позорное раздевание до гола было частью приговора, вынесенного специально для этой несчастной.

Под оглушительный шум я повернулся к своей спутнице. Пани Ванда не сводила глаз с эшафота. Ее прекрасное лицо порозовело и было напряжено. Она закусила свою коралловую губку. В чудных глазах ее стояли слезы.



- Уедем? - коротко спросил я.

- Останемся, - также коротко, сдавленным и слегка хриплым голосом, ответила она.



Казалось, все чувства кроме стыда покинули несчастную Эвишку. Она изо всех сил пыталась прикрыть свою наготу. На мгновение ей это удалось. Одной рукой она прикрыла пах, другой грудь, высоко подняла плечи и, полусогнувшись, сильно ссутулилась. К тому же длинные густые волосы, свесившиеся вперед, тоже закрывали ее тело. Но опять сзади к ней подошел палач и начал связывать ей руки за спиной. Покончив с этим, он двумя руками собрал ее волосы на уровне шеи в один хвост и закинул их ей за спину. Теперь она была совершенно открыта всем жадным взглядам, вперившимся в ее молодое тело.



Палач заставил девушку медленно повернуться кругом, демонстрируя ее толпе со всех сторон. Наверное, это тоже было частью ритуала унижения, придуманного для нее ревнивым воеводой.



Как и лицо, тело Эвишки представляло собой самою пряную смесь здоровья, детской невинности и женской готовности, и вид его пробуждал самые низменные плотские желания. Больше всего она напоминала молодое, сильное животное. Стройное гибкое почти детское, но не худое, тело. Однако, уже вполне развитые груди, но без малейших признаков отвислости, даже без складок под ними. Острые темно-розовые соски задорно торчали вверх и в стороны. Крепкая, совершенно круглая попка, с упоительной расщелинкой внизу, очаровательными ямочками сверху, дерзко выступала назад, подчеркивая тонкость талии и грациозность линий спины. Стройные бедра, с едва заметным просветом между ними, под покрытым русыми волосами треугольником лобка, завершались округлыми женственными коленями, и плавно перетекали в сильные хорошо развитые икры. Стройная длинная шея, гладкая и нежная, была ребячливо выгнута. Я так залюбовался этим юным очаровательным созданием, казалось специально созданным для наслаждений, что почти совсем забыл, зачем она выставлена здесь, голая на морозе, на всеобщий позор и осмеяние.



Тем временем палач взял в руки петлю и, раздвинув ее пошире, перекинул ее через голову Эвишки и затянул на шее, волосы остались под веревкой и были прижаты к затылку. Девушка все это время продолжавшая тихо плакать, замолчала. На лице ее появилось выражение смертельного ужаса. Черные брови, изломившись, взлетели вверх, расширенные глаза безумно уставились на толпу, замершую в ожидании. Из полуоткрытых, мокрых губ слетало частое дыхание, превращавшееся на морозе в мелкие облачка пара. Тело покрылось испариной, от которой тоже поднимался легкий, едва заметный парок.



Палач взялся за веревку, пропущенную через кольцо на поперечном брусе. Один из жолнеров подошел к столбу и тоже взялся за свободный конец веревки продетой сквозь железную скобу, служащую для закрепления. Палач демонстративно повернулся к шляхтичу, ожидая команды.

- Вешай! - крикнул тот и махнул рукой.

Палач потянул веревку. Эвишка, увлекаемая петлей, попятилась, ее босые ножки неловко засеменили по дощатому помосту, постепенно поднимаясь на цыпочки. Вдруг она захрипела, вытянулась в струнку, касаясь эшафота только кончиками пальцев, и ее ноги плавно оторвались от земли. Палач продолжал тянуть, и тело девушки поднималось все выше и выше. Вначале подъема она сохраняла вытянутое положение, словно пытаясь дотянуться до навсегда уходящей от нее опоры, потом ее ноги сильно разошлись в стороны, спина прогнулась, голова под давлением натянутой веревки наклонилась вперед.



Веревка была очень толстой, поэтому петля сжимала горло девушки широким охватом и затягивалась медленно. Рот девушки широко открылся, зубы оскалились. Пальцы связанных за спиной рук корчились, словно пытаясь вцепиться в воздух. Подняв тело жертвы на высоту своего роста от помоста, палач перестал тянуть и приказал закрепить веревку. Жолнер сделав это, сошел с помоста, а палач отошел к столбу, прислонился к нему спиной и, скрестив руки на груди, оттуда наблюдал за повешенной.



Тело Эвишки сотрясалось в агонии. Толстая веревка медленно душила легонькую девушку, как змея свою жертву. Та сама продлевала свои мучения тем, что ценой невероятных усилий ей еще долго удавалось, втягивать в себя воздух. Каждый раз это сопровождалось жутким хрипом, переходящим в клекот. Лицо ее искажалось чудовищными гримасами. Язык постепенно выдавливался наружу, и несчастная в борьбе за очередной глоток воздуха часто прикусывала его. Во рту кипела и пузырилась пена слюны и, смешиваясь с кровью, стекала по высунутому языку и углам рта свисая оттуда очень длинными тягучими каплями, которые доставали уже до груди. Глаза вылезли из орбит. Щеки и шею буквально заливали потоки слез. Лицо стало ярко-красным и постепенно темнело.



Я заметил, что когда ее лицо покраснело, пунцовые примороженные ножки ее стали светлеть и скоро стали мраморно белыми. Казалось, этому не будет конца, жизнь никак не хотела расставаться с молодым и здоровым телом. Эвишка извивалась, брыкалась, изгибалась, раскачивалась, и делала совсем уже непристойные движения, дергая задом вперед и назад, словно совершая любовное соитие.

Я, как завороженный, смотрел на это жуткое представление и с удивлением понял, что оно внушает мне не только жалость, ужас и отвращение. И каких-то темных глубин моей души поднималась терпкая волна жестокого сладострастия и желание продлить страдания этого юного красивого существа, чтобы полнее насладиться чудовищным зрелищем, самые отвратительные подробности которого казались источником острого наслаждения. Сейчас я даже не решился взглянуть в лицо своей очаровательной спутницы, поскольку боялся, что она сможет по глазам прочитать мои мысли.



Но всему бывает конец. И вот уже явственно приблизился конец страданиям, а вместе с ними и конец такой короткой жизни несчастной Эвишки. Лицо ее стало синим и обессмыслилось, голубой язык вывалился изо рта на невероятную длину почти доставал до нижнего края подбородка. Сопровождаемый новым всплеском издевательских выкриков и свистом, с громким радостным журчанием на доски эшафота пролился золотой водопадик. Тело удавленной девушки последний раз вздрогнуло и затихло навсегда.

- Казненная должна оставаться на виселице до завтрашнего утра, - объявил пан Комеда.



Уезжая, я еще раз оглянулся и посмотрел на труп Эвишки. Ее прелестное детское тело тихо покачивалось. Головка слегка наклонилась вперед, спинка грациозно прогнулась, ножки разошлись в стороны маленькие ступни изящно вытянулись вниз. Из промежности и с пальчиков ног продолжала капать прозрачная влага. Мне вдруг показалось, что она смотрит прямо на меня и, дразнясь, посылает именно мне свою чудовищно кокетливую гримасу: вытаращенные исподлобья глаза, бесстыдно высунутый язык. Я поймал себя на крамольной мысли, что мне хочется поцеловать ее.



- Бедняжка, какая она хорошенькая! - я вздрогнул от неожиданности, прямо мне на ухо страстным, горячим шепотом это произнесла пани Ванда.

До замка мы ехали почти молча, быстрой ездой стараясь развеять сложные чувства и мысли, которые вызвала увиденная нами казнь. Однако, приехав в замок, мы как всегда весело и приятно провели вечер, хорошо поужинав и послушав музыку в исполнении заезжих музыкантов. Около полуночи, когда нужно было отправляться ко сну, пани Ванда с интригующей улыбкой тихо обратилась ко мне.



- Пан Анджей, не хотите ли вы зайти ко мне перед сном? Мне хочется побеседовать с вами.

- Я весь к вашим услугам, пани Ванда, - ответил я, страшным усилием пытаясь скрыть взрыв сладостного восторга.

- Я пришлю за вами Зосю.



Мы разошлись по покоям. Можете себе представить, что я не находил себе место от нетерпения, в ожидании этого первого любовного (в этом я не сомневался) свидания. Наконец в дверь постучали, и в комнату со свечей в руке вошла Зося, служанка пани Ванды. Это была молоденькая, румяная как наливное яблочко, улыбчивая девушка. Круглое личико с веселыми ямочками на щеках, блестящие черные волосы, гладко зачесанные и заплетенные в толстую длинную косу, аппетитная фигурка - она всегда нравилась мне, и я не упустил бы случая ущипнуть ее, да и не только ущипнуть… Но сейчас мне было совсем не до нее - пани Ванда целиком владела всеми моими чувствами и мыслями.

- Ясновельможный пан, пани просят вас зайти к ним, - Зося лукаво улыбнулась. Через мгновение я был в покое Ванды. В комнате, потрескивая, ярко горел камин, было тепло и уютно. Ванда приняла меня лежа в постели.



- Ты можешь идти. Переночуешь в покоях пана Анджея. Будет нужно - мы тебя позовем. Ступай! - властно сказала она, обращаясь к холопке. Зося тихо вышла.

- Анджей! - тихо сказала она.

- Ванда! - не помня себя, бросился на нее и, бешено, стал покрывать горячими поцелуями ее вожделенные лицо, шею, плечи, грудь. Моя одежда полетела в сторону. И вот, наконец, я сжал ее в своих объятиях. Она вела себя так, как будто ждала этого всю жизнь. Я овладел ею, и, казалось, был на вершине блаженства, но я ошибался. В самый разгар нашей страсти она ласково отстранила меня и посмотрела мне в глаза из-под своих длинных пушистых ресниц.



- Помнишь, ту девочку… на виселице… Нам так хорошо тут, тепло, мы любим друг друга… А она окоченевшая, голая висит там в темноте на морозе… Может быть ее клюют вороны… - сверкающие сапфировые глаза Ванды затуманились, губы приоткрылись, тонкие ноздри сладострастно затрепетали, - Это так сладко…

Казалось бы, что это невозможно, но мое возбуждение удесятерилось. Я с таким напором снова овладел Вандой, что она закричала, по ее телу пробежала судорога, а внутри ее пошли ритмичные волны кольцами сжимающие мой ствол. Она слегка обмякла, и я вышел из нее, давая ей отдохнуть. Но долгого отдыха не потребовалось, через минуту мы опять слились в объятии. Ванда снова жарко зашептала в мое ухо.



- А как она сучила ножками… - Ванда подняла вверх свою божественную ногу и ступней изобразила те конвульсивные движения повешенной, которые мы наблюдали сегодня днем. Задыхаясь от возбуждения, я расцеловал эту чудную ножку. А Ванда все продолжала.

- Помнишь, как она на нас посмотрела, когда мы уезжали? - она чуть наклонила голову, округлила глаза и, предварительно выпустив слюну себе на губы, широко раскрыла рот и сильно высунула язык. Это было уже слишком! Снова схватив Ванду, я уже не отпускал ее до тех пор, пока мы не кончили вместе.



Мы расслабленно отдыхали возле камина, потягивая венгерское вино, которое принесла нам из моего погреба, разбуженная хозяйкой Зося. Заспанная девушка вынуждена была бегать в одной рубашке и босиком через двор в холодный подвал.

- Анджей, а если бы в твоем замке у меня украли драгоценности? Например, Зося? Чтобы ты сделал?

Re: Пани Ванда

Posted: Mon Jul 19, 2021 6:39 pm
by udavill
о, Семенова подвезли. для него отдельный тред делать надо, хорошие фантазии писал.

Re: Пани Ванда

Posted: Mon Jul 19, 2021 6:51 pm
by Patriot
Интересный рассказ. Спасибо.

Re: Пани Ванда

Posted: Fri Oct 14, 2022 1:26 pm
by Onyx
У меня все с этого рассказа началось :oops:
Я его где то случайно прочитала